Текст книги "Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды"

На самом деле РПФ никогда не рассчитывал выиграть эту войну на поле битвы; его целью было принудить правительство к политическому урегулированию, и в Аруше казалось, что этого удалось добиться.

– Войну используют, когда нет никаких других средств, а Аруша открыла возможность прийти и бороться на политической арене, – рассказывал мне Тито Рутеремара, один из лидеров РПФ, участвовавший в переговорах по соглашениям. – Благодаря Аруше мы могли прийти в Руанду, и при наличии действительно хороших идей и очень хорошей организации мы бы это сделали. Если бы мы потерпели неудачу, это означало бы, что наши идеи бесполезны. Эта борьба не была этнической, она была политической, и Хабьяримана боялся нас, потому что мы были сильны. Он никогда не хотел мира, потому что видел, что мы можем добиться политического успеха.

Хабьяримана понимал, что Арушские соглашения равнялись для него записке о политическом самоубийстве. Лидеры «Власти хуту» вопили о предательстве и бросались обвинениями, утверждая, что сам президент стал «сообщником» врагов. Через четыре дня после подписания документов в Аруше «Свободное радио и телевидение тысячи холмов» – новая радиостанция, спонсируемая членами и сторонниками аказу и проводившая пропаганду геноцида, начала вещание из Кигали. СРТТ была этакой «Кангурой» на радиоволнах. Ее вещание было поистине вездесущим в Руанде, где радиоприемники были у каждого, и радиостанция стала безумно популярной благодаря смеси подстрекательских речей и песен в исполнении таких поп-звезд «Власти хуту», как Симон Бикинди, чьим самым знаменитым хитом была, пожалуй, песня о «добрососедстве» – «Я ненавижу таких хуту»:

Я ненавижу таких хуту – высокомерных хуту, хвастунов, которые презирают других хуту, дорогие товарищи…

Ненавижу этих хуту, этих хуту, переставших быть хуту, которые отказались от своей идентичности, дорогие товарищи.

Я ненавижу этих хуту, этих хуту, которые слепо идут, как идиоты, куда им укажут,

Этот подвид наивных хуту, которыми манипулируют, которые уничтожают самих себя, вступая в войну, на причину которой им наплевать.

Я презираю этих хуту, которых заставляют убивать.

Убивать, клянусь вам, и которые убивают настоящих хуту, дорогие товарищи.

И если я ненавижу их, тем лучше…

И так далее; это очень длинная песня.

«Любой, кто думает, что Арушские соглашения положили конец этой войне, сам себя обманывает», – предупреждал Хассан Нгезе в «Кангуре» в январе 1994 г. Нгезе с самого начала проклинал Арушу как акт предательства, а в конце 1993 г., с прибытием «голубых касок» миссии ООН для помощи Руанде (МООНПР), у него появилась новая мишень для нападок. МООНПР, заявлял Нгезе, – это не что иное, как орудие, призванное «помочь РПФ взять власть силой». Но, напоминал он своим читателям, история показывает, что такие миротворцы по большей части оказывались трусливы и лишь «наблюдали в качестве зрителей», когда развязывалось насилие. Он предсказывал, что им будет на что полюбоваться, и в открытую предостерегал МООНПР, чтобы те не путались под ногами. «Если РПФ решил убивать нас, так давайте убивать друг друга, – призывал он. – Пусть взорвется все, что тлеет… В такие времена прольется много крови».

Глава 8

В 1991 г. Одетта оставила свою работу в больнице ради должности врача в миссии Корпуса мира Соединенных Штатов в Кигали. Два года спустя, когда Вашингтон приостановил эту программу в Руанде, Одетта отдала детей в школу в Найроби и выполняла ряд краткосрочных поручений Корпуса мира – в Габоне, Кении и Бурунди. Ей нравилось бывать в Бурунди, потому что оттуда легко было съездить домой, чтобы повидать семью, и потому что Бурунди, казалось, наконец-то стала страной, в которой хуту и тутси были полны решимости мирно делить власть. В августе 1993 г., после почти тридцати лет жестокой диктатуры тутси, был приведен к присяге как первый всенародно избранный президент Бурунди, урожденный хуту. Передача власти произошла гладко, и Бурунди прославляли и дома, и за границей как светоч надежды для всей Африки. Потом, в ноябре, через четыре месяца после того, как новый президент занял свой пост, несколько заговорщиков, военных-тутси, убили его. Гибель президента Бурунди послужила толчком для восстания хуту и жестоких ответных мер армии тутси, в результате чего погибло по меньшей мере 50 тысяч человек. Насилие в Бурунди обеспечило огромный запас зерна для мельниц «торговцев страхом» из руандийской «Власти хуту», и они вовсю трубили об этих новостях как новом доказательстве коварства тутси. И в результате Одетта осталась без работы.

