Текст книги "Земля надежды"

Филиппа Грегори
Земля надежды

Philippa Gregory

Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd. under the title:

VIRGIN EARTH

Copyright © Philippa Gregory Ltd 1999

All rights reserved

© Н. И. Наказнюк, перевод, 2010

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Энтони

Зима 1638 года, в море

Его разбудили звуки движущегося корабля – поскрипывание шпангоутов, ноющие вздохи полных парусов, внезапный треск блоков от рифления, резкие команды и грохот сапог по палубе прямо над головой. Море постоянно атаковало крошечное по сравнению с ним судно ударами волн в нос. Корабль со стоном взбирался на одну волну, потом неуклюже переваливался с борта на борт и встречал удар следующего вала…

Шесть долгих недель Джей засыпал и просыпался под это непрерывное назойливое грохотанье, и теперь оно казалось ему знакомым и успокаивающим. Эти звуки означали: маленький кораблик храбро идет вперед, через ужасающие пространства ветра и воды, все вперед на запад, не теряя веры в то, что где-то там впереди должна быть новая земля.

Иногда Джей воображал себе путь корабля с высоты птичьего полета, так, как его могла бы видеть чайка. И тогда ему рисовалась бесконечная пустыня моря, а на ней хрупкое суденышко, в сумерках зажигающее огни и доверчиво идущее вперед, туда, где они в последний раз видели солнце.

Он отправился в путь, пережив глубокое горе. Он бежал от этого горя.

Он все еще видел во сне жену, и эти сны были яркими, радостными, поразительно реальными. Ему постоянно снилось: она пришла к нему на корабль и, смеясь, жалуется, что не было никакой особой нужды пускаться ему в плавание, не нужно было ему убегать в Виргинию одному, потому что – посмотри! – вот же она, здесь, на борту. А все, что случилось, было просто игрой – чума, долгие дни умирания, искаженное горем мертвенно-бледное лицо их дочери, – все это было майской забавой, а теперь Джейн снова здорова и сильна. Когда же они отправятся домой?

Но потом ужасающий шум и треск корабля будили его, Джей накрывался с головой отсыревшим одеялом и пытался цепляться за свой сон, в котором была Джейн и в котором он был уверен: она жива и все хорошо.

Это ему не удавалось. Ему приходилось признать суровую правду. Джейн была мертва, его предприятие наполовину обанкротилось, его отец цеплялся за дом, садовый питомник и коллекцию редкостей благодаря старому доброму союзу удачи и любви друзей. А Джей играл роль избалованного сына – сбежал, называя свой поступок смелым шагом, шансом на то, чтобы снова разбогатеть. Зная, что это всего лишь побег.

На первый взгляд это был не тот побег, который мог вызвать зависть. Дом в Ламбете был прекрасен, стоял на собственных двадцати акрах сада-питомника и был знаменит во всем мире своей коллекцией редкостей.

Отец Джея Джон Традескант назвал дом Ковчегом и поклялся, что, какие бы бури и шторма ни потрясали страну, которую король, церковь и парламент пытались вести в разных, и зачастую прямо противоположных, направлениях, в этом доме семья будет в безопасности.

Там было с полдюжины спален, большой зал для редкостей, столовая, гостиная и кухня. Маленькому сыну Джонни предстояло все это унаследовать, и его старшая сестричка Фрэнсис уже сейчас умела настоять на собственных правах. И все эти богатства Джей променял на одноместную койку в пять футов четыре дюйма длиной, встроенную в сырую стенку корабля.

Там не было места, чтобы сесть. Его еле хватало, чтобы повернуться. Ему приходилось лежать на спине, глядя на обшивку койки и чувствуя мощное движение волн, попеременно то поднимавших, то опускавших корабль как простую дощечку, которую швыряет океан. Джей чувствовал, как справа от него, сразу за наружной обшивкой корабля, волны плещут о борт, и слышал шепот журчащей воды.

