Текст книги "Валис"

Больные в сумасшедших домах всегда передвигаются с одной и той же скоростью, и никак иначе. Дебби, массивная и коренастая, двигалась медленно, как и Дуг. Толстяк, который всегда гулял с Дугом, подстраивался под его шаг. Беседуя, они час за часом кружили по коридору. Беседы в сумасшедших домах напоминают разговоры на автобусной станции, ибо и на автобусной станции «Грейхаунд» все томятся ожиданием, и в психиатрической лечебнице – особенно в закрытой психиатрической лечебнице графства – все тоже ждут. Ждут, когда смогут уйти.

В психиатрической лечебнице почти ничего не происходит, все совсем не так, как в романах. Пациенты на самом деле не сопротивляются персоналу, а персонал не убивает пациентов. Люди читают, или смотрят телевизор, или просто сидят и курят, или пытаются подремать на кушетке, или пьют кофе, играют в карты, гуляют, а трижды в день им подают еду. Время измеряют прибытием тележек с едой. К вечеру приходят посетители, они всегда улыбаются. Пациенты психиатрических лечебниц никак не могут взять в толк, почему гости из внешнего мира улыбаются. Для меня это и по сей день загадка.

Медикаменты, обычно называемые пилюлями, с нерегулярными интервалами подают в картонных стаканчиках. Каждый принимает торазин плюс что-нибудь еще. Вам не говорят, чем вас пичкают, и внимательно следят, чтобы пилюли были проглочены. Иногда сестры забывают и обносят пациентов одними и теми же лекарствами по второму разу. Пациенты, само собой, сообщают им, что приняли пилюли десять минут назад, но сестры все равно заставляют их проглотить еще одну порцию. Ошибка обычно обнаруживается в конце дня, однако персонал не желает беседовать с пациентами, в чьей крови циркулирует двойная доза торазина.

Я никогда не встречал пациента, даже среди параноиков, который бы считал, что передозировку делают намеренно. Совершенно ясно, что медсестры просто тупы. Им слишком сложно запомнить, кто из пациентов есть кто, и найти правильный картонный стаканчик для каждого. Дело еще и в том, что персонал постоянно меняется; одни увольняются, другие приходят на их место. Самое опасное – это когда пациент, подсевший на «Пи-Си-Пи»[12]12
  Фенциклидин, «ангельская пыль», – наркотик, получаемый из транквилизатора для животных, появившийся в начале 1970-х и распространенный преимущественно в США, обладает галлюциногенным эффектом, нарушает координацию движений и мысли.


[Закрыть], попадает в психиатрическую лечебницу. Большинство психиатрических клиник норовит передавать любителей «Пи-Си-Пи» полиции, и неспроста. В газетах то и дело появляются сообщения о том, как какой-нибудь любитель «пыли», попавший в психушку, откусил кому-то нос или выцарапал собственные глаза.

Толстяк с этим не столкнулся. Он даже не подозревал, что бывают такие страсти. И все благодаря дальновидности МЦГО, где старались не допустить любителей «ангельской пыли» в Северное отделение. Собственно, Толстяк был обязан МЦГО жизнью (что там какие-то две тысячи), хотя его мозги были слишком выжжены, чтобы он понял это.

Когда Бет получила подробный счет от МЦГО, она поразилась, как много было сделано, чтобы спасти жизнь ее мужа, – список занимал пять страниц. Туда включили даже кислород. Толстяк не знал, что сестры в отделении интенсивной терапии были уверены, что он не выживет. За ним наблюдали постоянно. В отделении без конца звенели сигналы тревоги. Это означало, что у кого-то пропали признаки жизни. Толстяк, зафиксированный на своей койке, чувствовал себя так, будто в нескольких ярдах от него находится железнодорожная станция; системы жизнеобеспечения звенели на все голоса.

Для душевнобольных характерно ненавидеть тех, кто им помогает, и любить тех, кто им попустительствует. Толстяк по-прежнему любил Бет и ненавидел МЦГО – лишнее свидетельство того, что ему самое место было в Северном отделении. Когда Бет забрала Кристофера и отправилась куда глаза глядят, она не сомневалась, что Толстяк попытается покончить с собой, он ведь уже пробовал в Канаде. Собственно говоря, Бет собиралась вернуться, как только Толстяк сведет счеты с жизнью. Она сама ему потом об этом сказала. Еще она сказала, что дико разозлилась, узнав, что его попытка не удалась. Когда Толстяк спросил ее, почему она так разъярилась, Бет ответила:

– Ты в очередной раз доказал свою неспособность хоть что-то сделать.

