Текст книги "Христианская книжность Древней Руси"

II. НОВОЗАВЕТНЫЕ ТЕКСТЫ

ЕВАНГЕЛИЕ

Надо признаться: стимулом для включения в настоящую книгу именно того евангельского текста, в котором говорится об отречении первоверховного апостола Петра от своего учителя и Бога, для автора явился замечательный рассказа «Студент» А.П. Чехова.

Иван Великопольский – главный персонаж рассказа.

Великим постом, на страстной седмице, Иван (фамилия которого указывает на его происхождение из "колокольного дворянства", то есть из духовной среды) оказался на поле у костра вместе с двумя простыми крестьянскими бабами – Василисой и ее дочерью Лукерьей.

"Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, – сказал студент, протягивая к огню руки. – Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!" Слово за слово студент пересказывает бабам евангельское повествование о том, как после поцелуя Иуды воины схватили Иисуса, били, связали, а потом повели к первосвященнику. Апостол Петр последовал за учителем, а когда того ввели в дом на допрос, он остался на воле и подошел к костру, потому что было холодно. И работники, которые сидели вокруг огня, стали говорить: "И этот был с Иисусом". Это означало, что апостола как сообщника тоже могли схватить! Тогда, смалодушничав, апостол трижды отрекся от своего Господа. Потом он опомнился, ужаснулся содеянному и, уйдя со двора, заплакал.

Великопольский заключает:

«В Евангелии сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…» В рассказе далее говорится:

"Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль (…) Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, всё происходившее в ту страшную ночь с Петром имеет к ней какое-то отношение…

(…) Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась,то, очевидно,то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему (…) И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой".

Собственно, началось с того, что Иисус Христос незадолго до своего ареста и крестных страданий предсказал, что ученики оставят его, не встанут на его защиту. Таков первый евангельский эпизод. Второй – это описание, как пророчество Иисуса, к сожалению, оправдалось.

Ниже мы воспроизводим оба эпизода по знаменитой Геннадиевской библии 1499 г. (хранится в Государственном Историческом музее под шифром Син. 915). (О Геннадиевской библии у нас речь идет в главе 1.) Первый эпизод (пророчество Иисуса) почерпнут из Евангелия от Марка (14, 26-42; в нашем источнике л. 724а-б):

И, воспевше, изидошя [пошли] в гору елеонскую. И глагола им Исус, яко: «Вси соблазнитеся о мне в нощь сию. Писано бо есть: „Поражу пастыря, и разыдутся овци“ (Зах 13,7). Но потом, егда [когда] воскресну, варю вы [встречу вас] в Галилеи».

Петр же рече ему: "Аще [если] и вси соблазнятся, но не аз [только не я]".

И глагола ему Исус: "Аминь [истинно] глаголю тебе, яко ты днесь [сегодня], в нощь сию, преже даже [прежде чем] вторицею [во второй раз] петель [петух] не возгласить, три краты [три раза] отвержешися мене".

Он же множае [многократно] глаголааше паче: "Аще [если] же мне есть с тобою умрети [мне предстоит умереть с тобой], не отвергуся [не отрекусь] тебе".

Тако же [так же] и вси глаголааху.

И приидошя в весь [деревню], ейже имя [имя которой] Гефсимани. И глагола учеником своимь: "Седете [посидите] зде [здесь], дондеже [пока] помолюся."

И поять Петра, и Иакова, и Иоанна с собою, и нанять ужасатися и тужити. И глагола имы "Прискорбна есть душа моя до смерти. Будете зде и бдите [бодрствуйте]".

И, прешед [отойдя] мало, паде на землю и моляшеся: да аще возможно есть, да мимоидеть [чтобы миновал] его час. И глаголаше: "Авва, отче, вся возможна тебе! Мимонеси от мене [пронеси мимо меня] чашу сию! Но не еже аз хощу [не чего я хочу], но еже ты [а чего ты]".

И прииде и обрете [нашел] ихь спяща. И глагола Петрови: "Симоне, спиши ли? Не возможе [не смог] единого часа побдети? Бдите и молитеся, да не внидете в напасть [в искушение]. Дух бо бодр, плоть же немощна".

И, пакы шед, помолися, то же слово рекь.