Слева располагалась дверца из реек, за которую он отдал дополнительную плату и которая обеспечивала хоть какое-то крошечное пространство и уединенность. Другие эмигранты, более бедные, спали вповалку бок о бок, как животные в хлеву, на полу твиндека. Их загрузили в центральную часть корабля, словно багаж, жилые помещения команды располагались на корме, а крошечная каюта капитана, камбуз и каюта кока – в одном помещении на носу.

Капитан не позволял пассажирам появляться на верхней палубе, за исключением кратчайших, скупо отмеряемых промежутков времени при хорошей погоде. Команда, выходя на вахту, спотыкалась о пассажиров, а когда матросы возвращались к гамакам на корме, в которых спали попеременно, оттуда на пассажиров лилась вода. Эмигранты все время путались у команды под ногами, их постоянно проклинали, они были ничтожнее простого груза.

Свертки и ящики хаотично громоздились между владельцами. Но по мере того, как дни складывались в недели, семьи помаленьку устраивали себе собственное маленькое гнездышко и даже делали себе койки из клеток с цыплятами и мешков с одеждой. Вонь стояла ужасающая. На все про все предоставлялось два ведра – одно с водой для умывания, второе для нужды. Грязное ведро опрокидывали за борт по строгому расписанию. Капитан не позволял делать это чаще раза в день. Когда Джей, согласно очереди, нес наполненное до краев ведро к борту, его всякий раз мутило.

Питьевой воды едва хватало, она была теплой и отдавала бочкой. Еды тоже было в обрез. Комковатая каша на завтрак, то же самое на обед, вечером – сухарь и кусочек залежавшегося сыра.

Все это путешествие было бы просто кошмаром, если бы путешественников не поддерживала надежда. Все они были азартными игроками, горсткой семей, поставивших все на удачу в земле, которую они никогда не видели, опасности и возможности которой они едва ли могли себе представить. Джею казалось, что более бесшабашных, порывистых, отчаянно храбрых людей он никогда не встречал. И он не знал, бояться ли их, как сумасшедших, или восхищаться ими, как героями.

Удача была на их стороне. После семидесяти дней в море, когда становилось все жарче и жарче, когда дети плакали и кричали, просили пить и подышать свежим воздухом, путешественники увидели Барбадос. Корабль зашел в порт, и пассажиры провели там блаженную неделю отдыха, пока капитан продавал английские товары и брал на борт ром и сахар, провиант и питьевую воду. Людям разрешили сойти на берег. Там они могли обменять свои пожитки на съестные припасы и впервые за два месяца поесть свежих фруктов.

Когда корабль был готов продолжить плавание, не все смогли вынести возвращение к добровольному заключению. Кое-кто из эмигрантов покинул судно. Но большинство из них, стиснув зубы, решились завершить путь. Мрачный Джей был среди них. Прошло еще сорок дней, прежде чем матрос откинул люк и заорал: «Готовьтесь! Мы видим землю!»

Но даже тогда пассажирам не позволили подняться на палубу. Джей и прочие обитатели трюма собрались вместе, умоляюще глядя вверх на открытый люк. Матрос разразился недобрым смехом.

– Ждите внизу, – сказал он. – Наверху места всем не хватит!

Вечерело. Джей, привыкший к спертой вони твиндека, уловил в воздухе новый, свежий запах – запах сырой земли. И этот аромат внезапно, мучительно резко напомнил ему о саде в Ламбете после дождя, когда пахнет свежей мокрой листвой.

– Земля, – выговорила стоявшая с ним рядом женщина, и голос ее был полон благоговения. – Земля. Новая земля. Наша новая земля.

По топоту на палубе и командам, что выкрикивали наверху, Джей догадался, что спускают паруса.

Волны перестали качать корабль вверх и вниз. Вместо этого в борта торопливо и настойчиво зашлепали волны речного прилива. Затем послышались приветственные выкрики и ответы моряков, потом толчок, когда корабль мягко ткнулся в причал. И вот судно за швартовы подтянули к берегу, и оно замерло. Это было странное ощущение…

– Хвала Господу, – пробормотал Джей.

– Аминь, – выдохнула стоявшая рядом женщина.

