Текст книги "Встречи с неизвестным"

Когда за бортом гроза

Расскажу о самой работе Кати в «большой семье» – аэрофлоте.

…От знающих людей я не раз слышала, что «аэропорт – это одна большая семья». И я очень хорошо это почувствовала, когда начала летать. Каждый рейс разные стюардессы как бы между прочим задавали мне один и тот же вопрос: «Ты чья?» А я была ничья, сама собственная. Девушка, которую пригласили подработать летом на авиалиниях, по какой-то причине отказалась, и мне предложили заменить ее. Все препоны при устройстве в аэропорт я прошла с помощью моего благодетеля, так я называла человека, взявшегося устраивать меня на работу. Так я и оказалась в «большой семье».

В мой первый рейс была очень плохая погода, шла штормовая гроза, и самолет болтало из стороны в сторону. Весь полет я провела на служебном сиденье у входа в кабину пилотов, ничего не видя и не слыша кроме целлофанового пакета перед собой и рева бури за иллюминатором. Я жестоко страдала, меня выворачивало наизнанку.

Я думала, что меня уволят, как только мы вернемся в аэропорт. Но, видимо, мне было необходимо пройти огонь, воду и медные трубы, и мне дали еще шанс.

В конце рейса, когда я немного пришла в себя, старшая стюардесса, оказавшейся очень доброжелательной женщиной, раскрыла мне способ, которым можно было привести себя в работоспособное состояние к следующему разу.

Все три дня, что отделяли меня от новой попытки полета, я, как она мне сказала, массировала точку за ухом, отвечающую за вестибулярный аппарат человека. До изнеможения, до боли я пыталась нормализовать его работу. Неужели все кончится, так и не начавшись? И через три дня, едва сдерживаясь, борясь с тошнотой, прикидываясь, что у меня все отлично, я выдержала рейс. А потом еще через несколько взлетов и посадок я, наконец, почувствовала, что могу летать, не пользуясь точкой для массажа.

Все бы хорошо, да характер меня вынес на другие проблемы. Кому-то приходилось работать на кухне, другие шли обслуживать пассажиров в салон. Интереснее, конечно, было идти в салон, особенно на московских рейсах.

Столичный рейс считался элитным, там всегда можно было встретить немало «денежных мешков», которые за сервис на высоком уровне и за должное обхождение могли и чаевыми одарить, а интеллигентные и культурные люди могли бы и телефончиком побаловать. Незамужних стюардесс в авиафлоте, увы, было большинство.

Мне было смешно наблюдать, как некоторые стюардессы, навертевшись перед зеркалом, напудрившись и нарумянившись, одернув короткую юбку (это в зрелом-то возрасте!), мчались к пассажирам.

А меня, как безответного стажера, постоянно ставили на кухню. Правда, когда мы везли рабочих-вахтовиков в Сибирь, меня тогда, не спрашивая, выпихивали в салон. Усталые, грязные, потные пассажиры никого из экипажа не интересовали. Но и меня тоже… В свои восемнадцать лет я думала, что я неотразима. И я хотела получить свою долю внимания. И получила.

Кому-то проявление моего «я хочу» о-о-очень не понравилось. Начались гонения.

После окончания своей работы, когда до прибытия в аэропорт остается минут пятнадцать, стюардессы любят занимать свободные места среди сидящих в салоне. Это гораздо удобнее, потому что служебные места – маленькие складные стулья, прикрепляющиеся к стенкам у выходов самолета.

Как-то, когда я разносила чай, один из пассажиров – симпатичный молодой мужчина, сидящий в самом конце самолета, пригласил меня, если будет время, поболтать. Не находя в этом ничего предосудительного, так как раньше я видела, как другие стюардессы делали то же самое, я по их примеру на время посадки самолета подсела на пустующее место рядом с этим человеком. Пока мы о чем-то с ним говорили, я заметила, как мои коллеги, которые все на этот раз остались на кухне, несколько раз нервно выглядывали из-за шторки, отделяющей служебное помещение от салона. Не придав этому никакого значения, я спокойно болтала с общительным соседом.

