Текст книги "Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды"

Глава 7

Еще в 1987 г. в Руанде начала выходить газета под названием «Кангука». Это слово означает «проснись», и газета, которую издавал южанин-хуту и поддерживал видный бизнесмен-тутси, критически отзывалась об истеблишменте Хабьяриманы. Ее оригинальность заключалась в том, что она анализировала руандийскую жизнь, опираясь на конфликт экономический, а не этнический. Мужественные сотрудники «Кангуки» постоянно сталкивались с преследованиями, но газета пользовалась огромной популярностью у той небольшой аудитории, которая могла ее прочесть. Так что в начале 1990 г. мадам Агата Хабьяримана устроила тайное совещание с несколькими лидерами аказу и предложила идею: запустить конкурирующее издание. О газетах члены аказу мало что знали, зато были знатоками человеческих слабостей – особенно тщеславия и продажности – и на должность редактора наняли мелкого дельца, но большого специалиста в саморекламе по имени Хассан Нгезе. Нгезе прежде был автобусным кондуктором, потом заделался предпринимателем, продавая газеты и напитки у заправочной станции в Гисеньи, и на этом стратегически выигрышном наблюдательном пункте превратился в уличного корреспондента «Кангуки».

Газета, которую Нгезе стал выпускать под названием «Кангура» – «разбуди» на киньяру-анде, – позиционировала себя в качестве «рупора, который стремится пробудить и возглавить большинство народа». Она начиналась как злобный пасквиль на «Кангуку» и выходила в том же формате, вводя в заблуждение покупателей. Этой хитрости способствовал еще и тот факт, что сразу после появления «Кангуры» правительство арестовало нескольких сотрудников «Кангуки». Но непочтительный тон газеты, во вкусе аказу, слишком уж напоминал стиль конкурентки, к тому же спонсоров Нгезе раздражало то, что он посвящал львиную долю первых выпусков фоторепортажам, восхвалявшим его собственные достоинства. В июле 1990 г., когда служба безопасности Хабьяриманы арестовала редактора «Кангуки» по обвинению в государственной измене, она устроила показательное «шоу равенства», одновременно посадив в тюрьму Хассана Нгезе за нарушение общественного порядка. Этот тактический ход сработал на нескольких уровнях. Западные правозащитные организации наподобие «Международной амнистии» публиковали призывы освободить обоих редакторов, одарив Нгезе ореолом диссидента-мученика, тогда как в действительности он был пропагандистом режима, разочаровавшим своих покровителей. В то же время тюрьма дала Нгезе понять, что его благополучие зависит от того, станет ли он более трудолюбивой «шестеркой», а он был человеком целеустремленным и намотал полученный урок на ус.

В октябре 1990 г., когда тюрьмы Руанды были переполнены мнимыми сообщниками РПФ, Нгезе выпустили из-под стражи, чтобы он заново наладил выпуск «Кангуру». (Редактор «Кангуки» оставался надежно изолированным от общества.) Используя войну как декорацию, Нгезе удалось добиться тонкого баланса между маской проверенного тюрьмой «овода» – борца с режимом – и своей тайной ролью подсадной утки аказу. Страстно призывая хуту объединяться в борьбе против угрозы со стороны тутси под началом президента, он одновременно попрекал президента тем, что тот не способен вести эту борьбу с достаточной бдительностью. В то время как международное давление все еще удерживало правительственных чиновников от откровенной этнической риторики, Нгезе публиковал, по его собственным уверениям, документы РПФ, которые якобы «доказывали», что мятежное движение было частью давнего заговора тутси-националистов, целью которого было закрепостить хуту, связав их по руках и ногам феодальным рабством. Он составлял списки видных тутси и их сообщников-хуту, которые «просочились» в общественные институты, обвинял правительство в предательстве дела революции и призывал к безжалостной кампании национальной «самообороны», чтобы защитить «достижения» 1959 и 1973 гг. И все это он делал на деньги, предоставленные в виде правительственного кредита, отдавая большую часть своих тиражей местным бургомистрам для бесплатной раздачи.

