Текст книги "Карнавал лжи"

Глава пятая. Нежданные вести, незваные гости

Госпожа Лиден дремала в кресле, когда в дверь башни звездочёта постучали.

Старушка открыла раскрасневшиеся глаза: она отключилась всего с час назад, хотя ей казалось, что этой ночью она не сможет заснуть. За окном было ещё темно.

– Это я, – послышался с улицы тоненький голосок.

Вскочив с прытью, совершенно неожиданной для женщины её возраста, госпожа Лиден опрометью метнулась к двери.

– Лив Кармайкл, ну я тебе задам, юная лэн! – рявкнула она, отпирая запор. – Удумала мне тут из дома сбегать! Таша бы тебя за такое…

Морщинистая рука, протянувшаяся схватить Лив за шиворот, замерла в воздухе.

Госпожа Лиден была женщиной, немало пожившей на свете. Впрочем, она и в молодости была женщиной неглупой и чуткой. А потому взгляд тёмных глаз девочки, в котором абсолютно отсутствовали страх или чувство вины, не мог её не насторожить.

Нет, страха во взгляде Лив не было ни капли. Одно лишь внимание – так коллекционер смотрит на редкую бабочку, прежде чем пронзить её булавкой.

– Лив? – вымолвила летописица голосом, самовольно сбившимся в шёпот.

– Вы же сами знаете ответ, госпожа Лиден. – Тот, кто стоял у порога в теле ребёнка, посмотрел на что-то за её спиной, и детские губы скривила чужеродная, пугающая улыбка. – А, вот и ты. Конечно, сегодня ты задержался дома.

Отстранив госпожу Лиден, Арон встал напротив незваного гостя:

– Что тебе нужно, Лиар?

Палач, не сводя с его лица взгляда, пугавшего до дрожи абсолютно недетским выражением в детских глазах, склонил голову Лив набок.

– Может, предложишь брату войти? Это тельце подвержено болезням, как и всякое смертное тело, а малютка Лив не заслужила слечь с лихорадкой.

Зрящий молча отступил в сторону, одной рукой удерживая дёрнувшуюся госпожу Лиден: та явно не собиралась просто стоять и смотреть, как в её дом входит зло в человеческом облике. Особенно в таком облике.

– Уютно у вас тут, – одобрительно заметил тёмный амадэй, устраиваясь на ближайшем стуле. Снег, отвалившийся с подошв детских сапожек, оставил на ковре цепочку тающих мёрзлых следов. – Неплохое место, чтобы вить семейное гнёздышко.

Саркастичный голос никак не вязался с телом, не достававшим до пола худенькими ножками.

– Я спросил, что тебе нужно, – повторил Арон ровно.

– Поговорить, представь себе. Я же мог соскучиться по любимому брату?

– Как ты захватил это тело?

– Милый ребёнок захотел лично заглянуть в зеркало в конторе колдуньи, дабы увидеть, как его живая и здоровая сестра идёт по Броселиану. Собственно, тут и появился я. – Амадэй скрестил детские руки на груди. – Она сопротивлялась, конечно, но даже не понимала чему. Моя благодарность, брат: облегчил мне работу… обмануть её было очень легко. Не волнуйся, долго не задержусь. Даже мне не под силу вламываться в чужое тело дольше, чем на несколько часов. – Он оглядел маленькую кухню. – А ты становишься умнее. Эти убранные зеркала… Правда, ты забыл главное: если я чего-то не добился, значит, я этого не хотел.

– Ты не можешь…

– Всё ещё думаешь, что я чего-то не могу? Опять падаешь в моих глазах… Только вскарабкался повыше – и снова в пропасть.

– Что. Тебе. Нужно? Ты так и не ответил на этот простой вопрос.

– Просто ты не хочешь принимать мой ответ. Поговорить с тобой, только и всего. А заодно сделать доброе дело и привести блудную дочь домой. Думаешь, Лив так просто поехала бы обратно в Фар-Лойл?

– Поговорить о чём?

– Кажется, у нас давно не было общих тем для разговора. А с минувшего лета появилась одна… она одна и есть, собственно. – В голосе амадэя прозвучала почти ностальгия. – Так что выбор небольшой.

– Что ты сделал с Ташей?