1-й донос. После увольнения я узнала, что я «флиртовала с пассажирами, гнушаясь своими обязанностями».

Сибирские рейсы – длинные и с промежуточной посадкой, они требуют двух экипажей на борту лайнера. Во время своего отдыха на обратном пути сменный экипаж стюардесс и летчиков, прикупив кедровые орешки и водку, расслаблялся на первых четырех рядах кресел.

Я же предпочитала дремать, отсев от всех на последний из этих рядов. Однажды в один из таких рейсов ко мне присоседился один из успевших «согреться» пилотов. Стал о чем-то мне толковать, о своей ко мне симпатии, в общем, прельщал, чем мог. Мне было скучно. Сославшись на усталость, я отвергла заигрывания мастистого летчика.

2-й донос. При увольнении, когда мой благодетель пытался договориться о продление контракта, до его сведения довели, что «во время работы я дремала».

После каждого рейса членам экипажа выдавался паек. Меню пайка висело в помещение, в котором экипажи регистрировались перед своим рейсом. Я никогда не читала его и не обращала внимания на то, что паек содержал при выдаче. Пайки были всегда очень большими, особенно на этих пресловутых московских рейсах. Паек увеличивался еще за счет того, что оставалось после пассажиров.

Пакетики с сыром, сахаром, чаем, вода сладкая, лимонадная, минеральная. Все это распределялось старшей стюардессой между членами экипажа. И каждому доставалась объемная сумка с едой. Выдаваемых продуктов мне лично хватало на два-три дня (!) до следующего рейса.

Однажды краем уха я услышала, что написанное в меню не всегда соответствует выдаваемому, не достает то котлеты, то колбасы, то мяса. Недодаваемые продукты старшая якобы потихоньку продает богатым клиентам.

Как отравленное зелье подействовали на меня эти слухи. Я начала сличать меню и содержимое своего кулька после раздачи, утверждаясь в справедливости сказанного. Во мне проснулось желание восстановить справедливость. (И это-то у стажера!) Я решила проконтролировать распределение пайков и проследить за процессом заполнения кульков экипажа в ближайший же рейс.

И вот, когда настал этот щекочущий момент, я, заняв, как мне казалось, весьма нейтральную позицию, а именно, на кухне, за спиной старшей на некотором расстоянии от нее, я встала, сложила руки на груди и устремила взгляд в пространство перед собой.

Все обомлели. Они, как обычно, стояли у выхода. Одни с испугом, другие с любопытством, а опытные с сожалением наблюдали за сценой. Никто до этого не смел подступаться к сакральному месту. Старшая, оглянувшись и очень выразительно на меня посмотрев, продолжила свое действо: кому больше, кому меньше. А я чувствовала себя героем, вставшей на защиту интересов рядовых коллег. Но этот ложный героизм меня и вычеркнул из рядов стюардесс.

3-й донос. Мой благодетель, выйдя слегка потерянный от начальника службы после приватного разговора, пояснил, что мне следовало бы вообще отдавать свой паек старшей, чтобы заслужить ее любовь и расположение.

А ты знаешь, я свой паек отдавала, но соседу по общежитию. Я не ела ни бифштексов, ни котлет, которые нам выдавались, а подкармливала ими своего собрата. Может быть, это доброе дело зачтется мне где-нибудь в другом месте?..

Поработать Катя – поработала, а личная жизнь осталась на прежнем месте. Как не было никого, так и нет. И Кате опять взгрустнулось.

Идеал, которого нет на свете

1

В ту последнюю ночь каникул печальные, горькие мысли липкой, тянущейся массой обволакивали мое сознание. «Каждый прожитый день уходит в недосягаемое вечное Прошлое. Неотступно, день за днем, неделю за неделей поглощает ненасытное время лучшие годы. Прошлое невозвратимо, никогда не вернется и юность. Прекраснейшая пора незаметно уходит, и нет такой силы, которая могла бы задержать ее хоть на миг. Совсем скоро придет мой день рождения. И полетят новые дни, недели, месяцы. И бесстрастное время, все также, размеренно и неутомимо, будет крутить веретено и прясть непрочную нить обыкновенной человеческой жизни», – думала я. – «Почему я одна? Почему у других есть друзья, а у меня нет? Чем я хуже? Неужели я никому не нравлюсь?» И слезы, неизменные спутники подобных размышлений наворачивались мне на глаза. «Я симпатичная, у меня красивые длинные волосы, стройная немного спортивная фигура. Что же еще надо? Парни ходят и с гораздо менее привлекательными девчонками. А почему у меня до сих пор нет друга?»

