Текст книги "Земля надежды"

Джей обнаружил, что он не готов покидать это место.

– Я не хочу уезжать, – сказал он с большой неохотой.

Он посмотрел на ее безмятежное непонимающее лицо:

– Знаешь… Я не хочу возвращаться в Джеймстаун и не хочу ехать в Англию.

Она смотрела на него, ожидая, что он скажет дальше. Все выглядело так, как будто он был свободен в выборе решения, а она была готова сделать, что он пожелает.

Джей посмотрел на реку. То тут, то там вода колыхалась от огромных косяков рыбы. Даже за те короткие недели, что они провели на речном берегу, он увидел, что все больше и больше птиц прилетало с юга. У Джея было чувство, что континент простирается бесконечно на юг, что он безграничен на севере. Почему он должен был повернуться спиной ко всему этому и возвращаться в маленький грязный прибрежный городишко, окруженный поваленными деревьями, населенный людьми, которым приходилось бороться за каждую малость, за само выживание?

Девочка не пыталась подсказывать ему. Она уселась на песок на корточки и смотрела на реку, спокойно ожидая его решения.

– Мне остаться?

Джей чувствовал себя в безопасности, потому что был абсолютно уверен, что она не понимает его быструю речь и поэтому он не возбудит в ней беспочвенных надежд.

– Может, нам стоит построить себе другой шалаш и провести здесь жизнь, путешествуя в поисках интересных образцов растений? Я отправлял бы их домой, отцу, на эти деньги он бы расплатился с долгами и тогда смог бы присылать мне деньги сюда, и я бы навсегда остался здесь. Он бы вырастил моих детей, а когда они станут взрослыми, они тоже смогут приехать сюда. И мне не нужно было бы возвращаться в этот лондонский дом. Никогда. Никогда не ложиться одному в постель, в ее постель. Никогда не видеть ее во сне. Никогда не идти в церковь мимо ее могилы, никогда не слышать ее имя, никогда не говорить о ней.

Девочка даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него, посмотреть, что же он там бормочет быстрым шепотом.

– Я мог бы начать здесь новую жизнь, я мог бы стать другим человеком. А ты уже в этом году или через год станешь красивой женщиной, – сказал Джей очень тихим голосом. – И тогда…

При этих словах она повернулась, как будто по тону его голоса поняла, о чем он говорил. Повернулась и посмотрела прямо на него, без стыда, как будто собиралась спросить, что он этим хотел сказать, серьезно ли он говорил. Джей замолчал и покраснел. Он ухитрился выдавить смущенную улыбку.

– Ну что ж! – сказал он. – Может, оно и к лучшему, что ты ничегошеньки не понимаешь! Давай-ка отправляться!

Она поднялась на ноги и показала жестом на реку. Голову склонила набок, как бы спрашивая: «Куда?» На юг, в страну, где ни он, ни она никогда не бывали, или вверх по реке в Джеймстаун?

– В Джеймстаун, – коротко сказал Джей, указывая на северо-запад. – Разболтался я тут как дурак. Конечно же в Джеймстаун.

Он уселся в каноэ и выровнял его своим веслом. Он многому научился во время их ежедневных путешествий и чувствовал себя в лодке гораздо более уверенно. Она подтолкнула нос лодки и запрыгнула внутрь. Они гребли как единая команда, лодка легко заскользила вдоль берега, а потом ее подхватило более мощное течение реки.

В часе пути до Джеймстауна, там, где река уже стала грязной и берег был, словно оспинами, испещрен ямами от выкорчеванных деревьев, девочка показала, что хочет остановиться, и они подогнали каноэ к берегу.

Медленно, нехотя они смыли мазь в воде. Индианка сорвала несколько листьев и терла Джею спину, пока белая кожа не засветилась сквозь темный жир и знакомый запах, который показался ему таким ненавистным в первый день, не испарился. Потом оба надели одежду, которую должны были носить в городе. Девочка съежилась в своей истрепанной рубахе, словно в тюремных оковах, и уже не выглядела олененком в сияющих крапинах солнечного света, а скорее была похожа на неопрятную служанку.

