Текст книги "Демонология Сангомара. Хозяева Севера"

Ему ничего не ответили.

Старейшины стояли не шелохнувшись. Все так же пронзительно кричал козодой, прячась в ветвях рослых, раскинувших свои ветви сосен. В конце концов, всем видом показывая, что разговор об Уилле закончен, граф сухо поинтересовался:

– Что будете делать после суда?

– Не поверишь, – вздохнул Горрон, – но впервые в своей жизни я ничего не планировал и думал просто брести куда глаза глядят, подобно Гиффарду.

– Звучит не очень хорошо… – В глазах Филиппа мелькнула тревога, что отведенный герцогом срок может быть гораздо меньше сотни лет. – Вас с удовольствием примет любой из старейшин.

– Я знаю. Меня уже звали к себе и Синистари, и вдова Амелотта, и многие-многие другие. Но дело в том, что все те, кто предлагал мне кров, делали это в порыве стервятничества, предчувствуя необходимость оказаться ко мне как можно ближе, когда я буду готов передать дар кому угодно. Это сквозило между строк, что они адресовали мне в любезных письмах, а также в их мысленных обращениях ко мне. Ведь у меня нет наследников, и это все знают, – развел руками герцог.

– А вы ждали чего-то другого?

– Ах, нет… Конечно же, нет! Я знаю: то, что они делают, – это нормально и естественно, но я не горю желанием быть гостем на таких условиях, – спокойно ответил герцог, а затем внимательно взглянул на старого графа. – Впрочем, у меня есть одна идея, и я хотел обсудить ее с тобой.

– Я вас слушаю, мой друг.

– Филипп, ты все-таки мой родственник. Твой прадед Куррон был моим родным братом. Я это помню и поэтому всегда к тебе хорошо относился, – довольно сердечно произнес Горрон де Донталь, а затем покрутил на пальце простое кольцо с агатом, напоминающее ему о родном брате. – И ты, пожалуй, единственный из старейшин, кто не стал звать меня к себе из корыстных соображений, обещая дать приют.

Филипп уже начинал догадываться, о чем заведет речь герцог. Его сухие длинные пальцы тоже ощупывали неказистое простое кольцо с очень непростой историей.

Герцог продолжил:

– Я бы хотел пожить некоторое время в Брасо-Дэнто и, если у тебя будет желание, предложить свою помощь. У меня остались хорошие отношения со многими графами, баронами, виконтами, а также просто придворными интриганами как Крелиоса, так и враждебного Стоохса. И я в силах сделать так, чтобы обещание о ненападении на тебя держали как можно дольше.

– Друг мой, вы знаете и об обещании? – искренне поразился граф. – Но то была тайная переписка…

– Я знаю все, что касается моего бывшего королевства, так что мой вопрос в начале нашего разговора был скорее риторическим, – покровительственно заявил Горрон, но тут же вспомнил судьбу своего детища, потух и спросил уже тише: – Так каков будет твой ответ?

– Вы прекрасно знаете мое отношение к вам, поэтому должны знать и ответ. Для меня это честь, – тепло улыбнулся Филипп.

Он подал руку с уже запекшейся кровью, и старейшины крепко обнялись. Затем они побрели назад к городу, задумавшись. Роща притихла. Из ветвей порывисто вылетел козодой и скрылся в ее глубинах.

* * *

Филипп и Горрон вернулись через городскую калитку и двинулись к постоялому двору вдоль бурлящей речушки. У ограждения стояла одинокая фигурка, закутанная в длинный плащ. Это была Йева. Держась за завязочки на тонкой накидке, будто желая взяться за само сердце, она с тоской воззрилась на полную луну. Иногда она оборачивалась на таверну – там сейчас кипела жизнь. То порываясь войти туда, то одергивая себя, графская дочь с застывшими на глазах слезами боролась со своими душевными порывами.

– Дочь моя, почему ты стоишь здесь ночью и одна? – спросил Филипп, подойдя к ней.

– Просто прогуливаюсь. – Йева отвернулась.

– Почему не с Эметтой?

– Она в последнее время раздражает меня своей болтливостью…

– Вернись на постоялый двор. Уже похолодало.

Филипп заметил, как она дрожит. Тогда он снял свой тяжелый плащ и заботливо накинул его на плечи дочери.

