Текст книги "Письма к сыну"

LVII

Лондон, 11 мая ст. ст. 1752 г.

Милый друг!

<…> Вот еще один мой настоятельный совет тебе: не только в Германии, но и вообще в любой стране, в которую тебе когда-либо случится поехать, ты должен быть не только внимателен ко всякому, кто с тобой говорит, но и сделать так, чтобы собеседник твой почувствовал это внимание. Самая грубая обида – это явное невнимание к человеку, который что-то тебе говорит, и простить эту обиду всего труднее. А мне ведь довелось знать людей, которые роняли себя в глазах других из-за какой-нибудь неловкой выходки, на мой взгляд, отнюдь не столь обидной, как то возмутительное невнимание, о котором я говорю. Я в жизни видел немало людей, которые, когда вы говорите с ними, вместо того чтобы глядеть на вас и внимательно вас слушать, вперяют взоры в потолок или куда-нибудь в угол, глядят в окно, играют с собакой, крутят в руках табакерку или ковыряют в носу. Это самый верный признак человека мелкого, несерьезного и пустого, да к тому же и невоспитанного; этим ты откровенно признаешься, что каждый самый ничтожный предмет более достоин твоего внимания, чем все то, что может быть сказано твоим собеседником. Суди сам, каким негодованием и даже ненавистью преисполнится при таком поведении сердце того, в ком есть хоть малая толика самолюбия. А я с уверенностью могу сказать, что не встречал еще человека, которому бы его недоставало. Еще и еще раз повторяю тебе (ибо тебе совершенно необходимо это запомнить) – такого рода тщеславие и самолюбие неотделимы от природы человека, каково бы ни было его положение или звание; даже твой собственный лакей, и тот скорее забудет и простит тебе тумаки, нежели явное пренебрежение и презрение. Поэтому, прошу тебя, не только будь внимателен, но и умей выказать всякому человеку, который с тобой говорит, внимание явное и заметное, больше того, умей подхватить его тон и настроить себя на его лад. Будь серьезен с человеком серьезным, весел с веселым и легкомыслен с ветрогоном. Принимая эти различные обличья, постарайся в каждом из них выглядеть непринужденно, вести себя так, как будто оно для тебя естественно. Это и есть та настоящая и полезная гибкость, которая приобретается доскональным знанием света, раскрывающим человеку глаза и на пользу ее, и на то, как эту гибкость приобрести.

Я уверен и, уж во всяком случае, надеюсь, что ты никогда не употребишь глупых слов, которые очень любят дураки и тупицы, нелепым образом стараясь ими себя оправдать: «Я не могу это сделать», когда речь идет о вещах, которые ни в силу физических, ни в силу моральных причин не являются невозможными. «Я не могу долго уделять внимание чему-то одному», – говорит один дурак: это значит только, что он такой дурак, что не может. Мне вспоминается увалень, который не знал, куда девать свою шпагу, и всякий раз имел обыкновение снимать ее перед обедом, говоря, что никак не может обедать, когда он при шпаге. Раз как-то я не удержался и сказал, ему, что это вполне можно сделать, не подвергая опасности ни себя, ни других. Стыдно и нелепо говорить, что ты не в состоянии делать то, что все люди вокруг тебя делают каждодневно.

Есть и еще один порок, против которого я должен тебя предостеречь, – это лень: ничто, пожалуй, не мешало так людям провести с пользой свои путешествия. Прошу тебя, всегда будь в движении. Утром подымайся рано и осматривай город, а во второй половине дня старайся увидеть побольше людей. Если тебе предстоит пробыть только неделю в каком-нибудь самом маленьком городке, все равно осматривай все, что там надо видеть, познакомься с возможно большим числом людей и посети все дома, которые сможешь.

Советую тебе также, хотя, может быть, ты уже подумал об этом сам, носить всегда в кармане карту Германии, на которой нанесены все почтовые дороги, а также какой-нибудь краткий путеводитель. Глядя на карту, ты будешь запоминать расположения отдельных мест и расстояния между ними, а из путеводителя узнаешь о множестве достопримечательностей, которые надлежит посмотреть и которые иначе могут ускользнуть от твоего внимания; хоть сами по себе они, может быть, и не так уж много значат, ты потом будешь жалеть, что побывал в этих городах, а их не увидел.

