Текст книги "Абсолютное оружие"

Филип Дик
Абсолютное оружие

Наиболее оптимальный вариант исполнения системы наведения боевой установки 207-й серии, состоящей из шестисот миниатюрных электронных компонентов, представляется в форме покрытой лаком керамической фигуры совы, для непосвященных являющей собой лишь элемент украшения интерьера; тот же, кто в курсе, однако, знает: сдвинув совиную голову, можно обнаружить полость, весьма удобную для хранения сигар или карандашей.

Докладная записка конкомодия «А» Руководящему Совету Западного блока от 5 октября 2003 года. (По соображениям безопасности настоящее имя конкомодия не указывается. См. «Постановления Совета», раздел XV, №№ 4, 5, 6, 7 и 8.)

1

– Мистер Ларс!

– Боюсь, для беседы с вашими зрителями у меня нет ни минутки. Извините.

Он двинулся было с места, но робот-телерепортер с камерой в руке преградил путь. На лице его сверкнула самоуверенная механическая улыбка.

– Что вы ощущаете, сэр, когда начинается транс? – с надеждой спросил робот, будто ждал, что Ларс Паудердрай продемонстрирует это прямо перед одним из объективов портативной многоканальной камеры.

Но Ларс только вздохнул. С тротуара, где он стоял, обтекаемый потоком пешеходов, был виден его нью-йоркский офис. Видеть-то он его видел, но попасть туда было не так-то просто. Кругом толпились пурсапы[1]1
  Неологизм «пурсап» образован слиянием двух английских слов: pure – «чистый, невинный», и sap – «жизненная сила, энергия». Слово sap также имеет значение «простак, дурак». (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть], черт бы их подрал! – им интересна не его работа, а его персона. Впрочем, все дело, конечно, именно в его работе.

– Тут главное фактор времени, – устало сказал он. – Неужто не понимаете? В области моделирования оружия…

– Да-да, все говорят, что вы достигаете поистине потрясающих результатов! – восторженно перебил робот, пропустив мимо ушей слова Ларса. – Четыре транса за одну только неделю. И почти всегда успешно! Я прав, мистер Ларс?

Не робот, а придурок какой-то. Ларс еще раз терпеливо попытался ему растолковать, что к чему. Он не собирался выступать перед миллионами пурсапов, в основном женского пола, которые обожают утреннее шоу, как оно там у них называется, «Доброе утро с Лаки Бэгменом», что ли. Да и бог с ним, не в названии дело. У него нет времени на всю эту чушь, работать надо.

– Послушайте… – начал Ларс, на этот раз мягко, будто репортеришка был не созданная в 2004 году гением ученых Западного блока и наделенная искусственным интеллектом машина, а живое, разумное существо.

И на такое тратить свой талант… впрочем, если подумать, разве его собственное поле деятельности – не такая же мерзость, а то и хуже? Мыслишка не из приятных. Ларс постарался выбросить ее из головы.

– В деле моделирования оружия, – заговорил он, – каждый образец должен появляться в определенное время. Таких понятий, как завтра, на следующей неделе, через месяц, не существует, потому что может оказаться слишком поздно.

– Расскажите нам об этом поподробнее, – попросил репортер и замер, стараясь не слишком демонстрировать жадность, с которой он предвкушал ответ.

Нельзя же разочаровывать миллионы зрителей Западного блока, а это десятки стран, даже если ты – сам мистер Ларс, офисы которого находятся в Нью-Йорке и Париже! Обмануть их ожидания – значит сыграть на руку руководству Восточного блока и его интересам. Видимо, именно эту мысль репортер хотел внушить Ларсу своим вопросом. Но тут он жестоко просчитался.

– Я вам скажу откровенно, не ваше это дело, – ответил Ларс и двинулся прямо на кучку собравшихся поглазеть на него зевак, прошел сквозь них и зашагал прочь, подальше от ослепительного блеска объективов, мгновенно передающих каждое его движение зрителям целого полушария, направляясь прямиком к одноэтажному строению корпорации «Мистер Ларс», будто в насмешку скромно приютившемуся среди высотных офисов, один размер которых говорил о значительности их деятельности.