Джей натянул рубаху и штаны, и после свободы, какую он ощущал, будучи в одной набедренной повязке, ему показалось, что он в кандалах. Он снова превратился в человека с обычными человеческими горестями и перестал быть свободным существом, живущим в лесу как дома.

Сразу же над его опаленными солнцем обнаженными руками и плечами жадным облачком закружили голодные насекомые. Джей замахал руками, выругался, и девочка улыбнулась. Но глаза ее не улыбались.

– Мы снова отправимся в путь, – ободряюще сказал Джей. Он показал на себя, на нее и на деревья. – Когда-нибудь мы снова отправимся в путешествие.

Она кивнула, но глаза оставались непроницаемыми.

Они сели в каноэ и стали грести вверх по течению в сторону Джеймстауна.

Всю дорогу Джею досаждали кусачие мошки, пот заливал глаза, рубашка стягивала спину, жали сапоги. К тому времени, когда они наконец причалили к маленькому деревянному пирсу, Джей весь вспотел и с трудом сдерживал раздражение. В порту стоял новый корабль, и на причале собралась толпа. Никто не удостоил даже взглядом каноэ с маленькой индейской девочкой и белым человеком.

Они вытащили лодку на берег сбоку от причала и начали выгружать растения. Из тени портового здания выступила женщина, подошла и встала перед ними. Она была индианкой, но в европейском платье и шали, повязанной на груди. Волосы ее были убраны назад, как у белой женщины, и открывали лицо, обезображенное бледными полосками шрамов, как будто кто-то давным-давно выстрелил ей в лицо из мушкета с близкого расстояния.

– Господин Традескант?

Она говорила с сильным акцентом.

Джей круто повернулся, услышав свое имя, и отшатнулся – такое горькое выражение застыло на ее лице. Она смотрела мимо него на девочку и говорила, выдавая целую тираду, быстро произнося слова, напевные и бессмысленные, как птичий щебет.

Девочка отвечала так же многословно, выразительно тряся головой, потом показала на Джея и на растения в каноэ.

Женщина снова повернулась к Джею:

– Она говорит, вы не причинили ей вреда.

– Конечно нет!

– Не насиловали ее.

– Нет!

Тугая линия плеч, как натянутый лук, вдруг разогнулась, и женщина издала короткий всхлип, похожий на кашель при рвоте.

– Когда мне сказали, что вы увезли ее в лес, я решила, что никогда больше ее не увижу.

– Я собираю растения, – устало сказал Джей. – Видите, вот они. Она была проводником. Она разбила лагерь. Она охотилась и ловила рыбу для нас обоих. Она была очень, очень хорошей девочкой.

Он взглянул на нее, и она подбодрила его быстрой поощряющей улыбкой.

– Она мне очень помогла, и я у нее в долгу.

Индианка не вслушивалась в слова, но заметила обмен взглядами и правильно прочитала в них взаимную привязанность и доверие.

– Вы ее мать? – спросил Джей. – Вас только что… выпустили?

Женщина кивнула:

– Господин Джозеф сказал мне, что отдал ее вам на месяц. Я думала, что никогда больше ее не увижу. Я думала, вы взяли ее в лес, чтобы попользоваться и закопать ее там.

– Сожалею, – неловко сказал Джей. – Я здесь чужеземец.

Она посмотрела на него, и горькие складки у рта стали еще глубже.

– Мы все здесь чужеземцы, – заметила она.

– Она может говорить? – осторожно поинтересовался Джей, думая, что бы это могло значить.

Женщина кивнула, не давая себе труда предложить более подробное объяснение.

Девочка закончила разгружать каноэ. Она посмотрела на Джея и жестом спросила у него, что теперь делать с растениями.

Джей повернулся к женщине:

– Я должен сбегать за бочками и приготовить растения, чтобы отвезти их домой. Может, я поплыву на этом корабле. Позволите ей остаться и помочь мне?

– Мы обе поможем, – бросила женщина. – Я ее одну в этом городе не оставляю.

Она подоткнула юбки и пошла к кромке воды. Джей наблюдал за обеими индианками. Они не обнялись, просто остановились в паре дюймов друг от друга и смотрели друг другу в лицо так, как будто за один взгляд могли прочитать все, что им нужно было знать. Потом мать коротко кивнула, они обернулись и рядышком, так близко, что плечи их соприкасались, вместе склонились над растениями.