Одинокие женщины на борту, надеявшиеся найти на новой земле не только золото, но и мужей, прихорашивались и надевали чистые чепцы, сбереженные как раз для этого момента. Тех детей, которые не ослабли от болезней, невозможно было удержать. Они прыгали и скакали по мешкам, корзинам и бочкам. Как только они спотыкались и останавливались на мгновение, их тут же шлепали всех подряд. Мужья и жены обменивались тревожными или обнадеживающими взглядами.

Джея удивлял холод, царивший в его сердце. Он не чувствовал ни облегчения оттого, что путешествие подошло к концу, ни волнения при мысли о новой стране, новой земле – Новом Свете. Тогда он понял, что втайне надеялся: корабль пойдет ко дну и утащит его за собой, вместе с печалью, туда, вниз, под воду, к Джейн. Но при мысли о своем грешном себялюбии Джей встряхнул головой, не желая из-за своего горя зла всем путешественникам.

Наконец у открытого люка появился матрос.

– Выходите! – позвал он. – Добро пожаловать в рай.

Наступило минутное замешательство, а потом все ринулись к узкому деревянному трапу. Первые эмигранты ступили на палубу, и Джей последовал за остальными.

Был вечер. Таких красок на небе Джей никогда раньше не видел.

Полосы розовато-лиловых бледных оттенков дымкой стелились над огромной рекой, переливавшейся розовым, голубым и пурпурным.

Река была неподвижна, точно потускневшее серебряное зеркало. Когда Джей посмотрел на нее, она вдруг потемнела и взволновалась, а когда неисчислимый косяк рыб пронесся мимо, снова затихла. Такой обширной водной глади Джей никогда не видел, разве что за исключением самого моря. Позади корабля темной тенью деревьев смутно проступал южный берег. Повсюду простиралась ровная гладь воды, а когда Джей смотрел вглубь материка, ему казалось, что река раскинулась вширь и вдаль, сопротивляясь сужающимся берегам, невозможно широкая, невозможно роскошная, невозможно прекрасная.

Джей взглянул в направлении суши.

Эмигранты торопливо сходили на берег. Уже образовалась цепочка, по которой вещи перебрасывались от одного человека к другому, и в конце их небрежно швыряли на причал. Половина Джеймстауна вышла встречать корабль. То и дело слышались вопросы о новостях из Англии, кто-то обращался к капитану по поводу выполненных поручений, оплаченных счетов.

И наконец через толпу встречающих, отворачиваясь от колонистов, будто он презирал их, пробился губернатор сэр Джон Харви, величественно потрепанный, в старом мундире, украшенном по такому торжественному случаю поношенным золотым кружевом.

Со своего места Джей мог видеть стены старого форта, все еще укомплектованного войсками, с пушками наготове. Но городские дома уже расползлись за пределы его узких границ, и форт служил лишь исходной точкой того, что в Англии было бы небольшим торговым городом.

Самые красивые, самые большие дома были выстроены из камня в ряд, в стиле, который не посрамил бы и Лондон. А позади в сторонке лепились самые разнообразные сооружения – от каркасных недостроенных зданий до небольших глинобитных лачуг. Стены в основном были из необработанных, грубо распиленных досок, которые перекрывали одна другую по краю, а крыши – из прохудившихся соломенных циновок.

Садов не было – это Джей увидел сразу. Но везде, на каждом клочке земли, в каждом углу, даже вдоль дорог, росли высокие несуразные растения с листьями широкими и плоскими, как у тюльпанов.

– Это что за растение? – спросил Джей у человека, подтаскивавшего сходни для встречи вновь прибывших.

Тот едва взглянул на него через плечо.

– Табак, – сказал он. – Скоро вы научитесь узнавать его.

Джей кивнул. Он видел табак и раньше, но никак не думал, что здесь его будут выращивать, исключая все прочие растения, прямо на улицах нового города.

Джей подхватил свой мешок и сошел по сходням на заполненный толпой причал:

– Есть здесь гостиница?

– Дюжина, – ответила женщина. – Но только если у вас есть золото или табак в уплату.

– Я могу заплатить, – решительно сказал Джей. – Я прибыл с полномочиями от короля Англии.