«Размеры обманчивы, – подумал Ларс, входя во внешний, общий вестибюль корпорации, – это понимает даже тупица робот». Своей аудитории он хотел представить именно Ларса Паудердрая, а не падких на рекламу промышленников, которые всегда под рукой. А ведь многие из них были бы рады видеть на экранах свой торгпроп – торговую пропаганду – в лице громогласных экспертов, которым, развесив уши, внимает простодушный зритель.

Автоматические двери корпорации, в память которых были введены параметры черепа Ларса, бесшумно открылись, пропустили его и снова закрылись. Все, он недоступен теперь толпам зевак, с разинутыми ртами провожающих каждое его движение, зевак, чей интерес к нему постоянно подогревается профессионалами масс-медиа. Впрочем, если бы не они, пурсапы относились бы ко всему этому спокойно; другими словами, им было бы все до лампочки.

– Мистер Ларс…

– Да, мисс Бедуин, – остановился он. – Я в курсе. В двести восемьдесят пятом эскизе наши из проектного отдела так ни черта и не разобрались.

Он уже примирился с этим. В пятницу после транса, увидев эскиз собственными глазами, Ларс понял, насколько там все туманно.

– Ммм… они говорят… – замялась юная крошка, которой, похоже, нелегко было исполнять миссию ходатая с жалобами сотрудников отдела.

– Я сам поговорю с ними, – добродушно сказал он. – Если честно, мне тоже кажется, что там получилось что-то вроде самопрограммирующихся сапог всмятку на треугольных колесах.

«Разве этой штуковиной можно что-то уничтожить?» – подумал он.

– Они считают, что идея этого оружия превосходна, – сказала мисс Бедуин, и ее натуральная, подпитанная специальными гормонами грудь затрепетала под его взглядом. – Мне кажется, они просто не могут понять связи с источником питания. Понимаете, все дело в эрг-структуре. Перед тем как вы перейдете к двести восемьдесят шестой модели…

– Они желают, – подхватил он, – чтоб я еще раз взглянул на двести восемьдесят пятую. Хорошо.

Это было нетрудно. В такой прекрасный апрельский день он был настроен вполне благодушно, к тому же мисс Бедуин (если хотите, мисс Бед) была так очаровательна, что любой мужчина захотел бы рядом с ней почувствовать себя оптимистом. Даже если он модельер, точнее говоря, оружейный модельер.

«Даже, – подумал Ларс, – если он – лучший и единственный в Западном блоке специалист в области моделирования оружия».

Чтоб найти ему равного – хотя это сомнительная возможность, – пришлось бы отправиться в другое полушарие, в страны Восточного блока. Ядро этого блока составляли бывший Советский Союз и Китай, и там у них тоже был – содержался на службе или использовался на других условиях – свой собственный медиум.

Он частенько думал об этой женщине. Звали ее мисс Топчева, Лила Топчева, он узнал о ней, обратившись за помощью в частное детективное агентство Кей-Эй-Си-Эйч. Как расшифровывается эта аббревиатура, не догадывался никто. Итак, Лила Топчева. У нее был всего один офис, причем не в Новой Москве, а в Булганинграде.

Хотя агентство Кей-Эй-Си-Эйч не давало информации личного характера насчет объектов своего наблюдения, у него сложилось впечатление, что образ жизни Лила ведет довольно замкнутый. Возможно, думал он, мисс Топчева делает эскизы нового оружия, занимаясь во время транса вязанием или расписывая яркими красками керамическую плитку. В общем, что-то такое художественное. Нравится это или нет ее клиенту – точнее, не клиенту, а работодателю – руководству органов безопасности Восточного блока, состоящему из угрюмых, бесцветных деятелей, с которыми лидеры его полушария вот уже несколько десятилетий ведут борьбу всеми доступными средствами.

Потому что модельеров оружия надо на руках носить и исполнять любую их прихоть. Во всяком случае, к себе такого отношения со стороны руководства он добился. Никто не заставляет его входить в транс все пять дней рабочей недели. Так что и Лиле Топчевой, скорей всего, никто не указывает, что и как надо делать.

Расставшись с мисс Бедуин, он прошел в свой кабинет, снял уличную одежду – головной убор, накидку с капюшоном, бахилы – и отправил эти отслужившие свое вещи в шкаф утилизации.