В 1990 г. в Руанде появилось целое полчище новых периодических изданий. Все они, кроме «Кангуры», служили рупорами сравнительной умеренности – и все, кроме «Кангуры», ныне в основном канули в забвение. Хассана Нгезе, хуту-националиста популистского толка, выдернутого из безвестности женой президента для исполнения обязанностей придворного шута, с большим основанием, чем кого-либо иного, можно назвать автором сценария надвигавшегося «крестового похода» хуту. Было бы глупо оспаривать его великолепные способности в роли торговца страхом. Когда в другой газете был опубликован шарж, изображавший Нгезе на кушетке и «демократическую прессу» в роли психоаналитика, со следующим текстом:

Нгезе: Доктор, я болен!!

Врач: И чем же вы больны?!

Нгезе: Этими тутси… Тутси… Тутси!!!!!!! – Нгезе подхватил его и перепечатал в «Кангуре». ОН БЫЛ ОДНИМ ИЗ ТЕХ УБИЙСТВЕННЫХ СОЗДАНИЙ, КОТОРЫЕ ВСЕ, ЧЕМ В НИХ НИ БРОСЯТ, ПРЕВРАЩАЮТ В СОБСТВЕННОЕ ОРУЖИЕ. Он был забавным, наглым и в одном из самых подавленных обществ на земле являл собой освобождающий пример человека, который, казалось, не ведал никаких запретов. В качестве расового теоретика Джон Хеннинг Спик смотрелся рядом с Нгезе как раз тем, чем он и был на самом деле, – дилетантом. Нгезе стал выдающимся исходным архетипом руандийского ^уту-genocidaire[10]10
  Genocidaire – здесь и далее – вершитель геноцида (франц.).


[Закрыть], и вскоре у него появился легион подражателей и апостолов.

Хотя Нгезе был верующим представителем маленького сообщества руандийцев-мусульман – единственного религиозного сообщества, по словам одного христианского лидера, которое «вело себя внешне пристойно и не принимало активного коллективного участия в геноциде, даже наоборот, старалось спасать мусульман-тутси», – истиной религией Нгезе был «хутизм». Его самая знаменитая статья, опубликованная в декабре 1990 г., представляла собой кредо этой новорожденной веры и называлась «Десять заповедей хуту». Несколькими быстрыми штрихами Нгезе оживил, отредактировал и заново освятил хамитский миф и риторику революции хуту, чтобы четко изложить доктрину воинственного ху-ту-пуризма. Первые три заповеди касались неистребимого представления о том, что красота женщин-тутси превосходит внешние данные женщин-хуту, которое постоянно подкреплялось пристрастиями заезжих белых и хуту, обладавших высоким общественным положением. Согласно заповедям Нгезе, все женщины-тутси были агентами тутси; мужчины-хуту, которые женились на тутси, водили с ними дружбу или брали их «в секретарши или любовницы», должны были считаться предателями, а женщинам-хуту со своей стороны предписывалось пресекать «тутсилюбивые» поползновения мужчин-хуту. От вопросов

пола и секса Нгезе переходил к делам бизнеса, ОБЪЯВЛЯЯ ЛЮБОГО ТУТСИ БЕСЧЕСТНЫМ – «ЕДИНСТВЕННОЙ ЕГО ЦЕЛЬЮ ЯВЛЯЕТСЯ ПРЕВОСХОДСТВО ЕГО ЭТНИЧЕСКОЙ ГРУППЫ», – А ЛЮБОГО ХУТУ, КОТОРЫЙ ВЕЛ ФИНАНСОВЫЕ ДЕЛА С ТУТСИ, – ВРАГОМ СВОЕГО народа. То же самое утверждалось и в отношении жизни политической: хуту должны контролировать «все стратегические посты – политические, административные, экономические, военные и в структурах безопасности». Далее, хуту было заповедано блюсти «единство и солидарность» против «общего врага – тутси», изучать и распространять «идеологию хуту» революции 1959 г. и рассматривать как предателя любого хуту, который «преследует своих братьев-хуту» за изучение или распространение этой идеологии.