Разница между нормальностью и безумием тоньше лезвия бритвы, острее собачьего клыка. Неуловимей призрака. Возможно, ее вовсе не существует, возможно, она сама призрак.

По иронии судьбы Толстяка засадили в психушку не потому, что он сумасшедший (хотя он был сумасшедшим). Формально причина заключалась в законе о «нанесении себе ущерба». Толстяк создал угрозу собственной жизни, что могло побудить множество других людей сделать то же самое. Пока Толстяк находился в Северном отделении, с ним провели множество психологических тестов. Он их прошел, и у него хватило ума помалкивать о Боге. Собственно, все тесты Толстяк фальсифицировал.

Убивая время, он без конца рисовал тевтонских рыцарей, которых Александр Невский загнал умирать на лед. Толстяк идентифицировал себя с тяжеловооруженными тевтонскими рыцарями в железных шлемах с бычьими рогами. Каждый рыцарь нес в одной руке огромный щит, в другой – обнаженный меч. На щите Толстяк написал: «In hoc signo vinces». Эту надпись Толстяк обнаружил на пачке сигарет, она означала: «Этим знаком ты победишь»[13]13
  По-русски обычно переводится как «Сим победиши».


[Закрыть]. Знак имел форму железного креста.

Любовь Толстяка к Богу превратилась в злость, в мрачную злость. Толстяк представлял себе Кристофера, как тот бежит по поросшему травой полю, полы маленького голубого плаща развеваются. Кристофер все бежал и бежал. Нет сомнений, это бежал сам Толстяк-Лошадник, то, что еще было в нем от ребенка. Бежал от чего-то столь же мрачного, как его злость.

Вдобавок он несколько раз написал: «Dico per spiritum sanctum. Haec veritas est. Mihi crede et mecum in aeternitate vivebis. Параграф 28».

To есть: «Я говорю с вами посредством Духа Святого. Это правда. Уверуйте в меня, и будете жить со мною вечно».

Однажды на плакате с инструкциями, висящем на стене в коридоре, Толстяк написал: «Ex Deo nascitur, in Jesu mortimur, per spivitum sanctum reviviscimus».

Дуг спросил Толстяка, что это значит.

– От Бога мы рождаемся, – перевел Толстяк, – в Иисусе мы умираем, а со Святым Духом возрождаемся.

– Сидеть тебе здесь девяносто дней, – прокомментировал Дуг.

Как-то раз Толстяк обнаружил объявление, которое его потрясло. В объявлении в порядке убывания важности указывалось то, что запрещается делать. Почти в самом верху было написано:

ЗАПРЕЩЕНО

ВЫНОСИТЬ ПЕПЕЛЬНИЦЫ ИЗ ОТДЕЛЕНИЯ

Ближе к концу списка красовалась надпись:

ЗАПРЕЩЕНО

ПРОВОДИТЬ ФРОНТАЛЬНУЮ ЛОБОТОМИЮ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО СОГЛАСИЯ ПАЦИЕНТА

– Правильно писать «перфронтальную», – сказал Дуг и подписал «пер».

– А ты откуда знаешь? – удивился Толстяк.

– Есть два пути, – объяснил Дуг. – Или ты получаешь знание от органов чувств, и тогда оно называется эмпирическим, или оно само появляется в твоей голове, и тогда это называют a priori. Дуг приписал на плакате:

Если я верну пепельницы, могу я получить свою лоботомию?

– Сидеть тебе здесь девяносто дней, – сказал Толстяк.

Снаружи лил дождь. Лил не переставая с тех пор, как Толстяк попал в Северное крыло. Если встать в прачечной на стиральную машину, сквозь зарешеченное оконце можно было увидеть парковку. Люди ставили свои машины и бежали под дождем. Толстяку было приятно, что он находится в тепле Северного отделения.

Доктор Стоун, заведующий отделением, вызвал Толстяка на беседу.

