Текст книги "На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями"

Убийственная комбинация
«Космические» брауни, личинки и путешествие на ночном поезде

Поздняя смена, начало в 12:45. Звучит так, будто утром можно позволить себе никуда не спешить. Однако вечером времени останется не так уж и много, если учесть, что мы сдаем ночную смену в 21:00.

– Само по себе это не проблема, – говорит Майк, снимая через голову светло-голубую форму. – Но завтра утром начало дежурства в половине восьмого. По сути, спать нам осталось недолго. А в своих мыслях ты никуда и не уходил, кажется, будто смена продолжается.

Отлично, в первую же позднюю смену я нарвался на убийственную комбинацию. Мы оба переодеваемся. Майк закрывает дверь раздевалки на ключ, и мы сквозь гипсовый кабинет идем в отделение неотложки, позади которого находится комната отдыха медперсонала. Там на кресле сидит с закрытыми глазами коллега Майка, с которым я еще не знаком.

Молодому человеку, должно быть, чуть больше 30. В качестве рабочей обуви у него, как и у большинства из нас здесь, кроссовки. У него они почти такие же синие, как и брюки. Рот, окаймленный короткой темно-коричневой бородкой, то и дело приоткрывается, каждый вдох сопровождается чуть слышным храпом.

– Это Марио, – говорит Майк. Затем бросает взгляд на график дежурств. – Его смена уже закончилась.

– Хорошо, – шепотом отвечаю я, чтобы не будить коллегу. – Он сможет выспаться дома. Похоже, сон ему и правда нужен.

– Да уж, это точно, – говорит Майк. – Но для новоиспеченного отца это не так просто. Его дочери два месяца. С ее рождения дома он не смыкает глаз.

В этот момент отец просыпается, вздрагивает, осматривается. Поняв, где находится, он заметно расслабляется.

– Здравствуйте, – коротко приветствует нас он. Затем зевает, потягивается и недоуменно смотрит на меня. – Мы еще не знакомы, да?

– Да.

Сев за столик, я пишу свое имя на самоклеящейся бумажке. По мнению завотделением, ко мне должно быть легко обращаться как пациентам, так и персоналу неотложки, даже если у меня нет бейджа, как у остальных сотрудников клиники. Поэтому в начале смены я делаю собственный значок.

– Меня зовут Фабиан, – говорю я, откладывая ручку и прицепляя полоску к карману на груди халата, – Я здесь для того, чтобы…

– Фабиан? – В дверях появляется Мартина. – На днях ты сказал, что хочешь видеть все, чем мы занимаемся.

– Конечно.

– Тогда пойдем. Я тебе покажу кое-что.

– Хорошо.

Я встаю и с извиняющимся жестом обращаюсь к Марио, но он уже снова с закрытыми глазами откинулся в кресле.

– Ты ведь не так быстро устаешь, да? – спрашивает Мартина, пока мы идем в терапевтическое отделение.

– Не так быстро, – отвечаю я. – Ну, во всяком случае, обычно. – По необъяснимой причине мне стало немного неловко из-за этого диалога.

– Поступила женщина девяноста лет, – продолжает Мартина. – Живет одна. Ее доставили на машине неотложки, которую вызвал сосед.

Мы подходим к процедурному кабинету номер три и останавливаемся перед закрытыми дверьми.

«Медики нашли старушку лежащей на диване. Переохлаждение, обезвоживание, едва может говорить. Они сразу же предложили ей госпитализацию и привезли сюда. По прибытии в неотложку у нее была температура 32,8 °C. Самое главное – стабилизировать кровообращение. Ей поставили капельницу. Раствор электролитов, подогретый в термостате до 37 градусов, чтобы справиться с переохлаждением».

Мы входим. Видны лишь лицо и руки старушки. Слева – катетер, справа – пульсоксиметр, измеряющий уровень насыщения кислородом и пульс. На предплечье – манжета для постоянного измерения кровяного давления. Остальную часть тела скрывает толстое синее одеяло, а из-под него отходит шланг к устройству, которое я сначала принял за осушитель воздуха.