«Десять заповедей хуту» широко распространялись и обрели неслыханную популярность. Президент Хабьяримана потрясал фактом их публикации как доказательством «свободы прессы» в Руанде. Общественные лидеры по всей Руанде считали их эквивалентом законодательства и вслух зачитывали их на общественных мероприятиях. Их идею вряд ли можно было назвать непривычной, но благодаря новому привкусу «священной войны» и неумолимым предупреждениям «впавшим в ересь» хуту даже неискушенное в своей массе руандийское крестьянство не могло не уловить, что эта идея достигла совершенно новой набатной кульминации. Восьмая – и наиболее часто цитируемая – заповедь гласила: «Хуту должны перестать жалеть тутси».

* * *

В декабре 1990 г., в том же месяце, когда Хассан Нгезе опубликовал «Десять заповедей хуту», «Кангура» приветствовала французского президента Миттерана портретом во всю полосу, снабженным заголовком: «Друг познается в беде». Приветствие это пришлось как нельзя кстати. Сражаясь плечом к плечу с Руандийскими вооруженными силами (РВС) Хабьяриманы, сотни превосходно экипированных французских десантников не давали РПФ продвинуться дальше изначально захваченного плацдарма на северо-востоке страны. Поначалу Бельгия и Заир тоже посылали войска в поддержку РВС, но заирцы были так охочи до пьянства, мародерства и насилия, что руандийцы вскоре уже сами умоляли их отправляться домой, а бельгийцы устранились по собственной инициативе. Французы же остались, и их роль была так велика, что уже после первого месяца сражений Хабьяримана объявил о поражении РПФ. В действительности потрепанные отряды мятежников просто ушли на запад с открытых равнин Северо-Восточной Руанды, чтобы основать новую базу на неприступных, поросших тропическими лесами склонах вулканов Вирунги. Там мерзнущие, мокнущие и плохо снабжаемые бойцы РПФ несли больше потерь от пневмонии, чем в боях, ведя подготовку просачивавшихся ручейком сквозь леса новых рекрутов и формируя из них свирепую – и свирепо дисциплинированную – партизанскую армию, которая смогла бы быстро усадить Хабьяриману за стол переговоров или нанести ему решительное поражение, если бы не Франция.

Военное соглашение, заключенное в 1975 г. между Францией и Руандой, прямым текстом воспрещало участие французских войск в руандийских войнах, военной подготовке или полицейских операциях. Но президент Миттеран благоволил Хабьяримане, да и сыну Миттерана, Жан-Кристофу, торговцу оружием, порой выполнявшему поручения Министерства иностранных дел Франции в африканских странах, он тоже нравился. (По мере того как военные расходы опустошали государственную казну Руанды, а война все затягивалась, в Руанде набирала обороты наркоторговля; армейские офицеры закладывали плантации марихуаны, и широко ходили слухи о том, что Жан-Кристоф Миттеран неплохо наживался на нелегальной торговле.) Франция организовала масштабные поставки вооружений в Руанду – не прекратив их и во время убийств 1994 г., – и все начало 1990-х французские офицеры и солдаты служили вспомогательным придатком руандийской армии, заправляя в ней всем, от авиадиспетчерской службы и допросов пленников из РПФ до сражений на передовой.

В январе 1991 г., когда РПФ захватил ключевой город северо-запада, Рухенгери, родину Хабьяриманы, правительственные войска, поддерживаемые французскими десантниками, выбили мятежников оттуда за сутки. Спустя несколько месяцев, когда посол Соединенных Штатов в Руанде высказал предложение о том, чтобы правительство Хабьяриманы отменило этнические удостоверения личности, французский посол замял эту инициативу. Париж рассматривал «франкофонную Африку» как chez nous[11]11
  «Как chez nous» – т. е. как свой дом; буквальный перевод «у нас (дома)».


[Закрыть] — буквальное продолжение отечества, и тот факт, что РПФ возник на территории англоязычной Уганды, распалял старинную племенную фобию французов по поводу англосаксонской угрозы. Укутанные в защитное одеяло этой имперской заботы, Хабьяримана и его правящая клика могли подолгу игнорировать РПФ и сосредоточиваться на своей кампании против невооруженного «внутреннего врага».

