Текст книги "Земля надежды"

– Я поговорю с этим господином Джозефом, – выговорил он наконец. – Посмотрю, что он мне посоветует.

– Как хотите, – все так же лениво промолвил губернатор. – Надеюсь, вам понравится ваше пребывание в Виргинии. Пожалуйста, когда вернетесь домой, передайте его величеству, что я сделал все возможное, чтобы помочь вам. Если вернетесь.

– Благодарю вас, – ровным голосом ответил Джей, поклонился и вышел из комнаты.

До дома господина Джозефа было всего-то несколько шагов, однако служанка не пошла провожать гостя, пока не накинула на плечи шаль и не надела на голову шляпу с широкими полями.

– На улице прохладно, – запротестовал Джей. – И солнце еще не высоко.

Она бросила на него быстрый колючий взгляд.

– Тут жуки, которые кусаются. И солнце, которое сбивает вас с ног, и жара с болот, – предостерегла она. – На кладбище полно людей, которые думали, что виргинское солнце еще не высоко и что вода достаточно хороша для питья.

Больше она ничего не сказала и повела Джея к дому судьи – мимо форта, где скучающие солдаты свистели и кричали ей вслед, потом все дальше от реки, по грязной проселочной дороге, пока не остановилась перед домом. Он был роскошным по меркам Виргинии, но считался бы коттеджем йомена в Англии.

– Дом господина Джозефа, – коротко сказала женщина, повернулась и оставила его стоять перед грубой деревянной входной дверью.

Джей постучал и, услышав голос, пригласивший войти, открыл дверь.

Дом был поделен на две половины. Самая большая комната, куда вошел Джей, служила кухней и столовой. Отдельной приемной не было. В дальней части находилась лестница, ведущая в спальни наверху. Легкая деревянная перегородка – едва ли можно было назвать ее стеной – отделяла хозяйскую спальню на первом этаже от остальной части дома. Сам господин Джозеф сидел за грубо сколоченным столом в гостиной и что-то писал в толстой тетради.

– Вы кто?

– Джон Традескант из Англии, – сказал Джей и протянул записку от губернатора.

Господин Джозеф быстро прочитал ее.

– У меня нет для вас проводника из местных, – резко бросил он. – Не ожидаю я и прибытия посыльных. Вам придется подождать, сэр.

– А может, какой-нибудь белый согласился бы время от времени совершать вылазки со мной. Может, слуга или работник, которого могли бы отпустить, – запинаясь, проговорил Джей.

Он посмотрел на судью, выражение лица которого отнюдь не обещало немедленной помощи.

– Может, хоть на пару часов.

Господин Джозеф покачал головой.

– Сколько времени вы уже здесь? – требовательно спросил он.

– Только что прибыл.

– Когда пробудете подольше, поймете, что свободного времени ни у кого нет, – мрачно пояснил судья. – Ни минутки свободной. Оглянитесь вокруг. Все, что вы видите, пришлось силой вырывать из здешней земли. Вспомните свой корабль – там что, в трюме везли дома? А может, плуги? Булочные? Рыночные прилавки? – Он помолчал, чтобы подчеркнуть сказанное, и снова покачал головой. – Нет, и поэтому мы практически ничего привезти сюда не можем. Все, что нам нужно, приходится выращивать или делать здесь. Все. От дранки на крыше до льда в подвале. И все это приходится делать людям, ехавшим сюда не для того, чтобы заниматься фермерством. Все они стремились сюда в надежде подбирать золотые слитки на морском берегу или изумруды в реке, доставать жемчужины из каждой раковины. Поэтому нам не только приходится пахать землю деревянными плугами, которые мы сами и вырезаем, но и пашут-то фермеры, никогда раньше лемеха-то не видавшие, хоть деревянного, хоть металлического! И учить их приходится всему с самого начала. А учат их люди, которые приехали сюда добывать золото, но получилось так, что теперь они выращивают табак. Вот так и выходит, что нет у нас ни единого мужчины, ни женщины, ни даже ребенка, у которого нашлась хотя бы одна свободная минутка помимо работы.

