Текст книги "Земля надежды"

– И что же случилось? – спросил Джей.

– Они выжидали и готовились.

Она заговорила совсем тихо. Обоим мужчинам пришлось наклониться вперед, чтобы услышать ее. Было что-то жуткое в том, как три бледных лица сблизились, и ее голос упал до пугающего шепота:

– Выжидали и готовились… И однажды утром, в восемь часов, – эти богохульники выбрали Страстную пятницу – они повсюду вышли из зарослей и напали на каждую маленькую ферму, на каждую семью, на каждого одинокого путника. Они вышли из леса и стали убивать. Они хотели убить белых людей до единого, чтобы никто не смог предупредить остальных. И они бы сделали это, если бы не один обращенный индейский мальчик, который предупредил своего хозяина, что ему приказали убить его, и этот человек прибежал в Джеймстаун и поднял тревогу.

– И что произошло?

– В Джеймстауне открыли арсенал, и все поселенцы укрылись внутри форта. Пришли все, кто был неподалеку, и город был спасен. Но вверх и вниз по реке, на каждой уединенной ферме остались лежать трупы белых мужчин и женщин, с черепами, разбитыми каменным топором. – Она повернула к Джею печальное лицо. – Голова моего мужа была расколота надвое, – сказала она. – Сердце моего маленького сына пронзила стрела с наконечником из ракушки. Индейцы напали на нас без настоящего оружия. Они сражались тростником, раковинами и камнями. Похоже было, что сама земля взбунтовалась и атаковала нас.

Наступило долгое молчание.

Хозяйка встала из-за стола, сложила миски одну в другую и снова приняла равнодушный вид.

– Вот почему я не доверяю даже самой маленькой индейской девочке, – сказала она. – По-моему, они сами похожи на камни, тростник и деревья. В этой земле я ненавижу каждый камень, каждый росток тростника, каждое дерево. И я ненавижу всех этих дикарей. Желаю им всем погибели и хочу, чтобы их истребили. Эта земля никогда не станет для меня настоящим домом, пока на ней остается хотя бы один индеец.

– И сколько наших погибло? – спросил Джей.

Не задумываясь, он сказал «наших». Это была война темных лесов против белых людей, и, конечно, он причислял себя к колонистам.

– Около четырехсот, – с горечью сказала она. – Четыреста мужчин и женщин, которые хотели только одного – мирно жить на крошечной частице огромной земли. А потом наступил голод.

– Голод?

– Весь урожай нам пришлось оставить на полях, мы были слишком напуганы и боялись выйти из города, чтобы собрать его, – объяснила она. – Мы забились в Джеймстаун и выставили пушки над деревянными стенами. Зима выдалась суровая, есть было нечего. Торговать с дикарями, как раньше, мы не могли. Они обычно продавали нам продовольствие из зимних запасов. У индейцев всегда было вдоволь еды. А тут получилось, что мы воевали с теми самыми людьми, которые нас кормили.

Джей ждал продолжения.

– Мы не любим говорить о тех временах, – коротко сказала она, – о той зиме. Люди пробавлялись тем, что могли найти, и никто никого не винит.

Джей повернулся к соседу за объяснением.

– Кое-кто ходил на кладбище, – тихо произнес тот. – Они выкапывали трупы и ели их.

Лицо женщины оставалось каменным.

– Мы ели то, что могли раздобыть, – повторила она. – И вы поступили бы точно так же. Когда умираешь с голоду, забываешь о христианском поведении. Мы делали то, что было необходимо.

Джей почувствовал, как обеденная каша подступает к горлу при мысли о том, что довелось пробовать стряпухе.

– Мы выжили, – без всякого выражения произнесла женщина.

– Я уверен… – заикаясь, пробормотал Джей.

– А когда стало теплее, те, кто не умер от ран, от горя или от голода, погибли от чумы, – продолжала она. – Мы все сгрудились в этом маленьком городке, мы все были больны от горя и страха. Той зимой погибли сотни людей, и все это из-за индейцев. Как только удалось собрать достаточно припасов и достаточно бойцов, мы выступили против индейцев. Приняли закон и дали клятву, что не оставим в живых ни мужчин, ни женщин.