Она не хотела возвращаться в Кигали: Хабьяримана сопротивлялся реализации Арушских договоренностей, нападения на тутси и оппозиционеров-хуту все учащались. И Одетте достаточно было лишь настроить радиоприемник на волну СРТТ, чтобы ощутить, что ее дни на родине были бы недолгими. Но Корпус мира хотел возобновить деятельность в Руанде, и Одетте предложили почасовую оплату в 25 долларов – это в стране, где средний доход составлял меньше 25 долларов в месяц, – за помощь в подготовке программы. Она устала повсюду таскать с собой детей и жить в разлуке с Жан-Батистом. Более того, соблюдая Арушские договоренности, в Кигали прибыл контингент из 600 солдат РПФ. И еще там была миссия МООНПР.

– На самом деле, – рассказывала Одетта, – это МООНПР обманом уговорила нас остаться. Мы видели все эти «голубые каски», мы говорили с Даллером (генерал-майор Ромео Даллер был канадцем, командующим войсками ООН). Мы думали, что, даже если хуту начнут нападать на нас, трех тысяч бойцов МООНПР должно быть достаточно, чтобы нас защитить. Даллер дал нам номер своего телефона и рацию и сказал: «Если с вами что-нибудь случится, звоните мне немедленно». И мы им доверились.

Однажды вечером в январе 1994 г., сразу после возвращения в Кигали из Бурунди, Одетта везла двух приехавших погостить кузин обратно в гостиницу. Внезапно ее машину окружила толпа интерахамве. Одетта нажала на газ, и интерахсшве бросили им вслед две гранаты, взрыв вышиб ВСЕ СТЕКЛА В МАШИНЕ, ОСЫПАВ ОДЕТТУ И ЕЕ ПАССАЖИРОК ОСКОЛКАМИ, И ТОЛЬКО СПУСТЯ ПАРУ МИНУТ ОНИ ПОНЯЛИ, ЧТО НЕ РАНЕНЫ.

– Я позвонила Даллеру, – сказала она, – но никто из МООНПР так и не приехал. Тогда-то я поняла, что эти люди никогда не станут нас защищать.

* * *

Недоверие к МООНПР было единственным фактором – кроме взаимного недоверия, – который глубоко сближал «Власть хуту» с теми, кому она желала смерти. И не без веской причины. В месяцы, последовавшие за подписанием Арушских соглашений, руандийцы наблюдали, как миротворческие миссии ООН в Боснии и Сомали терпят унижение за унижением из-за своего бессилия и бесконечных неудач. Так, 3 октября 1993 г., за пять недель до прибытия МООНПР в Кигали, 18 американских рейнджеров, служивших в Сомали наряду с силами ООН, были убиты, и телевидение на весь мир продемонстрировало, как их тела волокли по улицам Могадишо. У МООНПР было гораздо меньше полномочий, чем у сомалийской миссии: ей было запрещено использовать силу иначе как в целях самозащиты, и даже для этого она была плохо оснащена.