Заметив его приход, специальная медицинская бригада в составе доктора Тодта и медсестры Эльвиры Фант, а с ними и Генри Моррис, его не то подчиненный, не то ученик, обладающий почти таким же псионическим даром, как и он сам, дружно встали и почтительно двинулись навстречу.

«Нам не дано предугадать, когда наступит транс…» – подумал он, по настороженным лицам и беспокойным движениям угадывая, что творится в их головах.

За спиной сестры Фант, тихо жужжа, катился аппарат внутривенного вмешательства, а доктор Тодт, первоклассный представитель лучшей в мире западногерманской медицины, казалось, в любой момент готов был взять в руки свои искусно сделанные инструменты. Во-первых, во время транса ни в коем случае нельзя допустить внезапной остановки сердца, или повреждения легкого, или чрезмерного сжатия блуждающего нерва, или же прекращения дыхания, влекущего за собой неизбежную смерть от удушья. А во-вторых – и без этого все остальное теряло смысл, – процесс мышления во время транса должен непрерывно фиксироваться, с тем чтобы после транса его можно было проанализировать еще раз.

Поэтому работу доктора Тодта и его бригады в корпорации «Мистер Ларс» трудно было переоценить. В Париже находился еще один такой офис корпорации, где всегда наготове ждала не менее опытная медицинская бригада. Дело в том, что наиболее мощную эманацию идей во время транса Ларс Паудердрай нередко испытывал именно в Париже, а не в суматошном Нью-Йорке.

К тому же в этом городе жила и работала его подруга, Марен Фейн.

У модельеров оружия, в отличие от их несчастных коллег в области одежды, была одна слабость – впрочем, Ларс считал это, наоборот, силой – все они были очень неравнодушны к прекрасной половине человечества. Его предшественник, Уэйд, тоже был гетеросексуал и, можно сказать, жизнь свою сгубил из-за женщины – колоратурного сопрано Дрезденского фестивального ансамбля. К вящему позору мистера Уэйда, в два часа ночи, когда занавес на сцене, где разворачивались события «Женитьбы Фигаро», давно опустился и он лежал в теплой постельке любимой девушки в ее венской квартире, а сама Рита Гранди торопливо сбрасывала шелковые чулочки, блузку и прочие предметы дамского туалета, то есть в самое неподходящее время, у него началась ушная фибрилляция, и в результате, как сообщали охочей до новостей публике бдительные глянцевые издания, бедняжка получила не то, что хотела, а полный пшик.

Так в возрасте сорока трех лет и сошел со сцены мистер Уэйд, прежний модельер оружия Западного блока, оставив свой важный пост вакантным. Впрочем, уже выстроилась очередь мечтающих поскорее занять его место.

Возможно, и этот фактор тоже отчасти ускорил ранний уход мистера Уэйда. Работа медиума, модельера оружия требует огромного напряжения сил – правда, науке пока неизвестно, где лежат пределы, которые способен выдержать человеческий организм.

«Ничто так не выбивает из колеи, – размышлял Ларс, – как сознание того, что, с одной стороны, ты необходим, а с другой, что тебя в любой момент могут заменить».

Такая парадоксальная ситуация мало кого радовала, за исключением, разумеется, членов Совета нацбеза, руководящего органа Западного блока, – это они придумали такой порядок, что под рукой всегда есть подходящая замена.

«У них там наверняка уже кто-то ждет своей очереди, – думал он. – Но похоже, пока я их вполне устраиваю. До сих пор они относились ко мне нормально, как, впрочем, и я к ним: значит, все в порядке, система работает».

Члены Совета нацбеза, в руках которых жизнь и судьба миллиардов пурсапов, рисковать не любят. И ни один из них не осмелится пойти поперек сложившейся системы.

