Книга: Случай Портного - Филип Рот

Потом Рот решил взять реванш. «Случай Портного», – история Алекса Портного, нью-йоркского еврея образца 60-х, который рассказывает психоаналитику про свою одержимость сексом. Книга стала суперхитом; особенное внимание привлекла главка с лаконичным названием «Мастурбация».

В ней герой подробно описывает мучительный период юношеской гиперсексуальности, когда он выпускал пар самыми разными способами, включая дефлорацию ливера и яблока: «Однажды, когда мы всей семьей выехали на пикник, я почистил яблоко, разрезал его пополам, выскреб сердцевинку, увидел к вящему своему изумлению (благодаря преследовавшей меня навязчивой идее) на что это похоже, бросился в лес, упал на землю и сунул член в холодную и рыхлую выемку яблока». Как писали критики, Рот впервые в поп-культуре вывел замалчиваемый процесс юношеского онанизма в дискуссионное поле, благодаря чему молодые люди перестали переживать из-за пристрастия к самоудовлетворению.

В дальнейшем Рот опубликовал десятки романов, расширяя тематический диапазон и наращивая творческие амбиции. Наибольший отклик у рецензентов получила так называемая американская трилогия: «Людское клеймо», «Мой муж – коммунист», «Американская пастораль». Претенциозные заглавия – соответствующее содержание. Однако написанный в послевоенные годы «Портной» не желал умирать, напротив, он проникал в масс-культ все сильнее: комедия «Американский пирог», сериал «Блудливая Калифорния», мультфильмы «Гриффины». При этом многие полагали, что главного героя Рот списал с самого себя. Как сказала читательница: мне нравятся книги мистера Рота, но руку ему я бы пожимать не стала (то есть побрезговала).

Показательно, что когда писатель умер и в СМИ появились сообщения о продаже его особняка, популярный литературный сайт Literary Hub разместил такое вот объявление: «Продается поместье Филипа Рота, где он написал свою «Американскую трилогию». Мы представляем, что если бы эти стены могли говорить, у них было бы много чего сказать – в основном о мастурбации». Смешно это или печально, но тень Портного и его неутомимой руки сопровождает классика теперь и после смерти.

Алекс Портной - практически хрестоматийного маменькин сыночек, умненький, чистенький, окружённый удушливой заботой и здоровой едой. Помножьте всё это великолепие на то, что мамочка ещё и еврейская, и вы поймёте весь масштаб трагедии. Вся 33-летняя жизнь Алекса, приводящая его на кушетку психоаналитика, - это то ли попытки сбежать из-под строжайшего семейного надзора, то ли подтверждение того, что мамочка права. Даже и не разберёшь, а так ли уж нужен Алексу его мелкий бунт или это просто попытка доказать себе и семье, что он может делать что ему вздумается?.. Может носить джинсы в дни праздников. Может съесть некошерную еду (будь то картошка фри или омар). Может трахаться с подружкой-гойкой (и ключевое слово в этом предложении отнюдь не "трахаться"). Может кататься в кабриолете (опасно!). Может улететь с любовницей в Европу и даже не позвонить родителям (а вдруг что-то случится?!). Алекс даже профессию выбирает как бы назло закостеневшим в своих убеждениях родителям - подумать только, мать заместителя председателя Комиссии по правам человека города Нью-Йорка стерилизует посуду после того, как из неё ела приходящая чернокожая домработница!

Но "Случай Портного" намного больше, чем лишь конфликт поколений, тема, масштабная сама по себе. Истинный корень всех зол - это проблема идентичности и, если можно так выразиться, еврейскости. И сейчас я ступаю на очень скользкую почву, потому что если членов семьи можно обзывать идиотами, то посторонним обычно это строжайше воспрещается. Алекс Портной - еврей (внушительный нос, кудряшки и IQ 158), Филип Рот - еврей (примерно то же самое; уверена, что роман во многом автобиографичен), а я - нет. И у меня вызывает множество вопросов образ мысли евреев, описанный вот даже в этом романе. Все народы переживали периоды взлётов и падений, многие народы оказывались подчинены другим, но, кажется, лишь один народ в мире до сих пор живёт противопоставлением на себя и всех прочих. Это какой-то парадокс, но базовая бинарная оппозиция древних народов (свой/чужой; еврей/гой) остаётся стержнем жизни в мире, где правит глобализация и мультикультурализм, в стране, где Конституция гарантирует равные права для всех. При этом семью Алекса даже не назовёшь чересчур консервативной - они обычные. Слушают радио, едят в ресторанах, играют в бейсбол. А потом вдруг называют девушку-блондинку "шварца" (грязная, чумазая), потому что она нееврейка. Ирония ситуации в том, что на других у Алекса как раз и не встаёт. Бедный умненький еврейский мальчик, его жизнь соткана из дилемм и противоречий. Его воспитали в строжайшем разделении на хороших евреев и плохих гоев, а он пытается быть гражданином мира...