– Удивишься, но ничего. Пока больше наблюдаю, чем действую. Мне и делать особо ничего не нужно: каждый шаг, что она делает, вписывается в мои планы. Жаль, тебя нет рядом, дабы помочь ей добрым словом и мудрым советом.

– В позицию простого наблюдателя не вписывается эпидемия в Фар-Лойле.

– Очень даже вписывается. В отличие от твоего присутствия в Броселиане.

– А как насчёт покушения? Оно зачем тебе понадобилось? Решил развязать себе руки?

Лиар склонил голову – уже без улыбки, и в ответе его прорезалась неподдельная печаль:

– Если ты не забыл, я не единственный злой гений в нашем королевстве.

В глазах Арона отразилось удивление. Следом – сумрачное понимание.

– Зачем ты пришёл? – Когда Зрящий заговорил вновь, голос его звучал резче.

– Таша пока в Броселиане, но ненадолго. Завтра, в крайнем случае, послезавтра она отправится дальше. Куда, тебе знать не дано. Что касается Фар-Лойла, жители деревни окажутся вне опасности через три дня. До этого времени тебе придётся ещё не раз делить свои живительные силы с умирающими. Весь вопрос в том, что ты выберешь… догнать Ташу, пока это возможно, или остаться здесь и спасти десяток-другой невинных жизней. – Из тона Палача исчезла всякая издевка – он стал любезным, почти сочувствующим. – Непросто, должен признать. Могу облегчить выбор лишь одним: я не допущу, чтобы с Ташей что-то случилось. Ты и сам это знаешь, впрочем.

Арон смотрел на брата, сжимая сухими пальцами плечо госпожи Лиден. Сжимая так, словно оно могло послужить ему опорой в мире, стремительно катящемся в Бездну.

– Вердикт, – мягко напомнил Лиар. – Я и так его узнаю, но хотелось бы услышать от тебя.

– Я не играю по твоим правилам.

– Играешь. Даже если сам не понимаешь этого.

– Уходи.

– Как пожелаешь. – Тёмные глаза не-Лив остались невозмутимыми. – Теперь у меня есть открытая дверь в этот дом. Однажды заняв чьё-то тело, в другой раз я обойдусь без разрешений и зеркал. Я вернусь позже, только и всего. И советую держать девочку поближе к себе: мало ли когда я захочу тебя навестить.

Закрыв глаза, Лив обмякла в кресле.

Вырвавшись из ослабевшей хватки Зрящего, госпожа Лиден кинулась к ней.

– Лив! – Она похлопала девочку по щекам, судорожно и осторожно, точно отряхивая хрустальную вазу. – Лив, милая, очнись!

– Она не очнётся, – сказал Арон обесцвеченным голосом, прежде чем направиться к лестнице. – Не сейчас.

– Куда ты?! Если ты решил…

– Иду одеваться. Обходить деревню, как обычно. Люди ждут.

Слова упали через плечо: тихие, глухие, равнодушные. Будто мелкие камешки просыпались на пол.

Арон поднимался по ступенькам – и не обернулся, даже когда оторопелый взгляд госпожи Лиден полоснул его спину.

– Долг превыше всего, – едва слышно добавил он, прежде чем исчезнуть за поворотом винтовой лестницы. – И Лиар действительно не допустит, чтобы с Ташей что-то случилось.

* * *

Кончик смычка падает в миниатюрном пике, чтобы снова взмыть вверх – волшебной палочкой, плетущей колдовскую сеть звуков.

Таша любит смотреть, как Алексас занимается на корде, пусть даже во время занятий лицо его часто кривит яростная гримаса, с губ срывается досадливое рычание, а смычок клинком разрубает воздух. Фальшивые ноты проскакивали в новых пьесах с частотой блох на бродячем псе. Особо трудные места отрабатывались десятками повторов, приедаясь назойливым мотивом. Но Таша всё равно время от времени приходит, чтобы тихо сесть и слушать в уголке.

Впрочем, она не решается надоедать своему рыцарю слишком часто. Зато часто просит в конце занятий спуститься к ней в комнату и сыграть им с Лив что-нибудь. И теперь она смотрит, как творят чудо руки, на эти моменты обратившиеся руками волшебника; как светится вдохновенной печалью его лицо, как дрожат ресницы на его полуприкрытых веках; слушает, как поёт корда, увлекая туда, где забыты слёзы и горести, где всегда солнечно, где нет смерти, где вечна любовь…

Последние трели тают под мальчишескими пальцами. Канифоль со смычка осыпается, точно пыльца с крыльев бабочки.

