Текст книги "Судьба соцдона. Роман"

5

С уходом посторонних Ольга взялась за восстановление порядка.

Надо было подготовить комнату для Антонины Никитичны, убрав оттуда коробки и их личные вещи. Андрей вынес коробки во двор к контейнерам, но прежде собрал в один из своих кейсов с кодовым замком всё, что счёл ценным в квартире: документы, деньги, Ольгины золотые украшения, часы (по одной паре прятать не стали). Дипломат он положил вглубь самой верхней полки встроенного шкафа в их спальне. Решили, что в понедельник с утра он отвезёт Ольгу на работу, и они сразу оформят в её банке ячейку. Поскольку у Антонины не было ничего своего, стало понятно, что надо срочно идти в магазин и купить ей хотя бы зубную щётку. Да и вообще им хотелось выйти и побыть вдвоём, спокойно всё обсудить.

Входная дверь была вскрыта ювелирно: язычок замка был просто аккуратно перерезан через дверную щель, будто кусок сыра. «Болгарка? Звука не было… Специалисты… Когда им надо, всё могут», – бормотал Андрей себе под нос, возясь с дверью. Кусок язычка остался в косяке, но не выскакивал, прикипел. «Без высоких температур не обошлось…». Зато оставшаяся в замке часть свободно выходила при повороте ключа. В принципе, если освободить приёмный паз в косяке, да обточить фаску на оставшейся части, замком ещё можно пользоваться. Андрей решил, что пока хватит второго замка, который они запирали, только когда надолго уезжали в отпуск, дубликатов ключей к нему было всего два, но он завтра сделает. Это проще, чем напильником старый замок реанимировать.

Сделав лишь самое необходимое, Гришины пошли в торговый центр. Ольга запустила Антонину в «её» комнату, показав, где в квартире туалет и ванная и как пользоваться испанскими смесителями и жидким мылом. От еды Никитична отказалась, но Ольга всё равно поставила ей в комнату вазу с яблоками, положила пачку крекеров, пару пакетиков чая «липтон» и чашку с блюдцем, подключила налитый электрочайник и попросила не искать ничего на кухне, пока они не вернутся из магазина. Для чаепития надо было бы оставить и сахар, но сахара в доме Гришиных давно не водилось. Антонина со всеми предложениями и инструкциями соглашалась обычным своим неуверенным кивком и невнятными благодарностями.

Пока они продвигались по московской мартовской слякоти к торговому центру, вспомнилось ещё много чего, что следовало бы срочно закупить, кроме зубной щётки и сахара. Подходя к супермаркету, они уже жалели, что не взяли машину, обратно придётся тащить полные сумки на себе.

– Только давай быстро всё купим и домой. Не хочу я её надолго оставлять одну, – говорила Ольга, входя в торговый центр и топая, чтобы стряхнуть с сапог уличную грязь.

– Нет-нет. Нет смысла спешить, – возразил Андрей. – Мы её уже в понедельник оставим одну на целый день. Надо смириться, что всё может случиться, и узнаем мы об этом слишком поздно. Она может залезть в наши вещи или залить соседей, или вообще спалить квартиру. Мы ничего не предотвратим, не стоит и дёргаться. И сейчас я предлагаю не торопиться, чего-нибудь поесть, выпить, спокойно составить список, что нам нужно купить, а потом уже затариваться.

– Да, поесть надо. Пойдём в японский на втором этаже. Голодные мы сейчас накупим лишнего, а из нужного что-нибудь забудем.

– Именно. Идём в японский, да, если там только сейчас места есть.

– Ещё шести нет, должны быть места, все ещё в кино, – вздохнула Ольга.

– С едой вообще не понятно… Мы же должны её кормить теперь, так?

– И обувать-одевать, видимо. У неё же ничего нет.

– Да уж. Обувью она, допустим, пока своей обойдётся. Тапки ей купим какие-нибудь. А на тёплое время, может, что-то из твоих старых топтышей подойдёт, или у родителей возьмём, чтоб не покупать.

– Размер, кажется, у неё мой…

– Ага, почти. Кроме роста.