11 января 1994 г., когда на выпуске «Кангуры», который советовал МООНПР «поберечь себя», еще не просохла типографская краска, генерал-майор Даллер отослал срочный факс в отдел миротворческих операций штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Этот факс с заголовком «Просьба о защите для информатора» объяснял, что Даллер обзавелся одним замечательным разведывательным источником из высших эшелонов интерахамве, и ему нужна помощь, чтобы гарантировать безопасность этого человека. Этот информатор, писал Даллер, – бывший член службы безопасности президента, которому начальник штаба армии и президент НРДР платят почти тысячу долларов в месяц за выполнение обязанностей инструктора интерахамве «высшего уровня». За несколько дней до написания этого письма информатора Даллера назначили ответственным за координирование действий 48 одетых в штатское коммандос, функционера НРДР и нескольких местных правительственных чиновников в заговоре с целью убийства лидеров оппозиции и бельгийских солдат во время церемонии в парламенте. «Они надеялись спровоцировать РПФ… и спровоцировать гражданскую войну, – говорилось в факсе. – Депутатов должны были убить во время входа в парламент или выхода из него. Бельгийских солдат (которые составляли костяк сил МООНПР) надо было спровоцировать, и, если бы бельгийцы прибегли к силе, часть их была бы убита, что гарантировало уход бельгийцев из Руанды». Этот план был отменен на некоторое время, но информатор Даллера сообщил ему, что более 40 ячеек интерахамве по 40 человек в каждой «разбросаны» по Кигали, после того как армейские спецы натаскали их «в дисциплине, умении обращаться с оружием и взрывчаткой, рукопашной и тактике». Далее в факсе было сказано:

□ С момента выдачи мандата МООНПР [этому информатору] было приказано регистрировать всех тутси в Кигали. Он подозревает, что в целях их уничтожения. Приведенный им пример: за 20 минут его подчиненные могли бы убить до тысячи тутси.

□ Информатор утверждает, что не согласен с истреблением тутси. Он поддерживает оппозицию РПФ, но не может поддерживать убийство невинных людей. Он также утверждает, что, по его мнению, президент не обладает полной властью над всеми элементами своей прежней партии/фракции.

□ Информатор готов предоставить сведения о размещении тайного склада тяжелого вооружения, где находится по меньшей мере 135 его единиц… Он был бы готов отправиться на этот тайный склад сегодня же – если бы мы дали ему следующую гарантию. Он просит, чтобы мы взяли под защиту его самого и его семью (жену и четверых детей).

Это был не первый (и не последний) случай, когда генералу Даллеру довелось узнать, что Кигали – которому Арушскими соглашениями было предназначено стать «свободной от вооружений зоной» – был рынком оружия «Власти хуту». Вряд ли это было таким уж секретом: гранаты и «калашниковы» здесь носили открыто, их можно было купить за умеренную цену на центральном городском рынке; самолеты, груженные французским или купленным на французские деньги вооружением, продолжали прибывать; правительство импортировало мачете из Китая в количестве, намного превосходившем потребности сельскохозяйственного сектора; и многое из этих вооружений раздавалось бесплатно людям, не исполнявшим никакой официальной военной функции – праздным молодым людям в клоунских одеяниях интерахамве, домохозяйкам, офисным работникам, – в то время как в Руанде впервые за три года царил официально объявленный мир.

Однако факс Даллера давал гораздо более точную картину того, чему предстояло случиться, чем любой другой документ, дошедший до нас из тех времен, известных под названием «прежде». Все, о чем рассказывал ему безвестный информатор, сбылось через три месяца, и в тот момент Даллер полагал, что к его источнику следует отнестись всерьез. Он объявлял о своем намерении разгромить тайный оружейный склад в течение 36 часов и писал: «Рекомендую обеспечить этому информатору защиту и эвакуировать из Руанды».

Даллер поставил на своем факсе пометку «чрезвычайно срочно» и приписку по-французски: Рейх се que veux. Allons’y (Где есть воля, там есть и путь[13]13
  «Где есть воля, там есть и путь» – высказывание Махатмы Ганди.


[Закрыть]. Давайте рискнем!). Из Нью-Йорка пришел ответ: давайте не будем. Ответственным за миротворческие операции ООН был в то время Кофи Аннан, ганец, которому предстояло впоследствии стать Генеральным секретарем ООН. Помощник Аннана, Икбал Риза, ответил Даллеру в тот же день, отвергнув «операцию, рассмотренную» в его факсе (и предоставление защиты информатору), как действия, выходящие за пределы мандата, порученного МООНПР. Вместо этого Даллеру было указано поделиться своими сведениями с президентом Хабьяриманой и сказать ему, что деятельность интерахамве «представляет явную угрозу мирному процессу» и является «явным нарушением» договоренности о «Кигали как свободной от вооружений зоне». Хотя информатор Даллера однозначно описал планы по уничтожению тутси и убийству бельгийцев как исходящие от окружения Хабьяриманы, в ответном мандате было сказано, что о нарушениях мирных соглашений следует докладывать президенту, и Нью-Йорк советовал Даллеру: «Вам следует исходить из того, что он (Хабьяримана) не знает об этой деятельности, но настаивать, чтобы он немедленно разобрался с этой ситуацией».