Опустив корду, Алексас открывает глаза, и Таша с Лив, не сговариваясь, аплодируют.

– Ты лучший музыкант на свете! – пылко говорит Лив, пока Алексас кланяется и бережно укладывает корду в футляр. – Тебе надо во дворцах выступать!

Тот, посмеиваясь, опускается на край Ташиной кровати:

– Тебе просто не с кем сравнивать, юная лэн.

– Что это было?

– Шоссори, «Поэма». Вообще, сольно её не исполняют, но за неимением клавикорда…

– И так здорово получилось, – хрипло уверяет Таша.

– Ваша похвала, моя королева, – лучшая награда. Как ты?

– Пре… кха… прекрас… кха-кха-кха…

Алексас держит её за плечи, пока Таша сгибается в судорожном кашле. Музыка помогла на время забыть о болезни и боли, но те никуда не ушли: виски ноют, глаза горят, горло будто дерут изнутри кошачьи когти. Хорошо она Праздник Жатвы отмечает, ничего не скажешь… Хотя и другие немногим лучше: ливень за окном бесцеремонно барабанит по стёклам, праздничные огни среди поля расплываются в мокрой вечерней мгле. Ладно хоть жители Фар-Лойла загодя потрудились натянуть шатры – тучи последние два дня зловеще ползали туда-сюда, предвещая непогоду, но разражаться дождём не спешили, оттягивая удовольствие и нагнетая обстановку.

Зато теперь – разразились.

– Это всё потому, что вы купались, – заявляет сидящая на подоконнике Лив, когда Таша выпрямляется в постели. – Сами купались, а меня не взяли.

– Холодно было, вот и не взяли, – с трудом выговаривает Таша. – Я же не думала, что кому-то приспичит лезть в воду, и он меня за собой утащит, какха-кха… как водный дух какой-то.

– А вам, значит, не холодно было!

– Как выяснилось, тоже холодно. – Алексас совестливо поправляет Таше одеяло. – Ну прости, прости. Я же не знал, что твоё здоровье настолько хрупкое.

– Теперь знае… кха-кха…

– Нет, так дело не пойдёт, – произносит Арон, секундой раньше толкнувший дверь в комнату. – Когда я уходил, ты так не кашляла.

– Времена меняются, – подмечает Алексас едко, уступая амадэю место на краю кровати. – Хотя в ваши почтенные годы время, должно быть, имеет столь ничтожное значение, что этого легко не заметить.

Тот, не слушая, кладёт одну ладонь Таше на лоб, другую – на горло. Смыкает веки – совсем ненадолго.

Когда он убирает руки, Таша понимает, что чувствует себя вполне сносно.

– А теперь спать. – Арон немедля поднимается на ноги. – Я забрал боль и жар, но излечивать тебя полностью не стал: пусть тело не отвыкает от борьбы. И лучше не мешать ему бодрствованием.

Натягивая одеяло по подбородок, Таша думает о просьбе, которую ей давно хотелось, но было слишком страшно озвучить. Однако больные девочки имеют право на маленькие капризы…

– Лягу, – всё же решается она, – если расскажешь перед сном что-нибудь интересное.

– Например?

– Про твоё детство.

Табурет, на котором безмятежно раскачивается Алексас, со стуком опускается на все четыре ножки. Лив, рисующая рожицы на запотевшем стекле, замирает.

Какое-то время Арон изучающе смотрит на приёмную дочь.

– Как скажешь, – неожиданно соглашается он, опускаясь обратно на кровать. – С условием, что в процессе ты будешь пить свой целебный настой.

Таша косится на кружку, стынущую на тумбочке:

– Госпожа Лиден добавила в него сон-травы. Хочешь усыпить меня прежде, чем доберёшься до самого важного?

– Хочу, чтобы ты скорее выздоровела.

– А мне можно тоже послушать? – восклицает Лив, спрыгивая с подоконника и подскакивая к кровати. – Пожалуйста, не выгоняйте меня, дядя Арон! А то взрослые вечно так делают, когда говорят о чём-то интересном!