Постоялец кивнул:

– Мы охотились на них, как на бешеных псов, и отгоняли все дальше и дальше. Был приказ: убивать мужчин и женщин, а детей брать в рабство. Некоторое время мы притворялись, что согласны на мир, и наблюдали за тем, как они засевают свои поля и ухаживают за всходами, и лишь потом напали и погубили их урожай. Дикари делают очень хитрые ловушки для рыб, мы уничтожали их везде, где только видели. Мы прогнали дичь, и индейцы не могли больше прокормиться охотой, мы сожгли их деревни, и им негде было жить, мы вытоптали их посевы на полях, чтобы они тоже узнали, что такое голод, так же как и мы. Мы отомстили.

– Да, охота была знатной, – мечтательно припомнила женщина.

Она принесла три кружки эля и поставила на стол.

– Помню, как солдаты из форта возвращались с головами дикарей на поясе, а потом выставляли их у ворот – так егерь сажает на кол подстреленных ласок.

– Но теперь это все закончилось? – Джей и сам услышал трепет в своем голосе.

– О да, – сказал мужчина. – Помнится, это было лет шестнадцать назад. И с тех пор все тихо. Индейцы не могут жить без определенной территории для охоты и земледелия, а мы оттесняем их все дальше и дальше к горам. Индейцы всегда кочевали – зимой жили в глубине материка, летом переходили ближе к морю, весной были заняты на полях. Как только мы расчистили леса и построили дома, им пришлось уйти, как уходит стадо оленей, когда кончается корм.

– Наверняка они ненавидят нас, как злейших врагов, – сказал Джей.

Никто не ответил. Мужчина пожал плечами и уткнулся в кружку.

– Мы победили, и это главное, – твердо произнесла женщина. – Теперь это наша земля, и если они хотят жить здесь, то должны нам служить. Мы больше не открываем для них школ и не пытаемся учить их. Нет больше мира и обещаний дружбы. Если они хотят оставаться в пределах наших границ, они должны делать то, что им приказывают. Или они будут нашими рабами, или мы снова зальем поля их кровью. Иного не дано.

На рассвете Джей стоял на причале, молчаливый Джеймстаун раскинулся позади него, и только отсветы огня в печах, где пекли хлеб, показывали, что кто-то уже не спал.

Девочка появилась на причале раньше, чем он. Маленькое каноэ подпрыгивало на темной воде. Джей тревожно посмотрел на лодчонку. Каноэ уж слишком напоминало древесный ствол, каковым оно не так давно и являлось. Кора была содрана, и края грубо обтесаны так, что лодка была заострена с обоих концов. Внутри она была выжжена, а потом начисто выскоблена. Но все равно каноэ выглядело как маленькое дерево, пусть и изменившее форму, ободранное и выдолбленное.

Девочка сидела на носу, опустив весло в воду, и ждала его. Заметив Джея, она посмотрела на него и чуть заметным жестом приказала занять место позади нее.

– А лодка не потонет? – поинтересовался Джей.

И снова девочка сделала тот же короткий жест.

Джей предположил, что она умеет плавать, и напомнил себе, что сейчас они совсем недалеко от дока и до корабля, который привез его из Англии, рукой подать. Он забросил свой небольшой походный мешок в лодку и ступил в нее сам. Она сразу же закачалась и почти перевернулась.

Джей упал на колени и обнаружил, что каноэ тут же замерло. Перед ним лежало весло. Он вытащил его, стараясь не делать резких движений, и опустил его в воду, с той же стороны, что и девочка.

Она оглянулась на него через плечо, ее детское личико было очень серьезным, и отрицательно покачала головой. Джей перекинул весло на другую сторону и в награду получил серьезный кивок. Потом индианка наклонилась вперед, вонзила весло в речную воду, плещущую о борт, и они медленно отошли от деревянного пирса.