Тоска и одиночество повергли меня в полное уныние, и жизнь показалась совершенно бессмысленной и никчемной.

 
ПРОКЛЯТИЕ СУДЬБЫ
 
 
Как скоро совершиться то,
Что с трепетом я призываю?
Где тот, о ком я так рыдаю,
Где тот, кого любимым нареку?..
 
 
Уныло протекают дни,
Без цели топчутся желанья.
О Небо, неужели Ты
Сочтешь пустыми все мои страданья?
 
 
Я в стороне…
Словно меня вокруг
Очерчен злой рукою круг.
Одна, одна, одна…
 
 
Полярным холодом объята,
Безмолвием пустынь окружена
И как давно забытая страна,
За гордый нрав я сожжена дотла.
 
 
И для других —
Бурлит гроза и водопад грохочет,
И для других – ревут ветра
И пена на волнах хохочет.
А для меня – опять зияет пустота.
Так где же молодость
Счастливая моя!..
 
 
Разверзнись, Земля,
Прими мои стенанья,
Сними с меня Проклятие Судьбы!
Я одиночество свое свергаю,
С рождения душившее меня!
 

Но молодость не умеет испытывать одно и то же чувство, каково бы оно ни было по силе, длительное время. И Катя, немного успокоившись, уснула.

2

Кате нравились все красивые и стройные парни, по возрасту старше ее самой. И тот молодой человек, кому она в данный момент отдавала предпочтение, не догадывался и просто не придавал значения горящим, украдкой бросаемых на него взглядам малолетки. Лишь изредка мелькала чья-нибудь многозначительная улыбка или скользил чей-нибудь любопытствующий взор по Катиной фигуре. И всякий раз, когда девушка замечала эти знаки такого чуточного внимания, она вся как-то смущалась, сжималась и начинала крутить и вертеть глазами в разные стороны.

От волнения, робости и, главное, от напряженного ожидания, что с ней сейчас могут познакомиться, Катя теряла координацию движения. Если с ней рядом случался стул или дверь, либо чья-нибудь нога или камень на дороге, то она неловко зацеплялась, запиналась. А если нескромный взгляд или улыбка заставали Катю смеющейся, то ее заразительный смех моментально менялся и становился каким-то шипящим и свистящим.

Где уж ей тут кокетничать или – Боже упаси! – соблазнять, если она не могла смотреть открыто на нравившегося парня. О таком Катя смела только мечтать. И она мечтала.

По целым часам, позабыв об уроках и обо всем на свете, она отдавалась на волю своего воображения и переносилась в более счастливый для нее мир, в мир, где она встречалась со своим, не найденным на земле, идеалом. Неутолимая жажда дружбы с молодым человеком порождало удивительное разнообразие способов, неординарность ситуаций и обстоятельств, при которых происходило воображаемое знакомство.

«Стояли самые жаркие дни лета», – так начиналась очередная Катина фантазия. – «В одни из них мои подруги Света и Надя расположились у меня на балконе. Мы ждали, когда спадет жара, чтобы потом идти купаться на речку, протекавшую недалеко. А пока Света и Надя гадали на картах, а я лениво глазела по сторонам. Была среда, время послеобеденное, людей – редкий прохожий. В нашем городишке люди не часто пробегают мимо нашего дома. «Эй, девочки, смотрите», – почему-то шепотом сказала я, выглядывая с балкона на дорогу. Заинтригованные моим странным жестом, подруги тоже посмотрели вниз.