Через несколько дней после однодневной оккупации РПФ города Рухенгери, в январе 1991 г., РВС фальсифицировали нападение на один из собственных военных лагерей на северо-западе. В атаке обвинили РПФ, и в отмщение местный бургомистр организовал массовое истребление багогве – полукочевой подгруппы тутси, которая прозябала в крайней нищете; было убито множество людей, и бургомистр велел закопать тела в своем собственном дворе, последовали ДАЛЬНЕЙШИЕ ИЗБИЕНИЯ; К КОНЦУ МАРТА БЫЛИ УНИЧТОЖЕНЫ СОТНИ ТУТСИ СЕВЕРО-ЗАПАДА.

– В тот период нас по-настоящему терроризировали, – вспоминала Одетта. – Мы думали, что нас истребят под корень.

В 1989 г., когда Одетту уволили из больницы, ее приводила в бешенство быстрота, с которой люди, которых она полагала своими друзьями, отворачивались от нее. А спустя год она уже вспоминала об этом периоде как о «хороших временах». Как и многие руандийские тутси, Одетта вначале отреагировала на войну негодованием в адрес мятежников-беженцев – за то, что они подвергли смертельной опасности оставшихся в стране соплеменников.

– Мы всегда считали, что эмигранты богаче нас и лучше устроены, – говорила она мне. – Мы уже стали воспринимать наше положение здесь как нормальное. Я говорила своим двоюродным сестрам и братьям за границей: «Зачем вам возвращаться? Оставайтесь, ведь вам там лучше», – а они отвечали: «Одетта, даже ты заговорила словами Хабьяриманы!» РПФ пришлось заставить нас осознать, что они страдали, живя в изгнании, и мы начали понимать, что все это время мы не думали об этих изгнанниках. Поэтому 99 % тутси понятия не имели, что РПФ соберется напасть. Но мы начали обсуждать это, и до нас дошло, что к нам спешат наши братья. А хуту, с которыми мы жили рядом, не воспринимали нас как равных. Они отвергали нас.

Когда Одетта и ее муж Жан-Батист стали навещать жен заключенных в тюрьмах тутси, Жан-Батисту позвонил генеральный секретарь службы безопасности, которого он считал своим добрым другом. И дал мужу Одетты дружеский совет: «Если хочешь умереть, продолжай ходить к этим людям».

Перед узниками тюрем – такими, как Бонавентура Ньибизи, сотрудник кигальской миссии Агентства США по международному развитию, – перспектива гибели маячила еще отчетливей.

«Заключенных убивали каждую ночь, а 26 октября должны были убить и меня, – рассказывал он мне. – Но у меня были сигареты. Тот парень подошел ко мне и сказал: «Сейчас я тебя убью», – а я дал ему сигарету, и он сказал: «Ладно, мы убиваем людей просто так, и сегодня я тебя не убью». КАЖД Ы Й ДЕНЬ ЛЮДИ УМИРАЛИ от ПЫТОК. ИХ ВЫВОДИЛИ ИЗ КАМЕР, А ВОЗВРАЩАЛИ ИЗБИТЫМИ, ИСКОЛОТЫМИ ШТЫКАМИ, и они умирали. Я несколько ночей спал рядом с мертвецами. Полагаю, изначально было задумано убить всех, кто сидел в тюрьме, но Красный Крест начал составлять списки заключенных, так что сделать это стало затруднительно. Режим хотел сохранить свой благоприятный международный имидж».

Одним из лучших друзей Бонавентуры в тюрьме был бизнесмен по имени Фродуальд Карамира. И Бонавентура, и Карамира были родом из Гитарамы, провинции на юге страны, и оба были урожденными тутси. Но еще в юности Карамира обзавелся удостоверением личности хуту – и не прогадал: в 1973 г., когда Бонавентуру исключили из школы, потому что он был тутси, Карамира, который учился вместе с ним, не пострадал.

– Но правительству Хабьяриманы не нравились хуту из Гитарамы, а Карамира был еще и богат, так что его арестовали, – пояснил Бонавентура. – Он в тюрьме вел себя весьма достойно, всегда пытался выручить сокамерников, покупал сигареты, спальные места, одеяла. Когда он выбрался из тюрьмы (что ему удалось сделать раньше, чем мне), моя жена была беременна нашим первенцем, и он сразу же отправился навестить ее. После марта 1991 г., когда правительство выпустило всех нас из тюрьмы, я несколько раз виделся с ним. Он приезжал ко мне домой или на службу. А потом однажды вечером – раз… – Бонавентура прищелкнул пальцами, – и он стал совершенно другим человеком. Мы больше не могли общаться, потому что я – тутси. Так случилось со многими людьми. Они менялись так быстро, что я поневоле задавался вопросом: «Да неужели это тот самый человек?»