– Почти. Старые кроссовки отдать? А себе новые купить… Ладно, обувь не проблема, а вот с одеждой что делать? Родителей не хотелось бы вообще беспокоить, а моё старьё всё у них.

– Она же завоняет через неделю, мы повесимся. Надо тебе с ней поговорить насчёт шмоток, что-то, может, купить придётся…

– Слушай, здесь же есть отделение Сбербанка, давай сразу спецсчёт откроем.

– Да я не взял бумаги, там же нужен этот договор, наши и её паспорта. Да и закрыт уже Сбер, они по субботам не напрягаются так долго.

– А, точно! Давай в понедельник, когда богатство повезём в ячейку, заедем в Сбер и всё оформим.

– Давай, но тогда ты опоздаешь. Сбербанк – это очередь.

– Нет, у нас же открылось их отделение прямо в соседнем доме. Поедем к девяти, я пойду сразу отмечусь и займусь ячейкой, а ты в Сбер оформлять спецсчёт. Если я буду нужна, наберёшь, я подойду, там рядом.

– Ну, ок, годится. Надо не забыть сразу доверенности сделать, чтобы мы оба имели доступ. И к счёту, и к ячейке.

– Обязательно!

Ресторан был полупустой, они взяли салат из водорослей, большой микс роллов и суши, минералку и триста грамм водки. Официантка переспросила, может, саке? Но Гришины в выборе были уверены: именно водки. Блокноты и ручки у Андрея всегда лежат во всех куртках и пиджаках. Ольга давно всё записывала в смартфон и потешалась над мужем, называя его «старой канцелярской крысой». С учётом специфики его бизнеса, он не обижался, говоря, что спрос надо поддерживать всеми способами, иначе не выжить поставщику канцелярии в мире смартфонов. Сейчас Ольге шутить не хотелось, она была благодарна, что даже малых усилий по фиксации списка покупок требуется не от неё. Не дожидаясь напитков, они занялись составлением списка. Нож кухонный, хоть один, но нормального размера. Зубную щётку и пасту жиличке, мочалку, мыло и мыльницу. Комплект основных лекарств: аспирин, пенталгин или ношпу, противовирусный, антибиотики, от давления, от аллергии, уголь активированный (они и уголь забрали!), капли от насморка, что-то ещё… «на месте вспомним». Салфетки влажные бактерицидные, носовые платки одноразовые, средство для посуды, «крот» для чистки труб, «туалетный утёнок» – теперь актуальной становилась агрессивная бытовая гигиена. При подселении забрали почти весь инструмент, до последней отвёртки, но это можно было купить и позднее. Что-то из еды нужно было взять, хотя неизвестно, что она ест.

– Надо что-то простое и дешёвое взять. Доширак какой-нибудь, крупы-каши…

– А мне готовить ей? Мы ж это не едим.

– Сама пусть готовит, взрослая тётка. Если забыла как – вспомнит. Загадит кухню – пусть сама отмывает.

– Это – да, но как следует отмывать всё равно мне придётся.

– Ну, я не знаю… картошки давай возьмём, пусть себе варит. Потом, сосиски или пельмени…

– И сосиски, и пельмени. Правильно. Так и сделаем. Может, она немного ест?

– Это мы выясним только экспериментальным путём.

– А что полицейша про её медицинский полис сказала, не помнишь?

– Кажется, что его где-то надо забрать, он уже, типа, оформлен… Не лечить же её нам тоже за свой счёт?

– Да фиг знает… Так, пиши отдельный список: вопросы для Натальи Михайловны. Первое: медобслуживание для Антонины, оформление полиса или где именно его надо забрать, какая-то поликлиника для них особая или любая. Второе… Что ещё надо спросить?

– Ну, может быть, про одежду? Может, есть какой-то перечень минимальный, чем мы обязаны её обеспечивать, а что – на наше усмотрение.

– Ладно, второе – минимум обеспечения одеждой, обувью, средствами личной гигиены.

– Третье: нужна ли какая-то отчётность по её питанию и нашим затратам на неё вообще – чеки, квитанции, выписки по карте… Я ещё в бумагах посмотрю, что она оставила, в договоре, регламентах. Может, там есть об этом.