– Это у нее не от холода, друг мой, – ответил за нее Горрон, кидая на своего родственника многозначительные взгляды.

Из таверны доносились хохот и громкие окрики. Похоже, гвардейцы отводили душу в первой на их пути хорошей таверне и наслаждались множеством блюд. Дверь с грохотом распахнулась. Это Уильям открыл ее пинком ноги и, не рассчитав силы, едва не выбил.

– Ох, сэр Рэй. Вам нельзя много пить, – мрачно говорил он, таща на себе вдрызг пьяного рыцаря.

– Я и не пил… просто пиво крепкое… – осоловело выдавил капитан. – Слегка… голова… Ик-к, в голову чуть пнуло… ударило то есть. Да я хоть сейчас… с вами на поединок!

– Да, с вами сейчас только поединки и устраивать.

Наконец Уильям обратил внимание на стоящих у берега реки вампиров. Он вежливо улыбнулся и приподнял сползающего друга. Капитан, перестав скучивать глазища, неожиданно для себя заметил милое личико Йевы, которое было любо его сердцу, и тут же приосанился.

– Прошу простить меня за столь… неподобающий вид, – виновато произнес рыцарь, выпячивая грудь. – Я сожалею, что вы стали… свидетелями… Уильям, да чтобы вас черти отодрали в зад! Не держите меня, я в силах сам стоять на… ногах!

Стоило Уильяму со вздохом перестать держать его за шкирку, как капитан с грохотом сложился на землю. От этого он тут же выругался всеми известными бранными словами, так лихо изрыгая их, что Йева сделалась белее обычного. Таким капитана она никогда не видела.

– Я вижу, ты нашел общий язык с моим капитаном гвардии, – холодно заметил Филипп.

– Прошу, извините его, – сдержанно улыбнулся Уилл. Он отчего-то чувствовал себя виноватым. – Ему остальные конники подливали да подливали, а он не отказывал… Они и победу над ехидной отметили, и погибших вспомнили, да и на спор пили, чего уж там… Если вы не против, я отнесу его в комнату.

Граф сухо кивнул.

Уильям играючи взвалил на плечи капитана, будто малое дитя, и бодрым шагом направился к постоялому двору. Им вслед с разочарованием посмотрела Йева, для которой рыцарь был воплощением галантности, порядочности, а стал обычным мужланом. Как говорится, истинное лицо человека всегда отражается в чарке вина. И в эту ночь, полную горестных дум и открытий, мир для нее стал еще серее и теснее. Сняв с себя тяжелый, подбитый мехом плащ, она молча вернула его отцу и в таком же молчании развернулась и пошла в сторону постоялого двора.

– Говоришь, судьбу Пайтрис не повторит? – вкрадчиво шепнул Горрон.

– Это всего лишь женские чувства, – тоже шепотом ответил граф. – Они, женщины, как быстро влюбляются, так же быстро и забывают про эту свою любовь, стоит ей пропасть. Пролетят годы – и она его забудет!

– Но это не значит, что тебя она простит!

Покачав головой, Горрон тоже пошел на постоялый двор, где его слуги уже сняли комнату.

Между тем Уильям укладывал в постель похрапывающего, как конь, сэра Рэя. От того разило алкоголем, мужским потом, грязью, железом и лошадьми… Из-за своего чуткого обоняния, становившегося в таких ситуациях не даром, а проклятием, вампиру пришлось отворить ставни. Внутрь ворвался благодатный свежий воздух.

Из комнаты Уилл увидел старого графа, когда тот неспешно, словно в раздумьях, шел к постоялому двору. Уже под окном он вскинул седую голову и встретился взглядом с рыбаком.

Чуть погодя, прихватив тугие ножны, Уильям вышел в коридор. Ему показалось, что граф был не в духе, так что он собирался укрыться где-нибудь во тьме, за домами – благо луну заслонили облака, – и попробовать пофехтовать в одиночестве. Но по лестнице с третьего этажа уже спускался Филипп, который все услышал. Он одарил рыбака ледяным взглядом и, поманив за собой рукой, покинул здание.

Они вместе двинулись по главной улице, почти черной, кое-где выхватываемой из мрака светом масляных фонарей. Затем вышли из города – и вновь в эту злополучную рощицу, которая за этот день стала свидетельницей многих печалей.