"Случай Портного" чем-то напоминает другой роман Рота - основательный "Заговор против Америки" (еврейская община, детство), только там противостояние в альтернативной Вселенной доведено до пугающего абсурда и ещё "Заговор..." серьёзнее, что ли. "Случай Портного" - это не чистая сатира, но его и нельзя воспринимать в лоб. Да, треть текста занимают мастурбации, половые акты и инцестуальные фантазии, но суть не в них (хотя и об этом важно и нужно говорить, а не стыдливо уплывать на волнах наслаждения). Суть в том, что есть маленький человек, который однажды получил от родителей набор жизненных координат, располовинил его и тихонько прятал по частям в тёмных углах, под кроватью, в коробке с бельём. Но вот ему стукнуло 33, он собрал все эти разрозненные куски и теперь не знает, что делать дальше. Знакомо?..

Алекс, главный герой и рассказчик, ведет свой монолог с кушетки психоаналитика, что само по себе является нескрываемой иронией в сторону тенденций американского общества. С этой самой кушетки он и поведает нам об особенностях еврейского детства: властной и заботливой мамочке, отце-подкаблучнике, страдающем запором, кошерной пище, страхе перед гоями и влечении к шиксам. Алекс - настоящий клубок неврозов и комплексов - считает, что именно в детстве находятся корни его неспособности построить нормальные отношения с женщиной. Помимо эдиповой психологической связи с матерью, в центре повествования находится его извращенный роман с фотомоделью Манки. Трудно представить себе двух более не похожих друг на друга женщин. Но если на поддержание общения с матерью Алекс обречен, то к Манки он относится, как к использованной салфетке.

Вообще, Алекса невозможно воспринимать серьезно. Он классический еврейский сыночек из анекдота, хотя, если задуматься, героям анекдотов живется нелегко. Это нам смешно, поржали и разошлись, а им в этом юмористическом котле всю жизнь вариться. Ощущение забавности потихонечку исчезает, уступая место то ли жалости к Алексу, то ли желанию встряхнуть его хорошенько и поинтересоваться, ну чего он постоянно ноет. Вроде и работа хорошая, и родители заботливые, и сам симпатичный, и девки виснут - а он все недоволен. Неужели национальная черта? Сам Алекс уверен, что таки да. Все его беды и горести происходят из ненавистного еврейского происхождения. И здесь из-под легкомысленной темы секса выползают какие-то совсем не веселые темы самоидентичности и ее потери, инфантильности и ее корней, нежелания принадлежать к определенному сообществу, желания принадлежать к другому и абсолютной невозможности этого достичь. Если бы Алекс смирился с тем, что он еврей, то жилось бы ему гораздо легче. Но он, как совсем маленький ребенок, мечтает стать кем-то другим. Куда заведет его такая мечта? Всего лишь на кушетку психоаналитика? Или в сумасшедший дом? Или ему суждено повторить судьбу Отто Вейнингера (вспомнилось почему-то)?

Второй роман Филиппа Рота в моей копилке, и я убеждаюсь в его невероятном таланте из какой-то совсем обыденной истории развернуть нечто грандиозное и настоящее. И почему ему до сих пор не дали Нобелевку?

То же самое и с книгой Рота, если вы перестаете следить за тем, что происходит у него, так сказать, в душе, перед глазами начнет елозить жирный обрезанный член, или для колорита назовем его шмук, или поц, или уж даже заин. Как бы колоритна не была еврейская составляющая, ее сводят к набору слов, кашруту и церемониям, иначе бы пришлось пестрить сносками на каждой странице, поэтому много чего было опущено и упрощено. Но так как переводчику дали книжку, которая должна оказаться в мягкой обложке из серии в стиле почитать в Метро (помастурбировать дома), он конечно за нее не запарился. Кроме того он еще и не особо американец, чтобы понимать культурные коды, и уж совсем в конец не еврей. Что с него взять?