Сначала Джей ничего не видел, но был полностью настороже, напрягая слух и обоняние. Он ощущал, как гладко и легко каноэ скользило по воде, течение реки и отлив вместе тащили его к морю. Он чувствовал, что вокруг простирается водная ширь, бескрайняя водная пустыня, каноэ двигалось по ней, как гладкая темная рыба. Где-то впереди пахло землей, соленой грязью, зловонными водорослями и гниющим деревом, выброшенным на берег.

От Джеймстауна, теперь оставшегося позади, до гребцов доходил запах дымка от дров и прогорклая вонь отходов домашнего хозяйства, сброшенных у кромки воды, чтобы прилив унес их прочь.

Медленно край неба посветлел, и Джей мог видеть перед собой силуэт девочки, стоявшей на коленях в каноэ. Она наклонялась вперед, вонзая весло в чернильно-черную воду.

Джей попытался копировать ее движения, и, когда ему удалось сделать все правильно, каноэ внезапно рванулось вперед. Она не повернула головы, она была целиком погружена в свою собственную задачу – сплетать воедино воду и воздух.

Он услышал, как пробудились птицы в лесах по берегам реки. Тысячи одиночных обрывков птичьих песен, воркований и посвиста сливались в какофонию звуков, несущуюся над зеркальной водой. Для того чтобы создать такой мощный и разнообразный хор, в лесу должны были быть сотни тысяч птиц. А тут и речные птицы начали просыпаться.

Джей услышал кряканье, огромная стая уток снялась с берега слева от него и направилась к светлеющему краю неба. Над головой кружили и кричали чайки. Внезапно все кругом потемнело, над лодкой пронеслась стая голубей. Туча птиц закрыла небо, застила весь свет, наполнив воздух хлопаньем крыльев и шумом своего стремительного движения.

У Джея было ощущение, что он попал в абсолютно девственный мир – мир, где человек был чужаком, незваным гостем, который еще не оставил здесь своего следа; мир, где, подчиняясь зову природы, передвигались обширные стада животных и стаи птиц. И ничто не могло остановить их.

Это был новый мир, второй Эдем, рай для собирателя растений. Впервые за долгие годы и впервые после смерти Джейн Джея охватило мощное чувство надежды, новых возможностей, открывающихся перед ним. Если люди построили себе дом на этой новой земле, значит они смогут создать райскую страну, богатую и вольную. Возможно, и он сам сумеет сделать ее своим домом. Может быть, он с детьми построит здесь новый дом, а прежняя жизнь в Ламбете и Лондоне вместе с прошлыми утратами останется далеко позади.

Джей и юная индианка гребли около часа, чтобы пересечь широкую реку и добраться до другого берега. Потом повернули и пошли вдоль южного берега на восток, к морю. Несмотря на то что идущий на убыль отлив нес их вниз по реке, приходилось грести, чтобы удержать каноэ на курсе.

Плечи и руки Джея ныли от напряжения уже после первого часа путешествия. А движения девочки были по-прежнему плавными и непринужденными, словно искусная работа веслом, которое то поднималось из воды, то глубоко входило в нее, будто копая, чтобы продвигать лодку вперед, была для маленькой дикарки сущим пустяком.

По мере того как они приближались к берегу, Джей мог рассмотреть девственные леса, спускавшиеся вплотную к кромке воды. Яркие птицы то слетали с деревьев к воде, то возвращались обратно. То тут, то там в лесу виднелись поляны и голая земля распаханных полей. Кое-где на полях работали люди, белые и темнокожие бок о бок, они поднимали голову, когда каноэ проносилось мимо них, и глядели вслед. Джей махал им рукой, но девочка, как маленькая статуя, смотрела только вперед, не выказывая ни малейшего любопытства к собратьям по роду человеческому.

Взошло солнце. Бледно-желтое светило плыло по небу в облаке, оно сожгло туман, висевший над рекой, и тут же появились жалящие мошки и облачком закружились перед красным потным лицом Джея. Он сдувал их с губ, но не мог выпустить из рук весло, чтобы смахнуть всех. Он раздраженно тряс головой, и каноэ слегка виляло в воде.

Это движение лодки заставило девочку оглянуться и увидеть его, распаренного, раскрасневшегося, раздраженного. Тогда одним легким движением она развернула каноэ и направила к тенистой бухточке.