– Прибор направляет в одеяло теплый воздух[9]9
  Речь идет о специализированной системе обогрева, применяемой в медицине, – одеяле со шлангом. Из шланга в одеяло подается теплый воздух, одеяло как бы надувается, но воздух из него выходит через множество маленьких дырочек. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], – поясняет Мартина приглушенным голосом.

Глаза пациентки закрыты, она не реагирует на наше присутствие. Впалые щеки, маленький заостренный нос, кожа того же оттенка, что и седые волосы.

– Как только ее состояние улучшится, мы должны позаботиться о том, что передали мне медсестры, – Мартина подводит меня к изножью койки, осторожно отбрасывает одеяло до колена. Обе голени перевязаны бинтом. – У нее трофические язвы, они часто бывают при хронических нарушениях кровообращения.

Мартина несколькими движениями снимает повязку с раны на правой икре пациентки. Рана размером примерно с ладонь. Несмотря на неприятные ощущения под ложечкой, я подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть. Никакой крови, кость не видна. Я себе это зрелище представлял хуже. Обнаженное розовое мясо, вокруг раны выделяется белый секрет. Но в остальном?

Момент. Что-то шевельнулось. Я наклоняюсь чуть ниже и вижу: то, что я посчитал секретом, на самом деле десятки маленьких, длиной в несколько миллиметров, червеобразных существ. Большая часть неподвижна, но некоторые перемещаются.

– Миаз, – объясняет Мартина, когда мы выходим из процедурного кабинета. – Это признак того, что рану обрабатывали нерегулярно или недостаточно. Паразиты питаются некротической тканью, возникновение которой само по себе опасно, так как может вызвать смертельное заражение крови. Поэтому не помешает заняться актуальными проблемами и пока оставить личинки в покое.

– Это часто встречается? – спрашиваю я, ошеломленный увиденным.

– Скорее редко. – Мартина качает головой. – Но настолько часто, что мы все уже хоть раз имели с этим дело. А теперь и ты.

– Да, точно. Спасибо.

– Не за что.

Я возвращаюсь на пост. Там за компьютером сидит Майк, приложив трубку к уху.

– Да, я понял… Но вы сейчас в Хорватии, если я правильно понимаю.

Он смотрит на меня и лишь пожимает плечами в ответ на мой вопросительный взгляд. Пару секунд он внимательно слушает, а затем говорит:

– Если вас это сильно беспокоит, тогда следует в любом случае обратиться к местному врачу. На острове Крк ведь есть больница, правильно? Ну, в том, что вас там угробят, я осмелюсь сомневаться… – Майк вздыхает. – Хорошо. Я сейчас переведу вас на своего коллегу.

Он откладывает трубку и нажимает несколько клавиш. В следующую секунду раздается звонок поблизости от входа в терапевтическое отделение. Бернд, сейчас исполняющий обязанности завотделением, вынимает телефон из кармана.

– У меня на линии мужчина, который звонит из Хорватии, – говорит Майк, когда Бернд берет трубку. Бернд разворачивается к нам и удивленно смотрит на Майка.

– Из Хорватии? – спрашивает он с недоверием.

Странная ситуация: люди звонят друг другу, хотя находятся всего в нескольких метрах друг от друга и прекрасно могут поговорить без вспомогательных средств.

– И что он хочет?

– Я думаю, он тебе это сам лучше объяснит. – Майк снова нажимает кнопку на телефоне и кладет его обратно в карман.

– Ну? – обращается он ко мне, – что интересного тебе показала Мартина?

– Случай миаза, – отвечаю я.

– О, – Майк просматривает схему отделения на экране. – Женщина из третьей палаты?

Я киваю. Несколько секунд мы молчим, а затем я делюсь с Майком мыслью, которая уже давно меня беспокоит. Конечно, правда, что большинство людей когда-либо попадают в неотложку вне зависимости от уровня дохода и статуса. С другой стороны, за те несколько недель, которые я провел с ним, я увидел такое количество людей, живущих за чертой бедности, какое не встретил в приюте для бездомных за время прохождения альтернативной службы. Каждый день в отделении неотложной помощи я сталкиваюсь с людьми, попавшими в трудную ситуацию, живущими на обочине жизни, с людьми, к которым общество проявляет равнодушие: люди всех возрастов, зависимые от наркотиков и алкоголя; психически неуравновешенные; бездомные; одинокие пожилые люди, за которых никто не чувствует себя в ответе.

