Текст книги "ХX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной Европы"

К этой группе заинтересованных граждан, составляющих 15–25 % населения, могут быть причислены «читатели национальной прессы и зрители интеллектуальных телевизионных программ, проявляющие активный интерес к культурной продукции элит, выборочно знакомящиеся с мнениями историков, писателей, режиссеров авторского кино и музейных кураторов, производящих и представляющих достаточно сложные аналитические тексты. В ежедневном воспроизводстве немецкой публичной сферы политически и культурно заинтересованная публика может быть относительно четко отделена от большинства граждан, «широкой общественности, включающей в себя читателей таких изданий, как Bild-Zeiting и Hörzu, зрителей массово-ориентированных телевизионных постановок Гвидо Кноппа, членов известной немецкой паб-культуры (Stammtischkultur)» и т. п.[156]156
  Ibid.


[Закрыть]

К этой социальной картине культурной памяти имеет смысл добавить те группы, которые традиционно принято относить к сфере гражданского общества. Среди групп, сыгравших существенную роль в социокультурной трансформации послевоенной ФРГ, – организации жертв нацистского режима (прежде всего еврейские группы внутри страны и за ее пределами), различные религиозные и гражданские организации, инициативные группы, входившие в состав социальных движений 1970‐х годов, неформальные исторические группы или «исторические мастерские» (Geschichtswerkstatt), возникшие в конце 1970‐х – начале 1980‐х годов во многих немецких городах и сфокусировавшиеся в основном на изучении локальной истории, «истории повседневности» (Alltagsgeschichte)[157]157
  Один из основателей направления истории повседневности в ФРГ историк Альф Людтке писал, что «с конца 1970‐х годов в ходе дискуссий на первый план все более и более отчетливо выходила тема укорененности нацистского режима в повседневной практической жизни германского общества». См.: Людтке А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / Пер. с нем. М.: РОССПЭН, 2010. С. 53–55.


[Закрыть].

Как уточнял историк Альф Людтке, благодаря активной деятельности организаций жертв Холокоста, их усиливавшейся критике и давлению на местные и государственные органы власти в середине 1960‐х годов, некоторые бывшие концентрационные лагеря были превращены в «места памяти». Спустя десятилетие, благодаря усилиям различных гражданских организаций, прежде всего молодежных секций профсоюзов, эти места приобрели также образовательные, обучающие функции. Они превратились еще и в «места обучения», на базе которых разрабатывалась проблематика ответственности исполнителей преступлений нацистского режима. Такой концепции работы с историческим материалом способствовали многочисленные неформальные «исторические мастерские», ранее включившие указанную проблематику в собственные исследования[158]158
  Lüdtke A. «Coming to Terms with the Past»: Illusions of Remembering, Ways of Forgetting Nazism in West Germany // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. No. 3. P. 555–556.


[Закрыть].

В 1958 году в городе Ульм состоялся первый большой уголовный процесс над бывшими членами айнзацкоманды. В ходе судебных разбирательств члены айнзацкоманды полиции безопасности и СД в Тильзите (Einsatzkommando Tilsit), участвовавшие в 1941 году в уничтожении 5,5 тыс. литовских евреев, были приговорены к срокам от 3 до 15 лет лишения свободы. Данный процесс показал, что значительная часть преступлений нацистского периода так и не была расследована и что большинство причастных к массовым убийствам так и не предстали пред судом[159]159
  Dornberg J. Schizophrenic Germany. New York: Macmillan, 1961. P. 19–22, 24–29.


[Закрыть]. Для изменения этого положения дел усилиями юристов и историков в конце 1958 года был создан Центр земельных управлений юстиции по расследованию преступлений национал-социализма (Zentrale Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Aufklärung nationalsozialistischer Verbrechen) в Людвигсбурге. Первым главой центра стал генеральный прокурор Штутгарта Эрвин Шюле, ранее возглавлявший команду прокуроров на Ульмском процессе[160]160
  Müller S. Zum Drehbuch einer Ausstellung. Der Ulmer Einsatzgruppenprozess von 1958 // Finger J., Keller S., Wirsching A. (Hrsg.) Vom Recht zur Geschichte. Akten aus NS-Prozessen als Quellen der Zeitgeschichte. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2009. S. 205.


[Закрыть].

Сначала центр в Людвигсбурге занимался лишь сбором материалов о преступлениях, совершенных за пределами Германии против мирного населения. Позднее задачи центра расширились: расследоваться стали также преступления, совершенные на немецкой территории, и преступления против военнопленных. Информация, собранная центром, впоследствии активно использовалась в судебных процессах над нацистскими преступниками[161]161
  Об истории Центра в Людвигсбурге см.: Weinke A. Eine Gesellschaft ermittelt gegen sich selbst. Die Geschichte der Zentralen Stelle in Ludwigsburg 1958–2008. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2008.


[Закрыть].

В 1959 году генеральный прокурор земли Гессен Фриц Бауэр, стремясь пролить свет на беззакония Третьего рейха и призвать к ответственности лиц, совершавших преступления, добился решения Верховного федерального суда ФРГ (Bundesgerichtshof) в Карлсруэ, согласно которому все дела, имеющие отношение к концентрационному лагерю Аушвиц, отныне подлежали юрисдикции земельного суда (Landgericht) во Франкфурте-на-Майне. Таким образом, Бауэр, ставший в 1961 году организатором общественного «Гуманистического союза», подготовил один из основных процессов над нацистскими преступниками в истории послевоенной ФРГ – Франкфуртский процесс 1963–1965 годов. По видению Бауэра, он был призван стать для немцев «уроком и предупреждением», показать, что «новая Германия, немецкая демократия готова защищать достоинство каждого человека»[162]162
  Из выступления Фрица Бауэра на пресс-конференции накануне открытия Франкфуртского процесса 20 декабря 1963 года. Цит. по: Werle G., Wandres Th. Auschwitz vor Gericht: Völkermord und bundesdeutsche Strafjustiz. Mit einer Dokumentation des Auschwitz-Urteils. München: C. H. Beck, 1995. S. 43.