Русский язык пережил за последний век лютую инфляцию, и даже на название книги ей подвержено. Ну какой случай или жалобы Портного, если это недуг/болезнь. Перед нами герой, который пройдя через череду злоключений и успехов понимает, что ему бы подлечить свой невроз, и весь текст от входа в кабинет до последней главы - это разговор перед психоаналитиком. Последняя глава по-английски называется Punch Line (его на русский переводят как заключительная фраза в анекдоте) - с этого момента работа по Портному только начинается, но кому интересен результат, если акцент на процессе.

С одной стороны может показаться, что еврейская ненависть к себе тут экстраполируется до масштабов народа. Хотя случай ее проявления - это проблемы с собственной идентичностью в быту, жизни и так далее. Можно свести все к тому, что мальчик наловил Эдипа из литературы, которой зачитывался так, что даже стал правозащитником. Можно к тому, что мама - истеричка и манипулятор и папа - генитальный еврейский характер, своей непоследовательностью раздавили его собственное Я. Можно позамечать, как ярко Рот описывает детскую сексуальность, от которой современных людей почему-то таращит (хотя тяжело кривить душой и отрицать, что детская комната нужна детям для того чтобы спокойно мастурбировать). Можно посмотреть на определение шиксы с психоаналитической стороны, со всеми ресентиментами к объекту вожделения с двумя запретными плодами. Можно что угодно, кроме того чтобы самозащитно похихикать над еле переведенными шутками Рота или поханжить над описанием слизистых оболочек, выделений и ЗППП. Даже подрочить с главным героем за компанию не так плохо.

Меня привлекла эта книга в связке с фильмом "Прощай, Коламбус", его хоть ставил еврей, но внятной она от этого не стала (хотя фильм, конечно, красивый). Главный герой Ричарда Беньямина будто переехал из него в экранизацию Болезни Портного, потому что образы у Рота для своей среды довольно универсальные. При том, что в "Прощай, Коламбус" героиню Бренды исполнила форменная шикса Эли Мак Гроу, она хорошо сплетается с той историей про интеллектуалку-протестантку, которую рассказывает Портной. И это даже не удивительно, при том, сколько богатых семей предпочитали протестантизм, как аналог иудаизму ради которого не надо париться. Сколько семей не пережило такой переход - вопрос третий. Ассимиляция возможна и при сохранении традиций, потому что как-никак все поколение послевоенного еврейство несло на себе отпечаток Холокоста. Резкое потепление отношения и горячие объятия эмансипации стали для них не меньшей неожиданностью, чем печи лагерей смерти. Про это есть уморительнейший науч-поп Бобо в раю. Такие резкие переходы, конечно, плохо усваиваются, и поколение self-hating jews от доступа к благам и отсутствия противоборствующей силы прифигело (хоть это будет тот же Рот, хоть Аллен, хоть Мелани Кляйн или Джудит Батлер). Мать Портного ссылается на гоев с такой силой, потому что она выросла в том противоборстве, и оно для нее понятное и живое. Ее даже декларируют несколько раз "веснушчатой и рыжеволосой польской еврейкой". Портной родился, когда погиб мир европейского еврейства (1933). Его самый счастливый день был в 15 лет (1948 год, образование Израиля), согласитесь съесть омара и подрочить о ногу спящей шиксы - могло быть неплохой метафорой еврейской независимости, а дальше у него поехал аппарат стыда. И только в 33 года, в 1966 году (не задолго от Шестидневной войны в Израиле), он попадает туда и понимает, что с еврейством можно жить и даже быть при этом правозащитником. От чего он и решается на сильный поступок (ну почти контр выпад против своры арабов), и идет лечиться.

Как поняли уже все не отмороженные, главный герой мне близок. Хотя бы тем, что у меня такая же мать с истерией (слова истерика, в переводе тоже не верное), а я такой же акклиматизировавшийся еврей, зачем-то читавший книжки с местным эдипальным содержанием и пытавшийся понять, как ужить две культуры в себе. И, вроде бы, получается, но не всегда. Так что по примеру храброго Портного, я соберу силы и пойду к психоаналитику, если и после следующего возвращения домой мамины припадки будут давить на меня гидравлическими объятиями.