Принесли водку, минералку и салаты. Официант разлил по стопкам, открыл и поставил на стол бутылки Vittel для Ольги и San Pellegrino для Андрея.

– Ладно, давай за то, чтоб всё это как-то закончилось поскорее…

– Давай, – они тихонько чокнулись.

– Обратно, к первому списку. Вина надо купить и, наверно, водочки?

– Согласен. У себя поставим, – Андрей вдруг вспомнил что-то. – Слушай, а ты правда курить захотела, когда на кухне сидели? Или чисто чтобы подколоть эту тётушку?

– Правда, – Ольга тоже задумалась, вспоминая момент. – Жутко захотелось. Всплыло институтское ощущение кайфа от сигареты…

– Ты же столько лет не курила? Уже лет десять? Больше?

– Уже почти пятнадцать. Как бросила тогда на третьем курсе, так и всё. И не хотелось ведь никогда. У нас девчонки всё время покурить бегают на крыльцо, так мне их даже как-то жалко стало, когда курилку закрыли. Говорю им, чего вы не бросаете? Это ж не так трудно. А они говорят: а зачем? Куплю сейчас пачку, наверное. Ты не против?

– Не-е. Кури, если в кайф… Замки надо сделать на комнатные двери, – Андрей уже размышлял о следующей проблеме. – Но это я завтра. Поеду мотнусь за инструментом и замки куплю.

– Да, чтобы свободно не шастала, когда нас нет… Блин, назад к советской коммуналке… Родителям пока не будем говорить, их кондрашка хватит. Сколько мои тогда сил положили, чтоб расселить старую свою коммуналку!

– Не будем им говорить, конечно. Пока не поймём сами, как выпутаться.

– Да, вариантов особо не видно. Я завтра к Маринке поеду, она давно зовёт посплетничать. У неё такая же ситуация с родителями. Или почти такая… Хуже вообще-то. Она мне пыталась как-то рассказать, а я всё вполуха слушала. Её же родители, когда купили квартиру, сами остались одни в большой на Фрунзенской, представляешь? И к ним привезли старика лежачего и сиделку-узбечку. У неё отцу лет шесть до пенсии и маме через три года, кажется, возраст подходит пенсионный, но она не работает давно. Им бы пожить в своё удовольствие, всё есть, денег полно…

– Он, вроде, банкир, папа-то её, или брокер, да?

– Нет, у него сеть магазинов, мебель и сантехника. Вот наш диван, который в маленькой комнате, я в его магазине брала…

– Забудь теперь про тот диван. У него новая хозяйка…

– Ну, конечно, забудь… Пусть спит на нём пока, не испортит же.

– Посмотрим.

– Так вот, Маринка говорила, отец всё думал: уехать – не уехать, особенно после выборов в двенадцатом. Он же у неё такой, тщательный, всё с юристами-адвокатами…

– Да в Москве и один магазин держать – весь в адвокатах будешь и решальщиках…

– К ним пришли сразу после Нового года… Думаю, она много чего рассказать может.

– Ладно, съезди к ней. Это теперь действительно интересно, как они решают. А я завтра сяду, все эти бумаги прочитаю с утра и в сети пошарюсь. Ну, что, за здоровье?

– Да, теперь оно нам очень пригодится, – Ольга уже порозовела, вторую стопку лишь пригубила. Весь заказ был на столе, и они некоторое время молча насыщались.

Закупки необходимых товаров и еды прошли весело, под приятный лёгкий шум в голове. Все четыре руки были заняты, но по пути домой они болтали без умолку, уже не столько ужасаясь, сколько удивляясь произошедшему сегодня.

– Чёрт! Телевизор не купили! – пошутил Андрей.

– Ага, и санки, чтоб его волочить, – Ольга была на той же волне. – Но интересно, почему телевизоры в списке запрещённых предметов оказались?

– Причём не любые, а только плазма или ЖК, то есть новые модели. Если кто-то ещё смотрит ящик с электронно-лучевой трубкой, то – пожалуйста. Или проекторные – их ведь тоже в списке нет.