[Закрыть].

В результате разноплановых усилий альтернативная версия памяти постепенно стала доминировать в литературе, театре, образовании, системе правосудия и средствах массовой информации ФРГ. Представители этих профессиональных групп все больше фокусировались на преступлениях режима, поднимали вопрос о личной уголовной и моральной ответственности, а политическим элитам приходилось реагировать на эти изменения в публичной сфере, менять собственную повестку, приводить ее в соответствие с другими каналами коллективной памяти.

Постепенно такие символы, как нацистский концлагерь и символическая фигура свидетеля, пережившего ужасы лагерной жизни, превращались в ключевые символические структуры западногерманской идентичности[163]163
  Подробнее о фигуре свидетеля см.: Ассман А. Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика / Пер. с нем. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 52–57.


[Закрыть].

Концлагерь стал значимым культурным символом, квинтэссенцией тоталитарного режима. Варлам Шаламов писал, что «лагерная тема в широком ее толковании, в ее принципиальном понимании – это основной, главный вопрос наших дней». «Разве уничтожение человека с помощью государства – не главный вопрос нашего времени, нашей морали, вошедший в психологию каждой семьи?» – ставил вопрос один из ключевых свидетелей советского концлагеря[164]164
  Шаламов В. О прозе // Шаламов В. Собрание сочинений: В 6 т. Сост., подгот. текста, примеч. И. Сиротинской. М.: Книжный клуб «Книговек», 2013. Т. 5: Эссе и заметки; Записные книжки 1954–1979. С. 153.


[Закрыть]. По мнению Шаламова, лагерная тема в литературе способна вместить «сто таких писателей, как Солженицын, пять таких писателей, как Лев Толстой. И никому не будет тесно». Универсальную значимость лагерной темы Шаламов обосновывал тезисом о том, что «лагерь – мироподобен» и лагерная тема, как никакая другая, помогает «поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени»: «вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя – и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла»[165]165
  Там же.


[Закрыть]. «Мои рассказы, – резюмировал свою писательскую задачу Шаламов, – в сущности, советы человеку, как держать себя в толпе»[166]166
  Есипов В. (сост.) Шаламовский сборник. Вып. 2. Вологда: Грифон, 1997. С. 31.


[Закрыть].

Послевоенная ФРГ, по сути, постепенно реализовывала шаламовскую «программу памяти»: лагерная тема, как и тема свидетеля, пережившего концлагерь, становилась доминирующей в литературе, медиа и научных исследованиях.

Довольно рано в печати стали появляться воспоминания бывших узников концентрационных лагерей. Так, уже в ходе Нюрнбергского процесса распространялся очерк Василия Гроссмана «Треблинский ад» (1944), созданный на основе свидетельств заключенных нацистского «трудового лагеря» Треблинка-1, а также свидетельств очевидцев (в основном обсуживающего персонала) лагеря смерти Треблинка-2[167]167
  Гроссман В. Треблинский ад // Гроссман В. Повести, рассказы, очерки. М.: Воениздат, 1958. С. 417–458.


[Закрыть]. В 1949 году в Германии вышел перевод автобиографического романа о концлагере «Род человеческий» (1947) французского писателя Робера Антельма, прошедшего через нацистские концентрационные лагеря Бухенвальд, Гандерсхайм и Дахау[168]168
  Antelme R. Die Gattung Mensch (L’Espèce humaine). Berlin: Aufbau-Verlag, 1949.


[Закрыть]. В 1950 году немецкая публика смогла прочесть «Дневник Анны Франк»[169]169
  Frank A. Das Tagebuch der Anne Frank. Übertragung aus dem Niederländischen von Anneliese Schütz, mit einer Einführung von Marie Baum. Heidelberg: Lambert Schneider, 1950.


[Закрыть]. Перевод автобиографических записок о концлагере бывшего заключенного Аушвица Примо Леви «Человек ли это?» (1947) и автобиографическая проза Эли Визеля, бывшего узника Аушвица и Бухенвальда, увидели свет в начале 1960‐х годов: роман «И мир молчал» (1956), и его более известная, сокращенная версия «Ночь» (1958)[170]170
  Primo L. Ist das ein Mensch? Erinnerungen an Auschwitz (Se questo è un uomo). Frankfurt am Main: Fischer, 1961; Wiesel E. Die Nacht zu begraben, Elischa. Mit Vorreden von Martin Walser und François Mauriac. Aus dem Französischen von Curt Meyer-Clason. München: Eßlingen, 1962.


[Закрыть].

Особенности переживания личностью экстремальных ситуаций пребывания в концлагере были довольно рано описаны в работах прошедших через концлагеря немецкоязычных психологов: в статье австрийского психоаналитика, бывшего узника Дахау и Бухенвальда Бруно Беттельхайма «Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях» (1943) и в книге «Сказать жизни „Да“. Психолог в концлагере» (1946) австрийского психиатра, психолога и невролога Виктора Франкла, пережившего заключение в нескольких нацистских концлагерях[171]171
  Bettelheim B. Individual and Mass Behavior in Extreme Situations // The Journal of Abnormal and Social Psychology. 1943. Vol. 38. No. 4. P. 417–452; Frankl V. E. Ein Psycholog erlebt das Konzentrationslager. Wien: Verlag für Jugend und Volk, 1946.