И, возвращься [возвратившись], обрете ихь пакы [снова] спяща. Бяху бо очеса [глаза] имь тяготна [были отягощены (сном)]. И не умеаху [здесь: не знали], что быша ему отвещали.

И прииде третицею [в третий раз] и глагола имь: "Спите прочее и почивайте? Приспе конець, прииде час: се предается Сынь Человечьскыи в рукы грешникомь. Востаните, идемь. Се, предали мя [предающий меня] приближися".

Чаша, наполненная горьким напитком, – образ страданий и горя. Отсюда крылатое выражение моление о чаше 'мольба, чтобы миновали предстоящие тяжкие испытания'. Есть и другой евангельского происхождения фразеологизм с тем же значением – да минует мя (меня) чаша сия. Помните, у Пастернака?

 
…На меня направлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
"Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси!"
 

«Гамлет»

 
…В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: "Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной".
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца…
 

«Гефсиманский сад»

Второй эпизод (исполнение пророчества) взят также из Евангелия от Марка (14, 43-72; в нашем рукописном источнике л. 724б-725а):

Глаголющу Исусови учеником своим [когда Иисус говорил со своими учениками], прииде [пришел] Иуда, единь сый от обоюнадесяте [двенадцати (имеется в виду: учеников)], и с нимь народ многь, с оружиемь и дроколми [с кольями], от архиерей [здесь: от первосвященников] и книжникь и старець [здесь: от старейшин].

Дасть [дал] же, предая [предавая] его, знамение [знак] имь, глаголя [говоря]: "Егоже [того], аще [здесь: которого] лобжу [поцелую], той есть [это – он], имете [возьмите] его и ведете [ведите] его сохраньно [здесь: с предосторожностью]".

И, пришед, абие [тотчас] приступль к нему, глагола ему: "Равви [учитель], равви!" и облобыза [поцеловал] его. Они же возложиша руце [руки] свои на-нь [на него] и яша [взяли] его.

Един же от стоящих, извлекь ножь [хечь], удари раба архиереова [здесь: первосвященникова] и уреза [отсек] ему ухо. И, отвещавь, Исус рече имь: "Яко на разбойника ли изыдосте, с оружиемь и дроколми, яти [взять] мя? По вся [во все] дни бех [был] при вас в церкви уча и не ясте [не брали] мене, но да сбудутся писаниа".

И, оставльше его, вси бежашя, и единь некто юноша иде по немь, одеянь [одет] в плащаницу [в покрывало] по нагу [по нагому телу], и яша [взяли] того юношу. Он же, оставль [оставив (в руках преследователей)] плащаницу, нагь бежа от нихь.

И ведошя Исуса к архиереови [к первосвященнику]. И снидошяся [собрались] к нему архиерее, и книжници, и старци.

И Петр издалече в след его иде до внутрь в двор архиереовь, и бе седя [сидел] со слугами и греяся при свещи [здесь: у костра].

Архиерее [первосвященники] же и весь снемь [сонм, здесь: синедрион] искааху на Исуса сведетелства [здесь: обвинения], да умртвять его, и не обретааху [не находили]. Мнози бо лжесведетельствоваху на-нь [ЛОЖНО обвиняли его], и равна [здесь: достаточными] сведетельствиа не бяху [не были].

Неции, воставше, лжесведетелствоваху на-нь, глаголюще, яко: «Мы слышяхомь его глаголюща, яко: "Аз разорю церковь сию рукотвореную [имеется в виду: Иерусалимский храм] и треми денми [через три дня] ину нерукотворену созижу [создам]"». И ни тако равно бе сведетельство их.

И, востав архиереи [первосвященник] посреде, вопроси [спросил] Исуса, глаголя: "Не отвещаеши ли ничтоже [ничего], что сии на тя сведетельствують?" Он же молчааше и ничтоже не отвещавааше.

Пакы [снова] архиереи вопроси его и глагола ему: "Ты ли еси Христос [буквально: помазанник (имеется в виду: Мессия)], сын Благословенааго [имеется в виду: Бога]?" Исус же рече: "Аз есмь. И узрите Сына Человечьскааго одесную [по правую сторону] седяща силы [имеется в виду: Бога] и грядуща со облакы небесными".