– Нету. Только плоские. Странно, да?

– Да, странно. Получается, дело не в том, что там смотреть что-то нельзя, а просто в форме ящика. Может быть, это просто для дополнительного устрашения, чтоб жизнь мёдом не казалась? Алкоголь забрали, телек забрали – никаких радостей в жизни у социальных доноров быть не должно! Таков закон. Или регламент процедур, – Андрей передразнил голосом Наталью Михайловну.

– Да ладно. Тогда бы первым делом ноутбуки, планшетники, смартфоны изымали, а они их не тронули. DVD-диски все остались, и плейер. Нет, тут смысл в другом. Помнишь, там, в списке, ещё были «отдельно висящие зеркала»?

– Да, но у нас-то, слава богу, все зеркала в шкафы встроены, отдельных нет.

– Вот, а были бы – забрали. И ещё был странный пункт – межкомнатные стеклянные двери.

– Так что же, проблема – стекло? Любое плоское стекло под запретом. Типа, это опасный предмет, так что ли?

– Ну, точно! Поэтому и все инструменты, ножи кухонные вынесли. Там в списке были удочки, шампуры, садовый инвентарь.

– Да-да, и верёвки всех типов! Значит, под запретом всё, что может стать оружием или орудием самоубийства – такой принцип, – подытожил Андрей. – В тюрьме ведь тоже ремни и шнурки отбирают.

– Да, наверно. И сюда же вписываются все таблетки, вся эта бытовая химия, жидкости, краски. Хорошо, хоть лак для ногтей оставили.

– Лаком убиться не просто… А что же они наш журнальный столик не прихватили, он ведь стеклянный?

– Просмотрели, не заметили под скатертью, что стеклянный.

– Вот лохи! Их не похвалят за такую халатность!.. А интересно, кого они подразумевают в тюрьме: нас или заселяемых бомжей?

– Нас, конечно. Ведь это мы теперь лишены прежней свободы, а Никитична-то как раз на свободе, да ещё и прибавилось свобод: свобода от заботы о крыше над головой, например.

– Для неё-то это не просто крыша. Думаю, это дворец, какого она раньше и представить не могла. Что она там в своей Башкирии видела? Хрущоба или вообще барак, пленными немцами строенный, удобства во дворе… – говоря это, Андрей даже не представлял себе, насколько был прав.

– Не знаю… Но из хорошего дома не сбежала бы. Хотя кто знает? Если она в Москву поступать приехала, но пролетела, а возвращаться стыдно… Ладно, я её потом расспрошу, может, оттает и заговорит.

– Да, сейчас она явно как отмороженная, слова не выдавишь.

– Это лучше, чем буйная какая-нибудь или истеричка. И хорошо, что не мужик-бомжара, я бы боялась, наверно, очень.

– Так-то оно так. Но в тихом омуте черти водятся. От этой тоже неизвестно, чего ждать… Ладно, при ней ничего не обсуждаем, – они уже открывали дверь своей квартиры.

За три часа, пока Гришиных не было дома, Никитична, казалось, не только из комнаты не выходила, но и с места не сдвинулась. Правда, внимательный осмотр квартиры доказывал, что активность была: она вскипятила чайник и попила чаю, яблоки не тронула. В туалете был опущен стульчак, хотя по умолчанию у Гришиных он всегда был поднят. В холодильнике кое-что было сдвинуто, Ольга сразу заметила, что кто-то тут лазил. Однако никаких повреждений или пропаж не наблюдалось, и это немного успокоило Ольгу. Остаток дня она провела с подопечной, инструктируя её по пользованию сантехникой, плитой, дверным замком, вручая ей личные средства гигиены и мягко объясняя, что она должна сама соблюдать в доме такой же порядок, какой видит сейчас. Теперь она не на улице, не на вокзале, где всё ничьё и делай, что хочешь, здесь надо поддерживать чистоту своими силами. Никитична на всё привычно кивала, но оживление вызвал у неё только новый кусок мыла (он так приятно пах!). От ужина она отказалась.