Джей отправился к своему жилищу, чтобы раздобыть бочки для упаковки растений.

Они трудились до темноты. На следующий день работа продолжилась.

Черенки оборачивали влажной тканью и пересыпали землей, затем слоями укладывали в бочки между мокрыми тряпками и листьями, упаковывали семена в сухой песок и запечатывали крышку.

Когда все было сделано, у Джея в итоге оказалось четыре бочки, наполовину заполненные растениями, которые он будет держать открытыми, чтобы туда попадал свежий воздух и можно было поливать их пресной водой, плюс одна запечатанная бочка с семенами. Он громко позвал матросов с корабля, двое спустились на берег и погрузили бочки. По крайней мере, у Джея будет достаточно места, чтобы заботиться о своем грузе по пути домой. Обратно в Англию собирались только несколько пассажиров. Прочие места отводились для табака.

– Мы отплываем утром при первом свете дня, – предупредил Джея капитан. – Вы лучше погрузите свои вещи на борт уже сегодня и сами переночуйте на корабле. Я не могу ждать пассажиров. Когда начнется отлив, мы уйдем вместе с ним.

Джей кивнул:

– Хорошо.

У него не было ни малейшего желания возвращаться в гостиницу и встречаться с озлобленной хозяйкой. Он подумал, что, если та в его присутствии назовет девочку животным, он вступится за ребенка, и тогда выйдет ссора, а то и что-нибудь похуже.

Он повернулся к обеим женщинам.

– Как ее зовут? – спросил он у матери.

– Мэри.

– Мэри?

Она кивнула:

– Ее отняли у меня совсем ребенком и крестили Мэри.

– Вы называете ее этим именем?

Она запнулась, как будто не была уверена, что может доверять ему. Но тут что-то пробормотала девочка, стоявшая рядом.

– Ее зовут Сакаханна.

– Сакаханна? – переспросил Джей.

Девочка улыбнулась и кивнула:

– Это значит «вода».

Джей согласно склонил голову и вдруг понял, что слышит родную речь:

– Ты говоришь по-английски?

Она снова кивнула.

Его охватило мгновенное чувство глубочайшего горестного замешательства.

– Тогда почему ты… ни разу… Ни разу… Я не знал! Все это время, что мы путешествовали вместе, ты была немая!

– Я приказала ей никогда не разговаривать с белым человеком, – вмешалась женщина. – Я думала, она будет в большей безопасности, если не будет отвечать.

Джей открыл было рот, чтобы возразить: лучше, если бы она могла заговорить, защитить себя.

Но мать резким движением руки запретила ему продолжать.

– Я сама сидела в тюрьме из-за того, что сболтнула лишнее, – заметила она. – Иногда лучше вообще ничего не говорить.

Джей посмотрел на корабль, высившийся за спиной индианки. Внезапно его посетила мысль, что он не хочет уезжать. Неожиданное открытие, что у девочки было имя и что она могла понимать его, делало ее ужасно интересной. Что она думала все эти дни их молчаливого товарищества? Что она могла бы сказать ему, но не говорила? Она как будто была заколдованной принцессой из сказки и вдруг обрела дар речи. Когда он исповедовался перед ней и рассказывал о своих чувствах, о доме, о детях, о растениях, она выслушивала его признания с безмятежным лицом. Но она понимала его, понимала все, что он говорил. Получалось, она знала его лучше, чем любая другая женщина, когда-либо знавшая его раньше. И значит, она знает, что только вчера утром он боролся с искушением остаться здесь, на этой новой земле, остаться с ней.

– Я должен ехать. Я обещал вернуться в Англию, – сказал он, надеясь, что они могут возразить ему, сказать, что ему не нужно ехать.

Как будто с юной дикарки спали чары, которые заставляли ее молчать, и он, Джей, тоже освободился.

Женщины ничего не сказали, они просто наблюдали за ним. На его лице появилось выражение нерешительности и отвращения к самому себе.

– А что станется теперь с вами? – спросил он, словно их планы могли каким-то образом повлиять на него.