Теперь ты подготовлен к путешествию и предупрежден обо всем, и да хранит тебя Бог. Felix faustumque sit![232]232
  Пусть тебе будет счастье и удача! (лат.)


[Закрыть] Прощай.

LVIII

Лондон, 29 сентября 1752 г.

Милый друг!

Для молодого человека, такого, как ты, самое важное, но вместе с тем и самое трудное (знаю это по собственному опыту) – уметь вести себя благоразумно с теми, кто тебе неприятен. У вас горячие страсти и ветреные головы; вы ненавидите всех тех, кто не согласен с вашими взглядами, идет ли речь о честолюбии или о любви, а в том и другом соперник – это почти то же самое, что враг. Когда вы встречаетесь с таким человеком, вы в лучшем случае не можете скрыть свою холодность и бываете натянуты и неловки, а подчас даже резки, вам непременно хочется нанести ему какую-нибудь косвенную обиду. Все это неумно, ибо один человек имеет такое же право добиваться должности или женщины, как другой; в любви это крайне неосторожно: вы только портите этим себе все дело, и в то время как вы оспариваете друг у друга первенство, торжествует обычно третий. Согласен, что положение это весьма тягостно: человек не может думать и чувствовать иначе, чем привык, а ведь он всегда болезненно и мучительно переживает, когда кто-то становится ему поперек дороги и не дает добиться успеха при дворе или расположить к себе женщину. Между тем надо быть достаточно благоразумным и ловким, чтобы сдержать неприязнь, если причину ее устранить нельзя. Оба претендента, когда они дуются друг на друга и препираются между собой, этим только огорчают свою даму, тогда как, если у одного из них хватает самообладания (что бы он в это время ни чувствовал в душе), чтобы стать с другим приветливым, веселым и вежливым без всякой натянутости и аффектации, как будто между ними нет и не было никакого соперничества, – не приходится сомневаться, что он больше понравится даме, а другой будет чувствовать себя вдесятеро униженным и посрамленным: он решит, что соперник его спокоен, потому что твердо уверен в своей победе. И вот он начнет вести себя с дамой вызывающе, осыпать ее упреками, и между ними может даже возникнуть ссора. То же самое и в делах: тот, кто может лучше всего распоряжаться чувствами своими и лицом, будет всегда иметь безмерные преимущества над другим. Это то, что французы называют un procede honnete et galant[233]233
  Порядочное и принятое в свете поведение (фр).


[Закрыть] – быть подчеркнуто вежливым с человеком, с которым люди мелкие в подобном же случае обошлись бы неприязненно или, может быть, даже грубо. Приведу тебе один пример из моей собственной жизни, и, пожалуйста, вспомни о нем, если сам попадешь когда-нибудь в подобное положение, а я надеюсь, что когда-нибудь так оно и будет.

Когда я в 1744 году приехал в Гаагу, моей задачей было незамедлительно вовлечь Нидерланды в войну и обусловить количество войск, которое они должны поставить, и т. п. Известный тебе аббат де ла Виль, представлявший там интересы Франции, должен был не допустить, чтобы Нидерланды вступили в войну. Мне сообщили об этом, и я, к огорчению своему, узнал, что это человек способный, деятельный и умеющий настоять на своем. Мы не могли увидеться ни у него, ни у меня, потому что государи наши воевали друг с другом, но как только нам довелось встретиться в третьем месте, я попросил, чтобы меня представили ему, и сказал, что, хотя нам, как представителям враждующих государств, и надлежит быть врагами, я льщу себя надеждой, что мы тем не менее можем стать друзьями, и еще кое-что в том же роде, на что он ответил мне в столь же учтивой манере. Два дня спустя я отправился рано утром ходатайствовать перед амстердамскими депутатами и нашел там аббата де ла Виля, который меня опередил. Тогда я обратился к депутатам и, улыбаясь, сказал: «Je suis bien fache, messieurs, de trouver mon ennemi avec vous; je le connais deja assez pour le craindre: la partie n’est pas egale, mais je me fie a vos propres interets centre les talents de mon ennemi; et au moins si je n’ai pas eu le premier mot, j’aurai le dernier aujourd’hui»[234]234
  «Я очень огорчен, господа, тем, что вижу среди вас моего врага. Я уже достаточно знаю его, поэтому боюсь. Перевес на его стороне, но я полагаюсь на ваши собственные интересы, которые сумеют противостоять великим талантам моего врага, и во всяком случае, если мне не привелось сказать здесь первое слово, последнее останется сегодня за мной» (фр).