Андрей перед сном проверил почту. В субботу обычно мало что требовало немедленной реакции, так и сегодня. Несколько заказов от клиентов (его мейл был в копии), но ребята в офисе обработают их в понедельник, информационное письмо от поставщика о закрытии товарной линейки, остальное – спам. В новостях тоже не было ничего чрезвычайного. В Ленинградской области продолжалась «гражданская война» местных с приезжими, то на одном рынке погром, то на другом; то там скинхеда повесят, то здесь забьют азиата битами до смерти. Это уже тянулось не одну неделю, все привыкли. В Екатеринбурге таджики восстали в одном из лагерей для мигрантов из-за нечеловеческих условий содержания, захватили оружие охраны и заперлись в здании бывшего заводоуправления, где был организован лагерь. Один полицейский был убит, двое пропали без вести. Подозревали, что они в заложниках. Таджики не стали разбегаться, а требовали вернуть им паспорта и дать пять автобусов, чтобы уехать в Казахстан. Мэр Екатеринбурга Ройтман требовал штурмовать восставших армейской бронетехникой, но военные ждали команды Москвы.

В общем, всё то же, что и в последние годы, с того момента как на одном московском рынке торговец с юга проломил гирькой от весов лоб оперативнику на глазах патрульных полицейских, которые даже не пытались вмешаться. Президент тогда возмутился, потребовал «очистить торговлю от криминала». Появились первые лагеря для мигрантов. Но если в Москве как всегда ограничилось показухой – задержали несколько тысяч из нескольких миллионов и выслали сотню, то в регионах ситуация сильно отличалась, а кое-где начали разгораться серьёзные затяжные конфликты. Федеральный центр продолжал рассуждать о демографической яме, дефиците рабочей силы, несовершенстве законодательства и старался сохранить кормушки чиновников ФМС, ЖКХ, полиции, а также рабский труд в строительном комплексе и розничной торговле. В столице становилось даже хуже. Избранный мэром Москвы Семён Шаманин, сам не москвич, родом из каких-до оленеводческих краёв, пошёл дальше пчеловода в кепке: мигранты, не понимающие ни слова по-русски, заполнили городской транспорт, кассы метро, больницы и даже школьные столовые. Не говоря уже о рабочих, начавших менять асфальт на плитку сразу по всей Москве. Держалась только скорая помощь и некоторые подразделения полиции. По выходным в вагонах метро не было слышно русской речи и почти не встречались русские лица. Впрочем, вели себя эти ребята, как правило, корректно и вежливо – в транспорте старушкам скорее они место уступали, чем настоящие соотечественники, уткнувшиеся в смартфоны.

Однако Андрея сейчас больше интересовала практика применения Федерального закона «О социальной взаимовыручке», чем национальный вопрос. Он забил название ФЗ в поисковик, быстро убедился, что материала очень много, и решил отложить изучение на утро. День был тяжёлый.

6

Ночь прошла спокойно.

Почти спокойно. Если не считать один эпизод. Где-то без четверти два Андрей подскочил в постели от страшного грохота: что-то обрушилось на кухне. Спавший в ногах Маркиз спрыгнул на пол и забился под кровать. Ольга забылась крепко и от шума лишь едва очнулась. Увидев, что Андрей сидит на кровати, она спросила, что случилось.

– Что-то точно случилось. Вставай.

– О-о, блин, я и забыла, что мы не одни…

Свет на кухне не горел. Андрей щёлкнул выключателем, и перед ними предстала картина: Никитична стояла на четвереньках и шарила рукой по полу. В старой Ольгиной пижаме она представляла собой душераздирающее зрелище. На полу валялись сковороды и кастрюли, у окна лежала на боку табуретка, а Никитична замерла, испуганно глядя на хозяев снизу. Навесные шкафы не обрушились, хотя верхние дверцы над жиличкой были распахнуты, холодильник не лежал на полу, волноваться особо было не о чем, и Андрея начал разбирать хохот от этой картины. Сейчас он впервые увидел Никитичну без платка, оказалось, что её в полиции подстригли очень коротко. С такой стрижкой, с коричневым, дублёным уличной жизнью лицом и в этой пижаме она вполне могла бы сниматься в мультфильмах. Не заржать в голос Андрей смог только из чувства такта по отношению к постороннему человеку.