Нет, пурсапы, конечно, не подвергнут сомнению их право нести тяжелое бремя ответственности, требуя снятия с важных постов, это маловероятно. Всякая инициатива смещения спускается сверху, она идет от генерала Джорджа Макфарлейна Нитца, занимающего в Совете нацбеза должность Верховного главнокомандующего. Нитц обладает такой властью, что стоит ему только пошевелить пальцем, и с должности, какой бы высокой она ни была, мгновенно слетит кто угодно. И если б возникла необходимость (или даже возможность) сместить самого себя – можно представить, какое удовлетворение испытал бы он, избавившись от установки, позволяющей ему чуять все, что творится не только в сознании, но и в подкорке его подчиненных, включая охраняющих Фестунг Вашингтон[2]2
  Festung (нем.) – крепость.


[Закрыть] роботов-часовых!

И честное слово, учитывая атмосферу подозрительности, окружающую генерала Нитца, и скрытый смысл его должности верховного бандита и убийцы…

– Нуте-с, померяем ваше давление, мистер Ларс, – подступил к нему сухопарый, вечно угрюмый, чем-то напоминающий священника доктор Тодт, за которым, словно на буксире, катился аппарат, – будьте так добры…

Вдруг за спинами доктора Тодта и сестры Эльвиры Фант возник худой и лысый молодой человек с бледным, отливающим желтизной, но чрезвычайно умным лицом, в темно-зеленом костюме и с папкой под мышкой. Ларс Паудердрай немедленно поманил его к себе. Давление подождет. Это парень из Кей-Эй-Си-Эйч, и он пришел не с пустыми руками.

– Нельзя ли пройти в ваш кабинет, мистер Ларс? – вежливо спросил человек из Кей-Эй-Си-Эйч.

Ларс еще раз кивнул, и они направились к дверям кабинета.

– Принесли фотографии? – спросил Ларс, открывая дверь.

– Да, сэр, – ответил тот, оглянулся и плотно затворил за собой дверь. – Фотографии ее эскизов за прошлую среду.

Он раскрыл папку и быстро пролистал ксерокопии документов.

– Код АА – триста тридцать пять.

Отыскав на столе Ларса свободное местечко, он разложил несколько стереофотографий.

– Есть также нечеткий снимок макета из сборочной лаборатории Ростокской академии… – он заглянул в свои записи, – значит, так, код АА – триста тридцать пять.

Он отступил от стола, чтобы Ларс мог как следует рассмотреть фотоснимки.

Но Ларс не уделил им внимания, вместо этого он уселся в кресло и закурил. Мозги его соображали сегодня туго, даже сигара не помогала. Да чего приятного в разглядывании работ коллеги из Восточного блока, тем более если известно, что снимки добыты преступным путем. Нет уж, пусть их анализируют там, наверху, в Совете! Он уже не раз заводил разговор об этом с генералом Нитцем, однажды даже поднял вопрос на заседании Совета в полном составе, но все присутствующие, разинув рты, глазели на пышные одеяния генерала: великолепную накидку, головной убор в виде митры, сапожки, перчатки… и белье на нем небось из тонкого, как паутина, шелка, все в вышитых цветными нитками грозных лозунгах и призывах.

Там, в торжественной обстановке официального заседания, где даже на лицах конкомодиев – этих шести дураков, призванных в Совет по принудительной разнарядке, – было написано, что они несут на своих плечах по меньшей мере груз самого Атласа, Ларс кротко задал вопрос: почему бы им не взять на себя изучение возможностей оружия противника, черт возьми?

Нет. Они и слышать об этом не хотят.

– Потому что, поймите же вы наконец, мистер Ларс, речь не идет о реальном вооружении армий Восточного блока. Речь идет лишь об идеях, о проектах вооружений. Оценивать нужно то, что уже миновало стадию опытного образца и вышло на уровень производства, – нараспев произнес генерал Нитц. – А что касается этой начальной стадии… – И он выразительно посмотрел на Ларса.

– Господин Ларс, у нас есть для вас еще кое-что, – пробормотал лысый бледный человек из Кей-Эй-Си-Эйч, закурив старинную – и, кстати сказать, запрещенную – сигарету. – Возможно, вас это и не заинтересует, но поскольку вы, кажется, ждете чего-то еще…

И он полез в свою папку.

– Жду, потому что меня тошнит от всего этого. А вовсе не потому, что хочу получить от вас еще что-то. Боже сохрани.

– Ммм, – промычал агент, после чего вынул еще один снимок, глянцевый, примерно восемь на десять, и положил на стол.