За всю дорогу Филипп не произнес ни слова, а у Уильяма сложилось впечатление, что его покровитель лишь выполняет свое обещание, не более того… Именно поэтому он не настаивал и ни о чем не спрашивал. Они вошли под сень сосен и погрузились в полную темноту. Обнажив клинок, граф принялся объяснять Уильяму его ошибки с прошлой тренировки. Объяснял кратко, холодно, но все же объяснял. Природная учтивость Филиппа не позволила ему ни срываться на рыбаке, ни как-то упрекать его – все он делал тактично, последовательно.

Время тянулось медленно, и участники поединка, желая как можно скорее покончить с занятием, уже через полчаса вложили мечи в ножны.

– Спасибо вам, господин, – поблагодарил Уильям.

– Пойдешь проведывать свою подругу? – спросил сдержанно Филипп, взглянув на висевший на поясе подопечного холщовый мешочек с ягодами.

– Да.

– Хорошо.

С этими словами он, растеряв всякий интерес, привычно энергичным шагом направился к городу. Уильям посмотрел ему вслед рассеянно, смущенно. Нечто нехорошее витало в воздухе. Что-то поменялось после разговора Горрона и Филиппа… Да и в самой семье Тастемара чувствовался разлад, а его причина, как казалось Уиллу, крылась в нем самом.

В чем же дело?

Отягощенный думами, он дождался, когда его покровитель пропадет за стенами города, а сам развернулся и побрел к реке. Извиваясь между каменных глыб, речушка бежала по предгорным равнинам, а Уилл глядел на нее, вслушивался в этот спокойный рокот и думал о доме. Ему нравился Корвунт, в чем-то похожий на Вардцы. Но что-то тревожное начало происходить здесь, а он не понимал причин. Вспоминая то слезы Йевы, то равнодушный взгляд Филиппа, он зашел за небольшую скалу и позвал:

– Вериателюшка…

После всплеска из рокочущей воды к нему вышла черноволосая девушка. Кривовато улыбнувшись, будто порой забывая, как это делается, она протянула свои белые ручки к Уильяму – и тот заключил ее в объятия.

– Я скучал, – шепотом произнес он, целуя мокрый лоб.

И прижался к ней, единственной, которая, казалось, всегда была ему рада, и единственной, появлению которой он сам радовался как ребенок. Но демоница вырвалась из сплетенных вокруг нее рук. Она зафыркала на лошадиный лад, а ее пальчики ловко скользнули к мужским бедрам, нащупав на поясе мешочек.

– А, да, это для тебя! Но я думаю, ты уже знаешь, – заулыбался Уилл.

Кивая, Вериатель заталкивала в рот засахаренную клюкву и съела всю – до последней ягодки. Красный сок тек по ее губам. Она глядела на своего любимого ласково, но тому казалось, будто к этой ласке примешивалось еще и сочувствие.

Хотя не кажется ли ему? Может, он просто хочет увидеть то, чего нет?

Потом она села на бережок. Вытянув к воде стройные ножки в сандалиях, демоница поманила его к себе, а он покорно прилег рядом, положив голову ей на колени. Ее белоснежные, удивительно мягкие, но холодные руки гладили его. Уилл смотрел на нее, на звезды над ее головой, ее влажные волосы, ее большие глаза, напоминающие ему цветом реку. Он даже слышал, как эта река мягко рокочет над ухом, поблизости – только руку протяни, – и ему казалось, что это говорит с ним сама Вериателюшка. Хотя дул холодный ветер, Уильяму было тепло и хорошо… Тягостные мысли на время выскользнули из его разума, и, убаюканный, он быстро провалился в глубокий сон.

Глава 5. Горная река

Уилл проснулся оттого, что кто-то тыкал его в бок. Полусонный, едва приоткрыв глаза, он посмотрел сквозь растопыренные пальцы – разбудивший его человек бездумно загораживал собой солнце.

– О, вы живы, – выпалил незнакомец. – А я уж решил, покойничка нашел!

Голос принадлежал одному из жителей Корвунта. Тот был одет в жилет из овечьей шерсти, а на его голове красовалась шляпа с пером ворона. По висящему за его спиной коробу, а также по удочке на плече стало ясно – это, судя по всему, местный рыбак.