Летом 1991 г. в Руанде начала свое существование столь долгожданная многопартийная система. Такой резкий скачок из тоталитаризма в свободный политический рынок не может не порождать бурные страсти, даже когда предпринимается искренне благонамеренными лидерами, а в Руанде политическая открытость изначально замышлялась с выдающимся вероломством. Большая часть десятка партий, которые внезапно начали требовать внимания к себе и накапливать влияние, были просто марионетками НРДР Хабьяриманы, созданными президентом и аказу для того, чтобы сеять смятение и высмеивать всю эту затею с плюрализмом. Лишь в одной из настоящих оппозиционных партий были широко представлены тутси; остальные были поделены между убежденными реформаторами и экстремистами-хуту, быстро превратившими «демократические дебаты» в клин, который еще сильнее расколол и без того разделенное гражданское общество, выдавая руандийскую политику за простой вопрос самозащиты хуту. Это была позиция «мы против них» – все мы против всех них, любой, кто осмеливался предложить альтернативный взгляд, был одним из них и мог начинать готовиться к последствиям. И именно Фродуальд Карамира, неофит хутуизма, дал этому четкому плану – и какофонии идеологического дискурса, который разгорелся в связи с ним, – фанатичное имя «Власть хуту».

«Я не знаю точно, что произошло, – рассказывал мне Бонавентура. – Говорят, Хабьяримана уплатил ему за переход в свой лагерь десятки миллионов, и он действительно стал главой «ЭлектроГаза» (государственной компании коммунальных услуг). Единственное, что я знаю, – это что он стал одним из самых важных экстремистов, а прежде был совсем не таким. Очень многое менялось, и невероятно быстро, но все равно трудно было понять – трудно поверить, – сколь многое менялось».

* * *

Однажды в январе 1992 г. в кигальский дом Бонавентуры пришли солдаты.

«Нас с женой в тот момент не было дома. Они выбили двери, – говорил Бонавентура. – Они вынесли все, связали слуг. Моему сыну было тогда девять месяцев от роду, – они оставили рядом с ним гранаты. Он играл с гранатой в гостиной – целых три часа. Потом кто-то случайно проходил мимо и заметил это, и, к счастью, мой сын остался жив».

Так и шло – нападение здесь, массовая бойня там, – и все лучше организованные экстремисты хуту накапливали оружие, а в ополчение набирали молодежь хуту и готовили для «гражданской самообороны». В первых рядах этого ополчения были интерахамве — «те, кто нападает вместе», – которые вели свое происхождение от клубов футбольных фанатов, спонсируемых лидерами НРДР и аказу. Экономический коллапс конца 1980-х оставил десятки тысяч молодых людей без каких-либо перспектив найти работу, они зря растрачивали себя в безделье и его непременном спутнике – возмущении и созрели для вербовки. Интерахамве и их разнообразные группировки-подражатели, которые в конечном счете вливались в их ряды, пропагандировали геноцид как карнавальное действо. Молодежные лидеры «Власти хуту», раскатывавшие на мотоциклах, щеголявшие модными прическами, темными очками и яркой пестротой спортивных костюмов и традиционных хламид, проповедовали этническую солидарность и гражданскую самооборону на все более массовых митингах, где спиртное текло рекой, на гигантских плакатах красовались идеализированные портреты Хабьяриманы, трепеща на ветру, и военизированной муштрой занимались с таким же энтузиазмом, с каким разучивают броские фигуры популярного танца. Нередко внешним поводом для этих массовых спектаклей было прославление президента и его супруги, в то время как в своей скрытой от посторонних глаз жизни члены интерахсшве были организованы в небольшие районные банды, составляли списки тутси и ездили в загородные лагеря, чтобы тренироваться в поджогах домов, метании гранат и разрубании манекенов мачете.