Архиереи же расторза [разорвал] ризы [одежды] своя, глаголя: "Что еще требуемь [на что еще нужны] сведетелии? Слышасте хулу [здесь: богохульство]. Что вам ся мнить [как вам думается]?" Они же вси осудишя его повинна смерти.

И начаша неции плювати [плевать] на-нь, и прикрывати лице его, и мучити его, и глаголати ему: "Прорцы [прореки (имеется в виду: кто тебя мучит)]". И слуги по ланитома [по щекам] его бияху.

И сущу Петрови во дворе [когда Петр был во дворе] низу, прииде едина от рабынь архиереовехь и, видевши Петра греющася, во-з-ревши на-нь [здесь: всмотревшись в него], глагола: "И ты с назарянином Исусом бе!" Он же отвержеся [отрекся], глаголя: "Не веде [не знаю], ни свем [не понимаю], что ты глаголеши". И изыде [вышел] вон на преддворие [на передний двор].

И алектор [петух] возгласи [запел].

И рабыни [рабыня], видевши его пакы [снова], начят глаголати предстоящим [здесь: окружающим], яко: "Сеи от них есть!" Он же пакы отметаашеся [стал отрекаться].

И помале [здесь: спустя немного], пакы стоащии глаголааху Петрови: "Во истину от нихь еси! Ибо галилеанинь еси. И беседа [наречие] твоя подобится [сходно]!" Он же начя ротитися [здесь: божиться] и клятися, яко: "Не вемь [не знаю] человека се, егоже [о котором] вы глаголете!" И второе [во второй раз] алектор возгласи.

И помяну [вспомнил] Петр глагол [слова], иже рече ему Исус, яко:

"Преже даже [прежде нем] петель [петух] не возгласить два краты [два раза], отвержися мене [отречешься от меня] три краты".

И начень плакаашеся.

По восточному обычаю друзья-мужчины при встрече приветствуют друг друга поцелуем в щеку. Поэтому ни сам Иисус, ни ученики не видели ничего странного в том, что вернувшийся из отлучки Иуда поцеловал своего учителя. Тяжесть его преступления усугубляется тем, что он избрал знак, выражающий дружбу, в качестве условного знака предательства. Пришедшие с Иудой воины не знали Иисуса в лицо, и Иуда должен был им его показать. И он показал не пальцем, а именно поцелуем! Отсюда крылатое выражение поцелуй Иуды или И удин поцелуй 'вероломное предательство'.

Снемь, или сонм, или синедрион, – это верховный суд иудеев, состоявший из книжников, фарисеев, саддукеев и старейшин народа (все они хорошо знали Закон-Тору), общим числом 71 человек (для кворума, впрочем, достаточно было присутствия 23 членов). По тогдашним нормам (как они описаны в Мишне, письменной фиксации устного Закона [III в. н.э.]) уголовные дела должны были рассматриваться только днем. Кроме того, во время Пасхи такие дела не рассматривались вовсе. Судебный процесс не мог продолжаться более одного дня, и оправдательный приговор выносился в тот же день. Если, однако, суд был склонен вынести обвинительный приговор, требовавший смертной казни, то его полагалось выносить лишь на следующее утро (чтобы за ночь у судей могло проснуться чувство жалости). Очень похоже, что в суде над Иисусом синедрион нарушил свои собственные процессуальные правила.

Евреи имели обыкновение разрывать верхнюю одежду, когда слышали богохульство или узнавали о страшном преступлении и бедствии.

По обычаю было также принято плевать в лицо человеку, осужденному за тяжкое преступление. Этим присутствующие показывали, что они к нему непричастны.

При взгляде на осужденного возникало состояние ритуальной нечистоты, поэтому лица преступников было принято покрывать куском материи. Прикрывали также лица осужденных на смерть.

Галилейский (северный) диалект арамейского языка, на котором говорили Иисус и Петр, отличался от халдейского (южного) диалекта того же языка, распространенного в Иудее, на территории которой расположен Иерусалим. По звучанию и оборотам речи ап. Петра жители Иерусалима без труда определили, что он из Галилеи, из той же местности, откуда происходил и Иисус Христос.

Иудеи делили ночь на четыре периода по три часа каждый, назывемые стражами: первая стража – от шести до девяти часов вечера, вторая – от девяти до полуночи, третья – от полуночи до трех часов утра и четвертая – от трех до шести часов утра. Петухи начинали петь между третьей и четвертой стражами. Стало быть, падение ап. Петра состоялось еще до наступления зари.