Она посмотрела в сторону, будто его патент не произвел на нее большого впечатления.

– Тогда вам лучше всего переговорить с губернатором, – она кивнула на человека, повернувшегося к ним широкой спиной, – если он снизойдет до разговора с вами.

Джей перебросил мешок на другое плечо и шагнул к человеку.

– Сэр Джон? – спросил он. – Позвольте представиться. Меня зовут Джон Традескант-младший, я садовник короля. Он повелел мне собрать коллекцию редких растений и прочих диковинных и редких предметов. Вот его письмо.

Джей поклонился и предъявил патент с королевской печатью.

Сэр Джон не взял его. В ответ он просто кивнул:

– Ваш титул?

– Эсквайр, – сказал Джей, все еще испытывая стыд из-за ложного утверждения, что является джентльменом, хотя на самом деле был не более чем сыном рабочего человека и внуком совсем простого работяги.

Губернатор повернулся и протянул руку, вернее, два пальца. Джей пожал их.

– Навестите меня завтра, – сказал губернатор. – Сейчас я должен забрать у капитана свои письма и кое-какие счета. Зайдите завтра, у меня будет время принять вас.

– Значит, мне пока поселиться в гостинице? – неуверенно спросил Джей.

Губернатор уже повернулся к нему спиной:

– Так и сделайте. Люди здесь чрезвычайно гостеприимны.

Джей подождал – вдруг ему предложат что-нибудь еще, – но губернатор уже двинулся прочь. Джею ничего не оставалось, как взять один из своих мешков, более тяжелый, так и валявшийся на причале, и устало потащиться вверх по холму, мимо выпуклых стен форта, к маленькому городку.

Первую гостиницу он обнаружил по навязчивому запаху выдохшегося эля. Когда он остановился у входа, послышался громкий лай большой собаки и визгливый голос, приказавший ей замолчать. Джей легонько постучался и вошел.

Внутри было темно. Табачный дым висел в воздухе настолько густо, что непривычному новичку было почти невозможно дышать. Глаза у Джея защипало, а горло перехватило.

– Добрый день, – из глубины помещения неожиданно послышался женский голос.

Джей сморгнул слезы и рассмотрел ее получше – женщина приблизительно пятидесяти лет, с задубелой кожей и жестким взглядом человека, который привык бороться за выживание. На ногах у нее были грубые деревянные сабо. Домотканая юбка, подоткнутая, чтобы не мешала; мужская рубаха, некогда принадлежавшая тому, кто был вдвое крупнее нынешней владелицы; шаль, туго обернутая вокруг плеч.

– Я только что прибыл из Лондона. Мне нужна комната на одну ночь.

– Целую комнату вам не получить, у нас тут не Уайтхолл.

– Что ж, – вежливо согласился Джей. – Могу я разделить комнату с кем-нибудь?

– Кровать, и будь счастлив!

– Очень хорошо, – сказал Джей. – А что-нибудь поесть? И выпить?

Она кивнула:

– Платишь золотом? Или табаком?

– Где же мне взять табак?! – гаркнул Джей, его раздражение внезапно выплеснулось наружу. – Мы причалили пять минут тому назад.

Она улыбнулась, как будто была довольна тем, что он клюнул на наживку.

– Откуда мне знать? – спросила она. – Может, у тебя хватило мозгов поинтересоваться в Лондоне, как тут дела делаются. Может, у тебя хватило ума купить маленько табака на причале, ты же видел, что сегодня там торгуют все плантаторы колонии. Может, ты сам плантатор, возвращающийся назад, к своим богатым полям. Откуда мне знать?

– Я не плантатор, и никто не сказал мне, что в Виргинию нужно везти табак, – сказал Джей. – Но я устал, хочу есть и пить. И помыться тоже хотелось бы. Когда будет готов мой обед?

Женщина тут же прекратила поддразнивать его.

– Можешь помыться у колонки во дворе, – сказала она. – Эту воду не пей. Колодец мелкий, и вода плохая. Спать будешь на чердаке вместе с остальными. Тюфяк будешь делить с моим сыном или с тем, кто следующим войдет в эту дверь. Обед будет готов сразу, как только я его приготовлю, и это случится тем раньше, чем быстрее я им займусь.