– Мы уйдем из Джеймстауна, – тихо сказала женщина. – Мы снова вернемся в лес и найдем наш народ. Я думала, что после смерти моего отца и мужа здесь мы будем в большей безопасности. Хотела жить за стенами форта и работать для белых людей. Надеялась, что буду служить им. – Она покачала головой. – Но белым людям нельзя доверять. Мы вернемся к своим.

– И Сакаханна тоже?

Женщина посмотрела на него. В ее глазах плескалась горечь.

– Для нее нигде нет места, – сказала она. – Мы можем найти наш народ, но прежняя жизнь пропала. Поля, где мы выращивали урожай, заняты табаком, в реках стало меньше рыбы, и дичь уходит, боится ружей. Всюду на тропах, где мы охотились, видны отпечатки сапог. Я не знаю, где моя дочь проживет жизнь. Я не знаю, где она найдет дом.

– Но ведь здесь всем хватает места, и вашему народу, и плантаторам! – страстно воскликнул Джей. – Не могу поверить, что на этой земле мало места… Мы были в лесах почти месяц и не встретили ни единого человека. Это грандиозная земля, она простирается на многие мили. Наверняка здесь хватит места и вашему народу, и моему.

– Но ваш народ не хочет, чтобы мы оставались здесь. По крайней мере, после войны. Если мы засеваем поля, они уничтожают урожай. Когда они видят запруду для рыбы, они ломают ее. Когда они видят деревню, они поджигают ее. Они поклялись, что уничтожат весь наш народ. Когда мою семью убили, я попала в рабство. И я думала, что мы с Сакаханной будем в безопасности, став рабынями. Но они били и насиловали меня, а скоро мужчины захотят и ее.

– Она поедет со мной, – безрассудно выпалил Джей. – Я мог бы взять ее с собой в Англию. У меня там сын и дочь, росли бы вместе в моем доме.

Женщина на мгновение задумалась, а потом отрицательно покачала головой:

– Ее зовут Сакаханна. Она должна быть рядом с рекой.

Джей хотел было возразить, но потом вспомнил, как в далеком детстве видел великую принцессу Покахонтас. Его взяли с собой, чтобы показать ее, как детей ведут, чтобы показать львов в Тауэре. Уже тогда она не была больше принцессой Покахонтас, а называлась Ребеккой Ролф. На ней было обычное английское платье, и она дрожала от зимнего холода. Через несколько недель она умерла на чужбине, тоскуя по родной земле.

– Я приеду, – сказал он. – Я отвезу все это в Англию и вернусь. И тогда я построю здесь дом, и ты будешь у меня служить, а она будет в безопасности.

– Как она может быть в безопасности рядом с вами? – быстро возразила мать. – Она не ребенок, хотя такая хрупкая. Ей уже почти тринадцать, к тому времени, как вы вернетесь, она уже будет женщиной. Женщине из племени поухатанов опасно жить в городе среди белых мужчин.

Джей задумался ненадолго, а потом очертя голову сделал следующий шаг, не думая, от всего сердца, неискушенного сердца.

– Я женюсь на ней, – пообещал он. – Она станет моей женой и будет в безопасности рядом со мной, и у нее будет здесь свой дом и поля. Я построю дом рядом с рекой, и Сакаханне нечего будет бояться.

Он говорил с матерью, но смотрел на дочь. Она залилась густым розовым румянцем – от смуглого лба, запятнанного медвежьим жиром у линии темных волос, до грубого ворота рубахи.

– Ты согласна? – мягко спросил ее Джей. – Я старше тебя и мог бы быть твоим отцом, знаю. Да, я не понимаю ваших обычаев. Но способен дать тебе защиту и построить для тебя дом.

– Согласна, – очень тихо сказала она. – Я хочу стать твоей женой.

Старшая женщина протянула Джею руку, и он ощутил пожатие ее загрубевшей ладони. Потом она взяла за руку свою дочь и соединила их руки.

– Когда вы вернетесь, Сакаханна будет вашей женой, – пообещала индианка.

– Обещаю, – сказала девочка.

– Обещаю, – поклялся Джей.

