Текст книги "Пятое евангелие"

4

Лицо человека, появившееся напротив пролома в стене, не выражало никаких эмоций. Прищурив глаза, он пытался рассмотреть незнакомых людей. Его слепил свет переносной лампы, которую держал в руках Феличи. Джанни, не издавая ни звука, продолжал свою работу. Похоже, взломщик уже попрощался с жизнью, поэтому столь неожиданное спасение должно было казаться ему сном или бредом.

Вилошевич помогал глухонемому. Берлингер и три монсеньора из Святого Официума стояли в стороне. Все молчали. Когда проем в стене стал достаточно большим, чтобы в него мог протиснуться человек, кардинал Феличи протянул руку пленнику. Только теперь он заметил, что руки мужчины связаны. Феличи бросил полный злости взгляд на Берлингера, но тот смотрел в сторону.

Лишь теперь пленник понял, что кардинал собирается спасти его. На его лице появилась смущенная улыбка. По всему было видно, что мужчина не решается поверить в происходящее. Выбираясь через пролом в стене, он бормотал:

– Я… Я вам все объясню…

– Он вдруг захотел все объяснить! – с издевкой в голосе заметил Берлингер.

Феличи сделал нетерпеливый жест и ответил:

– Я бы советовал вам помолчать, господин кардинал, поскольку вашему поведению нет оправдания!

– Я требую проведения допроса ex officio![58]58
  Ex officio (лат.) – по своей должности.


[Закрыть] – брызгал слюной Берлингер. – Он должен назвать своих сообщников! Я хочу знать имена и требую исчерпывающих объяснений!

Взломщик же не переставал повторять:

– Я вам все объясню!

Феличи развязал руки пленника, а три монсеньора повели его по лестницам и коридорам в направлении Святого Официума путем, который полностью исключал возможность встречи с кем-либо.

Допрос на втором этаже здания у Пьяцца дель Сант-Уффицио был делом инквизиции, как и любое тайное собрание, в котором принимали участие более двух чиновников в пурпурных сутанах. Берлингер собрал примерно полдесятка высокопоставленных персон, сообщив им, что дело, о котором пойдет речь, в высшей степени секретно (так бывает со всеми сомнительными и компрометирующими случаями, как, например с левитирующей монашкой из ближайшего окружения его святейшества, которая в религиозном экстазе подбирала подол и начинала парить над землей, – случай, которым должны заниматься экзорцисты, поскольку, как утверждают ученые, это против законов природы, а значит, не обошлось без дьявола.

За узким длинным столом сидели три монсеньора, кардинал-госсекретарь Феличи, председатель Верховного Суда Апостольской Сигнатуры кардинал Агостини, глава папского секретного архива монсеньор делла Кроче, глава Святого Официума кардинал Берлингер, личный секретарь его святейшества монсеньор Паскуале, професс Манцони из Папского университета, глава пресс-службы Ватикана Вилошевич и прелат, в обязанности которого входило ведение протокола. На столе горели две тонкие высокие свечи. Перед ним сидел обвиняемый. Как и во всех служебных помещениях Ватикана, здесь по неизвестным причинам пахло мастикой для натирания полов.

После обращения к Святому Духу, которое предшествует любым действиям Святого Официума, Берлингер высоким неприятным голосом потребовал:

– Назовите ваше имя!

Обвиняемый казался испуганным. Он выпрямился и ответил достаточно громко, но голос его дрожал:

– Меня зовут профессор Вернер Гутманн.

– Вы немец?

– Да. Я профессор коптологии.

Среди одетых в пурпурные рясы чиновников послышался шепот.

– Все, что я делал, меня вынудили совершить! Я действовал не по собственной воле! – воскликнул Гутманн.

Берлингер направил на него указательный палец правой руки и строго заметил:

– Вы будете говорить лишь тогда, когда вас спросят! Что вы искали в секретном архиве Папы?

– Доказательство!

– Доказательство чего?

– Доказательство того, что уже много столетий Церкви известно о существовании Евангелия от Бараббаса.