– Когда-нибудь раньше вы пытались покончить с собой? – спросил доктор Стоун.

– Нет, – ответил Толстяк.

В тот момент он просто забыл про Канаду. Ему казалось, что жизнь началась две недели назад, когда ушла Бет.

– Полагаю, – сказал доктор Стоун, – что, попытавшись покончить с собой, вы впервые соприкоснулись с реальностью.

– Может, и так, – ответил Толстяк.

– Я собираюсь дать вам, – продолжал доктор Стоун, открывая черный саквояж, – эликсир Баха. – Он произнес «Бага». – Это органическая вытяжка из определенных цветов, произрастающих в Уэльсе. Доктор Бах бродил по полям и лугам Уэльса, испытывая самые разнообразные душевные муки. И каждый раз срывал разные цветы. Если цветок был выбран правильно, он дрожал в руке доктора Баха. Таким образом доктор Бах подобрал нужную комбинацию цветов, а потом разработал уникальный метод, как сделать из них эликсир. Я настоял его на роме. – Доктор Стоун выставил на стол три бутылочки, потом достал одну побольше и слил в нее содержимое остальных трех. – Принимайте по шесть капель в день. Эликсир Баха не повредит вам, здесь нет токсинов. Эликсир избавит от чувства беспомощности, страха и неспособности действовать. Я полагаю, у вас блоки в трех областях: страх, беспомощность и неспособность к действиям. Вам следовало не пытаться покончить с собой, а просто забрать у жены сына. Закон Калифорнии предписывает оставлять ребенка с отцом до тех пор, пока суд не решит иначе. А потом следовало слегка побить вашу жену свернутой газетой или телефонной книгой.

– Спасибо, – сказал Толстяк и взял бутылочку.

Он понял, что доктор Стоун сумасшедший, но сумасшедший как-то по-хорошему. Доктор Стоун был единственным в Северном отделении, кроме пациентов, кто относился к Толстяку по-человечески.

– В вас слишком много агрессии, – продолжал доктор Стоун. – Я одолжу вам экземпляр «Дао дэ цзин». Вы когда-нибудь читали Лао-цзы?

– Нет, – признался Толстяк.

– Позвольте, я прочту вам отрывок.

И начал читать вслух:

 
«Его верх не освещен, его низ не затемнен.
Оно бесконечно и не может быть названо.
Оно снова возвращается к небытию.
И вот называют его формой без форм,
образом без существа.
Поэтому называют его неясным и туманным.
Встречаюсь с ним и не вижу лица его,
следую за ним и не вижу спины его».
 

Толстяк вспомнил первый и второй пункты своего дневника и по памяти процитировал их доктору Стоуну:

1. Существует один Разум, но в нем борются два принципа.

2. Разум производит свет, затем тьму; от их взаимодействия образуется время. В конце Разум дает победить свету, время исчезает, и Разум становится совершенным.

– Однако, – возразил доктор Стоун, – если Разум дает победить свету, а тьма исчезает, тогда исчезнет и сама реальность, ведь реальность – это единство Ян и Инь.

– Ян – Первая форма Парменида, – сказал Толстяк. – Инь – Вторая форма. Парменид утверждает, что Второй формы не существует. Есть только Первая форма. Парменид верил в моноистический мир. Люди верят, что существуют обе формы, но они заблуждаются. Аристотель говорит, что, по утверждению Парменида, Первая форма – это «то, что есть», а Вторая – «то, чего нет». Таким образом, люди введены в заблуждение.

Доктор Стоун внимательно посмотрел на Толстяка.

– Каким источником вы пользовались?

– Эдвард Хасси.

– Он из Оксфорда, – заметил доктор Стоун. – Я учился в Оксфорде. Думаю, Хасси нет равных.

– Вы правы, – согласился Толстяк.

– Что еще скажете? – поинтересовался доктор Стоун.

– Времени не существует. Эта великая тайна была известна Аполлонию Тианскому, Павлу из Тарса, Симону Волхву, Парацельсу, Беме и Бруно. Вселенная сжимается в единую сущность, которая становится совершенной. Нашему восприятию, напротив, кажется, что нарастают беспорядок и хаос. Параграф восемнадцать моей экзегезы гласит:

18. Реальное время закончилось в 70-м году о. э. с падением Храма Иерусалимского. Оно снова началось в 1974 году о. э. Промежуточный период был высококачественной подделкой, интерполяцией, подражающей творению Разума.