Женщина отпустила их руки и отвернулась, будто ей больше нечего было сказать. Джей проводил ее взглядом, потом повернулся к Сакаханне. За недели путешествия и жизни в походном лагере она казалась ему одновременно и доброй приятельницей, и верным товарищем, и изысканной незнакомкой, девушкой, которая вот-вот расцветет, девственницей, которая станет его женой.

Осторожно, как если бы он пересаживал сеянец, он дотронулся до ее щеки, провел пальцем по линии скулы. Она задрожала, почувствовав его прикосновение, но не двинулась ни вперед, ни назад. Она позволила ему ласкать ее лицо только на мгновение. Потом резко повернулась и бросилась прочь от него.

– Возвращайся скорее! – крикнула она на бегу.

Джей почти не различал ее в темноте, она быстро шла за матерью, только ее полотняная рубаха светилась в темноте.

– Возвращайся в хорошее время, в сезон урожая, и я встречу тебя и сделаю для тебя большой пир! И мы построим наш дом до того, как придет зима!

– Я вернусь! – повторил Джей.

Она исчезла. На рассвете корабль поднял паруса, и в тот день Джей больше не видел ее.

Лето 1638 года, Лондон

Корабль Джея прибыл в лондонские доки на рассвете в начале апреля.

Сонный Джей, завернувшись в походный плащ и натянув на голову шапку, выбрался из каюты на холодный английский воздух. Бездельничающий возница у причала привязывал торбу с овсом к морде дремлющей лошади.

– Свободен? – прокричал Джей вниз с палубы.

Тот посмотрел наверх:

– Ага!

– Поднимайся и забери мои вещи, – крикнул Джей.

Возница поднялся по сходням и отшатнулся при виде шевелящейся листвы саженцев и молоденьких деревьев.

– Вещи? – переспросил он. – Да это же целый лес!

Джей усмехнулся.

– Это еще не все, – сказал он.

Вместе они скатили бочки с влажной землей по сходням и подняли их на телегу, тонкие ветви деревьев колыхались над их головами. Потом Джей вынес еще одну бочку с семенами и плодами и наконец свой маленький сверток с одеждой и сундучок с редкостями.

– А я ведь знаю, куда поедем, – сказал возница, забираясь на облучок и хлопнув вожжами по спине лошади, чтобы разбудить ее.

– Куда же?

– В Ковчег Традескантов, – с уверенностью проговорил возница. – Это единственное место в мире, куда можно ехать с половиной леса на телеге.

– Точно. – Джей задрал ноги на борт телеги и поинтересовался: – Какие новости?

Тот аккуратно сплюнул через борт и съехал на грязную дорогу.

– Ничего нового, – буркнул он. – Все только хуже.

Джей ждал.

– Все, что можно есть и пить, облагается налогом, – сказал возница. – Смею сказать, так было и раньше, до того как вы уехали. А теперь они придумали новый налог, это вообще поганая штука. Корабельный налог берут со всех, независимо от того, как далеко от моря человек живет. Ведь по-хорошему корабельные деньги должны платить порты. Им нужен флот, чтобы защищаться от пиратов. А король заставляет платить все города, даже расположенные в глубине страны. Моя сестра живет в Челтнеме. Чего ради ей платить этот налог? Где она и где море? Но приходится выкладывать денежки.

Джей кивнул:

– Значит, король так и не созвал парламент?

– Говорят, он даже слова этого слышать не желает.

Джей позволил себе удовольствие неодобрительно поцокать языком.

– Если бы он созвал парламент и попросил бы их назначить новый налог, уж они бы ему сказали, что думают о нем как о короле, – смело заявил возница. – Они бы ему сказали, что думают о Тайном совете, которым фактически руководит католическая французская королева, и о дворе, где командуют французы и иезуиты.

– Такого не может быть, – решительно заявил Джей. – Меня не было всего-то несколько месяцев.

– Все знают, что Традесканты верные слуги короля, – неприятным голосом сказал возница.

– Так оно и есть, – согласился Джей, памятуя отцовские частые предупреждения, что сплетников могут подслушать и тогда обвинения в измене не избежать.

