Текст книги "Полусказки"

Феликс Кривин
Полусказки

Почему полусказки? Потому что если бутылку судят за пьянство, то этого никак правдой не назовешь. Но если бутылка, при ближайшем рассмотрении, вдруг оказывается не винной, – это уже похоже на правду. Пуговка лезет в петлю – это правда. Но из-за неудачной любви? Нет уж, простите, это выдумка Однако разве в жизни не бывает неудачной любви? Значит, и это похоже на правду.

Итак – полусказки…

Мелочи жизни

– Почему вы не носите очки? – спросили у Муравья.

– Как вам сказать… – ответил он. – Мне нужно видеть солнце и небо, и эту дорогу, которая неизвестно куда ведет. Мне нужно видеть улыбки моих друзей… Мелочи меня не интересуют.

Трудный цыпленок

Не успел Цыпленок вылупиться, как тотчас получил замечание за то, что разбил яйцо. Бог ты мой, откуда у него такие манеры? Очевидно, это что-то наследственное…

Погремушка

– Нужно быть проще, доходчивее, – наставляет Скрипку Погремушка. – Меня, например, всегда слушают с удовольствием. Даже дети и те понимают!

Картина

Картина дает оценку живой природе:

– Все это, конечно, ничего – и фон, и перспектива. Но ведь нужно же знать какие-то рамки!

Патефонная игла

Тупая Патефонная Игла жаловалась:

– Когда-то я пела, и меня с удовольствием слушали, а теперь вот – уши затыкают. Еще бы! Разве это пластинки?! Разве это репертуар?!

Творческий метод

Среди цветов – спор о прекрасном.

Слово берет Колючка:

– Я никак не могу согласиться с творческим методом Розы. Острота – это да! Проникновение до самых глубин – это я понимаю! Но представлять все в розовом свете…

Сила убеждения

– Помещение должно быть открыто, – глубокомысленно замечает Дверная Ручка, когда открывают дверь.

– Помещение должно быть закрыто, – философски заключает она, когда дверь закрывают.

Убеждение Дверной Ручки зависит от того, кто на нее нажимает.

Заноза

– Нам, кажется, по пути, – сказала Заноза, впиваясь в ногу. – Вот и хорошо: все-таки веселее в компании.

Почувствовав боль, мальчик запрыгал на одной ноге, и Заноза заметила с удовольствием:

– Ну вот, я же говорила, что в компании веселее!

Достоинство

По величине Колибри чуть больше пчелы, но все-таки она – птица!

– Наши орлы – хорошие ребята, – говорит Колибри.

Так, между прочим, когда к слову приходится.

Заплата

Новенькая Заплата достаточно ярка, и она никак не может понять, почему ее стараются спрятать. Ведь она так выделяется на этом старом костюме!

Клякса

Среди однообразных букв на листе бумаги одна Клякса умеет сохранить свою индивидуальность. Она никому не подражает, у нее свое лицо, и прочитать ее не так-то просто.

Разговор с колесом

– Трудно нашему брату, колесу. Всю жизнь трясись по дороге, а попробуй только перевести дух, такую получишь накачку!

– Значит, спуску не дают?

– Ох, не дают! Да еще того и гляди – под машину угодишь. Вот что главное.

– Под машину? Разве ты не под машиной работаешь?

– Еще чего придумаете! Я пятое колесо, запасное…

Парус

– Опять этот ветер! – сердито надувается Парус. – Ну разве можно работать в таких условиях?

Но пропадает ветер – и Парус обвисает, останавливается. Ему уже и вовсе не хочется работать.

А когда ветер появляется снова, Парус опять надувается:

– Ну и работенка! Бегай целый день, как окаянный. Добро бы еще хоть ветра не было…

Юбилей

Юбилей Термоса.

Говорит Графин:

– Мы собрались, друзья, чтобы отметить славную годовщину нашего уважаемого друга! (Одобрительный звон бокалов и рюмок.) Наш Термос блестяще проявил себя на поприще чая. Он сумел пронести свое тепло, не растрачивая его по мелочам. И это по достоинству оценили мы, благодарные современники: графины, бокалы, рюмки, а также чайные стаканы, которые, к сожалению, здесь не присутствуют.

Часы

Понимая всю важность и ответственность своей жизненной миссии, Часы не шли: они стояли на страже времени.

Прыщ

Сидя на лбу низенького человека, Прыщ с завистью поглядывал на лбы высоких людей и думал: «Вот бы мне такое положение!»

Пень

Пень стоял у самой дороги, и прохожие часто спотыкались об него.