– С вами все хорошо? – спросил встревоженно незнакомец, придерживая шляпу, которая норовила улететь.

– Да, спасибо. – Уилл удивился: – Погодите. Как, уже рассвело?!

– Ага, позднее утро. Эка вас развезло… Перепили, что ль? Поднимайтесь, а то земля холодная. Заболеете еще!

Уильям тут же вскочил.

– Молодость, эх-эх… – поглядел на него с завистью пожилой рыбак. – Я б уже помер, если б ночь провел на сырой земле. А вам что сыра земля, что перина…

Уилл улыбнулся, сцепив губы, чтобы привычно не выдать оскал. Все тяготы прошлой ночи остались для него позади, и он чувствовал себя отдохнувшим, глядящим лишь вперед.

– Что ловите? – поинтересовался он.

– Форелька, белогуша, бурбулька!

– И как клев?

– Плоховастенько… Рыба у нас хитрая, быстрая, ловить тяжело… от одной тени шарахается под камни, – посетовал старик.

– У нас в Офурте она тоже такая, не волнуйтесь.

– О, так вы из Офурта? Слыхал я об этих землях!

– И что же слышали? – участливо спросил Уильям, неожиданно для себя увлекшись беседой.

– Вурдалачий край или край тысяч рек. А рыба… Что за рыба-то там у вас водится?

– Форелька, гольричка, ленки, краснушка, костяная рыбка, ну и гарпуша… Да много всякой на самом деле. – А затем добавил: – И вот форелька, между прочим, самая вредная. Тяжело поймать, приходится прятаться за камнями, не показываться и обильно сыпать прикормку в тихом течении.

– Ох, да вы тоже рыбак! – воскликнул счастливо старик, снова поправив чудную шляпу с пером. – Приятно встретить человека, который знаком с рыбой не только по котелку. Меня зовут Орлтон. Орлтон из Корвунта!

– Уильям, из Малых Вардцев.

– Рад познакомиться с вами.

– Взаимно! Прощайте, Орлтон. Мне пора в город, к своим товарищам. А вам хорошего улова!

* * *

Его встретил у таверны сэр Рэй, облаченный в красный подлатник. От него разило перегаром.

– Где вы пропадали, демоны вас побери?! Вас ищут повсюду! Весь город стоит на ушах! – забурчал рыцарь. – Нам пора отъезжать, граф закончил все свои дела.

– Уснул на берегу, – признался Уильям.

– Так пойдемте, скажем графу, что вы нашлись, и будем уже собираться! – поторопил взмахами рук сэр Рэй. – Хотя мы уже все готовы, я даже приказал оседлать вашу лошадь и упаковал седельные сумки.

– Спасибо вам.

– Нет, это вам спасибо! Никто, кроме матушки, еще не снимал с меня пьяного сапоги и не укрывал одеялом. – И капитан довольно оскалился. А затем, вспомнив кое-что, он вдруг сделался мрачным и спросил куда тише: – А госпожа, она-то меня, надеюсь, не видела в таком состоянии? А то ни черта не помню.

– Боюсь, что видела…

На лицо капитана легла печаль, и он тяжко вздохнул в свою рыжую бороду. Видно, он проклинал вчерашнюю попойку и, быть может, вообще зарекся пить, хотя зарекаться всегда проще, чем выполнять.

Уилл пошел к графу сообщить о своем появлении.

– Да уж… нехорошо, – горестно протянул сэр Рэй самому себе. – Так обделаться перед прекрасной госпожой… Болван ты, Рэй. Правильно батенька говорил, что у тебя в башке конский навоз колыхается. Так обделаться…

* * *

Стоило Уильяму зайти на постоялый двор, в его полутьму, как он тут же утратил приобретенное благодаря сну и демонице чувство легкости. Тягостные думы вновь надавили на плечи, спину. Он постучал в дверь графа и, виновато объяснившись, спустился. Ему вслед сочувственно глядел Горрон де Донталь, который прекрасно понимал причины столь резкого отчуждения как графа, так и его дочери.

Чуть позже, растянувшись вереницей, они покинули Корвунт.