Она повернулась спиной к Джею и помешала что-то в горшке, висящем над очагом. Потом подошла к бочонку в углу и протянула Джею кружку эля.

– Вот, – сказала она. – Четыре кружки за пенни. Внесу в счет.

– Не сомневаюсь, – тихо проговорил Джей.

И отправился во двор, чтобы умыться.

Ей не нужно было предупреждать его о том, что воду пить нельзя. Она вытекала из колонки противной коричневой струей и отвратительно воняла. И все равно это было лучше, чем морская вода.

Джей разделся и вымылся целиком, потом натянул штаны, сел на кучу напиленных дров и побрился, трогая лицо пальцами, проверяя ход бритвы.

Земля все еще неприятно покачивалась под ногами, как будто он был на борту корабля. Но он знал, что его отец чувствовал то же самое, когда сходил на берег на Ре или в России, после долгого путешествия по Северному морю.

На мгновение Джей вспомнил отца, дом и детей. Его на миг посетила сладчайшая иллюзия, что Джейн тоже там, заботится о них и ждет его возвращения. И то, что она там и ждет его, казалось гораздо более естественным и правильным, нежели то, что она мертва и он никогда больше не увидит ее. Этот секундный самообман был сильнее реальности, и Джею пришлось напомнить себе об оранжерее и тюфяке на полу, о решимости жены умереть в полном одиночестве, чтобы не заразить его и детей. От этих мыслей он ощутил горестную дурноту, обхватил голову руками и застыл, пока его не накрыли прохладные сумерки Виргинии.

Он понял, что приплыл в новый мир, на новую землю, но весь этот долгий путь с ним проделало и его трехлетнее горе.

Весна 1638 года, Виргиния

Джей открыл глаза и вместо чисто выбеленных стен и потолка дома в Ламбете увидел прямо над головой соломенную крышу. Под ним были голые доски, а рядом какой-то парень спал на тюфяке крепким сном.

К Джею медленно возвращалось восприятие действительности – тянуло невнятным, водянистым запахом еды с кухни, ломило тело от лежания на твердом полу, чесалась кожа от свежих блошиных укусов. Он осторожно сел, голова пошла кругом. Казалось, массивный деревянный пол чердака встал дыбом.

– Пошевеливайтесь там, или все остынет! – послышался крик хозяйки.

В одно мгновение парень, ее сын, приподнялся, соскользнул с тюфяка и слетел по лестнице вниз, на кухню. Джей натянул сапоги, разгладил на себе штаны, набросил жилет на грязную рубаху и последовал за ним.

Женщина разливала в четыре деревянные миски бледно-желтую смесь из котелка, подвешенного над еле теплившимся огнем. Она швырнула миски на стол и склонила голову над сложенными мозолистыми ладонями в короткой молитве. Еще один постоялец, проведший ночь на полу перед очагом, пододвинул свой стул, вынул собственную ложку и начал с удовольствием есть.

– Что это? – осторожно спросил Джей.

– Каша из индейского зерна, – ответила она.

– Придется вам к нему привыкнуть, – сказал мужчина. – Мы практически только его и едим.

Джей улыбнулся:

– Я и не ожидал молока с медом.

– А многие именно этого и ожидают, – буркнула женщина. – Так и умирают, все еще надеясь на это.

Наступило короткое молчание.

– Вы сюда на разведку? – спросил мужчина.

– Нет, – сказал Джей. – Я садовник, коллекционер. Я приехал собирать растения. По повелению самого короля Карла.

Он остановился, не зная, стоит ли рассказывать о великолепном саде в Ламбете и о репутации отца, величайшего садовода всех времен, советника герцога Бекингемского, одного из величайших собирателей редкостей в мире. Он посмотрел на морщинистое, ожесточенное лицо женщины и решил, что лучше ничего не говорить.

Мужчина кивнул.

– Вы увидите короля, когда вернетесь домой? Если вернетесь, – добавил он.