Даллеру также было велено поделиться этой информацией с послами Бельгии, Франции и Соединенных Штатов в Руанде, но штаб-квартира не предприняла никаких шагов, чтобы сообщить Секретариату ООН или Совету Безопасности шокирующую новость о том, что в Руанде предположительно планируется «истребление». И все же в мае 1994 г., когда истребление тутси в Руанде достигло пика, Кофи Аннан сказал на сенатских слушаниях в Вашингтоне, что миротворцы ООН «имеют право защищать себя, и мы определяем самозащиту в том духе, который включает упреждающие военные действия по удалению вооруженных элементов, которые мешают нам выполнять свою работу. И все же наши боевые командиры, будь то в Сомали или Боснии, весьма сдержанно относятся к применению силы». В свете факса Даллера тот факт, что Аннан позабыл упомянуть Руанду, кажется просто поразительным.

– Ответственным был я, – позднее говорил мне Икбал Риза, который написал тот самый ответ Даллеру, и добавил: – Я не хочу сказать, что мистер Аннан был не в курсе происходящего.

Это письмо, сказал он, оказалось на столе Аннана не позднее чем через 48 часов после получения, и его копии также были переданы в офис Бутроса Бутроса-Гали, который был в то время Генеральным секретарем ООН. Но, по словам одного из ближайших помощников Бутроса-Гали, Секретариат в то время о нем не знал.

– Это ошеломительно-потрясающий документ, – говорил этот помощник, когда я зачитал ему факс Даллера по телефону. – Это такой уровень драмы, какой за все свои пять лет службы в ООН я могу припомнить не более одного-двух раз. Просто невероятно, что такой факс мог поступить к нам и остаться незамеченным!

На самом же деле Бутрос-Гали в конечном счете все же узнал об этом факсе, но пренебрежительно сказал о нем уже после событий геноцида: «Подобные ситуации и тревожные донесения с мест событий, хотя их и рассматривают с подобающей серьезностью официальные представители ООН, не являются редкостью в контексте миротворческих операций».

Риза выразил сходную точку зрения.

– В ретроспективе, – сказал он мне, – видишь все это совершенно ясно – когда сидишь, разложив перед собой документы, включив музыку или что-то в этом роде, и можешь сказать: «Ага, глядите-ка, вот же оно!»

О факсе Даллера он отозвался как просто об одном из эпизодов непрерывной повседневной коммуникации с МООНПР.

– У нас во многих докладах встречаются преувеличения, – пояснил он, а потом не удержался и сказал: – Если бы мы обратились к Совету Безопасности через три месяца после Сомали, уверяю вас, ни одно правительство не сказало бы: «Да, мы предоставляем своих ребят для наступательной операции в Руанде».

Так что генерал Даллер, следуя приказам, полученным из Нью-Йорка, сообщил Хабьяримане, что у того имеется утечка в аппарате безопасности, и на сем вопрос был бы закрыт – если бы не геноцид. Неудивительно, что информатор Даллера перестал его информировать; а годы спустя, когда бельгийский сенат учредил комиссию по расследованию обстоятельств, при которых некоторые бельгийские солдаты были в итоге убиты во время исполнения своих обязанностей в МООНПР, Кофи Аннан отказался давать свидетельские показания и не разрешил генералу Даллеру выступать свидетелем. Устав ООН, объяснял Аннан в письме бельгийскому правительству, давал сотрудникам ООН «иммунитет от судебного процесса в отношении их служебных функций», и он считал, что отказ от этого иммунитета «не в интересах Организации (Объединенных Наций)».

* * *

К КОНЦУ МАРТА 1 994 Г. ОДЕТТЕ ПРИСНИЛСЯ СОН: «МЫ СПАСАЛИСЬ БЕГСТВОМ, ЛЮДИ СТРЕЛЯЛИ СО ВСЕХ СТОРОН, САМОЛЕТЫ СБРАСЫВАЛИ БОМБЫ, ВСЕ ГОРЕЛО».