Майк слушает меня, наблюдая за своим коллегой, который с трубкой у уха расхаживает по коридору, пытаясь убедить мужчину на другом конце провода посетить поликлинику в Хорватии.

– Ты прав, – говорит Майк. – Случаев обращений от людей, попавших в трудную жизненную ситуацию, непропорционально много. Мы каждый день видим, сколько страданий и неустроенности в одной из богатейших стран мира.

Он рассказывает мне о мужчине, который много лет жил в трейлере на окраине нашего города. Он в основном проводил время за приемом пищи и практически не покидал своего фургона, в результате чего перестал пролезать в дверь. Ему пришлось полностью полагаться на соседей, которые регулярно приносили ему продукты, но в целом мало общались с ним.

Когда мужчина перестал подавать признаки жизни, соседи позвонили в службу спасения. Чтобы доставить в неотложку, пожарным пришлось вырезать его из трейлера.

Внутри было грязно, рядом с кроватью стояли ведра с помоями, в которые он справлял нужду. Майк был одним из членов реанимационной команды, которая занималась пациентом при поступлении. Под лоскутами кожи зияли открытые язвы, в которых кишели личинки.

– Вот люди бывают. Ушам своим не верю, – завотделением рядом с нами еще раз с удивлением смотрит в телефон, прежде чем утопить его в кармане. – Я все равно не очень понял, чего он хотел, – говорит он Майку. – Он находится на острове Крк в Хорватии, чувствует себя плохо. Думает, что у него проблемы с сердцем. Звонит нам спросить, что ему делать. Я сказал, что если это его сильно волнует, ему нужно в любом случае идти к врачу по месту жительства.

– Вот и я то же сказал, – бормочет Майк.

– Я же не могу поставить диагноз по телефону, – продолжает Бернд. – В итоге он спросил, не можем ли мы предоставить ему койку в больнице. Он хочет, чтобы его обследовали в Германии.

– Потому что в хорватских больницах людей гробят, – добавляет Майк, цитируя, по всей видимости, фразу из разговора со звонившим.

Пока работа в отделении несколько часов идет своим чередом, я наблюдаю, как температура пациентки из третьей палаты постепенно приближается к нормальным значениям. Предположительная причина нарушения ее кровообращения – хроническая сердечная недостаточность. Чтобы справиться с ней, нужно добиться стабилизации общего состояния. Майк организует место в отделении, куда пациентку доставляет транспортная служба.

С наступлением вечера все чаще прибывают машины неотложной помощи и быстрее заполняется приемная. Летний вечер располагает к занятиям спортом на открытом воздухе, что то и дело заканчивается посещением неотложки. В ближайшем парке столкнулись два велосипедиста. В результате: повреждение связок колена, перелом ключицы, множественные ссадины. Женщина 50 лет встала в саду на ящик, чтобы собрать с дерева плоды. Теперь она в гипсовом кабинете, где врач занимается переломом ее лучевой кости.

В терапевтическом отделении в это же время все связано с жидкостью: некоторые люди, особенно пожилые, недостаточно много пили в течение дня, из-за чего произошло обезвоживание. Врачи называют его дегидратацией или эксикозом. Другие же пациенты позволили себе слишком много бокалов и рюмок, не успев вовремя перейти на воду или яблочный сок. В этом случае подходит термин «C₂H₅OH-интоксикация», чаще сокращенный до C₂-интоксикации, то есть алкогольное отравление.

Вдобавок в отделение попала 40-летняя женщина. Оса ужалила ее в палец, на котором та носит обручальное кольцо. Отек распространился настолько, что ювелирное изделие невозможно снять.

Майк вытаскивает щипцы с закругленным пильным полотном. При помощи них можно разрезать кольцо, не повредив палец.