Джей ничего не сказал. Он подумал об отце, который объехал полмира и всегда возвращался домой с карманами, набитыми сокровищами. Он подумал о растущих долгах, что ждут его дома, и о том, что питомником и выставкой редкостей занимается только его отец, которому помогают двое детей.

– Что ж, значит, придется мне поездить самому. Без сопровождения. Потому что я просто обязан вернуться домой с растениями и редкостями.

– Могу дать вам индейскую девушку, – отрывисто сказал судья. – Ее мать в тюрьме за оговор. Всего на месяц. А вы можете на этот месяц забрать ребенка.

– А какой мне толк от ребенка? – поинтересовался Джей.

Судья улыбнулся.

– Это индейский ребенок, – поправил он. – Из племени поухатанов. Она скользит среди деревьев бесшумно, как олень. Она может перейти глубокие реки, ступая по камням, которых вы никогда и не увидите. Она может питаться дарами земли – есть ягоды, корни, орехи, даже саму землю. Она знает каждое растение и каждое дерево в сотне миль отсюда. Можете взять ее на месяц, а потом верните обратно.

Он откинул голову и что-то прокричал в приказном тоне. Снаружи со двора послышался ответный крик, потом отворилась задняя дверь, и в комнату втолкнули девочку. В руках она все еще держала лен, который отбивала.

– Берите ее! – раздраженно проговорил господин Джозеф. – Она немного знает английский, этого довольно, чтобы понять, что вам нужно. Она не глухая, но немая. Может производить какие-то звуки, но это не речь. Ее мать занимается всем понемногу, она и шлюха для английских солдат, и служанка, и кухарка, да что угодно. Ее посадили на месяц в тюрьму за то, что пожаловалась на изнасилование. Девочка знает достаточно, чтобы понять вас. Берите ее на месяц и верните недели через три в четверг. Ее мать как раз выйдет из тюрьмы и захочет получить ее обратно.

Взмахом руки он приказал девочке подойти к Джею, она медленно и нехотя приблизилась.

– Только не насилуйте ее, – небрежно заметил судья. – Не хочу получить младенца-полукровку через девять месяцев. Просто прикажите показывать вам растения и через месяц приведите обратно.

Судья снова взмахнул рукой и жестом разрешил им обоим покинуть комнату. Джей снова оказался на пороге дома в ярком утреннем солнечном свете – с маленькой индианкой, которая, словно тень, держалась у его локтя. Он повернулся и посмотрел на нее.

В ее облике странным образом сочетались черты девочки и женщины. Это было первое, на что он обратил внимание. Круглое личико и открытый взгляд темных глаз принадлежали ребенку, любознательному, милому ребенку. Но прямой нос, высокие скулы и решительный подбородок обещали превратить ее в красавицу уже через несколько лет. Ее голова не достигала его плеча, но, судя по длинным ногам и изящным продолговатым ступням, девочка должна была еще подрасти.

Она была одета по моде Джеймстауна – в рубаху с чужого плеча, которая доходила ей до голеней и хлопала вокруг плеч. Длинные темные волосы были распущены и висели свободно с одной стороны. С другой же, за правым ухом, они были сбриты, что делало ее внешность странной и экзотической. Кожа на шее и плечах в слишком свободном вырезе рубахи была раскрашена диковинными голубыми рубцами татуировки. Индейская девочка смотрела на белого человека с опаской, но это не было откровенным страхом. Она будто бы измеряла его силу и думала: что бы ни случилось дальше, можно пережить и это.

И этот взгляд сказал Джею, что она была просто ребенком. Женщина боится боли. Боли телесной и боли сердечной – оттого, что ею помыкает мужчина. Но перед ним была всего-навсего девочка, поэтому у нее еще сохранилась детская вера в то, что она может пережить все, что угодно.

Джей улыбнулся ей, как улыбнулся бы своей девятилетней дочери Фрэнсис, которая была так далеко, в Лондоне.

– Не бойся, я не сделаю тебе больно, – произнес он.

И много лет спустя он будет помнить это обещание. Самые первые слова, которые он, белый человек, сказал индианке: «Не бойся, я не сделаю тебе больно».