[Закрыть].

В 1946 году появилось авторитетное исследование социального устройства нацистских концентрационных лагерей немецкого социолога и публициста, бывшего узника Бухенвальда Ойгена Когона «Эсэсовское государство: система немецких концлагерей»[172]172
  Kogon E. Der SS-Staat: Das System der deutschen Konzentrationslager. Frankfurt am Main: Verlag der Frankfurter Hefte, 1946.


[Закрыть]. Тогда же вышла работа другого бывшего узника Бухенвальда, французского писателя Давида Руссе «Концентрационный мир» (правда, на немецкий она переведена не была)[173]173
  Rousset D. L’Univers concentrationnaire. Paris: Editions du Pavois, 1946.


[Закрыть].

В 1955 году в Германии была опубликована книга Леона Полякова и Джозефа Вульфа «Третий рейх и евреи: документы и статьи»[174]174
  Poliakov L., Wulf J. Das Dritte Reich und die Juden. Dokumente und Aufsätze. Berlin: Arani, 1955.


[Закрыть]. В том же году западногерманская общественность получила возможность познакомиться с немецким переводом первого систематического исследования тоталитарных режимов «Истоки тоталитаризма» (1951) Ханны Арендт – немецкого философа еврейского происхождения, которая была вынуждена покинуть Германию в начале 1940‐х годов[175]175
  Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York: Harcourt, Brace and Co., 1951. В немецком переводе: Arendt H. Elemente und Ursprünge totaler Herrschaft. Frankfurt am Main: Europäische Verlagsanstalt, 1955.


[Закрыть]. Несколько лет спустя, после суда над бывшим офицером гестапо Адольфом Эйхманом, вышла другая книга Арендт, присутствовавшей на суде в качестве корреспондента журнала New Yorker, «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме» (1963)[176]176
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil. New York: Viking Press, 1963. В немецком переводе: Arendt H. Eichmann in Jerusalem: Ein Bericht von der Banalität des Bösen. München: Piper, 1964


[Закрыть]. Немецкое издание исследования Холокоста «Окончательное решение» (1953) британского историка Джеральда Рейтлингера увидело свет в ФРГ в 1956 году[177]177
  Reitlinger G. Die Endlösung. Hitlers Versuch der Ausrottung der Juden Europas 1939–1945. Deutsch von J. W. Brügel. Berlin: Colloquium, 1956.


[Закрыть].

С середины 1960‐х годов многие места бывших концентрационных лагерей под давлением общества постепенно превращались в места памяти и обучения, на их территориях создавались мемориальные комплексы (KZ-Gedenkstätte) и документальные центры (Dokumentenhaus). В 1965 году постоянная экспозиция была создана на месте концлагеря Дахау; тогда же был расширен мемориальный комплекс, открытый в 1953 году на территории бывшего концентрационного лагеря в Нойенгамме. В 1966 году документальный центр был открыт в мемориальном комплексе Берген-Белзен, частью которого стала выставка, напоминающая о прошлом этого лагеря смерти[178]178
  Lüdtke A. Op. cit. S. 555–556; Eichmann B. Versteinert – Verharmlost – Vergessen: KZ-Gedenkstätten in der Bundesrepublik Deutschland. Frankfurt am Main: Fischer, 1985; Борозняк А. Искупление. Нужен ли России германский опыт преодоления тоталитарного прошлого? М.: ПИК, 1999. С. 52–54.


[Закрыть].

История повседневности (Alltagsgeschichte) открывала новые перспективы исследования немецкого социума в период Третьего рейха, включая разнообразные стратегии адаптации массового человека к насилию и соучастию в нем. Историк Альф Людтке так описывал изменение фокуса исторической науки в ходе изучения социальной базы национал-социализма: «Если вначале доминировало представление о „массах“ как о жертвах террора и манипуляций режима, то обращение к „насыщенному описанию“ в рамках локальных и региональных контекстов раскрыло гораздо более многогранную картину: на смену черно-белому контрасту пришло разнообразие серых тонов. Стал очевидным прежде всего масштаб принятия фашистского режима населением и, более того, даже готовности, если не радостного согласия сотрудничать с ним, интенсивность явно добровольных доносительства и слежки. Здесь проявились многогранные формы сопричастности к политике режима и разнообразие таких практик: смотреть, участвовать, „закрывать глаза“, держаться в отдалении или получать небольшую выгоду от дискриминации, а также от экспроприации собственности тех, кто заклеймен как „еврей“ или „чуждый обществу элемент“»[179]179
  Цит. по: Людтке А. 2010. Указ. соч. С. 54–55.


[Закрыть].

В то же время возросший интерес к истории повседневности и понимание того, что, как отмечал историк Саул Фридлэндер, история повседневности немецкого общества имела свою необходимую тень – «историю повседневности своих жертв», приводило к более тщательному изучению судеб людей, подвергавшихся преследованиям в Третьем рейхе[180]180
  Friedländer S. Memory, History and the Extermination of the Jews of Europe. Bloomington: Indiana University Press, 1993. P. 132.