Тем не менее по лицу женщины бегут слезы, и не столько из-за болезненного отека, сколько из-за символической и материальной ценности украшения. Но ответ пациентки на вопрос: «Кольцо или палец?» очевиден. Украшение ведь можно и восстановить.

В девять часов вечера мы сдаем ночную смену. По дороге домой у меня перед глазами всплывают картинки крошечных белых существ на открытой язве у пожилой женщины, рассказ Майка о бездомном мужчине и его трейлере. Добравшись домой и перекусив, я чувствую невероятную усталость. Делюсь с женой тем, что мне довелось пережить сегодня, исключая неприятные детали, насколько это возможно.

Она говорит только:

– Температура 32,8 °C? Но это же ужасно низкая. Как вообще можно выжить при такой?

Должен признать, я не знаю. Поэтому сажусь за компьютер и консультируюсь с интернетом. Действительно, 32 °C – граница между легкой и средней степенью переохлаждения. Тяжелая гипотермия начинается с 28 °C. Человеческий организм может выдержать больше, чем я думал.

Рекордно низкая температура тела, а именно 13,7 °C, была зафиксирована шведским врачом в 1999 году.

После лыжного происшествия в Норвегии Анна Богенхольм упала в замерзший ручей и без сознания провела под ледяной водой 80 минут, прежде чем службе спасения удалось ее найти. Благодаря соответствующим условиям и неустанной заботе врачей ей удалось выжить и даже обойтись без серьезных последствий.

На следующее утро в 7:25 мы с Майком стоим в раздевалке, и кажется, что я отсюда и не уходил. Несмотря на вечернюю усталость, я плохо спал, обуреваемый тревогами и переживаниями предыдущего дня.

– Что с тобой такое? – спрашиваю я Майка, подавляя зевок и завязывая шнурки. – Что-то не так?

– Конечно. Ноги, – кратко отвечает он.

– Ноги?

– Ноги. Когда за ними не следят, меня иногда наизнанку выворачивает. Да я как подумаю об этом… – Майка передергивает. – У нас действительно много неблагополучных пациентов, а ноги – это показатель того, что человек пренебрегает уходом за собой. Особенно если появляется запах. Тебе нужно тоже обратить на это внимание.

Я обязательно учту это, хоть идея мне и не очень нравится. Внутри мы встречаемся с коллегами, которые работали утром. Они приняли смену в шесть часов и сейчас сообщают, что произошло со вчерашнего вечера. Мы стоим у открытых раздвижных дверей процедурного кабинета номер четыре. Внутри мужчина лет 30, спящий в позе эмбриона. Его ночью доставила полиция: он вел себя агрессивно, чем доставил им массу проблем.

Еще раз бросаю взгляд на спящего пациента. Рассказ Свеньи не соответствует тому, что я вижу. Толстощекий парень нормального роста в джинсах и футболке. Поскольку я только что разговаривал с Майком о ногах, обращаю внимание на новые фирменные кроссовки парня. Он бледный и выглядит неспортивным. Светло-русые волосы изящно подстрижены, на гладко выбритых щеках едва заметна щетина.

– Очевидно, что он был под действием наркотиков, – продолжает Свенья. – Мы промывали ему желудок до того, как он заснул. Похоже, он ел пирожные у друзей или нечто, что он считал пирожными. То, что оказалось у него в организме, похоже не на каннабис, а на какое-то другое возбуждающее средство. После полуночи он отправился домой пешком и вдруг почувствовал себя плохо. Он в панике позвонил с мобильного в полицию, которая через некоторое время забрала его. Он был совершенно дезориентирован и агрессивен. Поскольку у него были очевидные признаки наркотического опьянения, его привезли к нам. Когда он прибыл, и речи не могло быть о том, чтобы поставить ему укол. Но когда он проснется, Ютта возьмет у него хотя бы анализ мочи для лаборатории.

Ютта сегодня дежурный терапевт. Мы уже собираемся уходить, как Свенья вспоминает еще кое-что:

– Ах да, а вот здесь лежит шестидесятишестилетний мужчина, который приехал из Хорватии.