Она рассказала об этом сне своему другу Жану, а спустя пару дней Жан позвонил ей и сказал: «Я не нахожу себе места с тех самых пор, как ты рассказала мне свой сон. Я хочу, чтобы ты поехала к моей жене в Найроби, потому что чувствую, что все мы на этой неделе погибнем».

Одетта с радостью восприняла идею убраться из Кигали. Она пообещала Жану, что будет готова выехать 15 апреля, в тот день, когда заканчивался ее контракт с Корпусом Мира. Как ей помнится, она сказала ему: «Я тоже от этого устала».

Похожие разговоры шли по всему Кигали. Почти все руандийцы, с которыми я разговаривал, описывали последние недели марта как время зловещих предчувствий, но никто не мог точно сказать, что именно изменилось. Были обычные убийства оппозиционных лидеров тутси и хуту, обычное разочарование неспособностью Хабьяриманы выполнять мирные договоренности – «политический клинч», который, как предостерегал Генерального секретаря ООН в середине марта бельгийский министр иностранных дел Уилли Клас, «может привести к неукротимой вспышке насилия». Но руандийцы помнят и еще кое-что – первые ростки.

– Мы, вся страна, чувствовали что-то плохое, – рассказывал мне Поль Русесабагина, директор «Отель де Дипломат» в Кигали. – Все понимали, что где-то что-то не так. Но не могли понять, что именно.

Поль был самостоятельно мыслящим хуту, критиком режима Хабьяриманы; он описывал себя как «вечного оппозиционера». В январе 1994 г., после того как на него напали в его собственной машине, Поль на некоторое время перебрался жить в гостиницу, а потом уехал в отпуск в Европу вместе с женой и годовалым сыном. Рассказывая мне, что они вернулись в Кигали 30 марта, он рассмеялся, и лицо его отразило крайнее изумление, словно он сам себе не верил.

– Я должен был вернуться к работе, – пояснил он. – Но чувствовалось, что что-то не так.

Бонавентура Ньибизи говорил мне, что часто задумывается, почему не уехал из Руанды в те дни.

– Пожалуй, главной причиной была моя мать, – рассказывал он. – Она старела, и мне, наверное, казалось, что ей будет трудно сняться с места и ехать в неизвестность. И еще мы надеялись, что положение выправится. Кроме того,

чуть ли не с рождения, с тех пор как мне исполнилось 4–5 лет, я видел, как людей убивают. Это случалось каждые несколько лет – в 64, 66, 67, 75-м. Так что, наверное, я говорил себе: ничего страшного не будет. Ага, как же! Конечно, я понимал, что все будет серьезно.

2 апреля, примерно через неделю после того, как Одетте приснился тот разрушительный сон, Бонавентура поехал в Гитараму навестить мать. На пути домой он остановился в придорожном баре, совладельцем которого был Фродуальд Карамира, его бывший друг-сокамерник, превратившийся в лидера хуту. Бонавентура взял себе пива и долго беседовал с барменом о том, как изменился Карамира и к чему идет страна. Бармен сказал Бонавентуре, что Карамира твердит всем, что надо быть сторонниками «Власти хуту» и Хабьяриманы и что потом они от Хабьяриманы избавятся.

– Я спросил его, зачем так делать, – вспоминал Бонавентура. – Я сказал: «Вы же даете такую власть Хабьяримане, как же вы надеетесь от него избавиться?» – Бонавентура рассмеялся и добавил: – Он не захотел мне ответить.

А Хассан Нгезе рассказывал об этом всем, кто был готов купить его газету. Мартовский номер «Кангуры» вышел под «шапкой»: «ХАБЬЯРИМАНА УМРЕТ В МАРТЕ». Сопровождавшая заголовок карикатура изображала президента как «тутсилюба» и сообщника РПФ, а статья поясняла, что «его убьет не тутси», а «хуту, купленный тараканами». «Кангура» излагала сценарий, поразительно похожий на план, который описывал информатор Даллера: убийство президента происходит «во время массового празднества» или «во время встречи с лидерами-однопартийцами». Статья начиналась словами: «Не происходит ничего такого, чего мы не предсказывали», а заканчивалась так: «Никто не ценит жизнь Хабьяриманы сильнее, чем он сам. Важно рассказать ему, как он будет убит».