– Не все сразу, не все сразу, – недовольно скрипел Пень. – Приму сколько успею: не могу же я разорваться на части! Ну и народ – шагу без меня ступить не могут!

Хлястик

– Замерзнет, небось, человек, – беспокоился Хлястик. – Руки, ноги, плечи поотмораживает. За поясницу-то я спокоен, здесь я лично присутствую. А как на других участка::?

Пустая формальность

Гладкий и круглый Биллиардный Шар отвечает на приглашение Лузы:

– Ну что ж, я – с удовольствием! Только нужно сначала посоветоваться с Кием. Хоть это и пустая формальность, но все-таки…

Затем он пулей влетает в Лузу и самодовольно замечает:

– Ну вот, я же знал, что Кий возражать не станет…

Несправедливость

– Работаешь с утра до вечера, – сокрушался Здоровый Зуб, – и никакой тебе благодарности! А Гнилые Зубы – пожалуйста: все в золоте ходят. За что, спрашивается? За какие заслуги?

Лоскут

– Покрасьте меня, – просит Лоскут. – Я уже себе и палку подобрал для древка. Остается только покраситься.

– В какой же тебя цвет – в зеленый, черный, оранжевый?

– Я плохо разбираюсь в цветах, – мнется Лоскут. – Мне бы только стать знаменем.

Подсвечник

Старый Подсвечник, немало поработавший на ниве освещения, никак не может понять новых веяний.

– Конечно, сегодняшние лампочки – светлые головы, – соглашается он. Но в наше время свечи жили иначе. Они знали свое место, не рвались на потолок, а между тем буквально заплывали жиром…

Вопрос жизни

Плащ-дождевик недоволен жизнью.

В ясную, солнечную погоду, когда только бы и гулять, его держат под замком, а когда выпускают из дому – обязательно дождь припустит.

Что это? Случайное совпадение или злой умысел?

На этот вопрос не может дать ответа Плащ-дождевик, хотя проницательность его всем хорошо известна.

Гипс

Он мягкий, теплый, податливый, он так и просится в руки тех, кто может устроить его судьбу. В это время он даже не брезгает черной работой – шпаклевкой.

Но вот он находит свою щель, пролезает в нее, устраивается прочно и удобно.

И сразу в характере его появляются новые черты: холодность, сухость и упрямая твердость.

Свободный художник

Электрический Утюг просил выключить его из электросети, поскольку он переходит на творческую работу.

Пломба

Свинцовая Пломбочка и мала, и неприметна, а все считаются с ней. Даже могучие стальные замки нередко ищут у нее покровительства.

И это понятно: у Пломбочки хоть и веревочные, но достаточно крепкие связи.

Гиря

Понимая, что в делах торговли она имеет некоторый вес, Гиря восседала на чаше весов, иронически поглядывая на продукты.

«Посмотрим, кто перетянет!» – думала она при этом.

Чаще всего вес оказывался одинаковым, но иногда случалось, что перетягивала Гиря. И вот чего Гиря не могла понять: покупателей это вовсе не радовало.

«Ну, ничего! – утешала она себя. – Продукты приходят и уходят, а гири остаются!».

В этом смысле у Гири была железная логика.

Ставня

Каждое утро Ставня делает широкий жест: наш свет, чего там жалеть, всем хватит.

И каждый вечер Ставня поплотнее закрывает окна: нашсвет, как бы другие не попользовались!

Житейская мудрость

– Подумать только, какие безобразия в мире творятся! – возмущается под прилавком Авторучка. – Я один день здесь побыла, а уже чего не увидела! Но подождите, я напишу, я обо всем напишу правду!

А старый Электрический Чайник, который каждый день покупали и всякий раз из-за его негодности приносили обратно, – старый Электрический Чайник, не постигший сложной мудрости кипячения чая, но зато усвоивший житейскую мудрость, устало зевнул в ответ:

– Торопись, торопись написать свою правду, пока тебя еще не купили…

Печатное слово

Старик Фолиант прекрасно сохранился, и, глядя на него, другие книги напрасно пытались угадать, в чем секрет его долголетия.

Угадать этот секрет действительно было нелегко: Фолиант никому не открывался.

Глина

Глина очень впечатлительна, и всякий, кто коснется ее, оставляет в ней глубокий след.

– Ах, сапог! – киснет Глина. – Куда он ушел? Я не проживу без него!

Но проживает. И уже через минуту:

– Ах, копыто! Милое, доброе лошадиное копыто! Я навсегда сохраню в себе его образ…

Модницы

Мухи – ужасные модницы. Они останавливаются возле каждого куска приглянувшейся им узорчатой паутины, осматривают ее, ощупывают, спрашивают у добродушного толстяка Паука:

– Почем миллиметр?