– А кто интерполировал? – спросил доктор Стоун.

– Черная Железная Тюрьма, олицетворение Империи. Мне было… мне было открыто… Самое важное из моих открытий – это то, что «Империя бессмертна».

Откинувшись на стуле, доктор Стоун скрестил руки на груди и принялся раскачиваться взад-вперед, ожидая продолжения.

– Это все, что я знаю, – сказал Толстяк, запоздало вспомнив об осторожности.

– То, что вы говорите, очень заинтересовало меня, – промолвил доктор Стоун.

Одно из двух, понял вдруг Толстяк: либо доктор Стоун абсолютно безумен – именно абсолютно, – либо он искусно и профессионально заставил пациента разговориться; он изобличил Толстяка и теперь знал, что абсолютно безумен именно он. Толстяк. А значит, скорее всего, придется Толстяку предстать перед судом и получить свои девяносто дней.

Такое вот печальное открытие.

1. Те, кто согласен с тобой, безумны.

2. Те, кто не согласен с тобой, обладают властью.

Эти два умозаключения мелькнули в мозгу Толстяка, и он решил пойти напролом и поделиться с доктором Стоуном самыми фантастическими записями из своей экзегезы.

– Параграф номер двадцать четыре, – сказал Толстяк. – Подобно спящему семени, как живая информация, плазмат покоился в захороненной библиотеке в Кенобоскионе до…

– Что такое Кенобоскион?

– Наг-Хаммади.

– А, библиотека гностиков, – кивнул доктор Стоун. – Найдена в тысяча девятьсот сорок пятом, но никогда не была опубликована[14]14
  На самом деле переводы всех прочитанных текстов Наг-Хаммади опубликованы. Другое дело, что прочитано пока далеко не все. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Живая информация? – Он внимательно посмотрел на Толстяка. – Живая информация, – повторил он. А потом сказал: – Логос.

Толстяк задрожал.

– Да, – произнес доктор Стоун. – Живой информацией, способной к воспроизводству, должен быть Логос.

– Воспроизводящийся не посредством информации, – подхватил Толстяк, – не в информации, а как сама информация. Именно это имел в виду Иисус, говоря о горчичном зерне, что, по его словам, вырастет в большое дерево, в котором птицы смогут вить гнезда.

– Горчичных деревьев не бывает, – возразил доктор Стоун. – Так что Иисус не имел это в виду буквально. Вполне согласуется с Марком – тот утверждал, будто Иисус не хотел, чтобы посторонние знали истину. А вы знаете?

– Иисус предвидел не только свою смерть, но и смерть всех. – Толстяк помедлил. – Гомоплазматов. Это человеческие существа, соединенные с плазматами. Межвидовой симбиоз. Как живая информация, плазмат по оптическому нерву проникает в шишковидное тело мозга человека. Он использует человеческий мозг как женскую особь…

Доктор Стоун заворчал и потянулся.

– …Где может воспроизвести себя в активной форме, – продолжал Толстяк. –   Герметические алхимики теоретически знали это из древних текстов, однако не могли воспроизвести, поскольку не обнаружили спящего плазмата.

– Но вы говорили, что плазмат – Логос – был найден в Наг-Хаммади.

– Да, когда расшифровали записи.

– А вы уверены, что плазмата не было в Кумране? В пятой пещере?

– Ну-у… – неуверенно пробормотал Толстяк.

– Откуда изначально взялся плазмат?

Помолчав, Толстяк произнес:

– Из другой звездной системы.

– Можете назвать ее?

– Сириус.

– Тогда, по-вашему, получается, что догоны Западного Судана являются источником христианства.

– По крайней мере, они использовали символ рыбы, – сказал Толстяк, – для обозначения Номмо, одного из изначальных близнецов.

– Это Первая форма, или Ян.

– Верно, – согласился Толстяк.

– Тогда Йуругу – Вторая форма. А вы говорите, что Второй формы не существует.

– Номмо пришлось убить ее, – пояснил Толстяк.