Впервые игра превратилась для интерахамве в работу в начале марта 1992 г., когда государственная радиостанция «Радио Руанда» объявила о «раскрытии» некоего плана тутси по массовым убийствам хуту. Это была дезинформация чистой воды, но в качестве упреждающих мер «самозащиты» ополченцы и деревенские жители в регионе Бугесера, к югу от Кигали, за три дня убили 300 тутси. Похожие убийства произошли в то же время и в Гисеньи, а в августе, вскоре после того как Хабьяримана – уступив жесткому давлению доноров международной помощи – подписал договор с РПФ о прекращении огня, тутси стали убивать в Кибуе. В октябре договор о прекращении огня был расширен и дополнен планами создания нового переходного правительства, в которое должны были войти и представители РПФ; всего неделю спустя Хабьяримана произнес речь, в которой объявлял это соглашение «жалким клочком бумаги».

А тем временем гуманитарные деньги продолжали течь в банковские сейфы Хабьяриманы и оружие продолжало прибывать – из Франции, из Египта, от южноафриканского режима апартеида. Порой, когда доноры выражали обеспокоенность убийствами тутси, случались аресты, но за ними вскоре следовали освобождения; дело не доходило даже до суда, не говоря уже об обвинении в массовых убийствах. Дабы успокоить нервы иностранцев, правительство представляло убийства как «спонтанные» и «народные» акты «гнева» или «самозащиты». Мол, деревенским лучше знать: бойням непременно предшествовали политические митинги с целью «подъема сознательности», на которых местные лидеры, обычно в компании со стоявшим рядом высокопоставленным чиновником провинциальной или национальной администрации, описывали тутси как сущих дьяволов – с рогами, копытами, хвостами и всем прочим – и приказывали убивать их, называя это на старом революционном жаргоне «рабочим заданием», местные чиновники ПОЛУЧАЛИ СООТВЕТСТВЕННУЮ ВЫГОДУ ОТ УБИЙСТВ, ЗАХВАТЫВАЯ ЗЕМЛИ И СОБСТВЕННОСТЬ ИСТРЕБЛЕННЫХ ТУТСИ, А ПОРОЙ И ПОЛУЧАЛИ ПОВЫШЕНИЕ, ЕСЛИ ДЕМОНСТРИРОВАЛИ ОСОБЕННЫЙ ЭНТУЗИАЗМ. Да и убийц «из народа» тоже обычно вознаграждали мелкими подачками.

В ретроспективе массовые убийства начала 1990-х можно рассматривать как генеральную репетицию того, что в 1994 г. поборники хутуизма сами называли «окончательным решением»[12]12
  Аналогично «решению (еврейского вопроса)» в рамках геноцидальной политики Третьего рейха в отношении евреев.


[Закрыть]. Однако в этом ужасе не было ничего неизбежного. С наступлением эпохи многопартийности президент под давлением общественности был вынужден пойти на существенные уступки реформаторски мыслящим оппозиционерам, и потребовались титанические усилия экстремистского окружения Хабьяриманы, чтобы помешать сползанию Руанды к умеренности. Главной составляющей этих усилий было насилие. Консорциум лидеров аказу спонсировал и контролировал интерахамве, а также руководил собственными «эскадронами смерти» с названиями типа «сеть Зеро» и «группа Пули». Три брата мадам Хабьяриманы, объединившиеся с группой полковников и лидеров бизнес-мафии северо-запада, были членами-основателями этих групп, которые впервые начали действовать заодно с интерахамве во время массовой бойни в Бугесере в марте 1992 г. Однако наиболее важным нововведением событий в Бугесере было использование национального радио для подготовки почвы к убийствам и постепенного превращения многозначительного намека «мы против них» в категорически приказное «убей или будешь убит».