Мы с Майком теряем дар речи. Несомненно, думаем мы об одном и том же.

– Крк? – спрашивает Майк коллегу.

– Прошу прощения?

– Крк. Остров. Он приехал оттуда?

– Ах да, с острова Крк, он так сказал. На ночном поезде.

Дверь процедурного кабинета открывается – из него выходит Ютта. Пациент, прибывший к нам издалека, сидит на кушетке боком. У него изможденное лицо, копна седых волос скрывает высокий лоб, а серебряные бакенбарды переходят в короткую густую темно-серую бороду. Он слегка наклонился вперед, и я вижу: он настолько отощал, что из-под кожи стали проглядывать ребра.

Вместе с доктором и Майком мы идем на пост. Проходим мимо большого сенсорного монитора, на котором отображается эскиз отделения, схема расположения участков и кабинетов. Я касаюсь квадратика с изображением четвертого кабинета, нажимаю на сокращение «Кюн, Ол». Открывается окошко с подробной информацией о пациенте. Оливер Кюнерт, 29 лет, предполагаемый диагноз – смешанное отравление. Он здесь почти четыре часа, значит, его привезли около половины четвертого утра. А в пятом кабинете? Райнхольд Швеннике, 1953 года, его доставили 37 минут назад. Клиническая картина: общая слабость, боли в груди.

Это единственные два пациента в терапевтическом отделении, а в отделении неотложной хирургии пусто, как и в холле. Утреннее затишье перед бурей.

– Вчера я разговаривал по телефону с пациентом из Хорватии, – слышу я голос Майка за спиной.

– Правда? Он мне об этом не говорил.

– Я соединил его с Берндом, который посоветовал ему обратиться к врачу.

– Ага, а вместо этого он сел на поезд. Насколько я понимаю, он живет на Крке, наслаждается спокойной жизнью на пенсии. Но у него все еще действует медицинская страховка в Германии. Полагаю, он уверен, что у него что-то серьезное.

– А ты уже точно знаешь, что?

– Пока нет. Но то, что знаю, не предвещает ничего хорошего: кашель в течение длительного времени, дыхательные затруднения, гемоптизис. Он долго никуда не обращался и полноценно не лечился. А теперь к этим симптомам добавились сильные боли, снижение уровня кислорода в крови, дыхательные шумы. Ну а общую картину ты недавно видел.

Майк кивает.

– Сначала сделаем рентген грудной клетки, а дальше посмотрим, – заканчивает свою речь терапевт и садится за компьютер, чтобы распечатать направление.

– Гемо… как это называется? – тихо спрашиваю я Майка.

– Гемоптизис, кровохарканье, – отвечает он. – Любому должно быть ясно, что с этим шутить нельзя. Но некоторые люди игнорируют симптомы, пока возможно. А если ты еще и не доверяешь своей системе здравоохранения…

Я сопровождаю Майка во время утреннего обхода. Мы проверяем, подготовлены ли к приему пациентов процедурные кабинеты, достаточно ли перчаток и перевязочных средств, хватает ли в шкафу для лекарств медикаментов. За исключением нескольких мелочей, которые мы быстро исправляем, все в порядке. Только один кислородный баллон оказывается почти пустым. Индикатор уровня заполнения уже загорается красным – баллон необходимо заменить.

Майк дает мне баллон, который кажется предметом водолазного снаряжения. В таком баллоне содержался бы сжатый воздух, соответствующий по составу атмосфере. В клинике же газовые баллоны заполнены чистым кислородом и совершенно непригодны для погружения.

Мы выходим из отделения через задний ход, спускаемся на лифте на этаж ниже, а затем проходим сквозь лабиринт коридоров, мимо помещений для хранения, тележек с аккуратно сложенным постельным бельем и нагроможденными друг на друга ящиками с напитками. Наконец мы открываем дверь и оказываемся на свежем воздухе. Огромный открытый прицеп грузовика до половины заполнен деревянными и картонными коробками. В тех, что уже выгружены, справа и слева от нас, сухари, кексы, за ними джем и какао.