– Так гласят японские мифы, – кивнул доктор Стоун. – Космогонические мифы. Из двух близнецов женщина дает рождение огню, затем спускается под землю. Мужчина идет за ней, чтобы спасти, но обнаруживает, что она начала разлагаться и теперь рождает чудовищ. Женщина преследует его, и мужчина оставляет ее в заключении под землей.

Толстяк был потрясен.

– Разлагаясь, она продолжала рожать?

– Только чудовищ, – сказал доктор Стоун.

К тому моменту в мозгу Толстяка возникли два новых предположения:

1) некоторые из обладающих властью безумны;

2) и они правы.

Под словом «правы» имелось в виду «находятся в соприкосновении с реальностью». Толстяк вернулся к самому мрачному из своих умозаключений: Вселенная и Разум, управляющий ею, полностью иррациональны. Он подумал, не поделиться ли этим знанием с доктором Стоуном, который понял Толстяка лучше, чем кто-либо другой за всю его жизнь.

– Доктор Стоун, – сказал Толстяк. – Я хочу кое о чем спросить вас. Хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение.

– Говорите.

– Возможно ли, чтобы Вселенная была иррациональной?

– Не управляемой разумом? Полагаю, вы обращаетесь к Ксенофану.

– Верно, – кивнул Толстяк. – К Ксенофану Колофонскому. «Есть один только Бог, меж богов и людей величайший, не похожий на смертных ни обликом, ни сознаньем. Весь целиком он видит, весь сознает и весь слышит. Вечно на месте одном пребывает, не двигаясь вовсе. Неправильно…»

– «Не пристало, – поправил доктор Стоун. – Переходить то туда, то сюда ему не пристало». И вот еще важно – Фрагмент двадцать пять: «Но без труда, помышленьем ума он все потрясает»[15]15
  Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I. Перевод А. Лебедева. М., 1989.


[Закрыть].

– Но он мог быть иррациональным.

– Откуда нам знать?

– Вся Вселенная иррациональна.

– По сравнению с чем? – поинтересовался доктор Стоун.

Об этом Толстяк не подумал.

А когда подумал, его страх не исчез, наоборот, усилился. Если вся Вселенная иррациональна, потому что управляется иррациональным – можно сказать, безумным – разумом, то живые создания, появляющиеся на свет, никогда не догадаются об этом по причине, которую только что указал доктор Стоун.

– Логос не иррационален, – вслух предположил Толстяк. – Это то, что я называю плазматом. Он был похоронен в виде информации в скрижалях Наг-Хаммади. А сейчас он снова среди нас и создает новых гомоплазматов. Римляне, Империя, уничтожили первых гомоплазматов.

– Но вы же сказали, что реальное время исчезло в семидесятом году нашей эры, когда римляне разрушили Храм.

Следовательно, сейчас по-прежнему времена древних римлян, римляне и сейчас здесь. Сейчас примерно, – доктор Стоун посчитал, – сотый год от Рождества Христова.

Это объясняло все, и особенно наложение времен, когда Толстяк увидел Древний Рим и Калифорнию семьдесят четвертого. Доктор Стоун разрешил загадку.

Психиатр, который должен был лечить безумие Толстяка, обосновал и одобрил его. Толстяк теперь уже никогда не отречется от связи с Богом.

5

Тринадцать дней провел Толстяк в Северном отделении, попивая кофе, читая и гуляя с Дугом, однако побеседовать с доктором Стоуном ему больше не довелось. Человек занятой и облеченный ответственностью, доктор Стоун отвечал за все отделение и за каждого в отдельности, будь то пациент или обслуживающий персонал.

Только когда Толстяка выписывали, ему удалось переброситься с доктором Стоуном несколькими словами.

– Думаю, вы готовы к выписке, – бодро заявил доктор Стоун.

– Позвольте вопрос? – попросил Толстяк. – Я не утверждаю, что никакой разум вообще не управляет Вселенной. Я говорю о Разуме, описанном Ксенофаном, но считаю, что этот Разум безумен.

– Гностики верили, что божественный создатель безумен, – произнес доктор Стоун. – Слеп. Хочу кое-что вам показать, это еще нигде не публиковалось. Я получил машинопись от Орвала Винтермюта, который сейчас занят расшифровкой записей Наг-Хаммади. Отрывок из раздела о сотворении мира. Прочтите.