Такой ответ вызвал тревогу у всех присутствующих. Они задали на стульях, словно грешники на раскаленных решетках, Берлингер тайком бросил взгляд на Феличи, словно хотел сказать: «Ведь я вас предупреждал! Не одни мы знаем о существовании пятого Евангелия!» Затем он задал Гутманну вопрос:

– Значит, вы считаете, что в архиве Папы хранится пятое Евангелие, которое Церковь прячет от всех верующих и держит под замком?

Гутманн пожал плечами.

– Есть такое предположение. Наверняка же известно только одно – в архиве хранится доказательство.

Монсеньор делла Кроче, глава секретного архива, привстал со стула, наклонился через стол, чтобы видеть лицо говорившего, и с нескрываемым интересом сказал:

– У вас был при себе фотоаппарат. Но на пленке не обнаружили ни одного снимка.

– Да, – ответил Гутманн, – тем, кто меня послал, вполне хватило бы фотографии того, что служит доказательством.

– Что именно вы имеете в виду, когда говорите о некоем доказательстве?

– Рельеф, являвшийся некогда частью арки императора Тита. Папа Пий VII распорядился удалить его, как только понял значение изображенной на нем сцены.

Манцони наклонился к Берлингеру и прошептал ему что-то на ухо. Остальные его слов разобрать не могли. Глава Святого Официума продолжил:

– Назовите ваших сообщников! И даже не пытайтесь врать!

– Я сделал все это не по своей воле, – вновь повторил Гутманн. – Они накачали меня наркотиками. Одна женщина звали Хелена – стала инструментом в их руках, сама того не зная. Они пригрозили убить меня, если я хотя бы словом обмолвлюсь о том, кто вынудил меня совершить подобные действии Арестованный вскочил со стула. – Я расскажу вам всю правду, только, прошу вас, защитите меня! Ватикан – единственное место на земле, где один из тех, кто не смог справиться с заданием орфиков, может быть спокоен.

– Вы упомянули об орфиках? – спросил Феличи.

Гутманн энергично закивал головой:

– Орфики, тайный орден, который поставил перед собой главную цель – мировое господство. Одна из промежуточных целей – уничтожение Церкви.

– Спасибо, профессор, спасибо, – остановил Феличи обвиняемого. – Мы обо всем этом осведомлены.

Гутманн вопросительно взглянул на кардинала, но Берлингер опередил госсекретаря:

– Неужели вы могли подумать, что в Ватикане сидят идиоты?

Некоторые из присутствующих самодовольно усмехнулись.

Лишь Манцони оставался серьезным и был бледен как смерть.

– Я уже давно предполагал, – заметил он после долгого молчания, – что Лозински ведет двойную игру! – Затем он обратился к Гутманну: – Вы ведь знали падре Лозински, иезуита из Польши?

– Лозински? – Обвиняемый задумался. – Я не знаю никакого Лозински, а тем более не знаком с иезуитами. Но это ни о чем не говорит. Ведь я оказался среди орфиков совсем недавно!

– Это, – заметил Берлингер, сощурив глаза так, что они стали больше похожи на две узкие щели, – довольно странное утверждение, если учесть, какую важную миссию вам доверили.

– Да, я знаю. Но я оказался лишь жалким заместителем, если можно так выразиться. Человек, который с самого начала занимался этой проблемой, отвернулся от ордена, а такое поведение рассматривается как измена и карается смертью. Я слышал, что тот несчастный умер в одной из психлечебниц Парижа от сердечного приступа. Но я в это не верю. Я знаю, что орфики – страшные люди. Их предводитель носит имя мифического героя, и они готовы идти по трупам. Наверняка и я уже попал в этот черный список.

Тут вмешался Феличи:

– Как звали этого человека?

– Фоссиус. Он был профессором компаративистики и наткнулся на упоминание о тайне Бараббаса в дневниках Микеланджело.

– Кто еще из членов этого ордена занимается пятым Евангелием?