Бросая последние взгляды на город, Уильям размышлял о том, насколько сильно может поменяться отношение к месту из-за событий, которые там произошли. Вот, казалось бы, Корвунт… Разве не затронул он струны души, напомнив своим речным шумом родные Вардцы, а голубым высоким небом и раскинувшимися равнинами – Брасо-Дэнто? Но ссора с Йевой и внезапная перемена в графе все это перечеркнули, оставили только разочарование. Уилл покидал этот злосчастный город в надежде на то, что все плохое останется в его стенах.

Сэр Рэй тоже находился не в лучшем расположении духа. Не зря поговаривали, что представители рыжеволосого горного народа, они же филонеллонцы, при всей внешней угрюмости на деле оказываются людьми сердечными. И сейчас капитан гвардии пытался вспомнить, что же такого сотворил в присутствии графской дочери и что ляпнул. Пусть Уильям уверял его, что ничего страшного не произошло, но все равно ему казалось: отныне его комплименты, которые грели сердце как ему, так и графской дочери, стали неуместными.

Йева всю дорогу напряженно молчала. Держась ближе к брату, она была в своих, полных мрака, мыслях и пренебрегала взглядами отца и рыбака.

Филипп тоже казался ко всему холодным, сидя в седле, будто слившись с ним. Только его старые глаза хмуро зыркали из-под бровей. Стуча копытами по сухой каменистой тропе, его вороной конь пускал из носа струи воздуха. Вокруг отряда, будто сдавливая, стояли каменные глыбы и сосны вместе с куцыми елями. Чем выше все поднимались, тем унылее становился пейзаж. И Горрон, продвигаясь позади своего родственника, находил в природе схожесть с тем, что творилось в их душах.

* * *

Узкая тропа постоянно петляла между скал, и люди не имели возможности ни пообщаться, ни полюбоваться расстелившейся у их ног равниной. Все двигались молча. Сказывалось тягостное настроение. Даже гвардейцы, прекрасно отдохнувшие в таверне, прониклись мрачным безмолвием и стали такими же, как их господин.

Все желали поскорее миновать реку Мертвая Рулкия, а затем выбраться в степь, чтобы перестать видеть эти обступившие войском скалы. Вдобавок ко всему по свинцовому небу гулко прокатился раскат грома, заморосил мелкий, но тоскливый дождь. Все вокруг сделалось серым, обезличенным…

И только один Леонард был в отличном настроении. Близилась его мечта, пока сокрытая за скалами, но готовая вот-вот сбыться! Обрадованный, он даже скинул с себя капюшон, подставил свои рыжие вихры мороси, как бы показывая – непогода над ним не властна. Он принялся настреливать рябчиков, которые из-за заброшенности тропы стали выходить на нее, к сети ручьев, показываясь на краю ельника. Заслышав коней, птицы вспархивали на нижние ветви елей, жались к стволам в попытке слиться с ними. Однако остроглазый Леонард легко различал их – и пускал свою смертоносную стрелу. Собрав несколько тушек и подвесив их на пояс, он загорелся азартом и направил своего Луниаласа в сторону.

Наконец тропа стала заканчиваться.

Вампиры, все как один, прислушались. Где-то вдалеке, за десятками поворотов, прорубленных в скалах, шумела река. Да что там шумела! Ревела дико, страшно, будто затаившийся среди гор демонический зверь! Это реку звали Мертвой Рулкией, и столь грозное имя она получила за вспученные, оскаленные белизной воды, которые подпитывались весенним таянием снегов, а также осенними проливнями. Преодолеть ее можно было лишь в нескольких местах, поэтому она служила естественной границей между Большим Глеофом и графством Солраг, и даже больше – непреодолимой преградой, способной остановить огромное войско.

Вскоре отряд выбрался к мосту. Рев превратился в оглушающий, но размеренный грохот. Мертвая Рулкия предстала во всей красе: пенилась, кипела на дне сдавленного ущелья. Через его узкое горлышко был перекинут подвесной мост. Широкий, из толстых бревен, перевязанных друг с другом, он легко выдерживал груженную товарами повозку вместе с лошадьми.

Пока все поражались Мертвой Рулкии, сравнивая ее со своей рекой Брасо, Уильям развернул кобылу. Пользуясь случаем, он подъехал к капитану и попытался перекричать гул:

– Это и есть граница графства?