Джей повел девочку прочь от дома господина Джозефа, в тень дерева, в середину того места, которое в Англии называлось бы деревенской лужайкой. Ну а здесь это был просто клочок пыльного пустыря между рекой и Бэк-роуд. Две коровы с весьма унылыми мордами паслись неподалеку.

– Мне нужно найти растения, – медленно сказал Джей, внимательно следя за тем, покажутся ли на ее лице признаки понимания. – Свечное дерево. Мыльные ягоды. Ложечное дерево.

Она кивнула. Но он не был уверен, поняла ли она его или просто старалась угодить ему. Она показала туда, где темная густая линия леса окаймляла реку вдали за пустырем – делом рук поселенцев, – окружавшим маленький городок. На распаханных полях еще торчали пни, и пыль поднималась в воздух из истощенной земли, на которой рядами рос табак.

– Ты отведешь меня в лес?

Она посмотрела на него с неожиданно острой проницательностью и сделала шаг к нему. Положила руку ему на грудь, потом отвернулась от него и изобразила ходьбу. Прелестная живая пантомима, которая заставила Джея расхохотаться. Это была походка англичанина, покачивающаяся чванная поступь самодовольного типа в неподходящей для таких прогулок обуви. Девочка покачивала бедрами, как делают при ходьбе англичане, она отрывала ноги от земли так, как делают белые люди, когда у них болезненные мозоли на пальцах ног.

Она кивнула, когда увидела, что он понял. Потом повернулась и указала вдаль, далеко за пределы вырубленного участка, туда, где темнела темная непроницаемая стена леса. Секунду она стояла неподвижно, потом раскинула руки, все тело ее, от темноволосой головы до босых пяток, мелко задрожало, и он увидел то, что, казалось, невозможно изобразить, – высокое дерево с широко раскинувшимися ветвями. Это была иллюзия, как фокус скомороха. Но на мгновение Джей, глядя на нее, видел не девочку, а дерево, видел, как под ветром колышутся ветви, видел, как покачивается ствол. Пантомима прекратилась, и девочка вопрошающе посмотрела на Джея.

– Да, – сказал он. – Деревья. Я хочу видеть деревья.

Он кивнул, улыбнулся ей и снова кивнул. Потом подошел ближе и показал на себя.

– И цветы, – добавил он.

Он наклонился и сам с удовольствием изобразил, что нашел что-то на земле, сорвал и понюхал.

Живая улыбка, а потом тихое, наполовину подавленное хихиканье были ему наградой.

Он показал также, что собирает ягоды и ест их, он изобразил, что срывает орехи и выкапывает из земли корешки. Девочка кивнула. Она поняла.

– Мы идем сейчас? – спросил Джей.

Он махнул рукой, указывая на лес, и начал маршировать по направлению к нему, давая понять, что готов к походу.

Она окинула его взглядом – от тяжелых кожаных сапог до высокой шляпы. Она ничего не сказала, но он сам почувствовал, что его одежда, сапоги, походка, даже само его тело – такое тяжелое и неповоротливое – казались ей неподъемным грузом, чтобы брать его с собой в лес. Но потом она вздохнула, слегка пожала плечами. Казалось, этим пожатием она отбросила все сомнения относительно того, можно ли вести в лес этого неповоротливого, неправильно одетого белого человека. Она шагнула вперед и жестом показала, чтобы он шел следом. А сама направилась к деревьям легкой трусцой.

С него пот лил ручьями, а ведь они прошли всего лишь полпути через возделанные поля за пределами стен Джеймстауна. Тучи мошек и незнакомых, больно кусающихся мотыльков кружились вокруг головы Джея, они впивались в каждый дюйм открытой кожи. Он вытирал лицо рукой, на ладони оставались крылышки и ножки маленьких кровососов, щеки и лоб саднило.

Джей и девочка добрались до тенистой опушки, но и там было не легче. При каждом шаге маленькое облачко насекомых взметывалось вокруг его больших ног и облепляло быстро краснеющую кожу.