– Откуда же я могу знать? – не выдержал Гутманн. – У них такой закон – никто не знает о содержании работы остальных. Так они вынуждают своих членов днем и ночью трудиться над их заданиями. Они считают, что это всего лишь здоровая конкуренция, которая способствует прогрессу. При этом каждый должен понимать, что все остальные могут контролировать его. Каждый контролирует каждого! Дьявольская система, которую могли изобрести только дьяволопоклонники!

– Я не могу понять одного, – заметил Феличи. – Если орфики преследуют цель разрушить нашу святую мать Церковь и если они знают содержание пятого Евангелия лучше, чем члены курии, то почему же они до сих пор не воспользовались своими знаниями?

– На этот вопрос я вам с легкостью отвечу, господин кардинал. На то есть довольно веская причина.

Берлингер не вытерпел:

– Говорите же, ради Бога!

– В пергаменте, части которого оказались разбросанными по всему свету, есть только одно место, где евангелист Бараббас упоминает о том, кто он есть на самом деле. И как раз этот фрагмент не попал в руки орфиков.

– Dео gratias![59]59
  Deo gratias! (лат.) – Хвала Господу!


[Закрыть] – воскликнул монсеньор делла Кроче еле слышно.

Неподходящее замечание, по мнению главы Святого Официума, которое говорило о том, что глава папского тайного, архива не имел ни малейшего представления о том, что происходило на самом деле. Берлингер негодующе поднял тонки, брови, наградил монсеньора презрительным взглядом и прошипел:

– Si tасcuisses![60]60
  Si tacuisses! (лат.) – Если бы ты промолчал!


[Закрыть] – Это выражение часто использовалось членами курии, хотя имело языческое происхождение. Затем, обращаясь уже к Гутманну, он сказал: – Но наверняка орфики знают, где находится эта часть документа, и, без сомнении предпринимали попытки заполучить ее, верно?

– Вы абсолютно правы, господин кардинал! – ответил обвиняемый.

– Они добились успеха?

Гутманн смотрел в пол, себе под ноги. Он чувствовал, что взгляды всех присутствующих кардиналов и монсеньоров направлены на него.

В огромном полупустом помещении царила мертвая тишина когда он ответил:

– Мне очень жаль, но об этом я бы предпочел не говорить Оригинал находился у немки, которая, похоже, надеялась получить за него большую сумму денег. Она даже не имела представления о содержании текста. Но чем больше людей проявляли интерес к документу, тем упрямей она становилась. Последний раз я видел ее в монастыре-крепости орфиков, где она уверяла меня, что все знает. О пятом Евангелии, о Бараббасе, обо всем…

– Как вы считаете, это возможно?

– He могу себе представить, чтобы она обладала подобными сведениями. Откуда она могла получить такую информацию?

– Как ее зовут?

– Анна фон Зейдлиц.

5

Гутманна проводили в отдаленное помещение, что-то вроде архива, где находились сотни томов, описывающих дела, возбужденные в связи с действиями, направленными против учения Церкви. Документы хранили сведения о процессах, связанных с искажением и пренебрежительным отношением к законам Церкви, с лживыми учениями, богохульством и не одобренными попытками проведения реформ. Все эти действия карались преданием анафеме и отлучением от Церкви, как это случилось с движениями вальденсов или манихеев. Гутманна охраняли два гвардейца, хотя профессор даже не помышлял о бегстве.

Конгрегацию Святого Официума тем временем занимал вопрос, какие действия следовало предпринять ввиду новых обстоятельств. При этом господа кардиналы и монсеньоры представляли на рассмотрение очень отличающиеся друг от друга точки зрения, которые, как и все слушание ex officio, подробно протоколировались. Следует заметить, что все присутствующие были полностью уверены в правоте именно своих слов.

Для Феличи, самого пожилого из всех присутствующих, было абсолютно ясно: это конец католической церкви. Обратного пути нет. Он сравнивал Рим с вавилонской блудницей и цитировал отрывки из Откровения Иоанна Богослова. В одном из них ангел вещал громоподобным голосом: «Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице». Старый госсекретарь не видел ни малейшего шанса на спасение Церкви.