Слово eu-angelion – сложное. Оно состоит из двух: ей-'хороший, добрый, приятный, радостный' и -angellion 'известие, сообщение, послание'. (Между прочим, однокоренное слово angelos 'ангел', означающее, как известно, бесплотного духа, мотивировано основной функцией такого духа – быть посланником Божиим.) Следовательно, если точно перевести обе половинки греческого слова на русский язык, то Евангелие – это благая весть.

Как термин, евангелие имеет три традиционные интерпретации.

Во-первых, так называется жанр библейской книги, содержанием которой стала история земной жизни Иисуса Христа. И таких книг, если принять во внимание апокрифические, то есть не признанные Церковью, биографии Иисуса из Назарета (например, Протоевангелие Иакова, Евангелие Псевдо-Матфея, Евангелие Петра, Евангелие Никодима и др.), – около десятка.

Во-вторых, евангелие – это (в специальном смысле) одна из четырех канонических (признанных Церковью) книг о жизни Иисуса, входящих в состав Нового Завета, то есть второго (христианского) раздела Библии. Каждое такое евангелие называется по имени своего предполагаемого создателя: Евангелие от Матфея, Евангелие от Марка, Евангелие от Луки и, наконец, Евангелие от Иоанна.

В-третьих, Евангелие (в обобщающем смысле; всегда пишется с прописной буквы) – это все четыре книги в их совокупности. Иначе эту совокупность называют еще Четвероевангелием.

Перевод Евангелия, одновременно с Псалтырью, на общеславянский литературный язык выполнили Кирилл и Мефодий в 863 г. В Пространном житии Кирилла сказано, что он "сложи [сложил] письмена [буквы] и начеть беседу писати еуангельску", и даже приведена та евангельская фраза, которая в самом начале была записана славянской азбукой, а именно: «Искони бе слово, и слово бе от бога, и бог бе слово». В Новом Завете первым по порядку евангелием является Евангелие от Матфея, но оно начинается со слов: «Книга родства Исус Христова, сына Давыдова, сына Авраамля». Следовательно, Кирилл приступил к своим переводам не с него.

Знаменитым учением о Боге-Логосе (о Боге-Слове) открывается совсем другая книга – Евангелие от Иоанна, стоящее в Новом Завете на четвертом месте.

Совсем не случайно, а закономерно, что Кирилл и Мефодий начали свои переводы именно с Иоанна. Дело в том, что византийское Евангелие в IX в. существовало в двух видах:

1) как книга для домашнего и келейного чтения, представлявшая собой обычное Четвероевангелие (с последовательностью евангелистов: Матфей, Марк, Лука, Иоанн);

2) как богослужебная, церковная книга, называвшаяся Евангелие-Апракос, в которой евангелисты были выстроены в другой последовательности (Иоанн, Матфей, Лука, Марк). Стремясь поскорее наладить славянское богослужение, Кирилл и Мефодий предпочли начать свои евангельские переводы именно с Апракоса.

Слово aprakos – это буквально 'недельный', относящийся к тому дню, когда запрещена работа. Слово неделя (седмица: череда дней от понедельника до воскресенья) происходит от старого названия воскресного дня, когда верующие не имели права «делать», то есть трудиться, как в обычные дни. Христиане и в IX в. строили и сейчас строят свой церковный календарь, отсчитывая седмицы сначала от понедельника "по Пасхе [после Пасхи]", а затем – от понедельника «по Пятидесятнице», то есть после праздника Св. Троицы, причем воскресные дни и праздники – дни «нерабочие» – занимают в нем, естественно, центральное место. Соответственно и богослужебное Евангелие, приспособленное к церковному календарю, называется Евангелием-Апракос (=Недельным Евангелием или лекционарием [от лат. lectio 'чтение вслух']).

Таким образом, термином апракос определяют Евангелие (а также Апостол), в котором тексты фрагментированы и фрагменты расположены по порядку чтений за литургиями, начиная с праздника Пасхи. Эти фрагменты на церковном языке называются зачалами, которые значительно короче привычных евангельских глав. Если в Евангелии от Матфея глав – 28, то зачал – 116 (соответственно у Марка – 16 и 71, у Луки – 24 и 114, у Иоанна – 21 и 67).