[Закрыть]. Все улыбнулись, аббату понравился мой комплимент и тон, каким были сказаны эти слова, он побыл еще около четверти часа, а потом ушел, оставив меня с депутатами, с которыми я продолжил свой разговор в таком же тоне, но на этот раз уже совершенно серьезно, и сказал им, что явился только для того, чтобы разъяснить им просто и четко их собственные интересы, не прибегая ко всем тем приемам, которые понадобились моему другу, чтобы их обмануть. Я добился своего, а потом продолжал применять свой procede[235]235
  Образ действий (фр.)


[Закрыть] против аббата и пользовался тем, что мог легко и непринужденно общаться с ним, встречаясь где-нибудь на стороне, чтобы при случае узнавать о его намерениях.

Помни, что для джентльмена и человека талантливого есть только два procedes: либо быть со своим врагом подчеркнуто вежливым, либо сбивать его с ног. Если человек нарочито и преднамеренно оскорбляет и грубо тебя унижает, ударь его, но, если он только задевает тебя, лучший способ отомстить – это быть изысканно вежливым с ним внешне и в то же время противодействовать ему и возвращать его колкости, может быть, даже с процентами. Во всем этом нет ни предательства, ни лицемерия; они имели бы место, если бы ты одновременно заверял этого человека, что глубоко уважаешь его и питаешь к нему дружеские чувства. Такое не только недопустимо, но в высшей степени отвратительно. Все проявления вежливости почитаются людьми только некоей данью существующему обычаю ради спокойствия и удобства, чье agrement[236]236
  Здесь: хорошее настроение (фр).


[Закрыть] не должно нарушаться никакой личной ревностью и неприязнью.

Дуться друг на друга и вечно из-за чего-нибудь препираться способны разве что женщины и люди мелкие – этим они только забавляют общество, которое смеется над ними и никогда не испытывает к ним жалости. Что касается меня, то, хоть я и ни за что бы ни в чем не уступил моему сопернику, я бы всячески постарался быть с ним еще учтивее, чем со всеми остальными людьми. Во-первых, при этом procede все rieurs[237]237
  Насмешники (фр).


[Закрыть] оказываются на твоей стороне, а это очень важно; во-вторых, это, конечно, нравится тому или той, кто служит причиной раздора. Лицо это непременно скажет в этом случае: надо признать, что ты вел себя во всей этой истории очень достойно. Светское общество судит обо всем по поверхностному впечатлению, а не по сущности вещей: мало тех, кто способен проникнуть вглубь, и еще меньше тех, кому хочется это делать. Если же человек, который всегда старается быть на высоте в отношении мелочей, позволяет себе порою какую-нибудь ошибку в вещах более важных, у окружающих возникает склонность, больше того, желание его оправдать. В девяти случаях из десяти хорошее воспитание воспринимается людьми как душевные качества и знаки внимания почитаются добрыми делами. Холодное отношение, неприязнь, соперничество и взаимная ненависть всегда будут находить себе прибежище при дворах, ибо никакого урожая на всех работников все равно не хватит; но при том что все эти чувства вспыхивают там часто, они часто и гаснут, если только сама манера, в которой они выражены, не поддерживает их еще больше, чем вызвавшие их обстоятельства. Превратности и перипетии дворцовой жизни часто делают врагов друзьями, а друзей превращают во врагов. Поэтому ты должен всемерно стараться приобрести этот великий и доступный только немногим талант: уметь благовоспитанно ненавидеть и осмотрительно любить; не допускать, чтобы ссора становилась непримиримой из-за глупых и ненужных вспышек гнева и чтобы порвавшаяся дружеская связь могла стать опасной из-за нескромной и безудержной откровенности, в которую тебя вовлекла эта дружба.