В конечном счете геноцид – это упражнение в развитии общественных структур. Энергичный тоталитарный порядок требует, чтобы народ поддерживал замысел лидеров, и хотя геноцид служит наиболее извращенным и претенциозным средством для этой цели, он также является и средством наиболее понятным и всесторонним. В 1994 г. весь остальной мир рассматривал Руанду как образцовый пример хаоса и анархии, ассоциирующихся с коллапсирующими государствами. На самом же деле геноцид был результатом порядка, авторитарности, десятилетий современного политического теоретизирования и идеологической обработки – в одном из самых педантично управляемых государств в истории. И, как ни странно это прозвучит, идеология геноцида – или то, что руандийцы называют его «логикой», – пропагандировалась не как способ создания страдания, а как средство его облегчения. Призрак абсолютной угрозы, которая требует абсолютного искоренения, связывает лидера и народ в герметическом утопическом объятии, и индивидуум – всегда раздражающий совокупность – перестает существовать.

Рядовые участники массовых убийств начала 1990-х, возможно, получали мало удовольствия от послушного истребления своих соседей. И все же отказывались от этого немногие, а решительное сопротивление и вовсе было редкостью. Убийства тутси были политической традицией в постколониальной Руанде: они сплачивали людей.

* * *

В последние пятьдесят лет стало расхожей фразой утверждение, что поставленные на поток убийства холокоста ставят под вопрос концепцию прогресса человечества, поскольку наука и искусство способны вести сквозь знаменитые ворота – осененные лозунгом «труд делает свободным» – прямо в Аушвиц. Мол, не будь всей этой технологии, немцы не смогли бы убить столько евреев. Однако убийства осуществляли именно люди, а не машины. Лидеры руандийской «Власти хуту» прекрасно это понимали. Если хорошенько «раскачать» людей, которые станут размахивать мачете, технологическая недоразвитость не будет препятствием для геноцида. Оружием были люди, а это означало – все люди-, всё население хуту должно было истреблять всё население тутси. Вдобавок к обеспечению очевидных численных преимуществ эта схема полностью исключала возникновение любых вопросов об ответственности. Если причастны все, то понятие причастности теряет смысл. Причастность – к чему? Хуту, который считал, что существует нечто такое, к чему можно быть причастным, не мог не быть сообщником врага.

«Мы, народ, обязаны взять на себя ответственность и стереть с лица земли эту мразь», – объяснял Леон Мугесера в ноябре 1992 г. в той же самой речи, в которой призывал хуту вернуть тутси в Эфиопию по реке Ньябаронго. Мугесера был образованным человеком с университетским дипломом, вице-президентом НРДР, близким другом и советником Хабьяриманы. Его голос был голосом власти, и большинство руандийцев до сих пор способны довольно точно цитировать отрывки из его знаменитой речи; члены иитерахамве часто хором повторяли особенно полюбившиеся им фразы, отправляясь убивать. Закон санкционирует убийство «сообщников тараканов», говорил Мугесера и спрашивал: «Что нам еще нужно, чтобы привести приговор в исполнение?» Члены оппозиционных партий, говорил он, «не имеют никакого права жить среди нас», и как один из лидеров «единственной Партии» он исполнял свой долг – распространять призыв к оружию и учить людей «защищать себя». Что же касается самих «тараканов», «чего мы ждем, почему не истребим эти семьи?», недоумевал он. Мугесера призывал тех, кто пришел к процветанию при власти Хабьяриманы, «финансировать операции по уничтожению этих людей». Он говорил о 1959 годе, о том, что было чудовищной ошибкой позволить тутси жить. «УНИЧТОЖАЙТЕ ИХ, – ГОВОРИЛ ОН. – ДЕЛАЙТЕ ЧТО ХОТИТЕ, НО НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ИМ Уйти». И еще говорил: «Помните, что человек, чью жизнь вы спасли, безусловно, не станет спасать вашу». Закончил он речь словами: «Гоните их прочь. Да здравствует президент Хабьяримана!»