Это была простая фотография, не стерео, снимали с очень большого расстояния, возможно даже, с зонда-шпиона или со спутника, и тщательно потом обработанная. На ней была изображена Лила Топчева.

2

– Ах, да, – осторожно сказал Ларс, – выходит, я и это заказывал? Разумеется, неофициально. В качестве личной услуги от частного сыскного агентства, никаких договоров или квитанций – в старину такие действия назывались обдуманным риском.

– Правда, здесь мало что можно разобрать, – заметил человек из Кей-Эй-Си-Эйч.

– Совсем ничего не разобрать, – озадаченно подтвердил Ларс, всмотревшись в фотографию.

Человек из Кей-Эй-Си-Эйч с профессиональным безразличием пожал плечами.

– Попробуем еще раз, – сказал он. – Проблема в том, что она никуда не выходит. Ей не позволяют. Может, это лишь газетная утка, но поговаривают, будто в состояние транса она входит непроизвольно, причем это напоминает псевдоэпилептоидный припадок. Не исключено, что ее посадили на наркотики… это, конечно, наша неофициальная версия. Боятся, что брякнется где-нибудь на людях и ее переедет какая-нибудь машина из древних, которые у них еще бегают по земле.

– То есть, вы хотите сказать, боятся, как бы она не сбежала к нам, в Западный блок?

Человек из Кей-Эй-Си-Эйч снова пожал плечами, на этот раз философски.

– Так я прав? – спросил Ларс.

– Боюсь, что нет. Жалованье у мисс Топчевой не меньше, чем у самого маршала Папоновича, а он у них первый человек в блоке. Квартира на последнем этаже высотного дома, с панорамным видом, к ее услугам горничная, дворецкий, «мерседес» на воздушной подушке. Пока она на них работает…

– По этой фотографии, – сказал Ларс, – невозможно даже понять, сколько ей лет. О внешности я уже и не говорю.

– Лиле Топчевой двадцать три года.

Дверь кабинета открылась, и на пороге появился низенький, неряшливого вида, ужасно неуклюжий, вечно на грани увольнения и тем не менее совершенно необходимый Генри Моррис.

– Есть что-то для меня? – спросил он.

– Подойди-ка сюда. – Ларс жестом указал на фотографию Лилы Топчевой.

Но агент Кей-Эй-Си-Эйч протянул руку и быстро спрятал фотографию в папку.

– Это секретный документ, господин Ларс! Под кодом двадцать-двадцать. Вы ведь знаете, это только для ваших глаз.

– Господин Моррис и есть мои глаза, – ответил Ларс.

Да-а, этот агент Кей-Эй-Си-Эйч – еще тот гусь.

– Кстати, как вас зовут? – Ларс взял ручку и приготовился записывать.

– Вам это знать не обязательно, – ответил агент, немного подумав. – Впрочем, мистер Ларс, делайте с фотографией что хотите.

Он снова положил снимок на стол, и на бледном лице по-прежнему не отразилось ничего, кроме выражения холодного профессионализма. Генри Моррис склонился над снимком, прищурился и сдвинул брови, его толстые, обвислые щеки заколыхались, словно он что-то жевал, изучая нечеткое изображение, – казалось, и вправду возьмет и оторвет зубами клочок, чтобы попробовать на вкус.

Резко зазвонил стоящий на рабочем столе Ларса видеотелефон.

– Это из парижского офиса, кажется, мисс Фейн, – сообщила секретарша Ларса, мисс Грабхорн, и в голосе чувствовался едва уловимый холодок, словно она была чем-то недовольна.

– Простите, – обратился Ларс к агенту. – Впрочем, я все-таки запишу ваше имя. Так, на всякий случай, вдруг мне придет в голову фантазия с вами связаться.

– Дон Паккард, – неохотно, словно сообщая что-то неприличное, отозвался агент, и руки его беспокойно забегали. Странно, но этот вопрос почему-то смутил его.

Записав имя, Ларс нажал на кнопку видеофона, и на экране появилось красивое лицо его возлюбленной, словно подсвеченное изнутри, как лампа из пустой тыквы с прорезями глаз, носа и рта, и с темной шапкой волос.

– Ларс!