Мало кто из людей (и это особенно относится к людям молодым) умеет любить и ненавидеть. Любовь их – это необузданная слабость, губительная для предмета их любви, ненависть – горячая, стремительная, слепая сила, всегда губительная для них самих. Девятнадцать отцов из двадцати и всякая мать, люби она тебя даже наполовину меньше моего, неминуемо бы тебя погубили. Что до меня, то я все время старался дать тебе почувствовать мою власть над тобой, чтобы ты рано или поздно ощутил силу моей любви. Теперь я надеюсь и верю, что выбор твой в следовании моим советам будет значить столько же, сколько необходимость меня во всем слушаться. То, что я тебе советую, на тридцать восемь лет старше того, к чему ты приходишь своим умом, и поэтому ты, надеюсь, согласишься со мною, что оно более зрело. Что до нежных, приносящих нам радость чувств, то умей распорядиться ими сам, в отношении же всех остальных положись на меня. Честолюбию твоему, положению и карьере, во всяком случае до поры, надежнее находиться в моем ведении, нежели в твоем собственном. Прощай.

LIX

Лондон, 15 января 1753 г.

Милый друг!

Я считаю, что время мое лучше всего употреблено тогда, когда оно идет на пользу тебе. Большая часть его – давно уже твое достояние, теперь же ты получаешь все безраздельно. Решительная минута пришла: произведение мое скоро предстанет перед публикой. Одних контуров и общего колорита недостаточно, чтобы обратить на него внимание и вызвать всеобщее одобрение: нужны завершающие мазки, искусные и тонкие. Опытный судья разберется в их достоинствах и сумеет все оценить; невежда просто почувствует их, хоть и не будет знать, почему они имеют над ним такую власть. Памятуя об этом, я и собрал для тебя максимы, или, вернее, наблюдения над людьми и сущностью вещей, ибо ничто из написанного мною не выдумано. Ты найдешь их в этом письме. Я отнюдь не склонен создавать системы, я не даю волю воображению; я только вспоминаю – и выводы мои все строятся на фактах, а не являются плодом вымысла. Большинство сочинителей максим предпочитали верным мыслям красивые слова, а содержанию – форму. Я же не позволил себе говорить ни о чем, что не было бы оправдано и подтверждено моим собственным опытом. Я хочу, чтобы ты серьезно вдумался в каждую из этих мыслей в отдельности и впредь пользовался ими pro re nata[238]238
  В зависимости от обстановки (лат.).


[Закрыть], когда к этому представится случай.

Молодые люди обычно уверены, что они достаточно умны, как пьяные бывают уверены, что они достаточно трезвы. Они считают, что страстность их гораздо ценнее, чем опыт, который они называют безразличием. Неправы они только наполовину: ведь если страсть без опыта опасна, то опыт без страсти беспомощен и вял. Союз того и другого и есть совершенство, но встречается это совершенство до крайности редко. Ты можешь сочетать в себе то и другое, ибо весь мой опыт к твоим услугам, и взамен я не попрошу у тебя ни крупицы твоей страсти. Пользуйся тем и другим, и пусть оба эти качества взаимно воодушевляют и сдерживают друг друга. Говоря о юношеской страсти, я разумею живость и самонадеянность молодости, которые не дают ей почувствовать трудности и опасности дела, а отнюдь не имею в виду то содержание, которое вкладывают в это слово глупцы: страсть их обращается в задиристость, ревнивую боязнь тех, кто посягает на их положение в обществе, подозрительность в отношении к тем, кто, как им кажется, их не ценит, – и они готовы говорить колкости по самому ничтожному поводу. Это вредный и очень глупый дух, который следует вырвать из сердца и отдать стаду свиней. Это ни в какой степени не страстность человека светского и бывавшего в хороших домах.

Когда человеку необразованному и не получившему надлежащего воспитания случается попасть в хорошее общество, ему кажется, что все внимание окружающих направлено только на него одного. Если люди перешептываются, то это, несомненно, по поводу его, если смеются – то над ним, а если произносится какая-либо двусмысленная фраза, которая только с очень большой натяжкой может быть применена к нему, он убежден, что вызвана она его присутствием, и вначале смущается, а потом начинает сердиться. Это заблуждение очень метко высмеяно в «Хитростях щеголей»[239]239
  «Хитрости щеголей» (1707) – комедия Джорджа Фаркера (1678–1707).