– Тогда я больше ничего не скажу, – заметил возница. – И посмотрим, как вам самому понравится, когда постучат в вашу дверь и скажут, что объявили монополию на грязь в вашем саду, и если вы захотите что-то там посадить, то за это придется заплатить сборщику налогов десятипроцентный сбор. Потому что именно это и происходит в нашем королевстве во всех ремеслах и в торговле. Король облагает налогами купцов и ремесленников, но не хочет созывать парламент, который обложил бы налогами ренты знати.

Он помолчал, ожидая реакции потрясенного слушателя. Джей благоразумно хранил молчание.

– Слышали, что шотландцы отказались молиться по новой книге?

– Не может быть!

Возница кивнул:

– Все до единого. Не хотят молитвенник архиепископа Лауда. Говорят, что ни слова оттуда не будут читать. Архиепископ в обиде. Король в обиде. Кто-то говорит, что он их принудит, а кое-кто считает, что нет. Почему это король должен приказывать, как Господу молиться!

– Не знаю, – тактично заметил Джей. – У меня не сложилось собственного мнения по этому вопросу.

И с этими словами он надвинул шляпу на глаза и задремал, пока телега, покачиваясь, ползла по знакомой дороге к дому.

Он не поднял шляпу, когда они ехали по Саут-Ламбет-роуд к общинному выгону. Но внимательно осмотрел все вокруг из-под полей.

Все выглядело нормально. Дом его отца по-прежнему гордо высился, отступив от дороги. Через ручей, бежавший вдоль дороги, был перекинут маленький мостик. Это был красивый фермерский дом, построенный по старинке, из дерева. Но с другой стороны к нему было пристроено новое амбициозное крыло, предназначенное отцом под коллекцию редкостей, их знаменитую коллекцию курьезов и диковинок – от огромных до миниатюрных. Позади дома был сад, который делал им имя и зарабатывал им на жизнь. Зал с редкостями смотрел на сад огромными окнами из венецианского стекла.

Джей, следуя давней привычке, уставился в землю, когда телега огибала дом с южной стороны, – чтобы не видеть отцовский тщеславный каменный герб, установленный на новом крыле вопреки Геральдической палате да и здравому смыслу. Они не были Традескантами-эсквайрами, никогда не были. Но Джон Традескант, его отец, придумал, а потом заказал каменотесу вырезать его собственный герб. И никакими словами Джей не мог убедить отца снять герб с дома.

Джей направил возницу мимо зала с редкостями, туда, где терраса выходила на аккуратный сад, прямо к конюшне, чтобы можно было разгрузить растения рядом с колонкой и сразу полить их. Помощник конюха выглянул из дверей, увидел колышущиеся верхушки молодых деревьев в телеге, заорал: «Хозяин вернулся!» – и, спотыкаясь, выкатился во двор.

Крик услышали в кухне, в холл выбежала горничная и настежь распахнула перед Джеем заднюю дверь.

Он поднялся по ступеням веранды и вошел в дом. Но тут же отшатнулся в изумлении. Женщина, которую он не знал, с темными волосами, сдержанным выражением лица, с приятной, вызывающей доверие улыбкой, спускалась по лестнице, замешкалась, когда увидела, что он смотрит на нее, потом уверенно пошла ему навстречу.

– Здравствуйте, – сказала она официальным тоном, слегка кивнув, будто была мужчиной и ровней ему.

– Вы кто, черт побери? – резко спросил Джей.

Она посмотрела на него с легким смущением.

– Будьте добры, пройдите сюда, – пригласила она Джея в его собственную гостиную.

Перед камином на корточки присела горничная, разводившая огонь. Женщина подождала, пока займется пламя, и быстрым взмахом руки отослала горничную.

– Я Эстер Покс, – сказала она. – Ваш отец пригласил меня пожить здесь.

– Зачем? – настойчиво спросил Джей.

Эстер замешкалась:

– Полагаю, вы не знаете…

Она помолчала.

– Мне очень жаль, но я должна сообщить вам, что ваш отец умер.

Он покачнулся, у него перехватило дыхание.

– Мой отец?

Она кивнула, не говоря ни слова.

Джей упал в кресло и надолго замолчал.