– Никто тебя не гонит. – Подхватив девочку под руки, Арон усаживает её себе на колени. – Слушай, если хочешь.

– И что, даже меня не выгоните, дядя Арон? – вопрошает Алексас с надеждой в голосе.

– Даже тебя.

– Правда-правда?

– А вот если будешь иронизировать – обязательно. С чего бы начать…

– Где вы родились! – подсказывает Лив.

– Родился… – Арон слегка улыбается. – Я родился в горах, на территории нынешней Окраинной. Этой деревни больше нет. Впрочем, её не было уже одиннадцать веков назад. – Улыбка уходит с его губ, но прежде – из его взгляда. – Оборотни сделали своё дело.

– Какое дело?

Арон качает девочку на коленях: то, о чём он рассказывает, отболело у него давным-давно.

– Убили они всех, Лив, – просто отвечает амадэй. – В те времена такое часто случалось. В Долине тогда хозяйничали не люди, а нежить и нечисть. Мы окружали селения частоколами, баррикадировали двери, закрывали окна ставнями… Входить в дом без приглашения ни оборотни, ни эйрдали ещё не могли… Но они находили лазейки. Эйрдали очаровывали неосторожных людей и добивались, чтобы их пригласили. Оборотни напрашивались на ночлег под видом бедных путников. Иногда они селились в деревнях, рядом с людьми… естественно, не открывая своей истинной натуры. Это ведь так удобно – питаться, убивая соседей одного за другим.

Таша слушает, почти не дыша.

Она читала в учебниках про то время: тёмное время, предшествовавшее явлению Кристали. Она знала, о чём говорит Арон, задолго до этого дня.

Но живой рассказ про те кровавые события от лица того, кто был там и видел всё это, совершенно отличается от чтения равнодушных книжных строчек.

– Мы жили в горах, – продолжает Арон, – и нечисть долго до нас не добиралась. В связи с этим мы стали непозволительно беспечны, наверное… Хотя что мы смогли бы сделать? То был конец старой эпохи, тёмной и страшной эпохи. Кристаль Чудотворная проводила Волшбное Крещение уже около пяти лет. До её пришествия нечисть безнаказанно разгуливала по Долине, не считая альвийских лесов: в них нелюди соваться не осмеливались, но Звёздным Людям не было дела до остальных жителей Долины. С появлением Кристали и её магов нечисть ушла в горы, в леса и подземелья… но нечисти было ещё очень много. Чтобы выжить, оборотни и эйрдали истребляли живность в предгорных лесах, уничтожали стада, пасшиеся на утёсах, вырезали деревни, на которые набредали. Целые деревни. Они не оставляли живых.

Мне тогда было семь. Мать рожала шестерых, но выжили только я да моя старшая сестра. Кажется, её звали Нель. Да, Лив, тогда были суровые времена, дети нечасто доживали до года. – От Арона не укрывается шок, ширящий глаза девочки. – На нас напали летним вечером. Чтобы выманить людей из их жилищ, оборотни подожгли дома. Взрослые пытались сражаться, дети – убежать, однако удалось единицам. Оборотней было слишком много. Нель бежала за мной, но она отстала – или её схватили, не знаю. Я не оглядывался. Думаю, за мной тоже гнались, но я прыгнул в горную реку, которая понесла меня вниз. Вода перебила запах, и оборотни потеряли мой след.

Река была бурной и ледяной. Меня било о камни, затягивало под воду, кувыркало в потоке… Кажется, я терял сознание несколько раз. Не знаю, как я выжил. Но в конце концов мне удалось выбраться на берег – уже где-то на равнине – и добрести до дороги. Там меня и нашли добрые люди. Лишний рот никому не был нужен, так что меня приютили в местном храме. Потом пастырь отвёз меня в ближайший крупный город и привёл в тамошний монастырь. Там я и остался.

Я жил и учился в монастыре с такими же сиротами, как я. По достижении шестнадцати лет я должен был либо покинуть свой новый дом и вернуться к мирской жизни, либо избрать путь священнослужителя и остаться… Да только я не мог думать о будущем. За год с лишним, что я провёл там, я так и не оправился от произошедшего. Каждую ночь мне снились кошмары. Каждую ночь я просыпался с криком. Но однажды осенью монастырь посетила особая гостья. И с того дня жизнь моя изменилась.