[Закрыть], где Скраб говорит: «Я уверен, что речь шла обо мне, ведь они чуть не сдохли от смеха». Человек воспитанный никогда не думает – и, уж во всяком случае, никогда не показывает этого, – что в обществе им пренебрегают, недооценивают его или смеются над ним, если поведение окружающих не сделалось настолько уж очевидным, что честь его требует надлежащим образом отплатить за обиду, mais les honnetes gens ne se boudent jamais[240]240
  Но люди порядочные никогда не дуются друг на друга (фр).


[Закрыть].

Я согласен с тем, что очень трудно владеть собой в такой степени, чтобы всегда вести себя непринужденно, приветливо и учтиво с теми, кто, как ты доподлинно знаешь, не любит тебя, пренебрегает тобой и всякий раз, когда ему это ничем не грозит, старается чем-нибудь тебе повредить; но, поверь мне, это владение собой совершенно необходимо; иначе ты признаешь, что тебе нанесли обиду, а отомстить за нее ты не в силах. Благоразумный рогоносец (а в Париже таких немало) прячет свои рога, если не может ими забодать; начни он попусту тыкать ими в своего обидчика, он только усугубит его торжество над собою.

Человек светский очень часто должен уметь делать вид, что чего-то не знает. Есть смысл, например, притвориться, что ты не знаешь того, что тебе собираются рассказать, и когда тебя спрашивают: «Вы слышали об этом?» – ответить: «Нет» – и выслушать рассказ, хотя все это тебе давно известно. Одному доставляет удовольствие рассказать историю, потому что он считает себя хорошим рассказчиком; другой гордится ею, считая ее своим открытием; многих же тщеславие побуждает похвалиться уже тем, что им что-то доверили, хоть, оказывается, напрасно. Все эти люди были бы разочарованы, а следовательно, и огорчены, если бы ты сказал: «Да, слышал». Всегда, если только собеседник твой не самый близкий друг, сделай вид, что ничего не знаешь о ходячих сплетнях и клевете, потому что на укрывателя краденого смотрят почти как на вора. Когда бы об этом ни заходил разговор, сделай вид, что сомневаешься в истинности того, что тебе рассказали, хотя бы все это было несомненно, и всегда старайся найти какие-либо смягчающие обстоятельства. Но это кажущееся незнание должно сочетаться в тебе с собиранием обширных и точных сведений, и, право же, это лучший способ приобрести их. Большинству людей так хочется показать преимущество свое перед другим, пусть даже на какую-нибудь минуту и в сущих пустяках, что они готовы рассказать тебе то, что рассказывать им вовсе не следовало бы, и никак не могут умолчать о том, что знают они и чего ты не знаешь. К тому же, если ты прикинешься человеком неосведомленным, тебя будут также считать и нелюбопытным, а следовательно, и не таящим никакой задней мысли. Тем не менее выуживай факты и постарайся в точности разузнать обо всем, что происходит вокруг. Но делай это рассудительно и всячески избегай задавать прямые вопросы: это всегда настораживает людей, и, часто твердя одно и то же, ты можешь легко надоесть. Считай лучше то, что ты хочешь узнать, как бы само собой разумеющимся, – тогда кто-нибудь тебя услужливо и любезно поправит. Иногда ты можешь сказать, что слышал то-то и то-то, в иных же случаях притворись, что знаешь больше, чем оно есть на самом деле, – для того чтобы лучше узнать все, что тебе нужно, прямых же вопросов, насколько это возможно, всегда избегай. Все эти необходимые для тебя правила поведения в свете требуют постоянного внимания, хладнокровия и присутствия духа. Ахилл при том, что он был неуязвим, отправляясь в сражение, облачался, однако, во все доспехи.