С высоты второго этажа моего кирпичного дома нам открывалась следующая картина. По дороге двигался, именно двигался, а не шел, молодой человек, лет двадцати, немного худощавый, с ярко выраженной белой кожей для этого времени года. Он с трудом волочил объемную спортивную сумку. Но что-то непонятное, непривычное чувствовалось в его поведении. Казалось, что кто-то невидимый тянул его, а он обреченно подчинялся. Почти каждый шаг он останавливался, оглядывался и с отчаянием смотрел куда-то вдоль улицы, словно поджидая кого. Через несколько минут он скрылся из вида.

Изумленные мы, как любители подобного рода странностей жизни, не медлив ни секунды, выскочили из дома с намерением следовать за незнакомцем. Очутившись на улице, мы едва не столкнулись с быстро бежавшим пареньком. «Вы тут высокого парня с сумкой случайно не видели?» – запыхавшись, спросил он.

Через минуту мы все вместе мчались следом за бывшим здесь недавно молодым человеком. Неожиданно улица обрывалась и упиралась в другую, расположенную перпендикулярно. Но ни в той, ни в противоположной ее стороне странного юноши не было видно. Тогда нам пришлось остановиться и обсудить дальнейшие наши действия.

Сейчас я могла рассмотреть нашего спутника более внимательно. Крепкого сложения, благородная шея, привлекательное лицо, русые волосы в оригинальном зачесе, свободная манера говорить и двигаться.

Заглядевшись, я не сразу заметила, что он тоже смотрит на меня…»

Как бы не могли подобные фантазии показаться пустыми человеку практичному, у мечтательной же Кати посредством их постепенно определялся образ друга, мужа, образ ее идеала.

 
ОБРАЗ
 
 
Он любит волю,
И я – взбираться в гору.
Он любит стужу,
И я – на корабль садится в бурю.
 
 
Дожди способен созерцать,
Всю ночь дрожа в благоговение.
И четырем ветрам себя отдать,
Вдыхая запах их до упоения.
 
 
Неутомимый, жадный до дороги —
Куда б ни позвала судьба.
Всегда он будет наготове,
И я с ним буду до конца.
 
 
Мы с ним – единая душа,
И оба верим в чудеса.
И каждый может превратить
Жизнь – в праздник навсегда!
 

3

Катя надеялась на долгожданную встречу со своим парнем, другом, возлюбленным, когда шла на прогулку одна или с подругами, на дискотеку, в кино. Она ждала эту встречу каждый день…

Порой с новой силой сильнейшая тоска охватывала все Катино существо, и хотелось броситься в объятия первому встречному, не думая ни о чем… Но внутренняя чистота и острое чувство красоты останавливали Катю от рокового шага.

Кате оставалось лишь верить, что Судьба еще просто не свела ее с тем человеком, о котором она могла бы сказать «один и навсегда».

Когда же Катя повстречает свой идеал мужчины? Где и как она узнает его? И вообще, существует ли он на этом свете?

Когда Катя приступила к последнему году учебы в сентябре, на первой же дискотеке в соседнем дворце культуры она познакомилась ни с кем иным, а с турком. Он был интеллигентным, дипломированным инженером и похожим на европейца. Компания, в которой он работал, строила гостиницу в городе. Они с Катей начали встречаться, и не прошло и года, как турок предложил девушке съездить к нему на родину познакомиться с родителями.

Турецкая невеста

…Я ехала в Турцию. Мой друг Али, как будущий жених и муж, хотел показать меня своей семье. Признаюсь, было страшновато: а вдруг не понравлюсь?

Его семья жила далеко в глубине страны, в обыкновенном провинциальном городе Газиантепе. И чтобы попасть туда из Стамбула, мы должны были ехать всю ночь на автобусе (железной дороги, как известно, в Турции нет).

Путешествие, занявшее более 12 часов, так меня утомило, что когда мы достигли Газиантепа, я хотела только одного: спать. Но впереди меня ждала встреча с семьей старшего брата Али – Мехмеда, и мое желание я положила в сундучок.