– Да! – громко ответил капитан. – Пересечем реку, спустимся – и до Йефасы останется всего ничего!

– Спасибо!

– Кстати, как вам Мертвая Рулкия? Пугает? Побольше нашей будет, да?!

На это Уильям лишь пожал плечами. Ему, выросшему в горном крае, подобный вид был привычен. Он хоть и признавал величие Мертвой Рулкии, но она нисколько не переполняла его благоговейным страхом. В отличие от всех прочих, он вполне бесстрашно глянул вниз, где шипела вода.

Когда почти все стянулись на площадку перед мостом, Филипп спешился. Он взял своего вороного под уздцы и повел по мосту, надежная конструкция даже не колыхнулась. Конь прижимал уши, нервно махал хвостом, но его уже остановили на другой стороне – в Глеофе.

Прочие всадники по одному двинулись следом, успокаивая лошадей. Река действительно пугала: глубокая, шумная. Перейдя ее, Уильям ласково поцеловал свою Серебрушку в красивую морду за то, что она совершенно не боялась. Ему и правда досталась самая невозмутимая из всех лошадей. А затем он принялся следить за сэром Рэем. Как же поведет себя Тарантон? Вопреки всему, рыжий мерин проделал путь по бревнам чинно, как подобает, и ступил на землю Глеофа. Правда, капитан единожды поскользнулся на мхе, облюбовавшем сырую древесину, но успел ухватиться за крепкие веревки, служащие перилами.

– Чертов мох! – рассмеялся чересчур браво рыцарь.

Наконец, когда отряд полностью проехал над рекой, выдохнувшие воины стали отшучиваться. Они поняли, что мост выдержит все. На то он и был рассчитан. Все-таки этой дорогой следуют торговые караваны во время сезона Аарда. Однако у страха глаза велики… Мелкий дождь продолжал неприятно моросить, и все, промокшие и уставшие, хотели отдохнуть. Под тяжелым небом было непонятно, наступили сумерки или еще день?

Где-то вдалеке закричала птица.

– Где Леонард? – спросил граф, вглядываясь.

Из-за скалы показался его сын, высоко вздымая руку, сжимающую за лапки с десяток рябчиков. На его плече гордо восседал Таки-Таки и что-то каркал на своем вороньем. Довольно взглянув на ожидающий его отряд, Лео заторопил коня по тропе и направил к мосту.

– Быстрее, – скомандовал он остановившемуся у края Луниаласу. Конь встревоженно фыркнул, выдохнул и перешел на мелкую рысь по воле хозяина.

Все гвардейцы уже сидели верхом. Вдруг где-то за серединой моста, попав на бревно, обросшее мхом, копыто спешащего Луниаласа скользнуло в сторону. В глазах графского сына мелькнул страх. Он ничего не успел сделать, когда конь уже всхрапнул и завалился на бок. Его огромное тело прорвало правые боковые веревки – и полетело вниз, увлекая за собой всадника. В этом недолгом полете Леонард успел достать ноги из стремени – это и спасло его от участи быть раздавленным собственным мерином. Мерину повезло куда меньше. Он ударился спиной об острый выступ, торчащий посреди бурлящей реки, и, взвизгнув от боли, исчез в воде.

Леонард тоже был подхвачен потоком и забарахтался. Но всего лишь на миг… Точно живая, Мертвая Рулкия тотчас яростно закрутила его и обрушила свои белоснежные воды, отчего он ушел в них с головой, а затем поволокла его дальше.

Все произошло чересчур быстро…

Река уже уносила своих жертв, а люди с той стороны моста только повернули головы. И закричали. Филипп побледнел. Отдав приказ всем оставаться на своих местах, он впился пятками в бока коня и послал его вниз по тропе – к узкому берегу. Вороной Найхлист всхрипел и, едва не спотыкаясь, стал быстро спускаться, приседая. Все остальные бросились к краю моста, пытаясь найти Леонарда в воде. Его не было, будто река уже истерла его в порошок. Даже огромное тело мерина время от времени пропадало под вспененными белыми водами.

– Вон он! – закричала не своим голосом Йева, заметив зеленый кафтан, и показала пальцем.