Над их головами, вокруг них сомкнулись деревья, люди были спрятаны в мире зелени. Девочка загнала каноэ на песчаный берег и вышла из лодки. Она сбросила рубаху служанки, аккуратно свернула ее и спрятала в каноэ. Потом командным жестом указала на Джея.

Он снял куртку, она ткнула в его сапоги.

– Я останусь в сапогах, – сказал Джей.

Она отрицательно покачала головой. Показала на широченную гладь воды, прикрыла глаза и изобразила человека, падающего в воду и идущего ко дну под грузом собственных сапог.

– Ага, – понял Джей. – Ну ладно.

Он сел на мокрый песок и стащил сапоги, оставшись стоять перед ней в носках, штанах и рубахе. Она показала на остальную одежду.

Джей улыбнулся, покачал головой:

– Я останусь в одежде…

Она нетерпеливо дернула его за рубаху маленькой рукой, потом эффектным жестом выхватила из каноэ маленький фартук из оленьей кожи, такой же как у нее.

– Индейские штаны? – спросил Джей.

Она кивнула.

– Я не могу одеваться как дикарь, – резонно заметил Джей.

Она указала на каноэ, на себя, изобразила расстояние, которое они уже прошли, и расстояние, которое им еще только предстояло пройти. Смысл был ясен. Ты путешествуешь как один из поухатанов с одной из поухатанов. Почему бы не делать это со всеми удобствами?

– Меня покусают, – запротестовал Джей.

Он пощипал себя за предплечье большим и указательным пальцем и показал ей на крошечные воспаленные волдыри на лице.

Девочка кивнула и достала горшочек с мазью, которой пользовалась в лесу накануне. Потом протянула к Джею свою гладкую руку, чтобы он мог убедиться, что на ней нет укусов, и повернула к нему свое маленькое чистое лицо.

Джей смущенно осмотрелся. Но в лесу звучал только щебет птиц, и лес смотрел невозмутимо на его позор. На десять миль вокруг никого не было.

– А, ну ладно, – пробормотал он неловко.

Он стащил с себя штаны, радуясь, что длинные полы рубашки скрыли от индианки его наготу. Она протянула фартук из оленьей кожи. Джей попытался надеть ее под рубашкой. Легким шагом девочка обошла его вокруг, вытащила рубаху, чтобы не мешала, и завязала тесемки фартука.

Мягкая юбочка прильнула к телу, как вторая кожа. Прохладный воздух овевал ноги. Рядом с изящной коричневой дикаркой Джей чувствовал себя слишком белым и слишком громоздким, точно полинявший левиафан. Но в то же время впервые со дня прибытия в эту страну, с ее невыносимой влажностью, он почувствовал себя комфортно.

Жестами девочка показала, что нужно снять рубаху. Джей обмотал рубаху вокруг головы, и тогда его спутница протянула ему горшочек с жирной мазью. Понимая, что больше ему нечего терять, Джей опустил пальцы в горшочек и натер лицо, шею и грудь. Субстанция отвратительно воняла и была липкой, словно мед.

Дикарка тихонько рассмеялась, он посмотрел на себя и увидел, что его белая кожа изукрашена красными полосами. Девочка протянула свою обнаженную руку для сравнения. Ее коже цвета патоки жир просто придавал более темный тон, а Джей весь был в красно-белую полоску.

Он остановился, но она прищелкнула языком, как подбадривают животное, отобрала у него горшочек и поднырнула под его руку. Он почувствовал, как ее маленькие ладошки натирают ему спину. Помимо воли, он ощутил крошечную искорку желания от ее прикосновений. Но она снова появилась перед ним, и, глядя на ее серьезное детское личико и качающуюся черную косу, он вспомнил, что она всего лишь маленькая девочка, немногим старше его дочери, и что она под его защитой.

Джей втер жир в кожу. Он подумал, что выглядит будто фигляр на карнавале, раскрашенный и вырядившийся как идиот. Но по крайней мере, ему не было жарко. Его смущение улеглось, и он осознал, что насекомые его больше не кусают. Жир отпугивал всю мошкару, что клубилась над водой вокруг них.