– Конечно, мне не следует этому удивляться… но это ужасное потрясение… я знаю, что ему было много лет, но он всегда был таким…

Она без приглашения взяла кресло, стоявшее напротив него, и тихо села, сложив руки на коленях, ожидая, когда наступит подходящий момент, чтобы рассказать ему больше.

– В конце он не страдал, – сказала она, когда Джей поднял голову. – Он очень устал за прошлую зиму и лег в постель, чтобы отдохнуть. Он умер очень мирно, просто уснул. Мы принесли в его комнату много цветов, и он упокоился, окруженный цветами.

Джей потряс головой, все еще не веря в услышанное.

– Как жаль, что меня здесь не было, – пробормотал он. – Господи, ну почему меня здесь не было…

Эстер помолчала.

– Господь милостив, – сказала она мягко. – Когда ваш отец умирал, ему показалось, что он видит вас. Он все ждал, ждал, когда вы вернетесь, и как раз проснулся, когда открылась дверь в спальню. И он решил, что это вы. Он умер, думая, что вы благополучно вернулись домой. Я знаю, он умер счастливым, полагая, что увидел вас.

– Он назвал мое имя? – спросил Джей.

Она кивнула:

– Он сказал: «А, вот и ты наконец!»

Джей нахмурился. К нему вернулся прежний страх, что он не занимает первого места в сердце отца.

– Но он назвал меня по имени? Было ясно, что он имеет в виду именно меня?

Эстер снова помолчала, потом посмотрела в лицо этого кроткого, ранимого человека, за которого она намеревалась выйти замуж. Ей не составило труда солгать.

– О да, – решительно подтвердила она. – Он сказал: «А, вот и ты наконец!» – потом откинулся на подушки и добавил: «Джей».

Теперь затих Джей, свыкаясь с тем, что услышал. В молчании Эстер наблюдала за ним.

– Не могу поверить, – сказал он. – Не представляю себе, как я буду жить без него. Ковчег, сады, королевские парки – я всегда работал рядом с ним. Вместе с отцом я потерял и хозяина, и работодателя.

Она кивнула:

– Он оставил вам письмо.

Джей проводил ее глазами, когда она пересекла комнату и вынула запечатанный конверт из ящика стола.

– Думаю, там будет и обо мне, – сказала она напрямик.

Джей замер в нерешительности.

– Так кто же вы? – снова спросил он.

Она вздохнула:

– Я Эстер Покс. В этом мире я совсем одна. Вашему отцу я понравилась, и мой дядя сказал ему, что у меня хорошее приданое. Я встретилась с ним при дворе. Мой дядя художник, он выполняет заказы королевы. У меня хорошая семья, все художники и музыканты, у всех покровители среди королевской семьи или среди знати. – Она снова замолчала и улыбнулась. – Вот только денег немного. Ваш отец подумал, что я вам подойду. Он хотел, чтобы в доме непременно был человек, который будет воспитывать его внуков и проследит, чтобы они оставались здесь. Господин Традескант не желал, чтобы дети жили в доме родителей вашей жены. Он подумал, что мне следует выйти за вас замуж.

У Джея отвисла челюсть.

– Он нашел мне жену? Я взрослый человек, мне тридцать лет, и он нашел мне жену, как будто я мальчишка! И он выбрал вас?

Эстер посмотрела ему прямо в лицо.

– Я не красавица, – сказала она. – Полагаю, ваша жена была прелестна. Фрэнсис такая очаровательная девочка, и все говорят, она похожа на мать. Но я могу вести не только ваш дом, но и дела. Я люблю растения, деревья и сад. И мне нравятся дети, мне нравятся ваши дети. Захотите ли вы жениться на мне или нет, я бы хотела остаться другом ваших детей, особенно Фрэнсис. Я была бы совсем не против выйти за вас замуж и не стала бы предъявлять к вам особых требований. У меня нет больших ожиданий. – Эстер помолчала. – Это было бы соглашение, устраивающее нас обоих, – добавила она. – И у вас освободились бы руки, чтобы посвятить себя саду в королевском дворце Отландса или снова уехать за границу, в уверенности, что здесь все в порядке.