Толстяк взял бесценную страничку и прочитал:

«И сказал он: “Я есть Бог, и нет никого, кроме меня”. Но когда он произнес это, то согрешил против всех бессмертных (вечных), и они защитили его. Более того, когда Пистис узрела дерзость верховного правителя, она разгневалась. Оставаясь невидимой, она произнесла: “Ты согрешил, Самаэль (т. е. “слепой бог”). Просветленный, бессмертный человек существовал до тебя и существует. Приидет он среди вылепленных тобою тел и сомнет тебя, как гончар мнет глину. И падешь ты вместе с ними вниз, к своей матери, имя которой Бездна”».

Толстяк сразу понял, о чем речь. Самаэль, божественный создатель, решил, что он единственный бог, как в Книге Бытия. Однако он был слеп. Так сказать, закрыт. «Закрыт» – одно из любимых словечек Толстяка. Оно включает в себя все другие понятия: безумный, сумасшедший, иррациональный, долбанутый, с приветом, псих. В своей слепоте (состояние иррациональности, то есть оторванности от реальности) Самаэль не понимал, что…

Как там написано? Толстяк торопливо начал просматривать текст, а доктор Стоун добродушно похлопал его по плечу и сказал, что Толстяк может оставить текст себе – доктор Стоун снял несколько копий на ксероксе.

Просветленный, бессмертный человек существовал до божественного создателя, и этот просветленный, бессмертный человек должен был появиться среди созданных Самаэлем людей. И этот просветленный, бессмертный человек, который существовал ДО божественного создателя, должен смять придурочного слепого божественного создателя, как гончарную глину.

Поэтому встреча Толстяка с Богом – настоящим Богом – произошла посредством маленького горшочка О-Хо, который Стефани вылепила на своем гончарном круге.

– Значит, я прав насчет Наг-Хаммади, – сказал Толстяк доктору Стоуну.

– Вам виднее, – ответил доктор Стоун, а потом произнес слова, которых прежде Толстяку не говорил никто: – Вы специалист, – сказал доктор Стоун.

Толстяк осознал, что доктор Стоун возродил его – Толстяка – духовную жизнь. Стоун, великолепный психиатр, спас его. Все, о чем доктор Стоун беседовал с Толстяком наедине, было направлено на его лечение. Не важно, о чем говорил доктор Стоун; его целью с самого начала было вернуть Толстяку веру в себя, которая исчезла с уходом Бет, а на самом деле гораздо раньше, когда Толстяк не смог спасти Глорию.

Доктор Стоун был не безумцем, он был целителем. Наверняка он излечил многих, самыми разными способами. Стоун подгонял свое лечение к человеку, а не человека к лечению.

«Будь я проклят!» – подумал Толстяк.

Простой фразой «Вы специалист» Стоун вернул Толстяку его душу.

Душу, которую отняла у него Глория своей отвратительной, мерзкой психологической игрой со смертью.

Они – обратите внимание на «они» – платят доктору Стоуну за то, чтобы он понял, что привело очередного пациента в Северное отделение. Можно сравнить каждого пациента с раненым – в него угодила пуля, причинив боль, которая все нарастает, пока не расколет его точно пополам. Задача персонала, да и других пациентов – собрать человека в единое целое. Увы, это невозможно, пока пуля внутри. Посредственные врачи отмечают, что человек раздвоен, и пытаются всякими способами вернуть его в общество, но терпят неудачу – они не могут найти и извлечь пулю. Фрейд понимал, что такое роковая пуля, угодившая в человека. Он называл это психологической травмой. Доктора устают искать пулю – слишком много требуется времени, слишком много надо узнать о пациенте.

Доктор Стоун обладал паранормальным даром вроде его паранормального эликсира Баха, который был не чем иным, как явной мистификацией, прелюдией к тому, чтобы выслушать пациента. Ром, настоянный на цветах, не более того, однако цепкий ум не упускал ничего из сказанного больным.