И платят обычно очень дорого.

Портьера

– Ну, теперь мы с тобой никогда не расстанемся, – шепнула Гвоздю массивная Портьера, надевая на него кольцо.

Кольцо было не обручальное, но тем не менее Гвоздь почувствовал, что ему придется нелегко. Он немного согнулся под тяжестью и постарался поглубже уйти в стенку.

А со стороны все это выглядело довольно красиво.

Софа Дивановна

По происхождению она – Кушетка, но сама ни за что не признается в этом. Теперь она не Кушетка, а Софа, для малознакомых – Софа Дивановна.

Отец ее – простой Диван – всю жизнь гнул спину, но теперь это не модно, и Софа отказалась от спинки, а заодно и от других устаревших понятий.

Ни спинки, ни валиков, ни прочной обивки… Таковы они, диваны, не помнящие родства…

Светская Жизнь

Фотопленка слишком рано узнала свет и поэтому не смогла как следует проявить себя на работе.

Чуть-чуть лирики

Отвертки крутят головы винтам,

На кухне все от примуса в угаре,

Будильнику не спится по ночам  —

Он все мечтает о хорошей паре.

Дрова в печи поют, как соловьи,

Они сгореть нисколько не боятся.

И все пылинки только по любви

На этажерки и шкафы садятся.

Ночь

Я встаю, а она еще не ложилась. Она стоит под окном, как стояла с вечера.

– Уходи! – гоню я ее. – Мне надо работать.

Ночь уходит не очень охотно. И не успеешь оглянуться – снова стоит под окном.

– Чего тебе не спится? – спрашиваю я не слишком строго.

– Холодно, – отвечает Ночь. – Разве тут уснешь, разве согреешься?

Тогда я гашу свет и впускаю Ночь в комнату.

– Ладно, грейся. Только это в последний раз. Завтра же ты должна оставить меня в покое.

Ночь обещает, но я знаю, что это – только слова. Куда она денется среди зимы, не ночевать же ей под открытым небом!

Завтра и послезавтра все повторяется снова.

Чуть стемнеет, Ночь приходит в мою комнату и уходит только на рассвете. Мне не хочется ее тревожить.

А время идет, и ничего я не успеваю сделать. Ночи этого не объяснишь – она темная, разве она понимает?…

Подслушанное счастье

Все уснуло. В кухне совсем темно. Толстый, высокомерный, обычно мрачный и неразговорчивый Кувшин не замечает, что Чашка не одна, что рядом с ней – Ложка, и говорит:

– С тех пор как я увидел тебя, Чашка, ничего мне не мило на этой полке. Я люблю тебя, слышишь, люблю так, что не могу даже вместить в себе эту любовь…

Кувшин многого не может вместить – ведь он рассчитан только на три литра. Но любовь не меряют на литры, и поэтому признание Кувшина звучит довольно трогательно. По крайней мере таким оно кажется Ложке – невольной свидетельнице этого разговора.

– Пойдем со мной, Чашка, – продолжает Кувшин, – я уведу тебя в сказочную страну, в страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. А если не хочешь, Чашка, мы останемся здесь и будем все равно счастливы.

«Пойдем со мной, Чашка», – говорит Кувшин, но Ложка слышит совсем другое. И кажется ей, что говорит это вовсе не Кувшин, а ее знакомый маленький Ножик.

«Пойдем со мной, Ложка, – слышится ей. – Я люблю тебя, и поэтому ты будешь всюду со мной счастлива».

И они идут, идут вдвоем в чудесную страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. Вернее, даже не идут, а летят, потому что их несет туда сказочный ковер-самолет, который люди называют подносом.

Вот, наконец, и она, эта прекрасная страна. В ней действительно стол с очень чистой скатертью, и вообще всюду такая чистота, что неряшливые пылинки в ужасе выбрасываются прямо из окна.

– Ну как, – спрашивает Ножик, когда они сходят с подноса на скатерть, – нравится тебе здесь?

– Да, очень нравится, – отвечает Ложка. Но больше всего ей нравится в эту минуту сам Ножик, который так и сияет от счастья.

И маленькая Ложка улыбается ему…

А потом, когда в кухню заглядывает рассвет, все оказывается совсем иначе. Кувшин стоит на своем месте, по-прежнему высокомерный и неразговорчивый, и полон он, как всегда, простокваши, а совсем не любви. И у Ножика очень скучный, неинтересный вид. Никак не похоже, чтобы он знал дорогу в Страну Счастья.