Он хлопал себя по лицу и шее, обтирал и оглаживал себя руками, тысяча неуклюжих нескладных движений приходилась на каждый скользящий шаг маленькой дикарки. Она бежала по-звериному, не тратя лишней энергии. Руки расслабленно свисали вдоль тела, само оно оставалось неподвижным, мелькали только ноги, делая аккуратные небольшие шажки. И она ставила их точно одну перед другой, оставляя позади узкую стежку шириной в ступню. Сначала Джей, увидев, как она бежит, решил, что с такой скоростью бегают малые дети. Потом, когда она пересекла поля и направилась к деревьям, он обнаружил, что едва способен поспевать за ней.

Опушка леса была похожа на лицо друга, у которого выбили половину зубов. Девочка посмотрела на торчащие обрубки деревьев, будто сожалела о пропавшей очаровательной улыбке. Потом повела плечом, и этот маленький жест со всей ясностью показал, что нет объяснений поступкам белого человека.

Затем она двинулась вперед медленной, очень медленной трусцой, чуть быстрее, чем обычный темп ходьбы Джея, но медленнее, чем его бег. Ему приходилось все время то идти, то бросаться бежать, чтобы догнать ее, и потом снова идти.

Как только закончилась полоса поваленных стволов, дикарка сошла с тропы, оглянулась, напряженно прислушалась, а потом приблизилась к дуплистому дереву, стоявшему неподалеку. Там одним плавным движением она стянула с себя рубаху, аккуратно свернула ее и спрятала между корнями дерева.

Она осталась почти обнаженной. Крошечная юбочка из оленьей кожи прикрывала ее тело спереди, но стройные бедра и ягодицы были оголены. Маленькие груди юной индианки были остроконечны, тверды, как и ее мускулы. Джей вскрикнул, не от желания, а от страха, и оглянулся.

На секунду ему показалось, что она хотела заманить его в ловушку. И что сейчас кто-то выскочит из кустов, засвидетельствует, что он был с ней, смотрел на ее постыдную наготу, и потом последует какое-то ужасное наказание.

Лес молчал, вокруг никого не было, кроме них двоих. Сразу же Джей вообразил, что, наверное, она его заманивает, соблазняет. Да и он не мог отрицать, что она уже почти показалась ему желанной. Но потом он понял, что дикарка вовсе не замечала его, она осталась слепа к мгновенной смене его страхов и мыслей.

Безбоязненно, не осознавая собственной наготы, не чувствуя стыда, она наклонилась к корням дерева и извлекла маленький черный горшочек. Девочка обмакнула в него пальцы, вытащила горсточку красноватой мази и стала втирать ее в кожу – так богатая женщина нанесла бы духи. Когда все тело маленькой дикарки заблестело, она выпрямилась и улыбнулась Джею.

Сейчас он мог видеть, как голубые и красные линии татуировки, окружавшие лопатки, спускались по узкой спине в виде сумасшедших спиралей. Только маленькие груди и живот оставались чистыми.

Мазь добавила красного цвета ее коже и более темного тона татуировкам. Индианка выглядела старше и казалась более чужой, нежели на лужайке Джеймстауна. Волосы будто стали длиннее и гуще, глаза – темнее, в них заблистал дикий огонек. С возрастающим чувством благоговения Джей наблюдал за превращением девочки в рубахе с чужого плеча в юную женщину, одетую только в свою сияющую кожу. Из служанки и ребенка преступной служанки она превратилась в лесное божество, порождение леса; кожа ее, испещренная лучами, что проникали сквозь колышущийся покров листвы, сливалась с лесной почвой, которая точно так же мерцала пятнами света.

Она протянула горшочек, предлагая взять немного мази.

– Нет, спасибо, – неуверенно отказался Джей.

Она протянула горшочек снова.

Джей покачал головой.

Терпеливо девочка указала на облако насекомых, вьющихся у его лица и рук, и Джей впервые заметил, что вокруг нее не было ни мошек, ни мотыльков. Она сунула горшочек ему в руки.