Джей тоже кивнул и положил в рот ложку каши. Каша была пресная, разваренная до пастообразного состояния.

– Да, я работаю для него в садах Отландса, – сказал он.

– Хорошо, тогда скажите ему, что мы больше не можем иметь дело с этим губернатором, – напрямик заявил мужчина. – Скажите ему, что мы не желаем больше иметь дело с ним и что это факт. У нас тут хватает забот помимо этого жирного старого дурака из Англии, которого нам навязали. Нам нужна генеральная ассамблея, где у каждого плантатора будет свой голос. Нам нужны гарантии наших прав.

– В Англии за такие речи и в тюрьму можно угодить, – мягко заметил Джей.

– Вот поэтому я и не в Англии, – коротко возразил мужчина. – И я не хочу жить так, как будто я все еще там. А вот о нашем губернаторе так нельзя сказать. Он все еще считает, что должен жить, словно лорд, в доме со слугами, причем на земле, куда мужчины и женщины приехали, чтобы быть свободными.

– Я ему не советник, – сказал Джей. – Когда я вижу короля – если так случается, – я разговариваю с ним только о растениях и о его саде.

Мужчина мотнул головой:

– Кто же тогда его нынешний советник?

Джей задумался на мгновение. Все это казалось таким далеким и таким неинтересным в этой новой стране.

– Королева, – сказал он. – И архиепископ Лауд.

Мужчина скорчил гримасу, повернулся, чтобы сплюнуть, но остановился, когда заметил свирепый взгляд хозяйки.

– Прошу прощения. Значит, он так и не созвал парламент?

Джей отрицательно покачал головой:

– Он надеется, что справится и один.

– Я слышал, что он на полпути к католичеству.

– Об этом ничего не знаю.

– Я слышал, он забрал в свои руки все сборы податей и налогов. Ему не нужен парламент, голосующий по налогам. Говорят, он разрешает своей жене-католичке открыто молиться и что в стране есть мужчины и женщины, которые криком кричат и требуют перемен, – четко и ясно перечислил постоялец.

Джон только моргнул, услышав столь точное и ехидное описание:

– А я-то думал, что здесь, в Виргинии, все роялисты.

– Не все, – холодно улыбнулся мужчина.

– А где вы собираетесь искать свои растения? – прервала их женщина. – Здесь вдоль реки выращивают только табак.

– Но ведь наверняка и другие культуры тоже сажают?

Она покачала головой:

– Мы держим скот, вернее, скот держится возле нас. Но когда рыба выпрыгивает из реки, а животных в лесу предостаточно, нет смысла заниматься чем-то еще, помимо охоты и рыболовства. Кроме того, мы можем покупать все, что нам нужно, у индейцев. Они занимаются вместо нас сельским хозяйством. А мы тут все живем как сквайры.

– Я думал, что попутешествую здесь, – сказал Джей. – Возьму лошадь и поезжу по стране, посмотрю, что смогу найти.

Они оба взглянули на него и грубо расхохотались ему в лицо.

– «Возьму лошадь»! – воскликнула женщина. – Да тут на всю плантацию едва ли с полдюжины лошадей наберется. Можете уж сразу просить карету, запряженную четверкой.

Джей сдержался:

– Вижу, мне тут многому придется учиться.

Хозяйка гостиницы встала из-за стола и подошла к очагу.

– Что-то темно по утрам, – раздраженно бросила она.

Женщина нагнулась к огню и зажгла то, что выглядело как тонкая лучина для растопки. К удивлению Джея, самый кончик лучины загорелся ярким прозрачным пламенем, как будто там был специальный фитиль. Хозяйка поставила лучину в маленький подсвечник, стоявший на каменном очаге, и направилась к столу.

– Что это?

Она обернулась без всякого интереса:

– Мы называем это свечным деревом. Я закупаю запас на зиму у индейцев каждую осень.

– А что за древесина?

– Свечное дерево, – нетерпеливо ответила она.

– Но с какого дерева?

Она посмотрела на него, и на лице ее четко читалось, что глупо спрашивать о таких вещах, которые никого больше не интересуют.