Девочка кивнула с явным одобрением, подобрала одежду, которую Джей сбросил с себя, сложила ее и убрала в каноэ. Потом она выровняла лодку, когда он снова в нее забрался.

Джей обнаружил, что ему куда удобнее в лодке без штанов и сапог. В днище были вырезаны углубления, и теперь, без лишней одежды и обуви, он довольно ловко устроился, сидя на коленях. Дерево, слегка пористое, было прохладным и приятно сыроватым там, где к нему прикасались обнаженные ноги. Речной воздух нежно обвевал обнаженную грудь. Джей поднял лицо, наслаждаясь прохладным ветерком на шее, чувствуя, как пот на лице остывает и высыхает.

Девочка улыбнулась ему торжествующе, вступила в каноэ перед ним, одним плавным движением встала на колени и оттолкнула лодку от берега. Каноэ даже не покачнулось. Потом индианка повернула лодку и с силой начала выгребать к середине реки.

Они гребли до полудня. Джею не досаждали ни насекомые, ни все усиливающийся жар солнца на лице. Когда солнце достигло зенита, девочка повернула каноэ в речную бухточку и причалила к берегу.

Прохладная зелень деревьев сразу же поглотила их. Джей выбрался из каноэ и покачнулся на затекших ногах. Девочка улыбнулась и пошла к лесу по песчаному берегу уверенным шагом, как олень. Джей подхватил свой мешок и двинулся за ней.

Легким взмахом руки она предложила ему весь лес, точно принцесса, указывающая вокруг себя, как бы говоря послу, гостящему в ее стране: «Вот и мои земли».

Джей кивнул. Девочка взяла его за руку и сделала несколько шагов по направлению к лесу – Джей должен был пойти и собрать все образцы, какие захочет.

Джей остановился:

– А что будешь делать ты?

Она жестом показала, что останется на месте. Она подобрала несколько сухих веточек и сложила в кучку: она разведет костер. Из мешочка на поясе она вытащила маленькую мотыгу и пантомимой изобразила выкапывание корешков: она поищет еду. Она махнула рукой по направлению к деревьям и изобразила сон: она найдет для них укрытие.

– Мы останемся сегодня здесь? – спросил Джей, повторяя ее пантомиму сна.

Она кивнула.

– Я скоро вернусь, – сказал Джей.

Он показал на себя, потом на лес и пальцами изобразил шаги. Она кивнула и сделала вид, как она сначала кричит, а потом слушает.

– Я не должен заходить далеко, а быть там, где могу тебя услышать? – спросил Джей и получил улыбку и кивок в награду за понятливость.

Чувствуя себя как ребенок, которого отпустили поиграть, Джей подошел к каноэ, натянул кожаные сапоги, взял мешок и зашагал вдоль берега. Отойдя немного, он оглянулся.

Она вытаскивала каноэ повыше на берег, вне досягаемости прилива. Потом повернулась и начала собирать хворост для костра. Видно было, что в диком лесу ей так же удобно, как молодой женщине в кухне собственного дома. Джей отвернулся и побрел дальше по берегу, пристально вглядываясь в лесную опушку в поисках сеянцев и маленьких растений в расцвете весеннего роста, которые он мог бы благополучно доставить в Англию.

Он послушался приказа спутницы и оставался в пределах слышимости. Обогнув маленький лагерь по дуге, он появился с другой стороны. Его мешок топорщился, набитый сеянцами и черенками, завернутыми в мокрую холстину.

Дикарка строила шалаш для ночлега, и работа подходила к концу. Сперва она согнула три молодых деревца вместе и связала их. Сверху накрыла их какими-то широкими зелеными листьями, а стенки оплела тростником. Каноэ она подтащила вплотную к их маленькой хижине и поставила на попа, чтобы защитить вход. Перед ним дымился маленький костерок, и две рыбины на заостренных прутиках ждали, когда же их поджарят.

Джей подошел тихо, но она даже не вздрогнула, когда заметила его. Он понял, что она слышала каждое его движение, начиная с того самого момента, когда он покинул ее в полдень. Увидев его, она серьезно кивнула и показала на набитый мешок.