Каждый двор для тебя – это тот же театр военных действий, где ты тоже должен быть защищен с головы до пят и вдобавок иметь непробиваемую набойку на каблуке. Малейшая невнимательность, минутная рассеянность могут оказаться для тебя роковыми. Я бы хотел видеть тебя тем, что педанты называют omnis homo и что Поп гораздо более удачно назвал словом всеискусный: все возможности к этому у тебя есть, и остается только их использовать. У простолюдинов есть грубая поговорка: «Загубить борова, поскупившись на полгроша дегтя». Смотри, чтобы так не случилось с тобой, и прежде всего раздобудь себе этот деготь. По сравнению с тем, что ты уже приобрел, это сущие пустяки. <…>

LX

Лондон, 27 мая ст. ст. 1753 г.

Милый друг!

Сегодня я вымотан, истерзан, скажу даже – замучен обществом весьма достойного, тонкого и ученого человека, моего близкого родственника, который обедал у меня и с которым мы провели вместе вечер. Как это ни кажется парадоксальным, это сущая правда: у него нет ни знания света, ни хороших манер, ни умения держать себя в обществе. Далекий от того, чтобы говорить наобум, что принято считать признаком глупости, он изрекает только книжные истины, – и это в десять раз хуже. Сидя в своем кабинете, он выработал на все определенные взгляды, почерпнутые из книг, и теперь упорно отстаивает их, а когда что-нибудь не согласуется с ними, не только удивляется, но еще и сердится. Теории его хороши, но, к сожалению, все неприемлемы на практике. Почему? Да потому, что он привык только читать, а не общаться с людьми. Он знает книги, но понятия не имеет о людях. Стараясь извлечь из себя какую-нибудь мысль, он производит ее на свет в величайших муках; он запинается, сбивается и выражается всегда до крайности неудачно.

Манеры его лишены какого бы то ни было изящества, так что, невзирая на все его достоинства и ученость, я с большей охотой провел бы шесть часов подряд с самой пустой болтуньей, как-никак знающей свет, чем с таким, как он. Нелепые представления человека, возводящего свои домыслы в систему, но совершенно не знающего людей, способны извести того, кто их знает. Ошибкам его нет числа, а начав исправлять их, ты вызовешь его гнев: он ведь все очень тщательно продумал и глубоко убежден в своей правоте.

Несообразность – вот черта, характеризующая подобного рода людей. Не считаясь с установившимися обычаями и привычками, просто потому что они их не знают, люди эти нарушают их на каждом шагу. Хоть у них и нет намерения обидеть окружающих, они часто их до последней степени возмущают. Они никогда не вникают ни в общий характер, ни в отдельные черты людей, с которыми или перед которыми говорят. А ведь из опыта светской жизни мы знаем, что уместное и пристойное в одной компании, в определенном месте и в определенное время при других обстоятельствах оказывается неуместным и непристойным. Словом, между человеком, чьи знания складываются из опыта и наблюдений над характерами, обычаями и привычками людей, и человеком, почерпнувшим всю свою ученость из книг и возведшим прочитанное в систему, столь же большая разница, как между хорошо объезженной лошадью и ослом. <…>

Чем можно вернее расположить к себе людей, как не радостным и непринужденным подчинением их привычкам, нравам и даже слабостям, – молодому человеку, как говорится, все идет впрок. Ему следует быть ради благих целей тем, чем Алкивиад обычно бывал ради дурных, – Протеем, с легкостью принимающим любые обличья и легко и весело привыкающим к ним. Горячность, холод, сладострастие, воздержание, серьезность, веселье, церемонность, непринужденность, ученость, легкомыслие, поглощенность делами и наслаждение удовольствиями – в каждое из этих состояний он должен уметь войти, а потом, если это будет нужно, отбросить его в сторону, изменяя себя так же легко и просто, как он надел бы или положил в сторону шляпу. А приобретается это только привычкою к светской жизни и знанием света, общением со множеством людей, тщательным изучением каждого в отдельности и умением хорошо разглядеть своих разнообразных знакомых, добившись близости с ними.