Но Ложка верит, что это не так.

Она ждет ночи…

Любовь

Былинка полюбила Солнце…

Конечно, на взаимность ей трудно было рассчитывать: у Солнца столько всего на земле, что где ему заметить маленькую неказистую Былинку! Да и хороша пара: Былинка – и Солнце!

Но Былинка думала, что пара была б хороша, и тянулась к Солнцу изо всех сил. Она так упорно к нему тянулась, что вытянулась в высокую, стройную Акацию.

Красивая Акация, чудесная Акация – кто узнает в ней теперь прежнюю Былинку! Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная…

Тень

Что и говорить, этот Фонарь был первым парнем на перекрестке. К нему тянулись провода, тоненькие акации весело купались в его свете, прохожие почтительно сторонились, проходя мимо него. А Фонарь ничего этого не замечал. Он смотрел вверх, перемигиваясь со звездами, которые по вечерам заглядывали к нему на огонек.

Но однажды Фонарь случайно глянул вниз, и это решило его судьбу. Внизу он увидел странную незнакомку. Одетая во все черное, она покорно лежала у ног Фонаря и, казалось, ждала, когда он обратит на нее внимание.

– Кто вы? – спросил Фонарь. – Я вас раньше никогда не видел.

– Я Тень, – ответила незнакомка.

– Тень… – в раздумье повторил Фонарь. – Не приходилось слышать. Вы, видно, не здешняя?

– Я твоя, – прошептала Тень, этим неожиданно смелым ответом кладя предел всем дальнейшим расспросам.

Фонарь смутился. Он хоть и был первым парнем на перекрестке, но не привык к таким легким победам.

И все же признание Тени было ему приятно. Приятность тут же перешла в симпатию, симпатия – в увлечение, а увлечение – в любовь. В жизни так часто бывает.

И опять-таки, как это бывает в жизни, вслед за любовью пришли заботы.

– Почему ты лежишь? – тревожно спросил Фонарь. – Тебе нездоровится?

– Нет, нет, не волнуйся, – успокоила его Тень. – Я совершенно здорова. Но я всегда буду лежать у твоих ног.

– Милая! – умилился Фонарь. – Я не стою такой любви.

– Ты яркий, – сказала Тень. – Я всегда буду с тобой. С одним тобой.

Дальнейший разговор принял характер, представляющий интерес только для собеседников.

Они встречались каждую ночь – Фонарь и его Тень – и, по всем внешним признакам, были довольны друг другом. Фонарь давно забыл о звездах и видел только свою Тень – больше его в мире ничего не интересовало. Даже закрыв глаза (а это бывало днем, потому что все фонари спят днем), он любовался своей Тенью.

Но однажды в полдень, когда Фонарю не очень спалось, он вдруг услышал голос Тени. Фонарь прислушался и вскоре сообразил, что Тень говорит с Солнцем – большим и ярким светилом, о котором Фонарь знал только понаслышке.

– Я твоя, – говорила Тень Солнцу. – Ты видишь – я у твоих ног… Я твоя…

Фонарю захотелось немедленно вмешаться, но он сдержал себя: было как-то неловко заводить разговор при постороннем Солнце. Зато вечером он выложил ей все. Ему ли, Фонарю, бояться собственной Тени!

– При чем здесь Солнце? Я не знаю никакого Солнца, – оправдывалась Тень, но Фонарь был неумолим.

– Уходи сейчас же! – заявил он. – Я не хочу тебя знать!

– Знай меня, знай! – захныкала Тень. – Я не могу от тебя уйти.

И она говорила правду: разве может Тень уйти от такого яркого Фонаря?

– Не сердись на меня! – ныла Тень. – Давай помиримся…

Фонарь покачал головой.

О, напрасно он это сделал! Он покачал головой слишком категорически и – разбился. Многие потом судачили о том, что Фонарь покончил с собой от любви. А между тем это произошло только от его принципиальности.

Вот теперь Тень не пришлось упрашивать. Что ей оставалось делать возле разбитого Фонаря? Она прицепилась к пробегавшему мимо Автобусу и – была такова.

Так и бродит Тень по свету, липнет ко всем, каждому предлагает свою дружбу. Возможно, она и за вами увяжется.

Медовый месяц

Старенький толстячок Паучок, которого уже не держали ноги, свалился со стены прямо в бочку с медом.

Пока он барахтался, стараясь как-то выбраться, к бочке подлетела молоденькая Муха. Решив, что Паук – хозяин этих богатств, она сразу же начала плести свою невидимую мушиную паутину. И Паук, которого мед и старость окончательно лишили сил и сообразительности, конечно, не смог устоять.