Глава 9

Вечер 6 апреля 1994 г. Томас Камилинди встречал в приподнятом расположении духа.

Его жена Жаклин испекла торт для праздничного ужина в их доме в Кигали. Томасу исполнилось 33 года, и в тот день он в последний раз отработал смену в качестве репортера «Радио Руанда». Десять лет проработав на этой принадлежащей правительству радиостанции, Томас, урожденный хуту, подал заявление об уходе в знак протеста против политического дисбаланса в новостных программах. Он принимал душ, когда Жаклин принялась стучать в дверь ванной комнаты. «Поторопись! – кричала она. – Нападение на президента!» Томас запер двери в доме и уселся возле радиоприемника, слушая СРТТ. Ему не нравилась неистовая пропагандистская направленность этой станции, выразителя идей «Власти хуту», но при том, как в Руанде велись дела, эта пропаганда нередко служила самым точным политическим прогнозом. Радио СРТТ объявило 3 апреля, что здесь, в Кигали, «в следующие три дня намечаются кое-какие события, а также 7 и 8 апреля вы услышите звуки стрельбы или взрывы гранат». Теперь же радиостанция вещала, что самолет президента ХАБЬЯРИМАНЫ, ВОЗВРАЩАВШИЙСЯ

ИЗ ДАР-ЭС-САЛАМА (ТАНЗАНИЯ), БЫЛ СБИТ НАД КИГАЛИ И РУХНУЛ НА ТЕРРИТОРИЮ ЕГО собственного дворца. Кроме Хабьяриманы на борту были новоизбранный бурундийский президент-хуту и несколько высших советников Хабьяриманы. Не выжил никто.

Томас, у которого имелись высокопоставленные друзья, слышал, что экстремистское президентское окружение готовит широкомасштабные убийства тутси по всей стране и что для первой волны убийств готовятся также списки оппозиционеров-хуту. Но он и представить себе не мог, что сам Хабьяримана может стать мишенью. Если уж «Власть хуту» пожертвовала им, то кто может считать себя в безопасности?

Вещание радиостанции обычно заканчивалось в 10 вечера, но в эту ночь эфир не прекращался. Когда завершились новостные сводки, пустили музыку, и эта музыка, которая играла всю бессонную ночь Томаса, служила для него подтверждением того, что в Руанде сбылись самые худшие кошмары. В начале следующего утра СРТТ начало обвинять в убийстве Хабьяриманы Руандийский патриотический фронт и членов МООНПР. Но если бы Томас в это верил, то сидел бы за микрофоном на радио, а не у приемника.

Одетта и Жан-Батист тоже слушали СРТТ. Они пили виски со своим гостем, когда позвонил кто-то из друзей семьи и велел включить радио. Было 8:14 вечера, вспоминала Одетта, и по радио объявили, что над Кигали был замечен самолет Хабьяриманы, падающий и объятый пламенем. Жан-Батист тут же сказал: «Мы уезжаем.

Живо все забирайтесь в джип, иначе нас убьют». Он намеревался направиться на юг, в Бутаре, единственную провинцию, где губернатором был тутси, оплот антирежимных настроений. Когда Жан-Батист продемонстрировал такую железную решимость, их гость сказал: «Ладно, мне тоже пора. Я убираюсь отсюда. Поберегите свой виски». Рассказывая мне это, Одетта улыбнулась и пояснила:

– Этот мужчина любил виски. Он был калекой, а к нам приехал, чтобы похвастаться своим новым телевидеоплеером, потому что мой муж очень щедр и подарил этому человеку деньги на его покупку. Будучи калекой, он не раз говорил: «Я умру, если у меня не будет телевизора». Увы, ему так и не удалось посмотреть свою обнову. Он был убит в ту ночь.

Одетта отерла слезы с глаз и продолжила:

– Это история, которую никому не рассказывала… об этом калеке… потому что он так радовался своему телевизору… – И она снова улыбнулась сквозь слезы: – Так… так… так радовался…

Это был единственный раз, когда Одетта заплакала за все время своего рассказа. Она прикрыла лицо ладонью, а пальцами другой выбивала нервную дробь по столу. Потом она пробормотала: «Пойду принесу нам с вами лимонада», – и вышла, вернувшись минут через пять.