– Да, я неплохо поработал, – сказал он.

Он развязал мешок и показал свою добычу. Она одобрительно кивнула, а потом показала куда-то за его спину. Затем расчистила и взрыхлила маленькую полоску земли.

Он ощутил настоящее счастье:

– Это для моих растений? – Он указал на мешок.

Она кивнула и посмотрела на него, спрашивая, угадала ли она, что ему нужно.

– Просто великолепно!

Джей сиял улыбкой.

– Я еще соберу завтра и посажу все здесь. А заберу, когда мы будем возвращаться в Джеймстаун. Спасибо тебе!

Девочка кивнула, слегка улыбаясь. Но он видел, что она была так же рада его похвале, как была бы рада его дочь Фрэнсис.

– Ты очень, очень умная, – сказал он, и наградой ему был легкий румянец и еще одна улыбка.

Она повернулась к костру, подбросила сухих веточек, и пламя вспыхнуло. Она присела на корточки и связкой тростинок стала шевелить огонь, пока хворостинки не превратились в тлеющие угольки. Тогда дикарка взяла один прутик с нанизанной на него рыбой, а второй дала Джею. Она показала, как надо держать рыбину над костром так, чтобы она жарилась над огнем, но прутик не загорелся, и как нужно поворачивать ее, когда кожа становилась коричневой и хрусткой.

Когда рыба была готова, девочка стряхнула свою рыбину на широкий зеленый лист и протянула ее Джею. Потом взяла себе ту, которую готовил он и которая так и осталась сыроватой с одной стороны, зато почти черной с другой. На какое-то время индианка склонила голову над едой, точно так, как если бы читала молитву в христианском доме, протянула руку к небу, потом повернула ладонью вниз, к земле. Джей понял, что она и в самом деле читала молитву, о чем он сам совершенно позабыл. И он на мгновение спутался в мыслях касательно того, кто же из них был невежественным язычником, а кто – цивилизованным человеком. Затем она улыбнулась ему и начала есть.

Твердое белое мясо рыбы было на удивление вкусным, а хорошо зажаренная шкурка придавала ему острый привкус. Джей лакомился рыбой, оставив только кости, голову, хвост и плавники. Когда он покончил с едой, девочка вытащила из каноэ маленькую корзиночку с сушеными ягодами и дала ему горсть черники. Сначала Джею показалось, что во рту у него камешки, потом постепенно просочился вкус, и Джей сморщился от кислоты, а индианка рассмеялась.

Становилось холодно. Солнце было позади, за высокими деревьями. Джей подложил дров в костер, а девочка поднялась на ноги. Она взяла маленький тлеющий прутик из костра, подошла к кромке воды и положила прутик на раковину у своих обнаженных ступней. Из кошелька на поясе она достала маленькую щепотку чего-то, затем, без малейшего смущения, развязала ремешок своей оленьей юбочки и отложила ее в сторону. Она подобрала тлеющий прутик и, со щепоткой трав в руке, обнаженная, окунулась в воду. Джей слышал, как девочка тихонько охнула оттого, что вода была очень холодной.

Прилив наступал. Река – смесь соленой и пресной воды – лизала песчаную отмель. Девочка казалась всего лишь темной тенью в танцующей, сверкающей воде. Джей видел, как она подула на краснеющий уголек на кончике прутика, а затем опустила его в сложенный кулачок и снова подула на него. Она поджигала травы. Ветер, дувший с моря, донес до Джея острый, едкий запах, похожий на запах табака. Потом Джей увидел, что она разбросала дымящуюся траву по воде.

Индианка омыла лицо и тело, потом подняла мокрую голову, взглянула туда, где низко над горизонтом вставала луна, и подняла руки в молитве. Затем повернулась к берегу и, преодолевая течение, выбралась из воды.

Джею вспомнились вечерние молитвы в Ламбете и вера его покойной жены, он подумал о хозяйке гостиницы, убеждавшей его, что эти люди были просто животными. Он яростно потряс головой, не в силах разобраться в этих противоречиях, стащил сапоги и забрался в шалаш, построенный маленькой индианкой.