К такому мнению ни в коем случае не собирался присоединяться кардинал Агостини, верховный судья курии. Он утверждал, что Церкви удавалось преодолевать и более опасные кризисы. На реформацию доктора Лютера ответили Реформаций! Кроме того, католическая церковь пережила времена, когда два Папы боролись за власть, обвиняя друг друга в связи с дьяволом. Так почему же Церковь не сможет пережить новый кризис?

Кардинал Берлингер соглашался с мнением, что курия ни в коем случае не должна пускать все на самотек и принимать происходящее как должное. Нужно бороться. В первую очередь необходимо захватить инициативу в свои руки и делать все возможное, чтобы гарантировать свое существование в будущем. А это значит следующее: использовать все средства и заполучить пергамент с еретическим текстом.

Глава секретного архива, монсеньор Кроче, предложил задуматься, не являются ли текст и содержание уже имеющейся части пятого Евангелия в достаточной степени весомыми дли того, чтобы уничтожить учение Святой Церкви. Возможно, все усилия и попытки что-либо предпринять заранее обречены на провал.

Только один человек не хотел делиться с присутствующими своим мнением и упорно молчал – професс Манцони из Григорианы. Он невидящим взглядом смотрел на полированную крышку стола. Казалось, что професс в своих мыслях где-то невероятно далеко.

На вопрос Берлингера относительно того, проинформирован ли Папа в полной мере о всех событиях и если да, то как он предлагает противостоять проблеме, монсеньор Паскуале дал понять, что его святейшество узнал все обстоятельства данного дела от самого господина кардинала-госсекретаря и был крайне обеспокоен. Он не перестает думать о том, какому унижению может подвергнуться Церковь, а подобные волнении противопоказаны при нынешнем состоянии здоровья Папы Его святейшество уже давно отказывается принимать пищу из-за чего личный врач был вынужден прописать искусственное питание при помощи инъекций. Секретарь добавил:

– Папа говорит крайне редко и только шепотом, как господа сами могли убедиться в последние дни. Его психическое состояние можно назвать депрессией. В этом депрессивном состоянии он и принял решение созвать церковный собор…

Вилошевич нервно закашлялся.

Берлингер вскочил со стула. Он смотрел на Паскуале с таким выражением, словно тот только что сказал нечто ужасное. Затем глава Святого Официума обратился к госсекретарю:

– Еминенца, вы об этом знали?

Феличи спокойно кивнул и отвел взгляд в сторону.

Тогда Берлингер закричал, даже не пытаясь сдерживаться:

– Как я понимаю, об этом уже знают все: смотрители в музеях, служки Сан-Пьетро и добровольцы в «Osservatore Romano»! Только главе Святого Официума ничего не известно!

– Это решение пока что не является официальным, – попытался успокоить кардинала Феличи. – Я тоже узнал это во время разговора один на один с его святейшеством.

6

Берлингер рухнул на стул, оперся правым локтем о стол, а лбом – на сжатый кулак правой руки. В его голове все смешалось, но самым сильным чувством оставалась ярость. Он предполагал, что в случае возникновения ситуации, подобной этой, которая была непосредственно в его компетенции, он как глава Святого Официума будет первым, кого Папа проинформирует о своем решении. Он, Берлингер, а не госсекретарь!

Около минуты он не мог думать ни о чем другом, кроме как об этой проблеме. Остальные присутствующие не решались нарушить молчание и помешать Берлингеру в его скорбных размышлениях. Наконец он заговорил, предварительно протерев глаза кулаками:

– И какова же цель этого церковного собора?

Он смотрел на Феличи так, словно бросал ему вызов и хотел сказать: ты-то наверняка знаешь ответ, ведь его святейшество открыл тебе и этот секрет.

Феличи неуверенным взглядом окинул всех присутствующих, будто надеясь, что кто-нибудь избавит его от обязанности отвечать на этот вопрос. Но все молчали, поэтому кардинал начал свое объяснение:

– Об этом мы не говорили. Но раз уж ввиду сложивших обстоятельств его святейшество решил созвать собор, то…

Госсекретарь не закончил мысль и запнулся.