– Откуда мне знать? Я плачу индейцам, и они мне привозят. Вы что, думаете, я сама иду в лес и собираю там для себя свечное дерево? Вы что, думаете, я делаю ложки для себя из ложечного дерева? А сахар – из сахарного дерева и мыло – из мыльных ягод?

– Свечное дерево? Ложечное дерево?

На какое-то время Джеем завладела дикая фантазия: он представил себе дерево, на котором растут свечи, дерево с растущими ложками и куст с мылом.

– Вы что, дурака из меня делаете?

– Не больше, чем вы есть. Как мне еще назвать это дерево, если у него такое название?

– Знаете, кого нужно спросить? – Мужчина умиротворяюще отодвинул пустую миску, вынул трубку и набил ее ароматными золотистыми табачными листьями. – Индейца, дикаря. Просто пойти с индейцем в лес, поехать в каноэ вверх и вниз по реке, и он покажет вам все, что вас интересует.

– Неужели плантаторы этого не знают? – спросил Джей.

Он испугался при мысли о путешествии с индейцем. В Лондоне слишком много говорили о вооруженных людях с коричневой кожей, которые могут прокрасться в ваш дом, пока вы спите, и перерезать вам горло каменным ножом.

Женщина откашлялась и сплюнула в очаг.

– Да они вряд ли знают, как и что растет! – сказала она. – Всему, что им известно, они научились у индейцев. Если вы хотите знать, как выглядит мыльное дерево, нужно спросить индейца. Цивилизованные люди интересуются только золотом и табаком.

– А как мне найти индейца-проводника? – спросил Джей.

На секунду он ощутил себя беспомощным, точно ребенок, и подумал о путешествиях отца – в Россию, на Средиземное море, по Европе. Он никогда не спрашивал отца, испытывал ли тот страх или чувство еще хуже страха – растерянность хнычущего ребенка, оставшегося без друзей в чужой стране.

– Где найти хорошего индейца?

– Хороших индейцев не бывает, – отрезала женщина.

– Тихо, тихо! – спокойно сказал постоялец и обратился к Джею: – Если вы служите королю, значит у вас должны быть какие-то бумаги, какой-то надежный пропуск, что-то в этом роде.

Джей нащупал под рубахой драгоценный королевский приказ, завернутый в непромокаемую кожу:

– Конечно.

– Тогда лучше всего обратиться к губернатору, – предложил мужчина. – Если вы прибыли от короля и у вас есть влияние при дворе, губернатор найдет для вас время. Видит бог, для честных тружеников, пытающихся заработать здесь себе на жизнь, у него времени нет.

– При нем есть двор? – спросил Джей.

– Постучите в дверь, – нетерпеливо сказала женщина. – Двор, как же! Да он может считать себя везунчиком, если у него есть служанка, которая откроет дверь вместо него.

Джей встал из-за стола:

– Где мне найти его дом?

– Ниже по Бэк-роуд, – сказал мужчина. – Я прогуляюсь туда вместе с вами.

– Мне сначала нужно помыться, – нервно сказал Джей. – И взять шляпу и плащ.

Женщина пренебрежительно фыркнула.

– А может, еще накраситься и попудриться? – сказала она.

Мужчина улыбнулся:

– Я подожду вас снаружи.

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

На чердаке не было ни таза, ни кувшина, ни зеркала. Все, что доставляли из Англии, пользовалось в новой колонии большим спросом. Самые обычные вещи, которые Джей в Англии принимал как должное, здесь были редкой роскошью. Джей умылся под колонкой во дворе, вздрагивая под ледяными брызгами и бессознательно крепко сжимая губы, боясь, что омерзительная жидкость попадет в рот.

Его сотоварищ ждал перед домом, в тени дерева, прихлебывая пиво из кружки. Солнце отражалось от слепящей пыли вокруг него. Он увидел Джея, кивнул и медленно поднялся на ноги.

– Не спешите, – посоветовал он. – От спешки в этом климате можно и помереть.