Внутри она устроила две постели из листьев, мягкие и ароматные. Одежда Джея была аккуратно разложена на одной куче листьев, сверху лежал его походный плащ. Джей завернулся в уютно и знакомо пахнущую шерсть и заснул еще до того, как девочка забралась внутрь шалаша.

Почти месяц Джей вместе с индейской девочкой провели в шалаше, построенном ею. Каждый день с утра они садились в каноэ и уплывали все дальше и дальше. Потом она причаливала и ловила рыбу или ставила ловушки на птиц, пока Джей исследовал лес и находил все новые и новые сеянцы среди весеннего подроста. В свете заходящего солнца они дружно гребли назад к дому, к своему маленькому лагерю. Джей возился с коллекцией, а девочка ощипывала птицу на ужин или чистила рыбу.

Это время было особенным, исполненным чарующей силы. Тогда-то между королевским садовником и маленькой индианкой и зародились необыкновенные отношения. Скорбящий мужчина и молчаливая девочка день за днем работали бок о бок, и между ними возникла связь, которая становилась все крепче, не нуждаясь в словах.

Джея целиком поглотило одно из величайших удовольствий, которое только может быть даровано человеку, – открывать новую страну, страну, совершенно ему незнакомую. А индейская девочка, избавленная от условностей и опасностей Джеймстауна, показывала все свое умение жить в лесу, действовала по правилам и законам своего народа, впервые освободившись от присутствия критически настроенных белых, наблюдающих за каждым ее шагом, порицающих и осуждающих все, что бы она ни делала. Вместо этого рядом с ней был только один человек, который улыбался ей доброй улыбкой и позволял ей учить его, как жить среди деревьев.

Они никогда не обменивались словами. Джей разговаривал с ней так же, как со своими маленькими растеньицами на грядке, которую девочка сделала для него, – просто ради удовольствия слышать собственный голос и чтобы сохранить ощущение того, что между ними существует связь. Иногда дикарка кивала и улыбалась ему, или тихонько мычала в знак согласия, или смеялась, но никогда не говорила ни слова ни на своем, ни на его языке. И в конце концов Джей поверил, что судья был прав и она немая.

Он хотел помочь ей заговорить. Пытался научить ее английскому языку. Он не мог себе представить, как она выживает в Джеймстауне, где к ней обращались с помощью угрожающих взмахов руки и подзатыльников. Он показывал на дерево и говорил «сосна», показывал ей лист и говорил «лист». Но она только улыбалась и отказывалась повторять слова, которые он говорил ей.

– Ты должна научиться говорить по-английски, – старался убедить ее Джей. – Как ты можешь жить, не понимая ничего из того, что тебе говорят?

Девочка качала головой и склонялась над своей работой. Она сгибала упругие зеленые прутья и плела из них какую-то сетку. Под его взглядом она завязала последний узел и подняла готовую работу, чтобы показать ему. Джей был настолько невежествен, что не мог даже догадаться, что именно она сделала. А она очень гордо улыбалась.

Она положила свое хитроумное изделие на землю и отступила на пару шагов. Потом упала на четвереньки, изогнула спину и поползла к сетке, вытянув руки перед собой, изогнув ладони в виде клювов и хлопая ими. Сразу стало понятно, что это лобстер.

Джей засмеялся.

– Лобстер! – воскликнул он. – Скажи «лобстер»!

Она смахнула волосы с левой щеки и потрясла головой в знак отрицания. Затем изобразила, как будто ест, словно хотела сказать: «Нет. Будем есть лобстера».

Джей показал на ловушку:

– Ты что, сделала ловушку для лобстеров?

Она кивнула и поставила ее в каноэ, приготовив все для того, чтобы установить ее на рассвете следующего дня, когда они отправятся в свой ежедневный поход.

– Но ты должна научиться говорить, – настаивал Джей. – Что ты будешь делать, когда я уеду назад в Англию? А если твою маму снова посадят в тюрьму?