В зависимости от полноты различают два типа "Недельного Евангелия" – краткий апракос, который и перевели первоучители с греческого на славянский в 863 г., и полный апракос, который, скорее всего, возник уже на Руси.

Так вот, Евангелие-Апракос начинается как раз с Евангелия от Иоанна (1,1-17). Следовательно, в Пространном житии Кирилла непреложно засвидетельствовано, что первоучители переводили не Четвероевангелие, а именно Апракос.

Давайте вместе прочитаем евангельский фрагмент, положенный на литургию Пасхи (первое зачало): он замечателен не только тем, что вышел из-под пера Кирилла и Мефодия в самом начале их переводческих трудов, но и высоким благословствованием, в нем содержащемся. Цитируется по-прежнему Геннадиевская библия (л. 753а):

В начале бе слово, и слово бе к богу, и бог бе слово. Се [оно] бе искони [изначала] кь богу.

Вся темь бышя, и без него ничтоже бысть [ничто не начало бысть], еже бысть [что начало бысть].

В том живот [жизнь] бе, и живот бе свет человеком. И свет во тме светится, и тма его не обьять.

Бысть человекь, послань от бога. Имя ему Иоаннь. Сеи приде в сведетельство, да [чтобы] сведетелствует о свете, да вси веру имуть ему. Не бе той [mom] свет, но да сведетелствуе(т) о свете.

Бе свет истинный, иже просвещаеть всякого человека, грядущаго в мир.

В мире бе, и мир темь [через него] бысть [начал быть], и мир его не позна. В своя [к своим] прииде, и свои его не прияша.

Елици [которые] же прияша его, дасть им область [власть] чядо[м] божиемь быти, верую щи мь во имя его. Иже не от крови, ни от похотениа плотска, ниже от хотения мужеска, но от бога родишя ся.

И слово плоть бысть, и вселися в ны. Видехом славу его, славу яко единороднаго от отца, исполнь благодати и истины.

Иоаннь сведетелствуеть о нем, и возва, глаголя: "Сеи бе [это тот], егоже рех [о котором говорил]. Иже по мне грядыи [Идущий за мною] – пред мною бысть [стал впереди меня], яко [потому что] первее мене [прежде меня] бысть. И от исполнениа [полноты] его мы вси прияхом, и благодать воз [на] благодать. Яко законь Моисеомь дань бысть, благодать же и истина – Исус Христомь бысть".

Иоанн, который упоминается в первом зачале, – это Иоанн Креститель, или Предтеча, то есть тот, который должен был предтечь, явиться перед пришествием Иисуса Христа и подготовить человечество к его принятию.

Древнейшим кратким апракосом является так называемая Саввина книга – единственная рукопись на кириллице, которая предположительно датируется X в. Краткими апракосами являются также евангелия XI в. (как с точной датой, так и без такой даты) – Остромирово 1056-1057 гг., Архангельское 1092 г., Реймсское, Туровское, Охридское, Куприяновские листки и др. Старший из сохранившихся полных апракосов – Мстиславово евангелие, написанное до 1117 г. (в нашей книге оно иногда цитируется). Древнейшие четвероевангелия – Мариинское и Ассеманиево (оба XI в.), написанные глаголицей. В хранилищах бывшего СССР находится большое количество древних рукописей Евангелия: Юрьевское, Добрилово, Милятино, Пантелеймоново, Галицкое, Симоновское, Евсиево, Боянское, Полоцкое, Спасское, Холмское, Оршанское, Евангелие Кохно и др.

Важными источниками являются также Учительное евангелие Константина Болгарского (старшая из числа дошедших до нас рукопись – 2-й половины XII в.) и Толковое евангелие Феофилакта Болгарского (старшая рукопись – XIII в.). На Руси были известны и апокрифические евангелия, отразившиеся в сказаниях и гимнографии, например Евангелие Иакова, Евангелие Фомы и Евангелие Никодима.

На протяжении X-XVIII вв. на Руси было в употреблении только церковнославянское Евангелие. Даже в книгах на русском языке XVIII в. евангельские цитаты приводились по-славянски.

Нужда в Евангелии на русском языке стала ощущаться лишь в начале XIX в.