В доме брата (он встретил нас на автовокзале) Али представил меня Айше, жене Мехмеда, их одиннадцатилетней дочери Ниде и четырехлетнему сыну Мурату, которые мне сразу очень понравились. Мы прошли в гостиную, и мне показалось, что я попала в музейную залу, в которой были выставлены позолоченные чаши и блюда на низких резных столиках, роскошный диван, величавые кресла и стулья с высокими спинками…

После завтрака, довольно приторного (я ещё только начинала привыкать к турецкой кухне, и многие блюда вызывали у меня, по меньшей мере, недоумение), Айша провела нас в комнату, в которой она по моей просьбе уже приготовила постель.

Турецкая постель явилась для меня полной неожиданностью. Она представляла собой широкую, высокую, мягкую и вместе с тем упругую перину, которая располагалась прямо на полу в центре комнаты. Никакой кровати, на которой она бы стояла, не было. И я испытала огромное наслаждение, когда, наконец, после утомительной дороги и стрессового знакомства с родными моего дорогого турка, растянулась на ней.

Зайдя в ванную комнату, совмещенной с туалетом, я пришла в состояние тихого восторга. Эта была большая комната, сверкающая от чистоты. Оглядевшись, я решила принять турецкий душ. Он был почти таким же, как европейский, с той лишь разницей, что его можно принимать не только стоя, но и сидя или лежа на теплом кафельном полу.

Чуть позже я сделала еще одно открытие. Оказалось, что в этой комнате можно, удобно расположившись в углу на унитазе (что тоже считается европейским изобретением, или же присесть на корточки – что является уже местным, родным), свободно разглядывать себя в висящее на противоположной стене большое зеркало и заодно думать о преходящих материальных ценностях этого мира.

Отдохнув с дороги и плотно пообедав, мы все вместе отправились к отцу Али, жившему со своей новой женой (мать Али умерла много лет назад) и дочерью Эссин, сестрой Али. Я дрожала, как осиновый лист, когда мы подходили к дому Ахмеда, так звали отца. Лихорадочно пыталась вспомнить какое-нибудь приветствие на турецком языке. Пришлось бормотать русское «здравствуйте». Мое волнение улеглось, когда я, вместо грозного главы семейства, каким описывал Али отца, увидела доброжелательное лицо старого человека.

Потом мы все сидели в гостиной, пили чай, ели фрукты и разговаривали. Вернее, разговаривали они, а я лишь изредка кратко отвечала на задаваемые мне вопросы (переводимые на русский Али) и в общей беседе участия практически не принимала.

По окончании визита Али сообщил мне, что отец разрешает ему жениться на мне, и что я произвела на всех благоприятное впечатление.

Утром проснулась я от того, что какой-то очень заунывный, но красивый звук проникал к нам в комнату. Я прислушалась: на улице кто-то протяжно пел на арабском языке. Я лежала с закрытыми глазами и наслаждалась этим удивительно чистым и звенящим в предрассветной тишине пением. Мое воображение незаметно перенесло меня в древность, окутывая какой-то невысказанной тайной и, одновременно, напоминая о чем-то, до боли знакомом, но очень давно безвозвратно утерянном в веках. Позднее Али объяснил мне, что утром и вечером со всех минаретов поется ежедневная молитва называемая «азан».

Али ушел по каким-то своим делам, а вечером мы пошли гулять по городу. Али показал мне и своим сестрам, которых мы позвали с собой, одно из таинственных местечек, в которых бывают только отчаянные влюблённые. Там, укрывшись от придирчивых глаз моралистов, за чашкой кофе или без него, встречаются парень и девушка, чтобы поговорить о своей любви… Попив горький кофе и ничего не сказав о своей, мы вышли на улицу.

Когда мы уезжали, нас провожала вся семья Али. На прощанье все женщины, одна за другой, целовали меня. Айша даже всплакнула, и я сама готова была заплакать.

По прибытии в Стамбул Али захотел показать меня еще одним родственникам – семье родного брата отца – Айхана, которого он очень любил. Нас встретили хозяйка, сам Айхан, бабушка, два взрослых статных сына и очень красивая шестнадцатилетняя дочь Факма. Все, кроме бабушки, владели в той или иной степени английским, и потому наш разговор здесь более походил на общение.