– Кристаль? – без труда догадывается Таша.

– Настоятель предупредил нас о её визите. Сказал, что Кристаль может забрать кого-то из нас с собой, чтобы воспитывать в другом монастыре, который находится под её началом. Там она растила будущих магов, тех, кого впоследствии одаривала Волшбным Крещением. И когда она приехала, мы, сироты, встречали её во дворе, выстроившись в ряд. Кристаль должна была пройти мимо нас к настоятелю, ожидавшему на крыльце, но в итоге настоятель стоял и ждал, пока она поговорит с каждым ребёнком, мимо которого проходила. Естественно, каждый старался в этом коротком разговоре показать себя в лучшем свете… Уехать с ней для многих было пределом мечтаний.

– Какой она была? – робко спрашивает Алексас. Впрочем, по несвойственной ему интонации Таша понимает – это уже не Алексас.

– С виду – обычная женщина. Простая. Не красавица. Но её глаза, голос… – На губы Арона возвращается улыбка. – Когда она говорила, ты сразу понимал, что перед тобой не совсем человек. Хотя скорее – очень особенный человек. В ней не было пугающей чужеродности альвов, к примеру. Она чувствовала боль и страдала так же, как мы… Хотя страдала она больше нас – из-за своей любви ко всем людям без исключения. Каждый, кто встречал Кристаль, мог быть уверен: она примет к сердцу твои проблемы, горести и печали так же близко, как собственные. Выслушает, поможет. И эта всепрощающая любовь, а вовсе не чудеса, которые она творила… это было главным, что отличало её от обычных людей. Она единственная, наверное, искренне следовала всем заповедям, которые нам оставила. И была самой человечной из всех людей, которых я встречал.

Арон смотрит в окно, но Таша знает, что видит он совсем иное.

Впрочем, Лив не даёт амадэю углубиться в воспоминания, требовательно дёрнув его за рукав:

– И что было дальше?

Мужчина моргает, возвращаясь из безнадёжно далёкого прошлого.

– Дальше… дальше Кристаль подошла ко мне и спросила, как меня зовут. Так же как спрашивала остальных ребят. А я смотрел на неё, пытаясь поверить, что эта женщина – наша легендарная спасительница. Смотрел и не понимал: если она спасла нашу Долину, если спасла весь человеческий род, то почему не смогла спасти нашу деревню? Одну-единственную маленькую деревню? Неужто ей сложно было совершить ещё одно чудо? Почему Богиня, имя которой она прославляет, не уберегла моих родителей и мою сестру?

Я молчал, и она снова спросила, как моё имя, и я взорвался. Я выкрикнул ей в лицо все свои обвинения, я едва не кинулся на неё с кулаками, но два дэя потащили меня прочь со двора. А я всё кричал, и Кристаль смотрела мне вслед…

Меня хотели высечь. Потом подумали, что Кристаль этого не одобрит, и просто заперли в одной из келий, где я должен был просидеть без еды два дня. Естественно, пропустив пир в честь нашей гостьи. Я лежал в углу и плакал, и ненавидел себя, и думал, почему я один не смог сдержаться, когда все ребята во дворе лишились семей и дома – у кого-то их отняла нечисть, у кого-то болезнь, – но все молчали. Почему я единственный оказался таким глупцом? Почему единственный не был готов на всё, чтобы уехать с ней?..

Но долго моё отчаяние не продлилось. Дверь в келью отворилась, и я не поверил своим глазам: внутрь вошла Кристаль. Она велела дэям ждать снаружи, а сама села на пол рядом со мной, чтобы поговорить.

Я плохо помню тот разговор. Я не хотел слушать. Она говорила что-то о том, почему так вышло с моими близкими, а мне не нужны были оправдания. Отчётливо помню я лишь момент, когда Кристаль спросила, хочу ли я пойти с ней. Я переспросил, решив, что мне послышалось, а она повторила: я – тот, кого она хочет забрать с собой. Я единственный, кто ей подходит, ибо многие чувствовали то же, что и я, но никто не высказал этого. Остальные боялись её, остальные готовы были на всё, лишь бы угодить ей… и никогда не рискнули бы навлечь на себя даже гнев настоятеля, не то что её гнев. А я уеду туда, где Кристаль селит таких же детей, как я: искренних, смелых, чистых душой. Думающих своей головой. Не верящих слепо ни во что и ни в кого, даже в неё и в Богиню.