[Закрыть]. Повседневности национал-социализма были посвящены два больших региональных исследовательских проекта конца 1970‐х – начала 1980‐х годов – рурский и баварский[181]181
  Broszat M. u. a. (Hrsg.) Bayern in der NS-Zeit, 6 Bde. München; Wien: Oldenbourg, 1977–1983; Niethammer L. (Hrsg.) Lebensgeschichte und Sozialstruktur im Ruhrgebiet, 3 Bde. Berlin: Dietz, 1986.


[Закрыть]. Тогда же вышли в свет несколько сборников воспоминаний свидетелей, а также важные работы, анализирующие ранее увидевшие свет свидетельства: монография Моники Рихарц «Жизнь евреев в Германии» и опубликованные под редакцией Рауля Хильберга дневники Адама Чернякова, возглавлявшего в 1939–1942 годах юденрат Варшавского гетто[182]182
  Richarz M. Jüdisches Leben in Deutschland: Zeugnisse zur Sozialgeschichte 1918–1945. Bd. 3. Stuttgart: Deutsche Verlsgsanstalt, 1982; Hilberg R. (ed.) Im Warschauer Getto. Das Tagebuch des Adam Czerniaków 1939–1942. München: C. H. Beck, 1986. В оригинале на английском: Hilberg R. (ed.) The Warsaw Diary of Adam Czerniaków. Prelude to Doom. New York: Stein and Day, 1979.


[Закрыть].

Еще более важным для изменения общенационального культурного ландшафта стало то, что с конца 1970‐х годов на немецком телевидении стали регулярно появляться документальные фильмы, представлявшие интервью со свидетелями, пережившими Холокост, а также художественные фильмы и сериалы, отражавшие страдания жертв Третьего рейха. Однако, несмотря на значительное присутствие свидетельств потерпевших на телеэкранах в 1970–1980‐е годы, Холокост, по оценке Вульфа Канштайнера, оставался преступлением без преступников, соучастников и сторонних наблюдателей – по крайней мере, до начала 1990‐х годов. «Хотя в этот период немецкое телевидение приложило значительные усилия, чтобы предоставить эфирное время оставшимся в живых свидетелям, оно редко показывало лица людей, совершивших преступления или наблюдавших катастрофу со стороны», – уточняет исследователь[183]183
  Kansteiner W. Entertaining Catastrophe: The Reinvention of the Holocaust in the Television and Historiography of the Federal Republic of Germany // New German Critique. 2003. No. 90. Autumn. P. 153.


[Закрыть].

Исключением стал, пожалуй, только показ по центральному телевидению в марте 1986 года (в прайм-тайм, за исключением Баварии) девятичасового фильма Клода Ланцмана «Шоа» (1985), содержащего интервью с выжившими в лагерях смерти свидетелями, с нацистами, приводившими в исполнение преступные приказы, и с теми, кто оказывал им поддержку[184]184
  Felman Sh. Film as Witness: Claude Lanzmann’s Shoah // Hartman G. (ed.) Holocaust Remembrance: The Shapes of Memory. Oxford: Blackwell, 1994. P. 90–103.


[Закрыть].

Начиная с 1980‐х годов немецкие школы стали открывать свои двери для свидетелей нацистской эпохи, широко используя формат личных встреч переживших преследования в Третьем рейхе со школьниками. Устная история, или передача личных переживаний и воспоминаний современников о событиях прошлого, стала общепринятым методом изучения современной истории[185]185
  Шеррер Ю. Отношение к истории в Германии и Франции: проработка прошлого, историческая политика, политика памяти // Pro et Contra. 2009. Май – август. № 3–4 (46). С. 94.


[Закрыть]. Постепенно фигура свидетеля, пережившего Холокост, становилась не только важным объектом исследований, но одной из ключевых символических фигур в публичной сфере.

Другая символическая фигура – фигура исполнителя преступлений, палача – также медленно, но верно обретала общественную значимость. Большое влияние на развитие этого дискурса оказали судебные разбирательства над нацистскими преступниками, особенно громкие процессы – иерусалимский суд 1961 года над оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Эйхманом, руководившим организацией транспортировки евреев в концлагеря, и Франкфуртский процесс середины 1960‐х годов.

До конца 1950‐х – начала 1960‐х годов (то есть до начала процесса над Эйхманом в Иерусалиме) немецкое общество мало интересовалось проблемами нацистского прошлого и в большинстве своем не поддерживало продолжение судебных разбирательств. Чтобы выявить динамику общественных настроений, социологи из Института изучения общественного мнения в Алленсбахе трижды (в августе 1958, октябре 1963 и январе 1965 года) спрашивали респондентов о том, следует ли судить лиц, совершивших преступления до или во время войны. Абсолютное большинство опрошенных (по 54 % в 1958 и 1963 годах, 52 % в 1965 году) согласились со следующей точкой зрения: «Я чувствую, что мы должны прекратить судить людей за преступления, которые они совершили много лет назад. Было бы неплохо раз и навсегда подвести черту под прошлым». И лишь около трети респондентов (по 34 % в 1958 и 1963 годах, 38 % в 1965‐м) согласились с утверждением: «Если выяснится, что человек совершил преступление давно, полагаю, он все равно должен понести наказание за это сегодня. Я не понимаю, почему тот, кто пытал или убивал других, должен оставаться безнаказанным». Еще около 10 % опрошенных не смогли определиться с ответом[186]186
  Noelle-Neumann E., Neumann E. P. (eds) Op. cit. P. 215.


[Закрыть].

В книге «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме», опубликованной в 1963 году, Ханна Арендт (1906–1975) отмечала, что «прошлое не очень-то заботит народ, который не имеет ничего против присутствия в стране убийц, поскольку все эти убийцы совершали преступления не по своей собственной воле»[187]187
  Здесь и далее цит. по: Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме / Пер. с англ. М.: Европа, 2008. С. 32–34.