Наконец все увидели Леонарда. Мертвая Рулкия уносила его, била о камни с такой силой, что Йева от ужаса схватилась за сердце. Филипп же пока находился слишком далеко – его конь только-только спустился на крутой берег и пустился вдогонку.

Уильям в волнении наблюдал за этими тщетными попытками обогнать реку. «Он не успеет. Никак не успеет…» – подумал он, и в его голову пришла рискованная идея. Понимая, что только в его силах помочь, он быстро скинул с себя дорожный плащ и побежал к середине моста. Его пальцы вцепились в боковые веревки с такой силой, что побелели костяшки. Он помедлил лишь миг, решаясь, – не дольше. Горрон повернул голову в сторону Уильяма, заметил, как тот снимает сапоги, и кинулся к нему с криком:

– Стой! Рулкия и тебя перемелет, дурак!

Однако герцог опоздал. Его пальцы ухватили лишь воздух. Уильям уже перемахнул через веревки и полетел вниз, в объятия Мертвой Рулкии. Будучи ребенком, он прыгал в воду и с куда большей высоты, поэтому не испугался, а сжался и приготовился к удару. Он не успел позвать Вериатель, но всеми силами стал взывать к ней мысленно. Это был риск, да… Если она не откликнется, вероятнее всего, он погибнет.

Мертвая Рулкия оказалась очень глубока, глубже, чем он думал. Даже в прыжке он не смог коснуться ногами ее дна. Его тут же увлек ледяной поток, оглушил, завертел. Уилл схватил ртом воздух, попытался справиться с рекой, но она швырнула его на валун – и у него потемнело в глазах от боли. Чувствуя, как горит затылок, он боролся, но его закрутило под воду. Река продолжала кромсать его, оббивая сопротивляющееся тело о препятствия.

Уильям снова постарался вдохнуть, но ледяные тиски сдавили грудь, и он начал захлебываться. С трудом выплыв на поверхность, он увидел, что его вот-вот кинет на острые скалы. А поток был так стремителен, что это грозило только смертью! Уильям попытался избежать их – и его потащило еще сильнее. Вдруг что-то изменилось… Словно он обхватил нечто ногами против своей воли. Темно-мышастая кобылица появилась прямо под ним. Он только и успел, что судорожно схватиться за ее гриву, как она выпрыгнула из страшной реки в грациозном прыжке, и мгновение спустя ее копыта коснулись камней.

Едва не рухнув обратно в воду, Уильям вцепился в лошадиную шею и откашлялся. Его вторая рука безжизненно повисла. Стоящая посреди реки кельпи повернула к нему мокрую морду и поглядела на своего рыбака ласково, но с осуждением.

– Вериатель… надо догнать… Леонард…

Кельпи все поняла. Она резко замерла. Из ее глотки вырвался столь истошный, громкий визг, что у видевших все это людей кровь застыла в жилах. И кельпи помчалась по пенящейся Мертвой Рулкии, как по земле. Она отталкивалась от камней, прыгала на другие… Уильяму только и оставалось, что испуганно прижаться, обхватить ее шею, чтобы не свалиться.

Неожиданно из воды, справа, выскочила еще одна кобыла – вороная. Обдав Уильяма брызгами, она счастливо заржала и побежала рядом. И если Вериатель бежала напряженно, в желании помочь, то вороная, казалось, просто забавлялась. Ей было весело отпрыгивать от скал, нависающих сверху и по бокам, нырять в реку и появляться в другом месте. Уильям и две кобылы скрылись за скалами. Они пропали из виду тех, кто стоял на мосту и наблюдал за происходящим.

За поворотом река была еще порожистее. Уильяма постоянно подкидывало, и, чтобы не свалиться, он хватался то за шею, то за черную гриву. Наконец в этом страшном водовороте его зоркие глаза разглядели в воде мелькнувший зеленый кафтан.

– Вот он! Там, справа!

Тогда кельпи побежала, вытянувшись стрелой. Ветер, ледяные брызги и грива хлестали наездника по лицу, а тот выглядывал сбоку и старался не потерять кафтан из виду. Однако река била владельца кафтана о камни – и, похоже, спасать было уже некого…

Две кобылы промчались мимо графа. Увидев их, он только подстегнул своего коня. Но его исходящий пеной Найхлист споткнулся о корягу, выброшенную на берег, и, пролетев с десяток васо, упал. А тело Леонарда продолжало стремительно уносить. Где-то впереди река с грохотом обрушивалась вниз, в еще более тесное ущелье. В нем искать утопленника будет бесполезно.