Она покачала головой, отказываясь понимать его. Потом вытащила прутик из костра и пошла к реке. Джей замолчал, уважая ритуал, который повторялся на рассвете и в сумерках, когда его подруга пускала табак по воде. Так она отмечала переход ото дня к ночи и обратно.

Он забрался в шалаш и притворился, что спит, – чтобы она могла тоже залезть внутрь и лечь рядом с ним, не испытывая страха. Это был его собственный ритуал, придуманный для того, чтобы уберечь их обоих от его растущего влечения к ней.

Лишь в самую первую ночь, когда он устал от гребли, он заснул сразу, как только закрыл глаза. Все другие ночи он лежал рядом с ней без сна, прислушиваясь к ее еле слышному дыханию, наслаждаясь чувством близости. Он не желал ее, как мог бы желать женщину. Это было чувство гораздо более утонченное и сложное. Джею представлялось, что некий драгоценный и редкий зверек вдруг доверился ему, выбрал его и лег отдохнуть рядом с ним. Он искренне не хотел ни испугать ее, ни потревожить. Он всем сердцем мечтал только протянуть руку и погладить этот гладкий красивый бочок.

Эта маленькая дикарка была самым красивым существом, какое он когда-либо видел. Даже его жена Джейн никогда не появлялась перед ним обнаженной. Они всегда занимались любовью, путаясь в одежде, обычно в темноте. Его дети с самого рождения были спеленаты так же туго, как шелковичные черви в коконе. А как только они начинали ходить, их наряжали в крошечные подобия одежды для взрослых. Джей никогда не видел ни одного из своих детей голеньким, он никогда не купал, не одевал их.

Игра света на обнаженной коже была для него чем-то совершенно новым. И он обнаружил, что, когда девочка работала рядом с ним, он наблюдал за ней с чувством чистого удовольствия оттого, что видел ее округлые руки и ноги, силу ее юного тела, прелестную линию шеи, изгиб спины, таинственное вожделенное гнездышко, когда взгляд его падал под маленький кожаный фартучек.

Конечно, он думал о том, чтобы дотронуться до нее. Небрежное замечание господина Джозефа не насиловать ее было равнозначно допущению такой возможности. Но Джею не могла и в голову прийти мысль причинить ей боль, точно так же как он не смог бы раздавить скорлупку птичьего яйца в шкафу с коллекцией в Ламбете. Маленькая индианка являла собой образец такой чистой и бесхитростной красоты, что он мечтал лишь прикоснуться к ней и приласкать. Когда Джей задумывался над тем, на что же все-таки он мог осмелиться в своем воображении, что же он все-таки желал сделать с ней, он понимал: больше всего ему хотелось бы взять ее с собой в Ламбет, привести в теплую, залитую солнцем комнату с редкостями, где она была бы самым прекрасным экспонатом из всех.

Джей совершенно забыл о времени, но однажды утром девочка начала снимать листья с крыши маленькой хижины и развязала деревца. Они распрямились, неповрежденные, лишь едва заметный изгиб стволов выдавал тот факт, что им пришлось служить балками стен и стропилами крыши.

– Что ты делаешь? – спросил Джей.

Молча она показала ему в том направлении, откуда они приплыли. Пора было возвращаться.

– Уже?

Она кивнула и повернулась к узкой грядке Джея.

Из земли поднимались головки растений, трепетали крохотные листочки. Мешок Джея лопался от собранных семенных шапок. Своей палкой-мотыгой девочка начала выкапывать растеньица, заботливо вытаскивая из земли тонкие нити корешков и укладывая их на мокрую холстину. Джей взял свою мотыгу и пошел с другого конца ряда. Осторожно они уложили все в каноэ.

Костер, в котором индианка заботливо поддерживала огонь все время их пребывания здесь, был залит водой, потом присыпан сверху песком. Прутики, что использовались как шампуры для жарки рыбы, дичи, крабов и даже – в качестве прощального пира – лобстера, девочка разломала и бросила в реку. Тростник, укрывавший стены, и листья, уложенные на крыше, – раскидала. Очень скоро стоянка была разрушена, и белый человек, глядя на эту поляну, решил бы, что первым ступил сюда.