Брезгливо Джей опустил пальцы в горшочек и извлек немного мази. У нее был прогорклый запах – запах пота или лежалого мяса. Джей не сумел скрыть гримасу отвращения от этой сильной вони. Листом он стер мазь с пальцев и снова отрицательно покачал головой. Девочка не обиделась. Она просто пожала плечами, снова закупорила горшочек пучком листьев, потом положила в плетеный мешочек, который извлекла из-под дерева вместе с небольшим колчаном с полудюжиной стрел и маленьким луком.

Колчан она повесила на бок, лук – через плечо, мягкий вязаный мешочек перекинула через грудь на другое бедро. Потом деловито кивнула, давая понять, что готова. Жестом она показала на реку – не хочет ли он пройтись вдоль берега?

Джей указал на лесную чащу слева. Девочка кивнула и встала перед ним, едва заметным уверенным взмахом руки призывая его следовать за ней, и пошла впереди него, указывая путь.

Тихо, как зверь, пробиралась она между деревьями. Даже стрелы в ее колчане не стучали друг о друга. Узкую, еле заметную тропу на каждом шагу то преграждал упавший ствол, то ползучий стебель тянулся поперек от дерева к дереву. Дикарка переступала через бревна и подныривала под ветви, ни на секунду не замедляя размеренного шага. Запыхавшийся Джей топал за ней, как лошадь, ломая веточки, отшвыривая камни тяжелыми сапогами, ныряя под лианы, сдирая с лица липнущую противную паутину, смахивая жалящих мошек.

Она не оборачивалась.

«Ну что ж, ей и не нужно оборачиваться, чтобы знать, что я все еще иду следом», – подумал Джей. Одного шума было достаточно, чтобы сообщить всей Виргинии о его местонахождении. Но индианка даже не смотрела, все ли с ним в порядке. Она просто шла вперед своим медленным размеренным аллюром, как будто, получив задание доставить белого человека в глубину леса, она больше не нуждалась в его указаниях, пока не приведет его, куда он желает.

Они бежали так с полчаса. Дыхание Джея с хрипом вырывалось из груди, он напряженно и болезненно ловил воздух при каждом вдохе, пока наконец они не вышли на поляну. Там девочка остановилась и обернулась.

Джей, внимательно следивший за каждым своим шагом на предательской тропе, наполовину ослеп от собственного пота и облака жалящих насекомых. Он упал на землю, жадно хватая воздух. Из вежливости и она присела рядом с ним на корточки, ожидая сдержанно и молчаливо, пока белый человек перестанет хватать ртом воздух, вытирать лицо, хвататься за бок, где у него болело и кололо, и растирать лодыжку, которую он явно растянул.

Понемногу Джей затих. Шум леса, до этого заглушавшийся его собственным тяжелым топотом, слышался теперь отовсюду. От реки позади него доносилось кваканье лягушек, пели сверчки. Над ними, в густом пологе листвы, распевали птицы, ворковали голуби, перекрикивались сойки. Все вокруг шумело и переливалось таким сложным сочетанием звуков, которые Джей, городской мальчик, не узнавал.

Он услышал, что скрежет его собственного дыхания успокоился, и повернулся посмотреть на нее. Она была спокойна и бесстрастна.

Джей улыбнулся ей слабой, почти извиняющейся улыбкой, поднял руку к воротнику своей толстой полотняной рубахи и обмахнулся им, чтобы показать ей, как ему жарко. Она серьезно кивнула и показала на его толстую куртку.

Джей, чувствуя себя полным дураком, вытащил руки из рукавов и протянул куртку ей. Она сложила ее так же аккуратно, как любая хозяйка в Англии, положила ее на землю рядом с ним и присыпала листвой и мхом. Куртка сразу же исчезла. Джей сморгнул. Он не видел даже ее очертаний. Она мастерски спрятала куртку.

Она повернулась к нему и показала на сапоги и штаны. Джей покачал головой.