Побыв у них немного и попив турецкого чая, мы попрощались. Они же, провожая нас, предложили мне остаться у них жить, а их детям стать сестрой, что прозвучало весьма неожиданно и не могло не тронуть меня. Я тоже чувствовала, что все они как-то вдруг стали родными для меня.

Но, несмотря на мою успешную поездку к «турецким родственникам», наша запланированная свадьба с Али не состоялась.

Али работал в строительной компании с мировым именем и по очередному контракту ему пришлось уехать в один из подмосковных химических городков строить совместный с русскими завод по производству женских прокладок.

А я заканчивала университет, мечтала о замужестве и пылала готовностью следовать за любимым куда бы то ни было. Али звал меня к себе, говорил, что скучает безумно и ждет меня каждый день. Много ли нужно молодой влюбленной девушке, мнящей себя уже счастливой с человеком, с которым прожила почти год, полностью доверяя ему и ожидая от жизни больших перемен? И едва защитив диплом, не думая ни о чём и сжигая за собой все мосты, я устремилась на его зов.

В начале нашей совместной жизни с ним мне ни о чем жалеть не приходилось, ведь наповерку все мои мечты стали реальностью. Новое местожительство, муж без пяти минут, свободный «график» жизни (когда сам себе хозяин, ни перед кем не надо держать отчет за свои действия, как я сначала думала).

И когда однажды Али предложил мне работать переводчиком в его фирме, я не согласилась, вызвав тем самым на его лице гримасу неудовольствия. Но этим он и ограничился, ни сказав о работе больше ни слова. Рабочий день с восьми и до восьми с одним выходным в неделю, хотя бы и за доллары, меня совершенно не устраивал. И хотя это была возможность реализовать свои профессиональные умения, отсутствие свободного времени не входило в мое представление о семейной жизни.

Но к тому времени все эти мечты стали для меня мечтами прошлого. При ближайшем рассмотрении они оказались весьма невзрачными. Эту невзрачность усиливало моё одиночество: работа моего «любимого» длилась от зари до зари при двух выходных днях в месяц. Кроме того, страшное экологическое состояние городка, где нам пришлось осесть: отравленный воздух, отравленная вода, чахлые деревца и такие же люди порождали чувство утраты чего-то прекрасного и естественного. Моё одиночество и безделье давало мне возможность читать и думать.

Я искала пути познания мира и вселенной, я желала проникнуть в тайны и глубины мира, о существовании которых обычный человек даже не подозревает. От этого желания у меня дрожало всё внутри, и я, как натянутая струна, жаждала, чтобы на ней сыграли волшебную симфонию. Я путешествовала по разным мирам вместе с Карлосом Кастанедой, он первый открыл для меня, что всё окружающее нас есть лишь наше желание, наши представление, и мы не видим ничего дальше них. Тогда как на самом деле, мир совершенно другой, намного ярче, богаче, он просто необозрим и бесконечен в своём проявлении.

Как-то мой друг мне сказал: «Ты не со мной. Ты со своим Кастанедой». И это была правда. Он умел улавливать моё внутреннее состояние и чувствовать моё отношение к нему самому очень тонко. Но я хотела быть с ним, я звала его с собой, звала его познавать незнаемое. Но мой спутник по жизни меня не понимал, он самодовольно заявил, что он всё уже знает, что следует знать, и нет ничего, что можно было бы ещё узнавать. И это был конец, вернее его начало.

Наши отношения начали стремительно разлагаться. Всё, что нас объединяло, безвозвратно рушилось. Мои мысли, чувства, желания тянулись вверх робкими росточками. Его же стлались низко к земле, мёртвой петлёй перетягивая мои тонкие всходы. Так создавались условия для моего побега.

И вот настал день, когда я села в поезд и уехала домой, сказав своему призрачному счастью, «прощай, ты – не мое! Мое счастье – другое. А какое, я узнаю позже».

Катя рассталась с турком. Вернувшись в родное гнездо, она устроилась работать в школу. Проработав год, Катя поехала в детский лагерь. В лагере было по-всякому: и трудно, и весело, и романтично и, конечно, загадочно и таинственно. Все это сложилось и составило