– Привет, Штефан, – приветствует Майк мужчину в джинсах и футболке, который стоит, вооружившись блокнотом и шариковой ручкой, между продуктовыми пирамидами. Очевидно, что его обязанность – следить за всем этим хаосом.

Больница – не только кабинеты, палаты и медицинский персонал. Я постоянно отмечаю это в отделении скорой помощи: например, когда в конце ночной смены приходят уборщики, когда сотрудник технической поддержки заменяет один из круглосуточно работающих в течение десяти лет мониторов или ремонтирует «домашние ларчики» письменного стола на медицинском посту.

Для одного только поддержания и сохранения инфраструктуры клиники требуется большое количество специалистов. Только если они добросовестно выполняют свои обязанности, можно заложить необходимую для работы врачей и медперсонала основу.

Штефан дает водителю грузовика кое-какие указания, затем я следую за ним и Майком к зарешеченному шкафу для хранения газовых баллонов, закрытому на навесной замок.

– Кислород из соображений безопасности должен храниться на открытом воздухе, – объясняет Майк, в то время как Штефан отпирает замок и берет новый баллон.

Вслед за ним мы проходим в небольшое помещение. Здесь я меняю пустой баллон с кислородом на полный. Сведения об этом вносятся в журнал и удостоверяются подписями в порядке очередности, а затем мы вновь направляемся в отделение. У Майка уже нет времени отнести баллон на место: он должен немедленно разобраться с только что прибывшей пациенткой. Женщина, похоже, страдает от сильной аллергии. Пока он провожает ее в кабинет номер три, мне, несмотря на ее опухшие веки, бросаются в глаза ее юго-восточноазиатские черты.

К нам присоединяется Ютта. По-видимому, пациентка почти не говорит по-немецки, и потому врач на английском спрашивает, есть ли у нее предположения, что вызвало аллергию. Она только качает головой, часто и неглубоко дышит: боится приступа удушья. Майк приносит оксиметр и электрокардиограф.

– Извините, – произносит кто-то за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу заплаканное лицо. Передо мной высокая дама лет 30.

– Может быть, вы… – она сглатывает, глубоко вздыхает, а затем начинает заново: – Можно мне стакан воды?

– Конечно. – На посту всегда есть несколько бутылок. Я открываю одну из них, беру пластиковый стакан из пачки, наполняю и протягиваю ей.

– Пожалуйста.

– Спасибо. – Она делает глоток, вздыхает и говорит: – Понимаете, я просто не могу поверить в то, что произошло с моим мужем, мне кажется это просто нереальным. У меня в голове не укладывается, как такое могло произойти. Такое чувство, будто я его совсем не знаю. Вы понимаете, о чем я?

Налить стакан воды – в этом нет ничего сложного, даже я в этом чувствую себя достаточно квалифицированным. Но теперь разговор начинает меня смущать. Помимо того, я понятия не имею, с кем говорю.

– Вы – госпожа?..

– Кюнерт. Извините, я не… Я думала, вы…

Кюнерт. Это фамилия молодого человека, который поел пирожных и теперь лежит в четвертой палате. Его жена, похоже, потрясена его ночными выходками.

– Можете ли вы сказать, когда можно будет забрать его домой? Дело в том, что у нас есть дети… Мальчики сейчас в садике, но днем мне нужно будет их забрать и…

Ко всему прочему, двое маленьких сыновей. Папа хотел спокойно провести вечер с приятелем, что закончилось вызовом полиции и неожиданным пробуждением в неотложке.

– Прошу прощения, но у меня нет никакой информации, – честно отвечаю я. – А его лечащий врач сейчас занимается неотложным случаем.

При этих словах я указываю в сторону третьего процедурного кабинета, в котором лихорадочно кипит работа. Тем временем подошел рослый мужчина примерно 50 лет с седыми волосами, свободно собранными в конский хвост. Должно быть, родственник пациентки.

– Как только там станет поспокойнее, я скажу, чтобы кто-нибудь к вам подошел. Хорошо?

– Хорошо, – улыбается миссис Кюнерт. – Большое спасибо, – говорит она и с полупустым стаканом в руках возвращается к мужу.