– Там обрыв! Обрыв! – закричал Уильям.

Чтобы догнать Лео, кельпи, взвыв, с силой оттолкнулась копытами от высокого выступа. Пролетев по длинной дуге, она замерла почти на кромке обрыва посреди бурлящего потока, не поддаваясь ему. Уильям сунул руку в воду. За миг до того, как тело должно было проплыть мимо, он поймал его за шиворот. Кафтан треснул по швам, отчего пришлось перехватить Леонарда под мышки. Вторая рука Уилла отчего-то стала тяжела, неподъемна, и, пересиливая себя, он с трудом закинул графского сына на лошадиную спину.

– Вериателюшка… – простонал он не своим голосом, – Вериателюшка, отвези нас отсюда, пожалуйста…

Когда кельпи развернулась и поскакала рысью к берегу, скрытому за скалами, Уильяму застлала глаза кровь. Он отер ее плечом, чувствуя, как болит все тело. Будто его долго били… Но ведь так и было?

Пока они добирались до берега, вторая кобыла, вороная, все не унималась: то игриво ржала, то перепрыгивала свою мать, то обдавала всех ледяной водой. Поведением она напоминала скорее шкодливого ребенка. Ну а Уильяму с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Боль нарастала ежеминутно, и, когда кельпи вышла на берег, рыбак насилу сполз с нее. Он снял с лошадиной спины Леонарда, опустил его на холодные камни лицом вниз, чтобы дать воде вытечь. Однако мертвец так и оставался мертвецом… Их усилия оказались напрасны…

Тут же из-за поворота показался бегущий Филипп. Он упал на колени рядом с сыном, на котором не осталось ни одного живого места. Здоровую часть лица, которую не успели обезобразить фанатики, теперь продавило камнями. Глаз каким-то чудом уцелел, а вот ухо просто стерлось и осталось в реке. Челюсть и нос были свернуты набок. Даже отец не признал в этом изуродованном теле того, кто некогда приходился ему сыном, пусть и приемным.

Леонард лежал, безжизненно вперившись в небо одним глазом и пустой глазницей, с которой река сорвала повязку. Его потемневшие от воды рыжие кудри быстро напитывались кровью.

Глядя на мертвеца, граф взял его руку в свою, чувствуя, как холодна она после ледяной реки. Он понимал, что сделать уже ничего нельзя… С такими травмами не живут… Неподалеку от него стоял Уильям. Ему ясно виделись эти страдания, поэтому он скорбно молчал и старался не обращать внимания на собственные увечья. Обратившись в человека, Вериатель неподвижно замерла подле него. Она тоже наблюдала за происходящим, хотя делала это с обычной кривоватой улыбкой: горе графа ее совершенно не трогало.

– Вериатель, – Уильям тихо обратился к ней. – Ты можешь помочь ему?

На это она вытянула губы трубочкой, как бы раздумывая. Пока демоница продолжала тянуть их, Филипп резко обернулся к ней, и в его старых синих глазах появилась мольба. Заметив это, Вериатель неожиданно зло расхохоталась, напомнив о недавней ночи, и скакнула к погибшему. Она склонилась, отчего ее мокрые волосы упали ему на лицо, но сама продолжала глядеть на графа. Тот сидел на коленях, по другую сторону от сына, и внезапное горе так состарило его, что залегло глубокими морщинами вокруг глаз.

Граф попросил севшим голосом:

– Помоги ему, пожалуйста, если можешь…

Вериатель, продолжая хранить на губах злую улыбку, коснулась лица Леонарда. На миг между ней и ним вспыхнула ярко-голубая искра. Вериатель жестом будто что-то поманила из бездыханного тела вампира – и вот изо рта и носа стала толчками выливаться вода, которая извивалась в воздухе, переплеталась, пока не оплела змеей руку демоницы, устремляясь все выше. Тогда демоница резко взмахнула – и вода тотчас, потеряв всякую силу, пролилась наземь.