[Закрыть]. Нацистские преступники действительно находили в Германии большое «понимание», не попадая в руки правосудия или получая в немецких судах ничтожно малые сроки. Однако в начале 1960‐х годов под влиянием мирового общественного мнения, активизировавшегося в ходе процесса над Эйхманом, немецким политикам пришлось продемонстрировать, словами Арендт, «беспрецедентное рвение в розыске и наказании живущих в стране нацистских преступников»[188]188
  Там же.


[Закрыть]. Как уточняла Арендт, было подсчитано, например, что из 11,5 тыс. судей ФРГ 5 тыс. носили судейские мантии и при гитлеровском режиме. Администрация Аденауэра была вынуждена провести хотя бы частичную чистку юридического аппарата, уволив из судебной системы более 140 наиболее запятнанных судей, полицейских чинов и прокуроров (включая главного прокурора Верховного федерального суда Вольфганга Иммервара Франкеля)[189]189
  Там же.


[Закрыть].

Присутствовавшая на суде над Эйхманом в качестве корреспондента журнала New Yorker Арендт так описывала активизацию западногерманской системы правосудия в отношении ряда нацистских преступников:

Спустя семь месяцев после доставки Эйхмана в Иерусалим – и за четыре месяца до начала процесса – наконец-то был арестован Рихард Баер, сменивший Рудольфа Гесса на посту коменданта Освенцима. Вскоре после этого были арестованы члены так называемой команды Эйхмана: Франц Новак, теперь он жил в Австрии и работал печатником; доктор Отто Хунше – практикующий адвокат, проживал в Западной Германии; Герман Крумей – ныне скромный аптекарь; Густав Рихтер – бывший «советник по делам евреев» в Румынии; доктор Гюнтер Цопф, занимавший аналогичный пост в Амстердаме. Несмотря на то что данные об их преступлениях и показания жертв задолго до этого были опубликованы в изданных в Германии книгах и журналах, они не побеспокоились даже о смене имени.

Впервые после окончания войны в немецких газетах публиковались отчеты о судах над нацистскими преступниками, обвиненными в массовых убийствах (после мая 1960 года, когда захватили Эйхмана, рассматривались только дела об убийствах первой степени, по всем остальным преступлениям срок давности истек, а срок давности по убийствам составляет двадцать лет). Однако нежелание местных судов заниматься этими вопросами выразилось в фантастически мягких приговорах.

Так, например, доктор Отто Брадфиш из айнзацгруппы – эсэсовского мобильного подразделения смерти, действовавшего на Востоке, – за убийство 15 тыс. евреев был приговорен к десяти годам исправительных работ; доктор Отто Хунте, юридический советник Эйхмана, лично ответственный за депортацию 1,2 тыс. венгерских евреев, из которых 600 человек были уничтожены, получил пять лет исправительных работ; Иозеф Лехталер, который ликвидировал евреев в Слуцке и Смолевичах в России, получил три с половиной года.

Были выданы ордера на арест крупных нацистских чинов, многих из которых немецкие суды уже денацифицировали. Одним из них стал генерал СС Карл Вольф, бывший шеф личного штаба Гиммлера, который, согласно представленным в 1946 году в Нюрнберге документам, «с особой радостью» встретил сообщение о том, «что вот уже в течение двух недель поезд каждый день доставляет по пять тысяч представителей народа-избранника» из Варшавы в Треблинку, лагерь смерти на Востоке. Арестовали Вильгельма Коппе, который первым применил в Хельмно газовые камеры, а потом сменил в Польше Фридриха Вильгельма Крюгера. Коппе, один из крупнейших чинов СС, в чью задачу входило сделать Польшу judenrein – свободной от евреев, – стал в послевоенной Германии директором шоколадной фабрики[190]190
  Арендт Х. Банальность зла. С. 30–31.


[Закрыть].

Другим значимым событием, получившим широкий общественный резонанс, стал уже упоминавшийся Франкфуртский процесс над 22 бывшими офицерами СС, сотрудниками администрации и охраны концлагеря Аушвиц (процесс шел с 20 декабря 1963 по 10 августа 1965 года). Он состоялся благодаря усилиям и настойчивости генпрокурора земли Гессен Фрица Бауэра (ранее содействовавшего израильским спецслужбам в установлении местонахождения Адольфа Эйхмана). Бауэр не только подготовил процесс, но и выступил на нем в качестве гособвинителя. К участию в процессе были привлечены около 360 свидетелей из 19 стран (из них 210 – бывшие узники Аушвица). В ходе процесса историки Гельмут Краусник, Ганс-Адольф Якобсен, Ганс Буххайм и Мартин Брошат, сотрудничавшие с основанным в 1949 году Мюнхенским институтом современной истории и Центром по расследованию нацистских преступлений в Людвигсбурге, готовили экспертные заключения для судов, выступая в качестве свидетелей-экспертов для стороны обвинения. На базе собранной в рамках этой работы информации в 1965 году было опубликовано одно из наиболее основательных исследований Третьего рейха «Анатомия государства СС»[191]191
  Buchheim H., Broszat M., Jacobsen H.-A., Krausnick H. (Hrsg.) Anatomie des SS-Staates. 2 Bde. Olten; Freiburg: Walter-Verlag, 1965. Экспертные заключения историков для немецких судов были опубликованы в двух томах в 1958 и 1966 годах: Institut für Zeitgeschichte (Hrsg.). Gutachten des Instituts für Zeitgeschichte. 2 Bde. München: Institut für Zeitgeschichte, 1958, 1966.