Слева от меня открывается тяжелая дверь кабинета рентгена. Выходит господин Швеннике, пациент, который еще вчера был на острове Крк. Худощавый, в клетчатой фланелевой рубашке с короткими рукавами. Он осторожно оглядывается и, когда мы встречаемся взглядами, вопросительно указывает в сторону кабинета, где его ранее осматривали.

Я киваю, и вот он уже семенит в ту сторону мелкими, немного неуверенными шажками.

На сенсорном мониторе я перетаскиваю пальцем квадратик с ярлыком «Ш, Рa» из рентгенологического кабинета в кабинет пять. Теперь врачи и медсестры сразу увидят, где находится Райнхольд Швеннике. Кроме того, в системе сохраняется время каждой смены местоположения, так что даже в случае возникновения дополнительных вопросов ход его перемещений по отделению можно будет проследить позже.

Через час стабилизировалось состояние женщины в третьей палате. Как я и думал, она родом из Индонезии и приехала всего несколько недель назад. Мужчина с хвостиком – немец, они женаты уже три месяца. Несмотря на то, что угроза жизни, кажется, миновала, а пульс, давление и содержание кислорода в ее крови приближаются к нормальным значениям, Ютта считает наблюдение за состоянием пациентки необходимым, по крайней мере, до завтрашнего дня.

Возникает новая проблема: пациентка заключила в Индонезии договор медицинского страхования на случай болезни за границей, но нет никакой гарантии, что компания действительно возьмет на себя расходы за пребывание в клинике.

Майк звонит своему коллеге из администрации. Он подтверждает, что разрешить лечение в больнице возможно только под залог, и называет сумму депозита в три тысячи евро. Терапевт информирует мужа пациентки о рисках преждевременной выписки. Состояние ее тяжелое, она заметно ослабла, а в следующие несколько часов в любой момент может наступить еще один жизнеугрожающий криз. В таких обстоятельствах мужчина в конечном счете решает обеспечить жене дальнейшее пребывание в клинике.

Когда он уходит в банк, врач садится за диагностический экран, на котором уже высветился рентген грудной клетки господина Швеннике. К врачу присоединяется коллега, и они вместе обсуждают необычную светлую область, образовавшуюся в левом легком. Учитывая жалобы пациента – боль в груди, проблемы с дыханием, кровохарканье, – обе считают возможным возникновение бронхогенной карциномы, то есть рака легких. Следующим пунктом назначения для господина Швеннике будет компьютерный томограф, позволяющий сделать намного более точные снимки тканей. Возможно, поездка в Германию была действительно хорошим решением. Майк выходит из четвертого кабинета. На некотором расстоянии от него господин и госпожа Кюнерт.

– Господин Кюнерт хочет уйти, – прерывает Майк разговор о легком господина Швеннике. – Может быть, ты еще хочешь…

– Да, конечно. – Доктор встает и подходит к паре. – Я уже отдала вам выписку, – говорит она молодому человеку, тень от бороды которого кажется уже немного темнее. – Я, конечно, должна уважать ваше решение не проходить дальнейшее обследование. Но хотела бы отметить: было бы крайне важно узнать, что именно вы вчера приняли. Свяжитесь со своим другом и настаивайте на том, чтобы он предоставил вам эту информацию. И если заметите ухудшение состояния, немедленно возвращайтесь. В зависимости от того, что это за вещество, могут возникнуть повреждения органов или другие опасные осложнения. Вы понимаете?

Господин Кюнерт опечалено кивает и, опустив глаза, быстро идет к выходу за женой.

– Мне кажется, ему все еще очень плохо, – говорю я. – Жаль его.

– Ты же тоже женат, да? – спрашивает Майк.

– Да, конечно, – удивляюсь я.

– Вот именно. Тогда ты должен знать, что сейчас он сделает все, чтобы вызвать сочувствие, лишь бы избежать гнева своей жены. Но рано или поздно кара его настигнет. – На лице Майка промелькнула усмешка. – И вот тогда и только тогда ему действительно стоит посочувствовать.