Я согласился, не раздумывая. Отчасти потому, что иначе на следующий день меня всё же ждала бы порка от настоятеля. Об этом я тоже честно сказал Кристаль, и она улыбнулась и ответила, что там, куда мы поедем, никто и никогда не будет меня пороть. Это окончательно меня убедило, и тем же вечером мы уехали. Кристаль не почтила своим присутствием пир, который настоятель так тщательно для неё готовил.

Когда мы прибыли в монастырь Первейших Сестёр…

– А я знаю этот монастырь! Мама нам с Ташей про него читала, помнишь, Таш?

– Помню, только не перебивай, ладно?

– Хочу и перебива-ах… ю!

– Кто-то зевает, я смотрю? – Арон касается носа Лив, словно нажав на кнопку, и та немедленно корчит обиженную рожицу. – Так вот… Там сироты жили не в кельях, а в домах, которые выстроили на территории монастыря специально для них. Для нас. В комнатах нас селили по двое, и по прибытии я стал соседом мальчика на три года старше. Всего на три года, но он был куда взрослее и меня, и своих сверстников. Его семью убила нечисть, когда ему было шесть, и он рос при монастыре на территории нынешней Равнинной. В обитель Кристали его привезли за полтора года до меня, в сравнении со мной он был старожилом… и, как шутили другие ребята, немедля стал моей наседкой. Он подолгу разговаривал со мной, играл, тормошил, веселил, выводя из уныния, в котором я пребывал. Он дал мне то, чего тогда не могла дать Кристаль: на мои слёзы и вопросы «почему» он сказал, что даже посланница Пресветлой не всесильна. Что она всё же человек, и об этом нельзя забывать. Когда я дорос до того, чтобы беседовать с Кристалью на равных, я принял другое объяснение, но тогда это оказалось тем, что я хотел услышать. И однажды, в очередной мой приступ уныния… я по натуре вообще меланхолик… этот мальчик предложил мне ритуал кровного родства.

Таша понимающе кивает: ритуал знаком ей по книгам. Сейчас эту традицию оставили в прошлом, но тысячу лет назад ей придавали большое значение; она шла со времён первых людей, прибывших в Аллигран из-за моря. Два человека резали себе ладони, брались за руки, чтобы кровь их смешалась, и таким образом символически породнялись. С помощью этого нехитрого действа и дети, и взрослые становились полноправными членами чужих кланов и семей.

На миг Таша удивляется, почему Лив, которая всего этого знать не может, не задаёт вопросов. Смотрит на сестру, – и закрытые глаза девочки вкупе с мерным сопением развеивают её удивление.

– Он предложил мне стать братьями, – продолжает Арон, – а я понял, что для меня он и без того давно уже – старший брат, защитник и друг. С остальными ребятами мы в конце концов тоже подружились, став одной большой семьёй. Я заново обрёл всё, что потерял… Но человека ближе и роднее, чем новообретённый брат, у меня не было и быть не могло.

– И его звали Лиар, – произносит Таша негромко.

Мгновение Арон молчит.

– Да. Его звали Лиар, – говорит он. – Смотрю, наша стрекоза всё-таки уснула. Продолжим историю в следующий раз.

– А как вы с ним…

– В следующий раз, – непреклонно повторяет Арон. Встаёт, бережно подхватывая спящую Лив на руки. – Не забудь выпить настой. Идём, Джеми.

Досадливо кивнув, девушка следит, как мужчина и мальчик выходят на лестницу. Когда дверь за ними закрывается, делает пару глотков, возвращает кружку на тумбочку – и, не гася прикроватный светильник, ложится.

Дождь вкрадчиво шепчет что-то за тёмным окном, пока Таша смотрит в потолок, думая, как странно и круто поворачивается порой жизнь.

…Арон. Лиар. Названые братья. Лучшие друзья.

Непримиримые враги…

* * *

Портьеры раздвинулись, шурша по карнизу деревянными колечками и выдёргивая Ташу из сна. Даже сквозь закрытые веки она почувствовала, как в лицо ударил солнечный луч, а открыв глаза, увидела у окна Алексаса, набрасывающего на плечи плащ.