– Вот, уже лучше, – проговорила она. – Извините. Меня так расстроило воспоминание об этом калеке – его звали Дусаби. Вспоминать это трудно, но я думаю об этом каждый день. Каждый день…

Потом она рассказала мне об остальных событиях той «первой» ночи в апреле. Жан-Батист порывался ехать немедленно. Одетта сказала, что они должны забрать ее сестру, Венанти, которая была одной из немногих тутси – депутатов парламента. Но Венанти стала тянуть время.

– Она звонила и звонила, всем и каждому, – вспоминала Одетта. – Наконец, Жан-Батист сказал ей: «Нам придется уехать без тебя». Она возразила: «Вы не сможете. Как вы будете чувствовать себя всю жизнь после того, как меня убьют?» Я спросила: «Но почему ты не хочешь ехать?» Она ответила: «Если Хабьяримана мертв, то кто станет нас убивать? Это было нужно только ему самому». А потом по СРТТ объявили, что все должны оставаться в своих домах – а именно этого Жан-Батист и боялся. Он переоделся в пижаму и сказал: «Все, кто выживет, будут жалеть о том, что мы остались, до конца своей жизни».

На следующий день они услышали стрельбу на улицах. Начали поступать сообщения о массовых убийствах.

– Дети звонили со словами: «Мама и папа мертвы». Одна кузина позвонила с такими новостями, – говорила Одетта. – Мы пытались выяснить, как добраться до Гитарамы, где пока еще было спокойно. Люди всегда считают меня сумасшедшей, когда я об этом рассказываю, но я позвонила губернатору. Он спросил: «Зачем вы хотите приехать?»

Одетта рассказала ему, что у нее в Гитараме умерла кузина и они должны присутствовать на похоронах. Губернатор ответил: «Кто мертв, тот уже не пострадает, а если вы попытаетесь приехать, то можете погибнуть в дороге».

* * *

– Шестого апреля, – рассказывал мне Поль Русесабагина, менеджер отеля, – я был здесь, в отеле, сидел с напитком на террасе, когда сообщили, что Хабьяримана убит. Но моя жена и четверо детей были дома – мы тогда жили неподалеку от аэропорта, – и она слышала рев ракеты, которая попала в самолет. Она позвонила и сказала мне: «Я только что услышала такое, чего никогда в жизни не слышала. Постарайся как можно скорее приехать домой».

Военный, живший в отеле, увидел, что Поль уезжает, и посоветовал ему ехать окольными путями, потому что на его привычном маршруте уже поставили блокпост. Поль все еще не знал, что произошло. По дороге домой он видел опустевшие улицы, и как только он добрался до дома, зазвонил телефон. Это был датчанин, управляющий «Отель де Миль Коллин», который принадлежал компании «Сабена», той же бельгийской фирме, которая руководила «Отель де Дипломат». «Немедленно возвращайтесь в город, – сказал он Полю. – Ваш президент мертв». Поль позвонил своим знакомым из МООНПР, чтобы попросить о сопровождении.

– Они сказали: «Никак невозможно. По всему Кигали расставлены блокпосты, и на дорогах убивают людей», – рассказывал Поль. – Это было через час после убийства президента – уже через час.

В тот момент никому не было доподлинно известно, кто забрал власть в обезглавленном правительстве, однако блокпосты на дорогах, уверенный тон объявлений СРТТ и сообщения об убийствах на улицах не оставляли сомнений в том, что «Власть хуту» осуществляет военный переворот. Так оно и было. Хотя убийц Хабьяриманы не удалось выявить до сих пор, под подозрение попали в основном экстремисты из его собственного окружения – в особенности наполовину отошедший от дел полковник Теонест Багасора, наперсник мадам Хабьяриманы, член-основатель аказу и его «эскадронов смерти», который еще в январе 1993 г. говорил, что готовит апокалипсис, НО КТО БЫ НИ УБИЛ ХАБЬЯРИМАНУ, ФАКТ ОСТАЕТСЯ ФАКТОМ: ОРГАНИЗАТОРЫ ГЕНОЦИДА БЫЛИ ЗАРАНЕЕ ПОДГОТОВЛЕНЫ, ЧТОБЫ МГНОВЕННО НАЧАТЬ ЭКСПЛУАТИРОВАТЬ его гибель. (В то время как элита руандийской «Власти хуту» провела эту ночь, раскручивая маховик геноцида, в Бурунди, чей президент тоже погиб в той катастрофе, армия и ООН распространяли в эфире призывы сохранять спокойствие, и на этот раз взрыва в Бурунди не последовало.)