Она снова показала на штаны и жестами изобразила, что снимает их. Джей, чувствуя себя престарелой девственницей, цепляющейся за свою скромность, только крепче ухватился за пояс. По ее лицу пробежала тень улыбки, но потом вернулось выражение невозмутимости. Она едва заметно передернула плечами, что совершенно ясно, хотя и без слов, показало: он может оставаться в штанах, если ему нравится потеть и страдать от неудобства, и не снимать сапоги, если он хочет тяжелым топотом оповестить весь лес о своем приближении.

Она обвела рукой вокруг, как бы говоря: «Вот. Деревья», потом снова села на корточки и выжидающе посмотрела на него.

На деревьях распускались листья. Джей озирался вокруг, изумляясь их высоте, богатству крон, разглядывая лианы, которые, переплетаясь, оборачивались вокруг стволов. Некоторые деревья были знакомы ему по Англии, и он вдруг заметил, что кивает им, приветствуя старых знакомых в чужой стороне. С чувством облегчения он увидел кусты бузины, дубы, грабы, вишни, ореховые деревья и кизил.

Но были там и заросли, потрясающие богатством листвы и стволов, коры и маленьких цветочков, которые он не мог назвать, не мог идентифицировать… Они толпились вокруг него, все красивые и интересные, огромные или стройные, и все они взывали к его вниманию и соревновались друг с другом за это внимание.

Джей снова вытер руками потное лицо. Для коллекционера растений работы здесь было на целую жизнь, а он обещал отцу вернуться домой к началу лета.

Он посмотрел на девочку. Она не наблюдала за ним. Она сидела на корточках в терпеливом ожидании, такая же постоянная и неподвижная, как деревья вокруг них.

Она почувствовала на себе его взгляд, подняла глаза и улыбнулась ему слабой робкой улыбкой – улыбкой ребенка. Джей понял: она гордится тем, как ловко и умело привела его сюда, в самое сердце леса, и счастлива ждать, когда сможет продемонстрировать снова, какая она умница, и благополучно отвести его обратно домой. Ни один отец не смог бы устоять против такой улыбки.

Джей улыбнулся ей в ответ.

– Хорошая работа, – сказал он. – Как раз то, что надо.

Домой девочка собралась идти только к вечеру. К тому времени ее маленький мешочек был заполнен сеянцами, которые Джей выкопал из лесной подстилки. Свою шляпу он превратил в корзинку и до краев наполнил ее крошечными сеянцами деревьев, каждый с парой малюсеньких листиков, белым стволиком и хвостиком из тоненьких корешков. Еще кое-какие растения Джей распихал по карманам штанов. Часть добычи он хотел положить в колчан, но индианка решительно отказала кивком головы. Когда он повторно протянул ей растения, она отступила на шаг назад и продемонстрировала, почему не хочет их взять.

Одним плавным движением она сбросила лук с плеча, и он тут же оказался у нее в руке. Другой рукой она выхватила стрелу из колчана и положила на тетиву. В одно мгновение стрела с заостренным наконечником была готова к употреблению. Она кивнула. Она ясно дала понять, что не могла тратить время, путаясь в растениях в своем колчане.

Джей постарался спрятать улыбку, глядя на этого ребенка, с такой серьезностью играющего в детские игрушки. Конечно, она была проворной и умелой, но лук был совсем маленьким, и тростниковые стрелы с заостренными наконечниками из того же тростника были такими легкими!

– Можно посмотреть? – спросил он.

Она сняла стрелу с тетивы и протянула ему. Он сразу осознал свое заблуждение. Стрела в его руке была орудием убийства. Наконечник был острым как бритва. Он провел им по большому пальцу и не почувствовал боли, но тонкая струйка крови потекла там, где стрела прикоснулась к плоти.

– Проклятье! – выругался он и сунул палец в рот.

Стрела могла быть из простого тростника, и лук мог быть очень легким, чтобы девочка могла носить его с собой целый день, но наконечники стрел были острее, чем ножи.

– А как метко ты стреляешь? – спросил Джей. – Можешь попасть вон туда? – И махнул в сторону дерева.

Она подошла к дереву и показала на лист, который шевелился на ветерке. Потом отступила назад, вложила стрелу в лук и спустила тетиву. Стрела мягко просвистела в воздухе и с глухим стуком ударила в ствол дерева. Джей подошел поближе посмотреть. Вокруг стержня стрелы виднелись остатки листа. Она попала в шевелящийся лист с двадцати шагов.