– Да, Марен!

Раздражение куда-то пропало, голос его был полон нежности. Марен Фейн всегда возбуждала в нем желание окружить ее вниманием и заботой, несмотря на то что порой крепко досаждала – так может досаждать обожаемый ребенок. Марен ни в чем не знала меры.

– Ты сейчас занят?

– Да.

– Слушай, прилетай вечером в Париж! Прилетишь? Пообедаем вместе, а потом сходим… представляешь, у нас тут выступает классный оркестр, голубой джаз комбо…

– Джаз не бывает голубой, – сказал Ларс, – он светло-зеленый.

Он посмотрел в сторону Генри Морриса.

– Скажи-ка, Генри, джаз ведь всегда очень-очень светло-зеленый?

Генри утвердительно кивнул.

– Ты что, хочешь, чтобы я… – сердито начала Марен Фейн.

– Я перезвоню, дорогая, – не дал ей договорить Ларс и отключил видеофон.

– А теперь давайте посмотрим эскизы, – обратился он к человеку из Кей-Эй-Си-Эйч.

В кабинет без стука вошли долговязый доктор Тодт и сестра Эльвира Фант. Ларс не глядя протянул руку для ежедневной проверки давления, а Дон Паккард разложил наброски и стал комментировать некоторые нюансы, привлекшие внимание оружейных аналитиков агентства, которые, по правде говоря, в оружейном деле мало что понимали.

Так в корпорации «Ларс» начался очередной рабочий день.

«Начало не очень-то многообещающее», – подумал Ларс.

Он немного расстроился оттого, что на фотографии мисс Топчевой нельзя ничего разобрать, должно быть, поэтому и не ждал ничего хорошего. А собственно, чего хорошего можно ждать от будущего?

В десять часов по нью-йоркскому времени у него встреча с представителем генерала Нитца, полковником… черт возьми, забыл, как его зовут. В любом случае, к этому времени Ларс уже получит отзыв Совета о последней партии моделей, построенных по ранним эскизам Ларса специалистами фирмы «Ланферман и партнеры» в Сан-Франциско.

– Хаскинс! – воскликнул Ларс.

– Простите?.. – не понял агент Кей-Эй-Си-Эйч.

– Вспомнил: его зовут полковник Хаскинс. Знаешь, – задумчиво обратился он к Генри Моррису, – Нитц в последнее время почему-то бегает от меня. Ты обратил внимание на этот пустячок?

– Я замечаю все, Ларс. Да, я это зафиксировал в своей «смертной картотеке».

В «смертной картотеке»… Эта несгораемая картотека хранится в надежном месте на случай третьей мировой войны, нападения насекомых с Титана, мало ли чего, и должна взорваться сразу после гибели Морриса. Спусковой механизм, чувствительный к биению сердца, он носит на себе. Даже Ларс точно не знает, где сейчас эта картотека: возможно, внутри лакированной керамической совы, переделанной из системы наведения боевой установки двести седьмой серии, которая стоит в ванной дружка возлюбленной Морриса. В этой картотеке – оригиналы всех эскизов оружия, рожденных в недрах корпорации «Мистер Ларс».

– И что бы это значило? – спросил Ларс.

– А то, – Моррис выдвинул вперед нижнюю челюсть и пошевелил ею, словно опасаясь, как бы не выпала, – что генерал Нитц вас ни во что не ставит.

– Неужто из-за того эскиза? – изумился Ларс. – Ставлю двести очков против чего угодно, что пи-термотропный вирус может существовать в мертвом пространстве гораздо дольше, чем…

– Да нет, тут другое, – решительно тряхнул головой Моррис, – просто вы морочите голову и ему, и себе. Правда, он больше не позволит себя одурачить. В отличие от вас.

– Ты о чем?

– Не хотелось бы говорить об этом в присутствии посторонних, – ответил Моррис.

– Нет, продолжай, раз уж начал! – потребовал Ларс.

Но ему уже стало не по себе.