Джон перевел взгляд с нее на письмо:

– Это просто возмутительно! Не успел я переступить порог родного дома, как узнаю, что мой отец умер, а женщина, которую я в жизни ни разу не видел, считает себя чуть ли не помолвленной со мной. Да и вообще… – Он замолчал. – У меня другие планы.

Она серьезно кивнула.

– Все было бы легче, если бы ваш отец был жив и сам объяснил вам все, – сказала она. – Но вы ни в коем случае не помолвлены. Это вам решать. Я вас оставлю. Читайте письмо. Вы желаете, чтобы я разбудила детей и прислала к вам?

Джей растерялся:

– Они здоровы?

Она кивнула:

– Фрэнсис очень горюет по дедушке, но и она, и ее брат абсолютно здоровы.

Джей потряс головой в замешательстве.

– Приведите их ко мне, когда проснутся, – сказал он. – Нет необходимости будить их раньше. Я пока почитаю письмо отца. Мне нужно время. Я ведь чувствую… – Он помолчал. – Всю жизнь он руководил мною и контролировал меня! – воскликнул он с внезапным раздражением. – И как раз в тот самый момент, когда я было почувствовал полную независимость после его смерти, оказывается, он уже распланировал для меня мое будущее.

Эстер задержалась у двери, положив руку на бронзовую дверную ручку.

– Он не собирался приказывать вам, – сказала она. – Он думал, напротив, я дам вам свободу, а не превращусь в бремя для вас. Он очень четко сказал мне, что ваше сердце похоронено с вашей первой женой и что вы никогда не сможете полюбить ни меня, ни какую-нибудь другую женщину.

Джей ощутил глубокое чувство вины.

– Я никогда не полюблю другую женщину вместо моей жены, – осторожно сказал он. – Джейн невозможно заменить.

Она кивнула, думая, что он ее предупреждает. Она не понимала, что он говорит эти слова самому себе, упрекая себя за ту радость, которую он пережил с юной индианкой в лесах, так далеко от дома, за то безудержное чувство свободы от груза ответственности и рутины обычных дней.

– Я не надеюсь на любовь, – просто сказала Эстер, повернувшись к нему. – Я думала, что мы можем помочь друг другу. Мы могли бы стать… товарищами.

Джей посмотрел на нее. И впервые увидел ее, стоящую в дверях, в раме темного дерева. Простое лицо, гладкий белый чепец, умные черные глаза, твердо очерченный подбородок…

– Да что же могло навести его на эту мысль? – спросил Джей.

– Полагаю, что я, – сказала она со слабым проблеском улыбки. – Меня бы это очень устроило. Возможно, первое удивление пройдет, и тогда вам покажется, что все это и для вас не лишено смысла.

Он проводил ее взглядом и, когда она притворила за собой дверь, открыл письмо.

Мой дорогой сын!

Я составил завещание, по которому Ковчег полностью переходит к тебе. Надеюсь, он принесет тебе много радости. Надеюсь, Малыш Джон получит его после тебя, как ты получаешь его от меня, и имя Традескантов всегда будет что-то значить для людей, любящих свои сады.

Если я умру прежде, чем ты вернешься, да пребудет с тобой моя любовь и благословение. Я собираюсь присоединиться к твоей матери и к двум моим господам, сэру Роберту и герцогу. И я готов к этому путешествию. Не горюй обо мне, Джей, я прожил долгую жизнь, и такой жизни многие могут позавидовать.

Молодая женщина по имени Эстер Покс – весьма благоразумная особа, и у нее недурное приданое. Я говорил с ней о тебе и верю, что из нее получится хорошая жена для тебя и хорошая мать для детей. Не могу сказать, что она – вторая Джейн, потому что второй Джейн быть не может. Но она открытая и добрая молодая женщина, и думаю, что тебе нужна именно такая спутница жизни.

Конечно, решать тебе. Но если бы я дожил до дня твоего возвращения, я бы представил тебе ее с моими наилучшими рекомендациями.

Прощай, мой сын, мой дорогой сын!

Джон Традескант

Джей сидел тихо и смотрел, как тлеющие поленья в камине мерцают и вспыхивают, превращаясь в ажурное кружево сухого пепла.