Джей чуть поклонился, выказав свое уважение.

Она улыбнулась, снова с тем же мимолетным проблеском гордости, потом вытащила стрелу из ствола, сняла сломанный наконечник и заменила его новым, снова положила стрелу в колчан и повела его из леса, передвигаясь все тем же быстрым шагом.

– Помедленнее, – скомандовал Джей.

Она посмотрела на него. Он шел неуклюже, пошатываясь от усталости, мускулы ног дико болели, сохранять равновесие ему мешал груз. И снова Джей увидел на ее лице эту слабую улыбку, а потом она отвернулась от него и пошла впереди размашистым шагом, разве что чуть медленнее. На полянке, там, где была спрятана его куртка, девочка остановилась, взяла куртку, отряхнула ее от листьев и протянула ему. Потом вернулась к дуплистому дереву на опушке. Она спрятала лук и стрелы и вытащила рубаху.

Джей, весь долгий день бежавший за татуированной спиной индианки, привык к ее наготе. Он обнаружил, что сияние ее кожи нравится ему куда больше, чем мятая неопрятная сорочка. Потом подумал, что этот наряд унижает ее, что так она выглядит менее скромной, нежели в величавом наряде из татуировок и оленьей кожи.

Он пожал плечами, давая понять, что сожалеет о необходимости возвращения к неким неестественным ограничениям. И она кивнула, уловив его сочувствие, но лицо ее оставалось серьезным.

– Сегодня ты останешься на ночь в моей гостинице, – сказал Джей, указывая на Джеймстаун, где уже зажигались огни и из труб курился дымок.

Она не кивнула, не сказала ни «да», ни «нет», оставаясь совершенно неподвижной, не отводя глаз от его лица.

– Завтра мы снова отправимся в лес. Господин Джозеф сказал, что целый месяц ты ежедневно должна сопровождать меня, пока не отпустят твою мать.

Она согласно наклонила голову. Потом сделала несколько шагов и показала на маленькие растения у него в кармане и потом на реку. Пантомимой она изобразила греблю на каноэ вниз по реке к морю. Она повела рукой направо – им следует отправиться на юг, потом она помахала рукой – дорога будет дальней, еще несколько взмахов – очень долгой. Потом девочка отступила назад, раскинула руки и изобразила дерево – дерево с ниспадающими ветвями, склоняющимися к спокойной воде, пошевелила пальцами, показывая, что ветви спускаются до самой воды.

Джей был в восторге:

– А мы можем достать каноэ?

Девочка кивнула. Она показала на себя и вытянула руку, указывая на свою ладонь, – универсальный жест, обозначающий деньги. Джей достал серебряную монету. Индианка отрицательно покачала головой. Он вытащил кисет с табаком. Она кивнула и захватила целую горсть табака. Потом она повернула Джея лицом к Джеймстауну, снова посмотрела ему в глаза, как будто не верила, что такой тупой человек найдет дорогу домой, снова кивнула и направилась к зарослям кустарника.

Через секунду она исчезла. Исчезла без следа. Джей увидел, как зашевелились тонкие веточки кустарника, и потом она пропала. В темноте не видно было и проблеска ее белой рубахи – этой униформы прислуги. Еще некоторое время он ждал, напрягая зрение в сгущающихся сумерках, стараясь различить какое-нибудь движение, но маленькая индианка исчезла так же безвозвратно, как исчезает косуля, просто замирая на месте.

Джей, понимая, что никогда не найдет ее, если она сама того не захочет, зная, что должен довериться ей, повернулся к Джеймстауну, как ему было велено, и устало потащился домой.

Хозяйка гостиницы, узнав, что Джей пробыл весь день в лесах с индейской девочкой и теперь все время будет проводить с ней, страшно возмутилась.

– Я думала, что человек, только что прибывший из Англии, мог бы обойтись без этого, – заявила она и со стуком поставила перед Джеем деревянную миску, до краев наполненную белесой кашей.