[Закрыть]. Открытые судебные разбирательства Франкфуртского процесса вдохновили немецкого драматурга Петера Вайса на создание пьесы «Дознание. Оратория в одиннадцати песнях» (1965), в основу которой легли свидетельские показания, представленные в ходе процесса[192]192
  Weiss P. Die Ermittlung: Oratorium in 11 Gesängen. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1965.


[Закрыть].

Аналогичные судебные разбирательства прошли в отношении бывших сотрудников лагерной администрации и охраны находившихся на польской территории концлагерей Белжец (1963–1965), Треблинка (1964–1965), Собибор (1965–1966) и Майданек (Дюссельдорф, 1975–1981)[193]193
  См.: Bauer F. (Hrsg.) Justiz und NS-Verbrechen: Sammlung deutscher Strafurteile wegen nationalsozialistischer Tötungsverbrechen 1945–1999. Amsterdam: Amsterdam University Press, 1968; Erster Treblinka-Prozess: Band 8; Zweiter Treblinka-Prozess: Band 22; Dritter Treblinka-Prozess: Band 34; Rückerl A. (Hrsg.) NS-Vernichtungslager. Im Spiegel deutscher Strafprozesse. Belzec, Sobibor, Treblinka, Chelmno. München: dtv, 1977; Bryant M. Eyewitness to Genocide: The Operation Reinhard Death Camp Trials, 1955–1966. Knoxville: University of Tennessee Press, 2014; Idem. Eichmann in Jerusalem – and in West Germany: Eichmann Trial Witnesses and the West German Prosecution of Operation Reinhard Crimes, 1958–1966 // Loyola of Los Angeles International and Comparative Law Review. 2012. Vol. 34. No. 3. P. 339–386.


[Закрыть].

Судебные процессы первой половины 1960‐х годов существенно изменили ситуацию в западногерманских судах. Авторы проекта «Уголовное преследование национал-социалистических убийств в судах Западной Германии и Федеративной Республики в 1945–1997 годах» юристы Кристиан Рютер и Дик де Мильдт пришли к заключению, что до конца 1950‐х годов многие антинацистские судебные процессы в ФРГ (43 %) имели дело с преступлениями, совершенными в Германии против немецких граждан в последние месяцы войны (так называемые «преступления финального этапа», Endphaseverbrechen), а также с преступлениями, не касавшимися нацистской программы уничтожения (за исключением преступлений, совершенных в рамках программы эвтаназии)[194]194
  Всего в 1945–1997 годах в западногерманских судах прошли 912 судебных процессов над нацистскими преступниками с участием 1875 обвиняемых в совершении убийств на службе национал-социализма. См.: Rüter Ch. F., de Mildt D. W. Die westdeutschen Strafverfahren wegen nationalsozialistischer Tötungsverbrechen 1945–1997: Eine systematische Verfahrensbeschreibung mit Karten und Registern. Amsterdam: APA-Holland University Press, 1998. P. ix – xiii.


[Закрыть].

Однако со второй половины 1960‐х годов 60 % всех уголовных преследований нацистов приходится на преступления, имевшие отношение к массовому уничтожению людей. Изменился этнический состав жертв преступлений, ставших поводами для судебных процессов. Если до 1966 года 62 % пострадавших составляли немцы, то позднее число представителей других этнических групп возросло до 86 % (количество судебных преследований по преступлениям, совершенным в отношении евреев, возросло с 29 до 76 %). Аналогичный сдвиг произошел в территориальном фокусе судебных разбирательств: если до 1966 года 72 % составляли преступления, совершенные в Германии, то после 1966 года география рассматриваемых в суде преступлений существенно расширилась. Теперь 83 % преследований имели отношение к местам, находившимся за пределами страны (в Польше – 41 % и в Советском Союзе – 31 %). Претерпели изменения и категории обвиняемых преступников: с 2 до почти 11 % возросло количество судебных разбирательств над членами айнзацгрупп, с 20 до 31 % – над охранниками трудовых лагерей и лагерей смерти, с 27 до 44 % – над членами нацистской полиции[195]195
  Rüter Ch. F., de Mildt D. W. Die westdeutschen Strafverfahren wegen nationalsozialistischer Tötungsverbrechen 1945–1997. P. ix – xiii.


[Закрыть].

В контексте развития дискурса о преступлениях нацистов необходимо упомянуть о широких общественных дебатах, продолжавшихся в 1965–1979 годах вокруг проблемы истечения срока давности по тяжким убийствам (Verjährungsdebatten). Согласно немецким законам, срок исковой давности в отношении преступлений, наказуемых пожизненным заключением, истекал через 20 лет после окончания войны – 8 мая 1965 года[196]196
  Согласно § 67.1 Уголовного кодекса Германии, срок давности за такие преступления, как убийство, влекущее наказание в виде пожизненного лишения свободы, составлял 20 лет. Для преступлений со сроком наказания более 10 лет срок исковой давности составлял 15 лет, для других – 10 лет. Strafgesetzbuch (StGB) § 67 Reihenfolge der Vollstreckung. https://lexetius.com/StGB/67,9. Обвиняемые в нацистских преступлениях, как правило, обвинялись в тяжких убийствах по «пожизненной» § 211 Уголовного кодекса ФРГ. См.: Weinschenk F. Nazis Before German Courts: The West German War Crimes Trials // The International Lawyer. 1976. Vol. 10. No. 3. Summer. P. 524–525.