– Что же тогда? – вскипел Берлингер. Все присутствующие не могли оторвать взгляд от Феличи.

– Тогда речь может идти только о соборе, целью которого является роспуск Святой Церкви.

– Misere nobis.[61]61
  Misere nobis (лат) – Помилуй нас!


[Закрыть]

– Luzifer!

– Penitentiam agite![62]62
  Penitentiam agite! (лат.) – Покайтесь!


[Закрыть]

– Fuge,[63]63
  Fuge (лат.) – беги; исчезни.


[Закрыть] идиот!

– Еретик!

– Да помилует нас Бог, несчастных грешников!

Словно буйные умалишенные, запертые в одной палате, кардиналы и монсеньоры выкрикивали ругательства вперемежку с проклятиями. Видя приближающийся конец, они уже не разбирали, кто друг, а кто враг, и самым отвратительным образом оскорбляли друг друга без каких-либо причин.

Причина такого поведения крылась глубоко в их душах и в самых темных уголках сознания. Эти люди просто не были готовы к подобному открытию и последствиям, которые оно за собой влекло. Их мир, в котором они были наверху и занимали лучшие места, грозил рухнуть. Наверняка даже святые не смогли бы контролировать себя в подобной ситуации, а о простых монсеньорах не стоит даже и говорить. Постепенно крики, которые делали это помещение в самом сердце Ватикана больше похожим на дешевый кабак в Трастевере, чем на комнату для допросов в здании Святого Официума, стихли. Один за другим присутствующие пришли в себя. Они наверняка стыдились друг друга. После этого всплеска эмоций никто не решался заговорить первым, хотя перед лицом предстоящего поражения следовало обсудить довольно многое. Но каждый раз, когда для Церкви наступали трудные времена, в Ватикане было больше врагов, чем служителей Бога.

– Возможно, – начал один из монсеньоров, который сопровождал Берлингера, – возможно, Всевышний решил подвергнуть нас этому испытанию? Может быть, такова его воля? Так же как он хотел быть преданным в саду Гефсиманском? Возможно, он решил покарать нас за высокомерие?

Его перебил кардинал:

– О каком высокомерии идет речь? Чепуха! Я не высокомерен и не могу назвать высокомерными Феличи или Агостини!

Монсеньор покачал головой:

– Я не имею в виду высокомерие каждого из нас в отдельности, а говорю о всей Церкви. Вот уже много столетий наша святая мать Церковь говорит с простыми верующими с позиции, словно она является всемогущей. И тем самым пугает христиан. Неужели Господь наш не учил нас смирению и покорности? Слово «власть», насколько мне известно, он не произнес ни разу.

Простые слова монсеньора заставили остальных задуматься. Только Берлингер, который все с тем же отрешенным видом сидел за столом, чем-то напоминая пьяного, поднялся со своего места и с угрозой в голосе сказал:

– Вы прекрасно знаете, брат во Христе, что подобное замечание дает все основания вынести ваш случай на обсуждение Congregatio!

Монсеньор не оставил без ответа заявление главы Святого Официума. Он повысил голос, и волнение, с которым он обрушил на Берлингера свои аргументы, явно свидетельствовало о том, что за всю свою жизнь он еще ни разу не осмеливался разговаривать с кардиналом подобным образом.

– Господин кардинал, – начал он, – похоже, что вы до сих пор не осознали: время, когда инакомыслящих сжигали на кострах, давно прошло. По всей видимости, в будущем вы ничего не сможете поделать с тем, что вынуждены будете принимать к сведению и уважать мнение других!

Оба сидевших рядом с ним монсеньора тут же спрятали руки в широких рукавах своих сутан. Этот жест выглядел довольно комично и напоминал цыплят, которые прячутся под крылья квочки при малейшей опасности. Похоже, монсеньоры таким образом пытались укрыться от грозившей им опасности поскольку как огня боялись реакции кардинала. Но, к их величайшему удивлению, не произошло ровным счетом ничего. Берлингер был просто шокирован тем, что простой монсеньор осмелился ответить главе Святого Официума с такой прямотой и даже наглостью. Более того, фразу монсеньора следовало воспринимать не иначе как провокацию.