– Ты тут разберись, – сказал он Ольге, сдерживая улыбку. – Я пойду оденусь.

– Что с вами, Антонина Никитична, – Ольге было не смешно. – Вы что-то искали?

– Упала… Покушать хотела…

– Да вижу. Вставайте. Что ж вы в темноте-то лазили? Свет бы включили.

– Мешать вам не хотела.

– Ну да, а что получилось? Всех разбудили, напугали, сами ушиблись, наверно?

– Нет-нет, мне не больно. Яишню хотела… Сковородку искала…

– Вот. Ужинать отказались, а ночью куролесите, – Ольга выговаривала жиличке мягко, беззлобно, как ребёнку. – В темноте полезли наверх, нельзя так. Всё готовое у нас в холодильнике. Вон, колбаски бы взяли, хлеб на столе…

– А я не нашла…

– Хлеб же вот, в пакете, на столе.

– Я не увидела хлеба.

– Вот возьмите колбасы, сыра, сделайте бутерброд, и с чайком покушаете. Хватит?

– Хватит-хватит, спасибо… А это уже колбаса порезанная, да?

– Ну, конечно. И хлеб мы вам купили порезанный. А в шкафах нет никакой еды, там искать-то нечего.

– Да я сковородку хотела… Яишню… Упала.

– Ну, вот, теперь знайте: вся еда в холодильнике. А вот тут, в нижнем шкафу, есть вся нужная посуда – сковородка маленькая, кастрюли две, тарелки. Я вам всё показывала сегодня. А наверху – там только то, чем мы не пользуемся… Андрей, положи сковородки обратно наверх, – Андрей надел спортивные штаны и стоял в дверях, слушая сценку.

– Всё нормально теперь? Еду добыли, порядок восстановили. Можем все идти спать? – сковородки он убрал в верхний шкаф без помощи табуретки.

Никитична кивнула, с Андреем она всё ещё не решалась подавать голос. Ольга вздохнула, пропустила Никитичну с тарелкой бутербродов вперёд из кухни и выключила свет.

Наутро к одиннадцати настроение у Андрея было хуже некуда, он прочитал закон, просмотрел по диагонали Регламент процедур, другие формальные бумаги и стоял, выпятив губы и глядя в окно. Опять шёл снег, но Андрей не видел снега, не видел редких прохожих, он осознавал, насколько плоха ситуация, в которую он их с Ольгой загнал, и выход из которой будет долгим и трудным. Ольга уже собралась ехать на встречу с Мариной, Никитична ещё не выходила из своей комнаты. Андрею очень не хотелось оставаться с ней в квартире без Ольги, но он убедил себя, что, во-первых, он обязан этот крест нести и, во-вторых, ему надо ещё посидеть в сети, изучая проблему, чтобы наметить пути её решения, а потом ехать в OBI. К тому же список запланированных покупок инструмента, замков и прочих хозяйственных товаров мог пополниться в результате чтения форумов и блогов.