Доктор Леон Стоун оказался одним из самых значимых людей в жизни Толстяка-Лошадника. Чтобы попасть к Стоуну, Толстяку пришлось едва не убить себя физически после того, как наступила духовная смерть. Не это ли имеют в виду, когда говорят о неисповедимости Господних путей? Как еще мог Толстяк познакомиться с Леоном Стоуном? Только зловещий акт попытки самоубийства – настоящей попытки – мог привести к цели. Толстяку надлежало умереть, или почти умереть, чтобы излечиться – или почти излечиться.

Интересно, где сейчас практикует доктор Стоун? Каков процент выздоровления среди его пациентов? Интересно, как он применяет свои паранормальные способности? Многое мне интересно. Самое ужасное событие в жизни Толстяка – уход Бет с Кристофером и попытка самоубийства – повлекло за собой неисчислимые положительные последствия. Если оценивать события по их результату, Толстяк пережил лучший период в своей жизни. Он покинул Северное отделение сильный, как никогда. В конце концов, никто не может быть постоянно сильным; для любого бегающего, прыгающего, ползающего или летающего создания существует предел, которого не избежать. Но доктор Стоун дал Толстяку то, чего тому не хватало, то, чего полуосознанно лишила его Глория Кнудсон, которой хотелось забрать с собой как можно больше народу. Стоун вернул Толстяку веру в себя. «Вы специалист», – сказал доктор Стоун, и этого оказалось достаточно.

Я всегда говорил, что для каждого человека существует определенное предложение – последовательность слов, – способное уничтожить его. Когда Толстяк рассказал мне о докторе Стоуне, я понял, что существует и другое предложение, другая последовательность слов, способная излечить. Если повезет, вам достанется второе словосочетание, но нельзя забывать и о первом, так уж все устроено. Люди инстинктивно, без обучения умеют составить первое предложение, однако второму нужно научиться. Стефани была близка к этому, когда вылепила маленький горшочек О-Хо и подарила его Толстяку в знак любви, которую не умела выразить словами.

Когда Стоун подарил Толстяку перепечатку из скрижалей Наг-Хаммади, откуда он знал о важности для Лошадника гончара и глины? Для этого надо было быть телепатом. У меня на сей счет нет никакой теории, а у Толстяка, само собой, есть. Он убежден, что, как и Стефани, доктор Стоун был микроформой Бога. Потому я и говорю, что Толстяк не излечился, а почти излечился.

В то же время Толстяк, считая добрых людей микроформами Бога, по крайней мере, оставался в контакте с Богом добрым, а не слепым, злым и коварным. Этот момент надо рассмотреть поподробнее. Толстяк очень внимателен в вопросах о Боге. Если Логос рационален и Логос равен Богу, то рационален и Бог. Вот почему библейское определение Логоса так важно. «Kai theos en ho logos», что означает «и Слово было Бог».

В Новом Завете Иисус говорит, что никто не видел Бога, кроме него. То есть Иисус Христос есть Логос. Если так, то Толстяк познал Логос. Однако Логос есть Бог, соответственно, познать Христа – значит познать Бога. Возможно, в Новом Завете есть еще кое-что, чего люди не видят. Они читают Евангелия и послания Павла, но кто читал Первое послание Иоанна?

Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его как Он есть.

Первое соборное послание Иоанна, 3:1–2

Можно спорить с тем, наиболее ли это важное утверждение в Новом Завете; наверняка оно самое важное из малоизвестных утверждений. «Будем подобны Ему». Значит, человек изоморфен Богу. «Увидим Его как Он есть». Значит, произойдет теофания, по крайней мере с некоторыми. Толстяк вполне мог обосновать произошедшее с ним именно этим отрывком. Он мог заявить, что его встреча с Богом была выполнением обещания, данного Иоанном в его Первом послании. 3:1–2 – для тех, кто изучает Библию, это вовсе не шифр. Они с лету понимают, что такое 3:1–2, а вот непосвященный может и растеряться.

Странно, но каким-то боком этот фрагмент соприкасается с перепечатанными на машинке отрывками из Наг-Хаммади, теми, что доктор Стоун подарил Толстяку, когда тот выписывался из Северного отделения.

Человек и истинный Бог суть одно, так же как истинный Бог един с Логосом. Однако безумный, слепой создатель и его вывернутый наизнанку мир отделяют человека от Бога. То, что слепой создатель полагает себя истинным Богом, только обнаруживает его ограниченность. Сие есть гностицизм. В гностицизме человек объединен с Богом ПРОТИВ мира и создателя этого мира (причем и тот и другой безумны, не важно, сознают они это или нет).