«А ведь я и вправду боюсь этих деятелей из Совета, – вдруг подумал он. – Кто они для меня? Клиенты? Нет, скорее хозяева, так будет вернее. Это они отыскали меня, отмыли-отчистили, много лет со мной возились, чтобы я в конце концов смог заменить мистера Уэйда. А когда Уэйд умер, я был у них уже готовенький, в отличной форме и рыл копытом землю. И как относиться к тому, что вот уже сейчас существует кто-то другой, он ждет не дождется дня, когда у меня остановится сердце или придет в негодность что-нибудь еще… ждет, когда я стану им неугоден…»

«А ведь я уже неугоден».

– Паккард, – обратился он к парню из Кей-Эй-Си-Эйч, – вы представитель независимой организации, работаете в любой точке земного шара. Теоретически, вас ведь может нанять кто угодно, верно?

– Теоретически, да, – кивнул Паккард. – В данный момент это может касаться лишь других агентов Кей-Эй-Си-Эйч, но не меня лично. Меня уже наняли.

– Я думал, вы хотите знать, почему генерал Нитц вас ни во что не ставит, – сказал Моррис.

– Нет, – ответил Ларс, – оставь это при себе.

«Найму кого-нибудь из Кей-Эй-Си-Эйч, настоящего профи, – подумал он, – пусть как следует прошерстит всех членов Совета, а если надо, то и весь его аппарат, пускай выяснит, что там задумано насчет меня. Особенно важно разузнать, до какого уровня довели моего преемника, следующего оружейного медиума, это для меня теперь самое главное.

Интересно, что бы они сделали, – продолжал размышлять он, – если бы знали, как часто мне приходит в голову, что в любой момент можно перебраться в Восточный блок. Если ради собственной безопасности и укрепления своей безграничной власти они захотели бы меня заменить…»

Он попытался представить, как выглядит тот, кто идет за ним по пятам: его рост, телосложение, цвет волос и цвет кожи. Каков он? Еще ребенок или уже юноша? А может, старуха или какой-нибудь толстячок средних лет? Психиатры Западного блока, верные слуги государства, без сомнения, способны отыскать такого человека, носителя псионического дара погружения в иные миры, в многомерную вселенную, где он много раз путешествовал, пребывая в трансе. Уэйд обладал этим даром, обладает и Лила Топчева. У него самого такой талант необычайно силен. Этот дар есть и у других, надо только искать. И чем дольше он сидит в своем офисе, тем больше шансов у Совета подыскать ему достойную замену.

– Позвольте мне кое-что заметить, – почтительно обратился к нему Моррис.

– Давай.

Моррис слегка замялся, собираясь с духом.

– Когда вы отказались от почетного звания полковника Вооруженных сил Запада, генерал Нитц понял, что с вами надо держать ухо востро.

– Но это же пустая формальность! Клочок бумаги, больше ничего, – пристально глядя на Морриса, ответил Ларс.

– О, нет, – ответил Моррис. – И вы это понимаете как нельзя лучше. Хотя сами не отдаете себе в этом отчета. Интуитивно понимаете, так сказать. Звание официально подчинило бы вас военной машине.

– Это правда, – встрял в разговор агент Кей-Эй-Си-Эйч, как будто ни к кому не обращаясь. – Нам известно, что всех, кому присвоили эти якобы ни к чему не обязывающие офицерские звания, вызвали специальной повесткой и заставили надеть военную форму.

Лицо его при этом оставалось профессионально бесстрастным.

– Черт побери! – Ларс почувствовал, что свалял дурака.

Он сам не знал, почему отказался от почетного офицерского звания, просто так, капризу поддался. Формальное звание – формальный отказ. А вот теперь выходит…

– Выходит, я прав? – спросил Генри Моррис, пристально глядя на Ларса.

– Пожалуй, – подумав, ответил Ларс. – Я действительно с самого начала все понимал. Э-э, да черт с ними со всеми, – махнул он рукой и обратился к эскизам, которые принес агент Кей-Эй-Си-Эйч.

На самом деле все было гораздо серьезнее; трения его с Советом начались гораздо раньше и имели куда более глубокие корни, чем эта глупая история с почетным званием, приняв которое он стал бы марионеткой. Как ни крути, он демонстративно отказался войти в тот мир, где письменные документы теряли всякий смысл. В мир, на который, откровенно говоря, ему всегда было плевать.