Справедливое и благородное притязание что-то представлять собою в свете неизбежно пробуждает в человеке желание понравиться; желание же понравиться в какой-то степени подсказывает ему, как его лучше осуществить. А ведь искусство нравиться – это, по сути дела, искусство возвыситься, отличиться, создать себе имя и добиться успеха. Но без умения расположить к себе людей, без благосклонности граций, как я тебе говорил уже много раз, ogni fatica е vana. Тебе сейчас только девятнадцать лет, в этом возрасте большинство твоих соотечественников, пристрастившись к портвейну, тупо пьянствуют в университете. Ты сумел значительно опередить их в учении, и, если сумеешь точно так же оказаться впереди по знанию света и по манерам, ты можешь быть совершенно уверен, что превзойдешь их при дворе и в парламенте, ведь начал-то ты намного раньше, чем они все. Они обычно в двадцать один год только в первый раз выезжают в свет, ты к двадцати одному объездишь уже всю Европу. Неотесанными увальнями пускаются они в путешествия, а во время путешествий варятся все время в собственном соку, потому что в другом обществе им почти не приходится бывать. Знают они только одних англичан, да и то их худшую часть, и очень редко имеют понятие о каком-нибудь языке, кроме родного, и возвращаются к себе на родину в возрасте двадцати двух или двадцати трех лет, приобретя манеры и лоск голландского шкипера с китобойного судна, как говорится в одной из комедий Конгрива[241]241
  Конгрив Уильям (1670–1729) – английский комедиограф, автор комедий «Старый холостяк» (1693), «Двоедушный» (1693), «Любовь за любовь» (1695) и «Пути светской жизни» (1700).


[Закрыть]. Моя забота о тебе и – надо отдать тебе справедливость – твоя собственная забота привели к тому, что, хотя тебе всего девятнадцать лет, тебе остается приобрести лишь знание света, хорошие манеры и думать уже только о своей внешности. Но все эти внешние качества очень важны и необходимы для тех, у кого достаточно ума, чтобы оценить их по достоинству, и если ты приобретешь их до того, как тебе исполнится двадцать один год, и до того, как ты выступишь на поприще деятельной и блестящей жизни, то у тебя будут такие преимущества над всеми твоими современниками, что им никак не удастся превзойти тебя и ты оставишь их далеко позади. Возможно, ты получишь назначение при одном из молодых принцев, который, может быть, станет потом молодым королем. Там все различные способы нравиться, располагающая к себе обходительность, гибкость манер, brillant[242]242
  Блеск (фр).


[Закрыть] и благосклонность граций не только перевесят, но и затмят любую подлинную ученость и любые достоинства, лишенные этого блеска. Поэтому умасти себя маслами и будь ловок и блестящ в этом беге, если хочешь опередить всех других и первым достичь поставленной цели. Может статься, что и дамы скажут здесь свое слово, и тот, кто будет иметь у них наибольший успех, будет иметь его и в чем-то другом. Употреби на это все свои старания, милый мой мальчик, это до чрезвычайности важно; обрати внимание на мельчайшие обстоятельства, на самые незаметные черточки, на то, что принято считать пустяками, но из чего складывается весь блистательный облик настоящего джентльмена, un galant homme, un homme de cour[243]243
  Светского человека, придворного (фр).


[Закрыть], человека делового и жизнелюбца; estime des hommes, recherche des femmes, aime de tout de monde[244]244
  Кого уважают мужчины, знакомства с кем ищут женщины, которого любят все (фр).


[Закрыть]. Понаблюдай за каждым светским человеком, которого люди любят и уважают, умей узнать, чем он этого добивается. Сумей разглядеть в нем то особое качество, за которое его больше всего прославляют и хвалят, и постарайся следовать в этом его примеру. А потом собери все эти черты воедино и создай из них нечто вроде мозаики целого. Нет человека, который бы обладал всеми качествами, но едва ли не у каждого есть какое-то одно, достойное подражания.

Умей только хорошо выбирать себе образцы, а для того чтобы тебе это удалось, доверяй ушам своим больше, нежели глазам.

Лучший пример для подражания – это человек, достоинства которого признаны всеми, хотя в действительности они могут быть и не так велики. Мы должны принимать вещи такими, каковы они есть, мы не в силах сделать их такими, какими нам бы хотелось их видеть, а нередко даже и такими, какими им следовало бы быть, и, коль скоро все это не затрагивает нравственных обязанностей человека, более благоразумно в этих вещах следовать примеру других, а не пытаться их вести за собою. Прощай.