На поисковый запрос «дсв» и Яндекс, и Гугл реагировали адекватно: все результаты касались договора социальной взаимовыручки, некоторых официальных документов, где он упоминался, и практики его применения. Дискуссии в соцсетях о нём появлялись, правда, только в конце пятой страницы результатов. Требовалось терпение, чтобы добраться до живого обсуждения проблем, но и оно казалось местами отредактированным. Знакомое с детства леденящее ощущение ужаса прошило Андрея, когда по одной из ссылок он нашёл сохранённую копию недлинного поста с хладнокровным выводом по его ситуации. Некто Кощей писал: «Подавать заявление на отказ от дсв нельзя. Все три предусмотренные в фз причины отказа от договора гарантированно ведут к ухудшению ситуации. Выбрав пункт „по состоянию здоровья“, вы быстро теряете здоровье полностью и совершенно реально. Буквально, вас ждет госпитализация и физическая смерть в больнице. Срок – несколько недель. Если вы уже подали заявление, но ещё не в больнице, то первое – отзовите заявление, второе – ни под каким предлогом не соглашайтесь на госпитализацию, хоть не живите дома какое-то время. Если вы выбираете пункт „нехватка жилплощади“, готовьтесь расстаться с квартирой, у вас скоро будет настоящая нехватка жилплощади. Ваши права на квартиру будут оспорены прокуратурой в течение пары недель с подачи заявления, а росрегистрация аннулирует ваши права собственности или кто-то подаст в суд на расторжение сделки, когда бы она ни была заключена. Это всё занимает время, но ужас в том, что узнаете вы обо всём, только когда судебные приставы увезут – и, скорее всего, в ваше отсутствие – все ваши личные вещи, установят новую железную дверь и опечатают квартиру. Считайте, вам повезло, если нехватку жилья вы объяснили проживанием на той же жилплощади, скажем, вашей крупной собаки. В этом случае, вероятно, просто убьют собаку, забрав в приют для животных как не зарегистрированную по ветеринарным правилам. Зато сохранится квартира. В любом случае следует сразу понять: если вы в списке соцдонов, квартира уже не вполне ваша, и не считайте её своей. Хуже всего, если вы выберете третий пункт „другие причины“ и укажете что-то типа „был введён в заблуждение при подписании дсв“. При таком выборе вы уже не сможете отыграть ситуацию назад, даже если заберёте своё заявление. По закону обеспечивать подписание договоров уполномочено мвд. Заява на „введение в заблуждение“ – это прямой наезд на полицию, что наша полиция не прощает. В лучшем случае вы получите короткий тюремный срок и останетесь живы. Конечно, с квартирой и бизнесом, если он у вас есть, вы расстанетесь, пока будете закрыты, но шанс сохранить свою жизнь и своих близких остаётся. Нет ни одного примера, или я пока их не нашёл и не слышал, когда по заявлению на отказ от дсв договор был бы просто расторгнут, а жизнь вернулась в прежнее русло. Вы – социальный донор, и вам плохо. Но отказ от договора сделает всё намного хуже».

Первых пять или шесть коротких комментов к этому посту сводились к простой мысли: это всё ложь. Потом некий преподаватель Военной академии К. рассказывал в деталях, с датами и именами, свою историю. Якобы к нему с женой (взрослые дети живут отдельно) подселили социально-нуждающегося, он подал заявление на отказ, так как у него большая библиотека и две собаки. Он приложил к заявлению письмо от руководства академии с его характеристикой, где подчёркивалась важность его преподавания в академии для российской армии и указывалось, что для преподавания профессору крайне необходима домашняя библиотека, рабочий кабинет и полная тишина в доме. После подачи заявления пришла комиссия для проверки изложенных фактов, убедилась во всём, и буквально на следующий день подселенца забрали, а через неделю вернули всё, ранее изъятое из квартиры. «Ничего не пропало, кстати». Подпись и должность профессора К. были указаны полностью. Андрей не стал на этом комменте задерживаться, он был в шоке от самого поста Кощея. А если бы поинтересовался, то легко бы выяснил, что «профессор К.» больше известен как московский депутат К., читавший когда-то лишь несколько лекций в той академии. Его докторская и кандидатская диссертации признаны плагиатом, правда, только «диссернетом», а не ВАК. Упомянутые дети живут не просто «отдельно», а сын – в Лондоне, дочь – в Ницце, в своих домах…

Прочие комментарии были нейтральны, но иногда настолько двусмысленны, что скорее подтверждали, чем отрицали основной тезис Кощея. Было несколько и детальных историй, но все – неоконченные, все завершались словами, типа: надеюсь, всё обойдётся. В каждой истории про заявление со ссылкой на здоровье заявитель или его супруг действительно оказывался в больнице, хотя до этого никаких показаний к госпитализации не было, да и в больницах не было мест. А реакция в комментах тоже была примерно одинакова: конечно, от такого стресса любой заболеет, а что места появились в больнице, так ведь в телевизоре давно говорят про улучшение медобслуживания в стране. Также и с нехваткой жилплощади: про финал никто не писал, все на что-то надеялись, но начало процесса вполне совпадало с фатальным выводом Кощея. У одного через несколько лет вдруг появлялся продавец квартиры с заявлением, что его опоили и заставили подписать купчую. У другого полученное по наследству жильё вдруг становилось спорным, поскольку нотариус, оказывается, действовал тогда без лицензии. И так далее. Только вот «другую причину», кажется, никто никогда не выбирал – ни единого поста ни в поддержку, ни в опровержение.