Изучая эскизы мисс Топчевой, он снова лицом к лицу столкнулся с этой неприглядной стороной своей работы, да что там, и жизни их всех, включая членов Совета.

Вот, пожалуйста. И это ведь не случайно. Ложь пронизывала каждый проект. Он просмотрел фотографии и бросил их на стол.

– Тоже мне, оружие! – пробормотал он и обратился к агенту Кей-Эй-Си-Эйч. – Заберите это. Суньте обратно в свою папку.

Среди проектов не оказалось ни одного, который имел бы отношение к оружию.

– Что касается конкомодиев… – начал было Генри Моррис.

– А кто они такие, эти конкомодии? – спросил Ларс.

– Как это – кто такие? – изумленно посмотрел на него Моррис. – Уж кому, как не вам, это знать. Дважды в месяц с ними заседаете.

Он даже раздраженно рубанул рукой.

– Эту шестерку конкомодиев вы должны знать лучше всех в Западном блоке. Раскройте глаза: все, что вы делаете, вы делаете для них.

– А я и не закрывал глаз, – проворчал Ларс.

Он сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Представь себе, когда ко мне прилип с вопросами робот-репортер и захотел узнать, как я достигаю поразительных результатов, я стал говорить ему правду.

На мгновение в кабинете повисла полная тишина.

– Вот почему они так хотели напялить на вас мундир, – пошевелился агент Кей-Эй-Си-Эйч. – Вы бы тогда больше не увидели перед собой ни одной телекамеры. Тем самым отсеклась бы любая возможность нежелательного поворота событий.

К эскизам на столе Ларса он так и не притронулся.

– А может, нежелательный поворот уже случился, – сказал Моррис, не отрывая взгляда от босса.

– Нет, – ответил Ларс, немного подумав, – ты бы об этом узнал.

«И на месте моей корпорации, – мысленно добавил Ларс, – давно уже зияла бы огромная яма. Аккуратная такая, ровненькая, и ни одна высотка рядом не пострадала бы. Каких-нибудь шесть секунд – и все кончено».

– У меня такое ощущение, что у вас с головой проблемы, – сделал вывод Моррис. – День за днем вы сидите за этим столом, разглядываете эскизы Топчевой, и потихоньку у вас съезжает крыша. Всякий раз, когда погружаетесь в транс, вы теряете частицу себя.

Он уже не сдерживался и говорил совсем резко.

– Дороговато это обходится. А кончится все тем, что в один прекрасный день к вам опять привяжется телерепортер с идиотским вопросом, вроде: «Ну, что там на вашей кухне новенького?» И вы ему выложите то, о чем нельзя даже заикаться.

Все присутствующие, и доктор Тодт, и Эльвира Фант, и агент Кей-Эй-Си-Эйч, с испугом смотрели на него, но ни один не проронил ни слова. А Ларс с каменным лицом уставился на противоположную стену, где висел подлинник Утрилло, который Марен Фейн подарила ему в канун Нового 2003 года.

– Давайте сменим пластинку, – предложил наконец Ларс. – Поговорим о чем-нибудь более приятном.

Он кивнул доктору Тодту, который за время этого разговора, казалось, еще больше похудел; постное лицо его выглядело ну совсем как у какого-нибудь деревенского пастора.

– По-моему, доктор, психологически я вполне подготовлен. Если ваши причиндалы настроены, предадимся аутизму, погрузимся в свой внутренний мир. Аутизм – какое благородное, возвышенное занятие!

– Для начала снимем энцефалограмму, – сказал доктор Тодт. – Чтобы исключить всякий риск.

Он подкатил передвижной энцефалограф. Началась подготовка к дневному трансу, во время которого Ларс выходит за пределы этой вселенной, koinos kosmos, обители всех людей, теряет с ней всякую связь и вступает в иные, загадочные области, idios kosmos, в мир, открытый далеко не для всех. Но в этом закрытом для посторонних мире обитает aisthesis koine[3]3
  Koinos kosmos (др.-греч.) – мир внешний, общий, разделяемый всеми; idios kosmos – мир индивидуальный, внутренний; aisthesis koine – познавательная способность в ее единстве с объектами познания.


[Закрыть], общее Нечто, то, что принадлежит всем.