– Саппон, – уголком рта процедил другой постоялец. – Индейское блюдо – кукуруза с молоком.

– Опять кукуруза? – спросил Джей.

Его сотрапезник мрачно кивнул и принялся молча уминать свою порцию.

– Уж я думала, что, если вам так нужна женщина, могли бы привезти с собой из Англии, – сказала хозяйка. – Бог свидетель, городу нужны женщины. Невозможно основать плантацию только с солдатами и идиотами.

Джей опустил голову и, причмокивая, слизал кашу с ложки.

– У вас что, нет жены, чтобы привезти сюда? – потребовала ответа женщина.

Горе ударило Джея, как нож в живот. Он посмотрел на нее, и что-то в его лице заставило ее замолчать.

– Нет, – коротко сказал он.

Та смутилась. Наступила короткая пауза.

– Извините, – пробормотала она, – если я сказала что-то не так…

Джей оттолкнул миску, знакомое чувство горя заполнило его целиком, подступило к горлу.

– Вот, – предложил сосед.

Он вытащил из складок штанов кожаную бутылку и плеснул немного поверх недоеденной каши в миску Джея.

– Капля барбадосского рома – самое то, чтобы придать вкус этому вареву.

Он налил и себе немного, перемешал с кашей и взмахнул ложкой.

– Ешьте, – сказал он с грубоватой добротой. – Это не та земля, где можно ходить голодным и оставлять еду на потом. Ешьте и пейте. Здесь никогда не знаешь, когда доведется поесть снова.

Джей придвинул миску, перемешал кашу с ромом и попробовал. Вкус заметно улучшился.

– Девочка водит меня туда, где есть деревья и растения, – сказал он им обоим. – Повторяю, я коллекционер. Ни губернатор, ни господин Джозеф не смогли порекомендовать никого другого, кто согласился бы мне помочь. Но она хорошая маленькая девочка. Она немногим старше моей дочери. Думаю, ей чуть больше тринадцати лет. Она отвела меня сегодня в лес, потом спокойно ждала, пока я не закончу работу, и показала дорогу домой.

– Ее мать шлюха, – презрительно бросила хозяйка.

– Пусть, но она-то всего-навсего маленькая девочка, – твердо сказал Джей. – И уж я ее не обижу.

Женщина покачала головой:

– Они не такие, как мы. И она такая же маленькая девочка, как моя молодая сучка мастифа. Когда придет пора, она будет совокупляться, как животное. Эти дикари – наполовину звери.

– Вы так плохо говорите о них из-за своих потерь, – справедливо заметил второй постоялец.

Он кивнул Джею:

– Госпожа Уитли потеряла мужа и ребенка во время восстания двадцать второго года. Она не забыла этого. Никто из тех, кто был здесь в то время, не сможет такого забыть.

– Что произошло? – спросил Джей.

Женщина опустилась на скамью напротив и подперла ладонью подбородок.

– Они свободно заходили в Джеймстаун и днем и ночью, – сказала она. – Их дети оставались в наших домах. Наши мужчины охотились вместе с ними. Снова и снова нам угрожала гибель от голода, но торговля с индейцами спасала нас: они продавали зерно, рыбу, дичь. Они научили нас, как сажать кукурузу и все остальное. Научили нас, как собирать урожай и готовить еду. Мы бы сто раз все погибли, если бы они не поставляли нам продовольствие. Викарий хотел открыть школу для индейцев. Мы собирались учить их жить по-нашему, по христианским обычаям. Они должны были стать подданными короля. И ничто не указывало на приближение беды, не было ни малейших признаков опасности. Вождь возглавлял племя уже много лет. И он ходил по Джеймстауну так же свободно, как любой белый. Его сын был у нас в заложниках, и мы ничего не боялись. Ничего.

– А зачем же тогда нужны были заложники? – удивился Джей.

– Не заложники, – быстро поправилась она. – Приемные дети. Наши крестники. Дети, о которых мы заботились. Мы обучали их жить по-нашему. Хотели, чтобы они перестали быть дикарями.