Андрей засиделся за компом, пока не проголодался. Никитична выходила пару раз из своей комнаты, шуршала по паркету (Андрей накануне настоял, чтобы ей взяли «кожаные» тапки, чтобы шаркающие шаги были слышны, а не предложенные Ольгой мягкие махровые бесшумные тапки с мордой ёжика), включала воду в ванной или на кухне и снова затихала в норе. Андрей не обращал внимания на эти звуки, что потом оценил как положительный момент: вроде бы Никитична особо и не мешает. Он попил на кухне чаю с сэндвичем, благо в доме в кои-то веки появились сразу и хлеб, и колбаса, и даже майонез. Он уже пару лет как отказался от вредных излишеств, позволяя себе лишь на завтрак бутерброд из ржаного хлеба с тонким слоем масла и маложирным сыром, но теперь ситуация была иная, можно было и не лишать себя маленьких пищевых удовольствий. Как ни странно, удовольствия ему ни белый хлеб, ни копчёная колбаса не доставили, но голод он утолил. Пора было ехать за инструментом и замками, а насчёт нового телевизора он засомневался. Стоит ли вкладываться в обстановку квартиры, если внезапно появились столь высокие риски вообще её потерять?

И это, быть может, даже не самый страшный финал развития ситуации. Первый вывод он для себя сделал: не дёргаться. Положение серьёзнее, чем он думал даже вчера. С той стороны ребята неплохо подготовились, и цель у них заполучить его недвижимость и, возможно, бизнес, параллельно выдавив его с семьёй из страны или вообще с этого света. «Ребята» оставались пока неназванными и неизвестными, да и сам Андрей, как он считал, не был целью лично. Объектом охоты, он думал, были квартиры и бизнес всего слоя российского среднего класса, к которому он себя относил, наивно считая, что он и есть надежда и опора «гибнущей России». Россия, однако, вовсе не считала себя гибнущей, а её власти были полны телевизионного энтузиазма. Конечно, чтобы подняться с колен, приходилось втаптывать в грязь мелких спекулянтов, держать в узде пятую колонну, и народные массы это всецело одобряли…

Так или иначе, чтобы выпутаться, действовать надо было крайне осторожно, осмотрительно, по чёткому плану, учтя все возможные повороты событий. Ни в коем случае не писать заявления на отказ, это первое. Принять все их условия, затаиться и играть роль социального донора со всем возможным театральным мастерством, усыпляя их бдительность и готовя свою схему. Обеспечив минимальное функционирование родного дома (или теперь приюта?), надо выиграть время, нужен план действий с окончательно очевидной целью: свалить с минимальными потерями. Он уже думал об этом, да кто из предпринимателей в России об этом не думает? Но он всегда чётко осознавал, что «там» его никто не ждёт, что с языками у него не всё отлично, накопленный капитал невелик, да и тот – в этой квартире на Ленинградке и оборотных средствах бизнеса. Теперь стояла задача обналичить этот капитал. Но то, что казалось ещё вчера лёгким и простым, сегодня выглядело неразрешимой задачей.

С квартирой всё упиралось в проживание Никитичны, нужно было как-то легально избавиться от неё, получить приостановку в списке соцдонов – тут надо придумывать что-то с ребёнком, пусть фиктивно, – и в это «окно» продать квартиру и уехать. Как-то так, не быстро. А вот с бизнесом надо было начинать суету безотлагательно. «Если эта система для нас оказалась шоком, значит, и для многих в стране ещё угроза не очевидна. Пока все очухаются, надо успеть бизнес продать». Прибыль есть и по бумагам, и в реале. Контракты в основном долгосрочные, клиентура хорошая, есть несколько «бриллиантовых» клиентов, большие товарные запасы. Короче, есть что предложить. Знать бы, кому.