Мугесера выступал от имени закона, но так случилось, что министром юстиции в то время был человек по имени Станислас Мбонампека, который смотрел на вещи иначе. Мбонампека был личностью разносторонней: зажиточный хуту с северо-запада, владелец половины акций фабрики туалетной бумаги. А еще он был оппозиционером, юристом и защитником прав человека, представителем высшего эшелона либеральной партии – единственной оппозиционной партии, среди членов которой было немало тутси. Мбонампека изучил речь Мугесеры и выписал ордер на его арест по обвинению в возбуждении ненависти. Разумеется, в тюрьму Мугесера не попал – он попросил защиты у армии, а потом эмигрировал в Канаду, – а Мбонампеку вскоре сместили с министерского поста. Мбонампека понимал, в какую сторону дует ветер. К началу 1993 г. все новорожденные оппозиционные партии Руанды разбились на два лагеря – прорежимные и антирежимные, – и Мбонампека перешел на сторону «Власти хуту». Вскоре его речи уже можно было услышать на «Радио Руанда», где он предостерегал РПФ: «Прекратите эту войну, если не хотите, чтобы ваши сторонники, живущие в Руанде, были истреблены».

Летом 1995 г., когда я отыскал Мбонампеку, он жил в обшарпанной маленькой комнатке в Протестантском пансионе в заирском городе Гома, примерно в миле от руандийской границы.

– На войне, – пояснил он мне, – нельзя быть нейтральным. Если ты не за свою страну, значит, ты за тех, кто на нее нападает, верно?

Мбонампека был крупным мужчиной со спокойными и ровными манерами. Он носил очки в золотой оправе, был одет в аккуратно отглаженные брюки и рубашку в бело-розовую полоску. А еще он носил абсурдный титул министра юстиции руандийского правительства в изгнании – самопровозглашенной организации, набранной в основном из уцелевших чиновников режима, руководившего геноцидом, мбонампека НЕ СОСТОЯЛ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ В 1 994 Г., НО НЕОФИЦИАЛЬНО ДЕЙСТВОВАЛ КАК ЕГО АГЕНТ, ОТСТАИВАЯ ДЕЛО «ВЛАСТИ ХУТУ» И НА РОДИНЕ, И В ЕВРОПЕ, И РАССМАТРИВАЛ ЭТО КАК НОРМАЛЬНЫЙ КАРЬЕРНЫЙ РОСТ.

«Я говорил, что Мугесера должен быть арестован, потому что он науськивает людей друг на друга, а это незаконно. А еще я говорил, что, если РПФ будет продолжать воевать, у нас должна быть гражданская оборона, – рассказывал мне Мбонампека. – Это последовательные позиции. В обоих случаях я выступал за защиту своей страны. – И добавил: – Лично я в этот геноцид не верю. Это не была традиционная война. Враги были повсюду. Тутси убивали не потому, что они тутси, а только как сочувствующих РПФ».

Я поинтересовался, трудно ли было отличать тех тутси, которые симпатизировали РПФ, от остальных. Мбонампека ответил: нет, нетрудно.

– Разницы между этническим и политическим вопросами не было, – поведал он мне. – Девяносто девять процентов тутси были за РПФ.

– Даже впавшие в детство старухи и младенцы?

– А вы подумайте вот о чем, – возразил Мбонампека. – Предположим, немцы нападают на Францию и Франция обороняется от Германии. Французы понимают, что все немцы – враги. Немцы убивают ваших женщин и детей, и вы делаете то же самое.

Рассматривая геноцид (хоть и отрицая при этом его существование) как продолжение войны между РПФ и режимом Хабьяриманы, Мбонампека, похоже, утверждал, что систематическое, поддерживаемое государством истребление целого народа является так называемым провоцируемым преступлением, в котором повинны и жертвы, и исполнители. Но, хотя геноцид совпал по времени с войной, его организация и исполнение разительно отличались от военных действий. Более того, мобилизация кадров для кампании окончательного истребления набрала полный ход только тогда, когда «Власть хуту» столкнулась с реальной угрозой мирного урегулирования.

* * *

4 августа 1993 г. на конференции в танзанийском городе Аруше президент Хабьяримана подписал мирное соглашение с РПФ, официально положив конец войне. Так называемые Арушские соглашения гарантировали право возвращения на родину диаспоре руандийских беженцев, обещали интеграцию двух враждующих армий в единые силы национальной обороны и утверждали схему «всеобщего переходного правительства», составленного из представителей всех национальных политических партий, включая РПФ. Хабьяримане предстояло оставаться президентом в ожидании выборов, но его возможности должны были ограничиваться в основном церемониальными функциями. И самое главное, на протяжении всего периода умиротворения Руанды в стране должны были быть размещены миротворческие войска ООН.