Ответ на вопрос Толстяка: «Иррациональна ли Вселенная и потому ли она иррациональна, что ею управляет иррациональный Разум?» – существует и дан доктором Стоуном: «Да, Вселенная иррациональна, и Разум, управляющий ею, тоже иррационален, но над всем этим стоит другой Бог, истинный Бог, который НЕ иррационален. Более того, истинный Бог смог перехитрить иррациональность нашего мира, Он явился помочь нам, и мы знаем Его как Логос». А Логос, согласно Толстяку, – это живая информация.

Возможно, Толстяк разгадал великую тайну, назвав Логос живой информацией. Хотя, возможно, и нет. Такие утверждения трудно доказуемы. Кого спросить? Толстяку повезло, он задал вопрос доктору Стоуну. А мог бы спросить кого-нибудь из обслуги и по сей день сидел бы в Северном отделении, попивал кофе, читал и прогуливался с Дугом.

Самое главное во встрече Толстяка с Богом – качество встречи. Толстяк стал свидетелем того, как божественная сила овладела нашим миром. Никакое другое слово не годится: божественная сила именно овладела миром. Это ужаснуло Толстяка и в то же время восхитило его. Толстяк-Лошадник понял: помощь пришла!

Пусть Вселенная иррациональна; в нее, аки тать в нощи, ворвалось нечто рациональное, не ожидаемое ни во времени, ни в пространстве. Толстяк увидел это нечто. Увидел не потому, что был каким-то особенным. Нет, увидел потому, что ОНО захотело, чтобы Толстяк увидел.

Обычно оно замаскировано. Его просто никто не видит. Оно, так сказать, сливается с пейзажем. У Толстяка нашлось для него имя.

Зебра[16]16
  Зебра – помимо других значений это слово обозначает также «арбитр» или «судья». (Прим. ред.)


[Закрыть]. Потому что оно все время разное. Это называется подражанием. А еще мимикрией. Так поступают некоторые насекомые: притворяются чем-то другим, иногда другими насекомыми – чаще ядовитыми – или веточками. Некоторые биологи и натуралисты полагают, что должны существовать высшие формы мимикрии, поскольку низшие формы – так сказать, формы, дурачащие себе подобных, но не нас, – встречаются повсеместно.

Что, если существует высшая форма сознательной мимикрии, которую никто (кроме единиц) не способен распознать? Что, если ее можно распознать, только если она сама того хочет? Такое даже нельзя назвать распознаванием, поскольку эта форма сама сбрасывает маскировку, чтобы ее могли увидеть. В нашем случае это и есть теофания. Потрясенный человек скажет: «Я узрел Бога». А на самом деле он увидел всего лишь высокоразвитую сверхчеловеческую форму жизни (СФЖ) или внеземную форму жизни (ВФЖ), когда-то пришедшую к нам и, как предположил Толстяк, таившуюся две тысячи лет в форме семени информации в скрижалях Наг-Хаммади. Тогда понятно, почему о ней ничего не было слышно примерно с 70 года от Рождества Христова.

Параграф 33 дневника Толстяка (то есть его экзегезы):

33. Одиночество, страдание по утраченному Разуму ощущает каждая составляющая Вселенной. Все составляющие Вселенной живые. Поэтому древнегреческие мыслители были гилозоистами.

Гилозоисты верят, что Вселенная живая. Это почти то же, что панпсихизм, утверждающий, будто все во Вселенной живое. Панпсихизм, он же гилозоизм, делится на два лагеря.

1. Каждый объект во Вселенной – живой независимо от других.

2. Все является единым. Вселенная едина, она живая и обладает единым Разумом.

Толстяк нашел нечто среднее. Вселенная представляет собой иррациональное единое целое, в которое проникла высокоорганизованная форма жизни, обладающая способностями к изощренной мимикрии. Пока она маскируется, эта форма жизни остается не замеченной нами. Она имитирует объекты и процессы, а также то, что эти объекты делают. Из вышесказанного можете заключить, что Зебра, по мнению Толстяка, очень велика.