Он пошел впереди по тропинке, что бежала между домами. Она была не грязнее, чем какая-нибудь проселочная дорога в Лондоне, но почему-то идти было трудно, наверное из-за палящего солнца, чей яркий свет слепил Джея и заставлял его щуриться. Повсюду, на каждом углу, в пыли кудахтали куры, суматошно разбегаясь в стороны от шагающих людей. И так же повсюду, в каждом саду и в каждой канаве, торчали неуклюжие стебли и хлопающие листья табака.

Когда Джей все-таки добился, чтобы его впустили в небольшой каменный дом, губернатор всего-навсего повторил совет, данный хозяйкой гостиницы.

– Я напишу письмо, – лениво сказал он. – Вы будете путешествовать от плантации к плантации, и плантаторы будут оказывать вам гостеприимство, если вы именно этого хотите. Трудностей с этим не будет. Большинство людей, которых вы здесь встретите, будут рады увидеть новое лицо и пообщаться с новым человеком.

– Но как я узнаю, куда ехать? – спросил Джей.

Он боялся, что голос его звучит слишком робко и что вообще он похож на дурака.

Губернатор пожал плечами.

– Значит, нужно найти себе слугу-индейца, – сказал он. – Чтобы греб на каноэ. Чтобы разбил лагерь, если негде будет заночевать. Или можете остаться здесь, в Джеймстауне, – скажете детям, что вам нужны цветы из леса. Полагаю, они вам тут же притащат кое-что.

Джей покачал головой.

– Мне нужно видеть растения на том месте, где они растут, – сказал он. – Посмотреть не только на цветы, но на растение целиком. Мне нужны корешки и плоды, и я хочу сам собрать их. Мне нужно изучить среду их обитания.

Губернатор, не заинтересовавшись предметом разговора, кивнул и позвонил в серебряный колокольчик. Послышались торопливые шаги слуги, пересекавшего небольшой холл, затем скрип плохо навешенной двери.

– Отведи господина Традесканта к господину Джозефу, – приказал губернатор и повернулся к Джею. – Он судья в Джеймстауне. Частенько сажает индейцев в колодки или в тюрьму. Он знает хотя бы парочку имен. А может и из тюрьмы кого-нибудь выпустить, чтобы пошел с вами проводником.

– Я, конечно, не знаю, как у вас здесь принято, – неловко сказал Джей. – Но я бы предпочел проводника из законопослушных…

Губернатор рассмеялся.

– Да они все мошенники и преступники, – просто сказал он. – Все язычники. И если вы соберетесь идти в лес с кем-нибудь из них, знайте, что жизнь ваша в ваших собственных руках. Если бы я мог, я бы всех их выгнал за Голубые горы и прямиком в западное море. Вот прямо туда – за те дальние горы – назад в Индию.

Джей моргнул, но губернатор вскочил на ноги в порыве энтузиазма:

– Мой план заключается в следующем: мы должны обработать всю землю между двумя реками, от Джеймса до Потомака, потом построить высокий забор и выгнать их всех за ограду, изгнать их из рая, будто мы архангелы с пылающими мечами. Пусть отправляются вместе со своими грехами еще куда-нибудь. Не будет для нас здесь мира, пока мы не станем безусловными владельцами всей земли, на сколько видит глаз.

Он помолчал.

– Выбирайте, господин Традескант. Единственные, кто знает все о растениях и деревьях в Виргинии, – это индейцы. Но они же могут и горло вам перерезать, как только вы окажетесь с ними в лесу. Оставайтесь здесь, в городе, в безопасности, и отправляйтесь домой с пустыми руками. Или рискните. Мне, в сущности, абсолютно безразлично, что вы выберете. Если вы окажетесь в лесу с индейцами, я не смогу прийти к вам на выручку, что бы ни приказывал мне король и какие бы пропуска ни лежали у вас в кармане.

Джей колебался.

Времени в его распоряжении было как раз достаточно, чтобы оценить иронию ситуации. Когда в море он думал, что может умереть во время путешествия, то приветствовал мысль о смерти как о единственном средстве избавления от горя. Но теперь, когда он в ужасе подумал о насильственной смерти в незнакомых лесах от руки кровожадных язычников, его положение предстало перед ним совершенно в ином свете.