Агостини, в задачи которого входило урегулирование интеллектуальных споров, попытался сгладить ситуацию и примирить противников. Он внес свою лепту в дискуссию:

– Господа, прислушайтесь к голосу разума! Вы не сможете никому помочь, если между вами возникнут разногласия. В борьбе против общего врага на счету каждый верный воин. Если у нас вообще есть хоть какой-то шанс…

– Шанс? – Кардинал-госсекретарь рассмеялся, но в его интонации не было и тени веселья. Только горечь. Смех восьмидесятилетнего старика прозвучал даже несколько зловеще.

Агостини повернулся к Феличи:

– Еминенца, вы не верите, что у нас есть шанс?

На лице старика появилось такое выражение, словно он хотел рассмеяться над поставленным вопросом.

– Если уже прозвучали трубы, оповещающие нас о приближающемся конце света, то вам не удастся перенести это ужасное событие даже на один день, брат во Христе!

Во время этой дискуссии лишь один человек оставался на Удивление спокойным. Иезуит професс Манцони. Хотя такое Поведение было для него совсем не свойственно. Но его отстраненность от дискуссии была вызвана скорее не смущением или задумчивостью, а тем, что он был осведомлен о сложившейся ситуации лучше, чем остальные присутствовавшие в зале. Более того, лично для себя, в душе, иезуит уже принял дьявольское решение. Но как бы там ни было, он следил за разгоревшимся спором с известной долей безразличия, которым философы обычно отличаются от других людей. Если бы кардиналы и монсеньоры не были заняты своими мыслями, внимательнее присмотрелись к единственному оставшемуся равнодушным человеку, то наверняка бы заметили, что Манцони в душе смеялся над криками своих братьев.

Манцони улыбнулся, когда кардинал Берлингер с умиляющей, так ему не свойственной простотой предложил позвать на помощь чудотворца-капуцина, падре Пио из далекой Апулии. Утверждали, что он обладает сверхъестественными способностями и даром биолокации. Более сорока лет назад у падре Пио появились стигматы, а значит, он был ничем не хуже святого Франциска из Ассизи. Даже наоборот! В то время как Франциск в основном прославился своим умением обращаться с животными и понимать их язык, Пио ночью боролся с более опасными тварями – демонами. Каждое утро ого находили в келье кричащим и в окровавленной сутане, отчего падре напоминал воина после тяжелой битвы.

Затем Берлингер продолжил:

– Несомненно, за именем Бараббаса, который является автором пятого Евангелия, может скрываться только один! Это сам Люцифер. Возможно, падре Пио окажется под силу побудить дьявола и его проклятое пятое Евангелие.

Именно так и сказал кардинал.

– О Господи! – ответил на речь главы Святого Официума Феличи. Больше по поводу услышанного от своего коллеги – не сказал ничего.

На это Берлингер в ярости возразил:

– Господин кардинал, если вы скептически относитесь к возможности существования сверхъестественных сил и способностей, то, может быть, решитесь отрицать и существование дьявола? А коль уж вы не верите в существование Люцифер – то – да будет мне позволено сделать такой вывод – вы не являетесь последователем нашей святой матери Церкви!

Старик вскочил со стула и хотел броситься на главу Святого Официума, но прежде чем он успел осуществить свое намерение кардинал Агостини, сидевший между ними, поднялся и без труда да усадил на место обоих забывших о приличиях спорщиков, Рост и сила позволили ему легко справиться с двумя повздорившими священниками. В то время как Феличи, сидя на стуле, перекрестился и сложил перед собой руки, Берлингер безуспешно пытался застегнуть две верхние пуговицы сутаны, расстегнувшиеся из-за того, что глава Святого Официума очень разволновался и принял происходящее слишком близко к сердцу.

Манцони неторопливо встал со своего места и сказал:

– Так мы, братья мои, не продвинемся вперед ни на шаг. Дайте мне четыре-пять дней. Возможно, проблема решится сама собой.