– Доброе утро, – сказал он, застёгивая серебряную пряжку. Прежде чем двинуться к выходу, указал на стол, где вился ароматный дымок над подносом с завтраком. – Еда ждёт. Я скоро вернусь.

– Куда ты? – спросила девушка, борясь с зевотой.

– Проверить, как там твой друг. Защиту никто не трогал, однако он вышел из дома. Если всё хорошо, я скоро вернусь.

– А если нехорошо?..

– Всё равно вернусь. И, может, ещё скорее.

Таша, не настроенная иронизировать, устало махнула рукой:

– Иди уже.

Мельком улыбнувшись, Алексас с поклоном закрыл за собой дверь.

Он действительно вернулся скоро: Таша едва успела умыться и позавтракать.

– Всё в порядке, но я наложил заклятие оповещения, – доложил юноша. – Как только рядом с Гастом окажется нечисть, я об этом узнаю.

– А если они наймут человека? – нахмурилась Таша, застилая постель.

– Это всё усложнит, – легко ответил Алексас, доставая из кармана что-то, подозрительно напоминавшее небольшой кинжал в чёрных кожаных ножнах. – Надеюсь, не наймут.

Кусая губы, Таша выпрямилась. Кивнула на кинжал:

– Откуда это у тебя?

– Заглянул в местную оружейную лавку. – Обнажив тонкий узкий клинок, Алексас протянул его девушке рукоятью вперёд. – Увидел и не удержался.

Таша взяла в пальцы клинок дивной красоты: без перекладины, с эфесом в виде извилистого огненного языка, отделанного рубинами и красной эмалью. Скорее стилас, чем кинжал, и скорее женский, чем мужской.

Впрочем, её рыцарь всегда был щёголем.

– От такой покупки трудно удержаться, – признала она, возвращая оружие новому владельцу.

– Это цвергово серебро, – пояснил Алексас, вместо ножен пряча стилас в голенище сапога. – Когда имеешь дело против эйрдалей, оно не бывает лишним.

– Соглашусь. – Вернувшись мыслями к тому, о чём она думала в его отсутствие, Таша рывком открыла дверцы одёжного шкафа. – Пройдёшься со мной до рынка? Мне нужны ножницы. Сменная одежда. И… краска для волос.

Алексас вопросительно вскинул бровь, наблюдая, как она достаёт куртку.

– Сейчас всё королевство знает, как выглядит Ищущая семейства Норманов. Это создаст проблемы, которых я хотела бы избежать. – Таша решительно вдела ладони в замшевые рукава, подбитые мехом изнутри. – Мне нужно замаскироваться. У меня есть идея, как именно.

…нельзя сказать, что идея эта её радовала. Но она как-то сама пришла в голову, и поскольку идей лучше у Таши не было, пришлось мириться с этой.

В конце концов, Мару сильно изменила мужская одежда и стрижка. И, глядя на свою зазеркальную тень, Таша никогда не сказала бы, что это – Тариша Фаргори-Морли-Бьорк.

– Ты когда-нибудь красил волосы? – добавила она с неловким смешком, избегая смотреть Алексасу в глаза. Сейчас ей не хотелось смотреть в глаза кому бы то ни было. – Мне пригодились бы советы, как выбрать краситель.

– Помогу, чем смогу, – мягко откликнулся тот, подходя ближе.

Таша потянулась за шарфом, который вчера забросила на верхнюю полку, но чужие руки опередили её.

– Они быстро отрастут заново, – сказал Алексас, оборачивая шарф вокруг её шеи. Аккуратно расправил концы с бахромой у неё на груди. – Ещё гуще, чем были.

Таша сглотнула, осознав: вся её показная решимость не скрыла того, что она чувствует на самом деле.

…она носила длинные волосы, сколько себя помнила. Мама никогда их не стригла, только подравнивала: говорила, стричь всё равно бесполезно. И расставаться с этими волосами не хотелось – как будто вместе с ними Таша отрежет последнее, что связывало её с прошлым. С детством.

Но ей приходилось идти на куда большие жертвы, чем стрижка волос, и ещё придётся.

– Спасибо, – хрипло вымолвила она. – Это утешает.

Улыбнувшись, Алексас стянул с вешалки её плащ:

– А пока сойдёт и глубокий капюшон.