Да, это был медовый месяц!

Много соков вытянул Паук из мух за свой долгий век, но это был первый случай, когда муха тянула из него соки. Паук отощал, сгорбился, и когда соседские тараканы заглядывали в бочку с медом, они всякий раз удивленно качали головами:

– Вот так история! Влип Паук на старости лет!

Курица

– Что ты грустишь? – спросила Курица Травинку.

– Мне нужен дождь. Без него я совсем завяну.

– А ты чего голову повесила? Тебе чего не

хватает? – спросила Курица Ромашку.

– Дождь, только дождь мне нужен, – ответила Ромашка.

Интересно, кто он такой, этот дождь? Должно быть, красавец, не чета здешним петухам. Конечно, красавец, если все по нем с ума сходят!

Так подумала Курица, а потом и сама загрустила. И когда к ней подошел молодой Петух, который давно добивался ее расположения, она даже не взглянула на него. Она сидела, думала и вздыхала. Жизнь без любви – не жизнь, даже в самом лучшем курятнике.

– Что ты все квохчешь? – не выдержала Наседка. – Спала бы лучше…

– Ох, ты ничего не понимаешь, – опять вздохнула Курица. – Мне нужен дождь. Без него я совсем завяну.

Наседка только развела крыльями и опять задремала.

А наутро пошел дождь.

– Эй, хохлатка! Вон и твой долгожданный! – крикнула Наседка. – Беги скорее, пока не прошел!

Курица выскочила из курятника, но тотчас же влетела обратно.

– Да он мокрый! – кудахтала она, отряхивая крылышки. – Какой невежа, грубиян! И что в нем могли найти Травинка и Ромашка?

Когда молодой Петух подошел к ней, чтобы выразить свое сочувствие, он показался ей значительно интересней. «Это ничего, что у него немножко кривые ноги. Это даже красиво», – решила она про себя.

Через несколько дней они поженились и отправились в свадебное путешествие – через двор к дровяному сараю и обратно.

Как это было интересно! Петух оказался очень галантным кавалером и так потешно кричал «Ку-ка-ре-ку!», что Курице не приходилось скучать.

Но вот в пути новобрачные встретили Травинку и Ромашку. Курицыному удивлению не было границ, когда она увидела, что Травинка и Ромашка поднялись, посвежели – одним словом, выглядели отлично. От былой грусти не осталось и следа.

– Ну, как дождь? – спросила Курица не без ехидства.

– Хороший дождь. Такой сильный! Он недавно прошел – вы разве не встретились?

«Какое лицемерие! – подумала Курица. – Радуются они, конечно, не приходу дождя, а его уходу. Я-то знаю, чего он стоит!»

И, подхватив своего Петуха, Курица заспешила прочь: все-таки Петух был недурен собой, хоть у него и были кривые ноги.

Но ему она ничего не сказала об истории с дождем. Во-первых, она слишком любила своего Петуха, чтобы его расстраивать, а во-вторых, в глубине души, Курица рассчитывала как-нибудь, при удобном случае, еще раз выскочить под дождь. Просто из любопытства.

Мечта

Остановилась Лужица посреди дороги и ждет, чтоб на нее обратили внимание.

Прежде всего ее, конечно, нанесут на карту. Лужица будет выглядеть на карте неплохо – у нее такие ровные берега! Вот здесь, на этом берегу, наверно, построят санаторий. На том берегу – порт или ещё что-нибудь. Да, кстати, почему в нее никто не впадает?

Размечталась Лужица – и это понятно: каждому хочется найти себя в жизни. Но теперь Лужица себя не найдет: она так воспарила в мечтах, что на земле от нее только сухое место осталось.

Скромность

– Посмотрите, как хорошо у нас в комнате, – говорит Занавеска деревьям с улицы.

– Посмотрите, как хорошо у нас на улице, – говорит она комнатной мебели.

– Мы ничего не видим, – отвечают деревья.

– Нам ничего не видно, – отвечает мебель.

– Мы видим только тебя…

– Только тебя…

– Ну что вы, – смущается Занавеска, – не такая уж я красивая…

Нежность

Лучи сыплются на Землю, как снег, но совсем иначе ее согревают.

Снег напяливал на нее шубу, кутал Землю, советовал беречься, строго соблюдать постельный режим. Что поделаешь, видно, он, Снег, имел на это право…

Лучи скользят по воздуху, почти не смея коснуться Земли. У них нет теплых шуб, у них нет мудрых советов. Им остается согревать Землю только своей нежностью…