[Закрыть]. В результате ожесточенных дискуссий в бундестаге применение срока давности к тяжким убийствам, обвинения в которых предъявлялись большинству причастных к нацистским преступлениям, было отложено на четыре года и восемь месяцев до конца 1969 года. Это вызвало бурное недовольство немецкой и зарубежной общественности (особенно сильную негативную реакцию это решение вызвало в СССР, Польше, Франции, Нидерландах и других странах, подвергшихся нацистской агрессии)[197]197
  Кузнецова Н. Избранные труды. СПб.: Юридический центр – Пресс, 2003. С. 645–646. См. стенограмму дебатов в бундестаге: Deutscher Bundestag, 170. Sitzung. Bonn, Mittwoch, den 10. März 1965. S. 8516–8571. http://dipbt.bundestag.de/doc/btp/04/04170.pdf; Schmid S. Deutscher Bundestag – Historische Debatten (4): Verjährung von NS-Verbrechen. Hrsg.: Deutscher Bundestag. 14. August 2017. https://www.bundestag.de/dokumente/textarchiv/ns-verbrechen-199958.


[Закрыть]. Общественное мнение настаивало на полной отмене ограничений, и 4 августа 1969 года 9‐й Закон об изменении уголовного права ФРГ отменил срок давности для уголовных преследований за геноцид (§ 220а), а также продлил срок давности за тяжкие убийства с 20 до 30 лет – до 31 декабря 1979 года. Однако в июле 1979 года после 11-часовых дебатов бундестаг 255 голосами против 222 принял окончательное решение об отмене срока давности в отношении преднамеренных убийств[198]198
  Кузнецова Н. 2003. Указ. соч. С. 646–648.


[Закрыть].

Примечательно, что в данном вопросе гражданское общество и политические элиты опережали массового наблюдателя. Хотя 91 % немцев признались социологам из Института Алленсбаха в 1979 году, что они слышали о вступлении в силу срока исковой давности в отношении преступлений, совершенных в период национал-социалистического правления, поддержка свершения правосудия среди немецкого большинства была не слишком высока. В январе 1969 года всего 23 % опрошенных высказались за продолжение судебных разбирательств в отношении нацистских преступников. В 1978 году поддержка уголовных преследований оставалась приблизительно на том же уровне. Однако в начале 1979 года, в контексте возобновившихся дебатов о прошлом, она возросла до 36 %, достигнув, что особенно важно, 40 % среди немцев 16–44 лет (табл. 3)[199]199
  Noelle-Neumann E. (ed.) The Germans: Public Opinion Polls 1967–1980. Westport: Greenwood Press, 1981. P. 114.


[Закрыть].

Западногерманская историческая наука не оставалась в стороне от осмысления массовых преступлений нацистов. Количество исторических исследований нацистской массовой системы уничтожения существенно возросло в 1970‐е годы, когда в период расцвета общего интереса к истории повседневности наряду с публикациями о судьбах жертв Третьего рейха стали появляться работы об эскадронах и лагерях смерти, о войне на уничтожение на Восточном фронте, значительно обогатившие историографию Третьего рейха. С конца 1970‐х годов в издательстве Fischer стала выходить так называемая «черная серия» – книги карманного формата в черно-белых обложках, посвященные теме нацистского прошлого. В серии, носившей с 1988 года официальное название «Время национал-социализма», было издано более 250 работ, разоблачавших преступления Третьего рейха[200]200
  См.: Борозняк А. Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины ХХ и начала XXI века. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 135–136.


[Закрыть].

Таблица 3. Вы лично за то, чтобы подвести черту под прошлым или продолжить преследование нацистских преступлений?

(В процентах от числа опрошенных)

В последующие десятилетия исследования нацистских преступлений получили значительное развитие. Новая волна публикаций включала биографические исследования (к примеру, в 1996 году вышли биографии обергруппенфюрера СС и рейхскомиссара оккупированной территории Дании в 1942–1945 годах Рудольфа Вернера Беста и шефа гестапо Генриха Мюллера), исследования нацистской системы концентрационных лагерей Вольфганга Софски, Ульриха Герберта, Карин Орт, Кристофа Дикмана, а также исследования основных институтов (например, исследование Михаэля Вильдта Службы безопасности рейхсфюрера СС, опубликованное в 2003 году)[201]201
  Herbert U. Best: Biographische Studien über Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903–1989. Bonn: Dietz, 1996; Seeger A. Gestapo-Müller: Die Karriere eines Schreibtischtäters. Berlin: Metropol, 1996; Sofsky W. Die Ordnung des Terrors: Das Konzentrationslager. Frankfurt am Main: S. Fischer, 1993; Herbert U., Orth K., Dieckmann Ch. Die nationalsozialistischen Konzentrationslager: Entwicklung und Struktur. Göttingen: Wallstein, 1998; Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Führungskorps des Reichssicherheitshauptamtes. Hamburg: Hamburger Edition, 2002.