* * *

– Вроде бы только встала, а уже снова темно, – буркнула Таша, когда парой часов позже вышла из ванной комнаты, на ходу ожесточённо вытирая голову полотенцем.

– Нынче темнеет рано, да и разбудил я тебя поздно. – Алексас сосредоточенно разводил склянку с красителем в тазу с водой, выпрошенном у служанки, водружённом на обеденный стол. По соседству лежали гребень и ножницы, которые они приобрели в лавке с красноречивым названием «Кокетка». – Садись на стул.

– Я собиралась…

– Я сам тебя постригу.

Таша растерянно застыла на миг.

Поняв, что так действительно будет немножко легче, благодарно кивнула.

– Полагаю, про опыт стрижки тебя спрашивать не нужно. – Прежде чем сесть, она повесила на спинку стула полотенце для головы и плотнее закуталась в другое, заменившее ей халат: мытьё головы она решила совместить с мытьём тела. – Иначе прекрасные лэн не бегали бы за тобой стадами.

– Полагаю, я и без стрижки нашёл бы, чем заинтересовать прекрасных лэн, но ты права. – Сняв полотенце со спинки, Алексас накинул его на Ташины плечи. Потянулся за гребнем. – Постарайся не двигаться.

В последний раз коснувшись золотистых прядей, от воды завившихся колечками – длинных, тяжёлых, красивых, – Таша обречённо сложила руки на коленях и закрыла глаза.

Странно, но было что-то успокаивающее в том, как Алексас расчёсывал её мокрые кудри и щёлкал ножницами. Как с шёлковым шелестом падали на пол отрезанные волосы. Как с каждым движением его рук голова становилась капельку легче.

– Всё хорошо, моя королева. – Щёлк. – К слову, за парик из таких волос многие прекрасные лэн перетравили бы друг друга. – Щёлк. – Сказал бы «передрались», но это не в правилах прекрасных лэн. – Щёлк-щёлк. – Может, наведаемся с остриженными волосами к парикмастеру? Заодно и подзаработаем…

Его голос тоже успокаивал: искрящийся, ироничный, заботливый. Голос, который помогал Таше чувствовать себя не так плохо и в худшие моменты её жизни. Голос, который сейчас помог ей относительно спокойно дождаться, пока Алексас отложит ножницы и, обмахнув её плечи, подвинет таз к краю стола. Потом – задерживать дыхание и раз за разом погружать голову в мутную воду, пока ей милостиво не протянули полотенце.

Вернув Алексасу кусок махровой ткани, насквозь промокший (не испачканный, и то хорошо: красители заговаривали только на волосы), Таша смотрела, как юноша отступает в сторону, чтобы снова стащить с зеркала плед.

…её волосы стали чёрными – с характерным блеском шёлка или воронова пера. До бровей влажными кольцами вилась чёлка; оставшиеся кудряшки едва прикрывали уши. Короткие пряди подчёркивали скулы и раскосый разрез кошачьих глаз, оголённая шея казалась длиннее и тоньше. На контрасте с волосами светлая кожа выглядела ещё светлее; брови и ресницы тоже сделались тёмными, оттеняя серебро радужек.

Себя в зазеркальном лице она и правда узнала с трудом. Зато без труда узнала кое-кого другого.

…«твоё прошлое и будущее»…

– Поверь, всё не так плохо, – сказал Алексас, когда молчание переросло в немую сцену. – Я бы сказал, тебе так даже…

Договорить он не успел: побледнел, пошатнулся и, чудом устояв на ногах, схватился за голову.

– Алексас!

Таша вскочила, не решаясь прикоснуться к нему, но юноша, не отвечая, кое-как добрёл до зеркала. Коснулся расправленной ладонью стекла, под его пальцами полыхнувшего красным.

– А вы раньше, чем обещали, – с трудом выпрямившись, произнёс Алексас.

– Но ты оказался готов. – Герланд, проявившийся в стеклянном овале, скучающе подпёр голову рукой, и в голосе его просквозило разочарование. Зеркальце, через которое альв установил связь, явно лежало на столе перед ним и было не больше карманного. – Неожиданно.

– Удачно, я бы сказал. – К Алексасу успели вернуться привычное самообладание и даже румянец. – Значит, встреча с Рассветом состоялась.