Ранним вечером 6 апреля полковник Багасора был приглашен на званый ужин в расположение бангладешского батальона МООНПР. Через час после гибели президента Багасора уже председательствовал на встрече самозваного «кризисного комитета» – сборища, состоявшего в основном из военных, на котором «Власть хуту» ратифицировала собственноручно устроенный переворот. И поскольку генерал Даллер и специальный представитель Генерального секретаря ООН тоже присутствовали на встрече, Багасора лживо заверил собравшихся в том, что продолжит Арушский процесс. Встреча завершилась около полуночи. К тому времени столицу уже наводнили солдаты, интерахамве и члены элитной президентской гвардии, снабженные списками людей, которых предстояло убить. Главным приоритетом убийц было истребить лидеров оппозиции хуту, включая премьер-министра Агату Увилингийиману, чей дом был одним из многих, которые оказались окружены к рассвету 7 апреля. Туда прибыл отряд из десяти бельгийцев – солдат МООНПР, но, когда премьер-министр попыталась бежать через стену сада, она была убита неподалеку от дома. И прежде чем бельгийцы успели уйти, к ним подъехал руандийский офицер, приказал сложить оружие и сесть к нему в машину. Одолев бельгийцев числом, их отвезли на военную базу в центре города, где продержали несколько часов, затем пытали, убили и изуродовали тела.

После этого повальное истребление тутси шло полным ходом, и войска ООН почти не оказывали сопротивления убийцам. Иностранные правительства поспешили закрыть свои посольства и эвакуировать соотечественников. И бросали умолявших о спасении руандийцев, за исключением нескольких особых случаев – например, мадам Агату Хабьяриману спешно вывезли в Париж на французском военном транспортнике. РПФ, который оставался готовым к сражениям на протяжении всего затянувшегося процесса установления мира, возобновил военные действия менее чем через сутки после гибели Хабьяриманы, одновременно выведя войска из кигальских казарм, чтобы обеспечить себе стратегический плацдарм на возвышенности вокруг парламента, и начал генеральное наступление из «демилитаризованной зоны» на северо-востоке. Правительственная армия отвечала яростными контратаками, позволяя остальным продолжать свою убийственную работу. «Вы, тараканы, должны знать, что вы сделаны из плоти, – злорадствовал ведущий радио СРТТ. – Мы не позволим вам убивать. Это мы будем убивать вас».

Воодушевляемая такими идеями и речами лидеров на всех уровнях общества, кампания по истреблению тутси и оппозиционеров-хуту распространялась от региона к региону. Следуя примеру ополчения, брались за эту задачу и молодежь, и старики-хуту, соседи насмерть РУБИЛИ СОСЕДЕЙ В ИХ ДОМАХ, КОЛЛЕГИ ЗАКАЛЫВАЛИ КОЛЛЕГ НА РАБОЧИХ МЕСТАХ. ВРАЧИ УБИВАЛИ ПАЦИЕНТОВ, А ШКОЛЬНЫЕ учителя – учеников. За считаные дни население тутси во многих деревнях было вырезано почти под корень, а в Кигали из тюрем выпускали заключенных, формируя из них рабочие бригады для сбора тел, устилавших обочины. Банды пьяных ополченцев, подкреплявших силы разнообразными наркотиками из разгромленных аптек, возили автобусами от одного места бойни к другому. Радиокомментаторы напоминали слушателям, чтобы те не жалели женщин и детей. Дополнительной премией для убийц была собственность тутси, ее делили заранее (радиоприемник, диван, коза, возможность изнасиловать девушку). Говорят, одна женщина, член муниципального совета в одном из районов Кигали, предлагала за каждую отрубленную голову тутси 50 руандийских франков (в то время около 30 центов). Эту практику называли «продажей капусты».