[Закрыть]. Историки Вальтер Маношек, Дитер Поль, Томас Зандкюлер, Кристиан Герлах, Богдан Музиал, в свою очередь, стремились понять, какие конкретные местные факторы внесли свой вклад в развитие политики геноцида в оккупированной Восточной Европе и как эти факторы взаимодействовали с политическими директивами из Берлина[202]202
  Manoschek W. «Serbien ist judenfrei»: Militärische Besatzungspolitik und Judenvernichtung in Serbien 1941/42. München: Oldenbourg, 1993; Pohl D. Von der «Judenpolitik» zum Massenmord: Der Distrikt Lublin des Generalgouvernements 1939–1944. Frankfurt am Main: Lang, 1993; Idem. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien, 1941–1944. Munich: Oldenbourg, 1996; Sandkühler Th. Endlösung in Galizien: Der Judenmord in Ostpolen und die Rettungsinitiativen von Berthold Beitz 1941–1944. Bonn: Dietz, 1996; Gerlach Ch. Krieg, Ernährung, Völkermord: Forschungen zur deutschen Vernichtungpolitik im Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Hamburger Edition, 1998; Idem. Kalkulierte Morde. Die deutsche Wirtschafts– und Vernichtungspolitik in Weissrussland 1941 bis 1944. Hamburg: Hamburger Edition, 1999; Musial B. Deutsche Zivilverwaltung und Judenverfolgung im Generalgouvernement. Eine Fallstudie zum Distrikt Lublin 1939–1944. Wiesbaden: Harrassowitz, 1999.


[Закрыть].

В то же время авторы художественных и научных текстов все чаще обращались к психологическим аспектам преступлений. Немецкие и зарубежные исследователи – Гётц Али, Сюзанна Хайм, Кристофер Браунинг, Йона Гольдхаген, Пауль Герхард и другие – сходились в мнении, что участие в массовых убийствах было довольно широко распространенным, осознанным и добровольным и что сами палачи были по большей части «нормальными» людьми[203]203
  Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen. Pläne für eine neue europäische Ordnung. Hamburg: Hoffmann und Campe, 1991; Aly G. «Endlösung». Völkerverschiebung und der Mord an den europäischen Juden. Frankfurt am Main: S. Fischer, 1995; Idem. Hitlers Volksstaat: Raub, Rassenkrieg und nationaler Sozialismus. Frankfurt am Main: S. Fischer, 2005; Goldhagen D. J. Hitler’s Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust. New York: Alfred A. Knopf, 1996; Browning Ch. R. The Origins of the Final Solution: The Evolution of Nazi Jewish Policy, September 1939 – March 1942. Lincoln: University of Nebraska Press, and Jerusalem: Yad Vashem, 2004; Paul G. Die Täter der Shoah: Fanatische Nationalsozialisten oder ganz normale Deutsche? Göttingen: Wallstein, 2002; Welzer H. Täter: Wie aus ganz normalen Menschen Massenmörder werden. Frankfurt am Main: S. Fischer, 2005. Подробнее об историографии исполнителей Холокоста см.: Szejnmann C.‐Ch. W. Perpetrators of the Holocaust: a Historiography // Jensen O., Szejnmann C.‐Ch. W. (eds) Ordinary People as Mass Murderers. The Holocaust and its Contexts. London: Palgrave Macmillan, 2008. P. 25–54.


[Закрыть]. Скрытая угроза «банальности зла» постепенно сделала фигуру палача одной из ключевых в научных исследованиях и в общественном дискурсе.

С 1987 года в полуразрушенных подвалах здания на Нидеркирхенштрассе (бывшей – Принц-Альбрехт-штрассе) в Берлине, где когда-то располагались штаб-квартира гестапо, Главное управление СС и Служба безопасности (СД), а с 1939‐го также Главное управление имперской безопасности, была размещена экспозиция, положившая начало широкомасштабному проекту «Топография террора» (Topographie des Terrors)[204]204
  Информационно-выставочный центр «Топография террора» был отрыт на этом месте в 2010 году. См.: Topography of Terror. Gestapo, SS and Reich Security Main Office on Wilhelm– and Prinz-Albrecht-Straße. A Documentation. Berlin: Stiftung Topographie des Terrors, 2010.


[Закрыть]. Спустя еще пять лет, в 1992‐м, в Берлине наконец был открыт Дом-музей Ванзейской конференции, проект которого был предложен Джозефом Вульфом в середине 1960‐х годов[205]205
  Lehrer S. Wannsee House and the Holocaust. Jefferson: McFarland, 2000. P. 131–137.


[Закрыть].

Постепенно разрабатывалась ранее табуированная в немецком обществе тема преступлений вермахта: так, с конца 1970‐х один за другим стали выходить тома в рамках серии «Германский рейх и Вторая мировая война»[206]206
  Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, 13 Bde. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1979–2008.


[Закрыть]. Позднее эта тема разрабатывалась в контексте резонансной выставки 1995 года «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941–1944 годах», а также ее обновленной версии 2001–2004 годов – «Преступления вермахта. Масштабы войны на уничтожение»[207]207
  См.: Hamburger Institut für Sozialforschung (Hrsg.). Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Ausstellungskatalog. Hamburg: Hamburger Edition, 1996; Crimes of the German Wehrmacht: Dimensions of a War of Annihilation 1941–1944: An Outline of the Exhibition. Hamburg Institute for Social Research, 2004.


[Закрыть]. Материалы, представленные на выставке, убедительно доказывали, что массовое преступление было связующим элементом в Третьем рейхе, объединяющим политику, бюрократию, СС, армию, простых немецких солдат и резервистов[208]208
  Подробнее об истории создания и дебатах, возникших вокруг выставки, см.: Борозняк А. 2014. Указ. соч. С. 238–285.


[Закрыть]. Вместе с другими важными общественными усилиями выставка способствовала общественной дискуссии по данной проблематике, развитию исследований механизмов и психологии преступлений (Täterforschung) в Германии и за рубежом[209]209
  Longerich P. Tendenzen und Perspektiven der Täterforschung // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2007. Nos. 14–15. S. 3–7.


[Закрыть].