Текст книги "Жизнь-в-сновидении. Посвящение в мир магов"

– Если ты посмотришь внимательно, то увидишь, что Исидоро Балтасар не ищет любви или одобрения. Ты увидишь, что он сохраняет безмятежность в любых условиях. Он не требует ничего, и еще он желает отдать всего себя. Он жадно ищет указания духа в форме доброго слова, подходящего жеста, и когда он получает его, то выражает благодарность удвоением усилий.

Исидоро Балтасар не выносит приговоры. Он неистово уменьшает себя до бесконечно малого, чтобы слышать и видеть. Так он может победить и покориться своей победе или быть побежденным и получить силу от своего поражения.

Если ты будешь внимательна, то увидишь, что Исидоро Балтасар никогда не сдается. Он может быть побежден, но он никогда не бывает разгромлен. И прежде всего – Исидоро Балтасар свободен.

Я умирала от желания прервать ее, закричать, что она уже говорила мне все это, но Флоринда уснула раньше, чем я успела спросить у нее что-то еще.

Боясь, что не найду ее утром, если вернусь к себе домой, я уселась на другую кровать.

В голове у меня проносились странные мысли. Я расслабилась и позволила им полностью овладеть мной. Новые ощущения отличались от того, какими были мои обычные мысли. Я видела их как лучи света, вспыхивающие из подсознания.

Во время одного из таких всплесков интуиции я решила почувствовать кровать, на которой сижу. И к ошеломляющему удивлению, мои ягодицы ощутили, как они сами погружаются в кровать. Некоторое время я была кроватью, которая достигала моих ягодиц, касаясь их. Это ощущение доставляло мне некоторое удовольствие. Теперь я уже знала, что нахожусь в сновидении, и понимала с полной ясностью, что я только что ощутила то, что Эсперанса описывала как «мои ощущения выходят из меня». Все мое существо расплылось или, еще лучше, – оно взорвалось.

Хотелось рассмеяться от чистой радости этого ощущения, но я боялась разбудить Флоринду. Я все вспомнила! Сейчас не составило бы никакого труда перечислить все, что я делала в доме магов в течение тех десяти дней. Я сновидела! Под бдительным присмотром Эсперансы я все дальше и дальше углублялась в свое сновидение, просыпаясь в доме магов или рядом с Эсперансой, а иногда в других местах, которые я не могла рассмотреть в то мгновение.

Клара говорила, что, прежде чем какой-то отдельный предмет, замеченный в сновидении, сможет зафиксироваться в моей памяти, мне нужно увидеть его дважды. Я видела всех женщин более двух раз; они оставили неизгладимый след в моей памяти. Сидя здесь, на кровати, и наблюдая, как спит Флоринда, я вспомнила других женщин из партии магов, с которыми я взаимодействовала в сноподобном состоянии в течение тех забытых дней. Я видела их так ясно, как будто они проходили передо мной или как если бы я возвратилась телесно к тем событиям.

Больше других меня поражала Нелида, которая была так похожа на Флоринду, что вначале я приняла их за близнецов. Она не только была такой же высокой и тонкой, как Флоринда, но у нее был тот же цвет глаз, волос, та же комплекция; даже выражение лица у них было одинаковым. По темпераменту они тоже были похожи, только Нелида казалась более мягкой, менее воинственной. И еще, в Нелиде был особый покой и тихая сила, которые очень успокаивали.

Хермелинда могла легко сойти за младшую сестру Кармелы. Она была тонкая, небольшого роста, всего пять футов и два дюйма, и имела просто исключительные манеры, а также очень следила за своим телом. Она казалась менее самоуверенной, чем Кармела. Говорила Хермелинда тихо и двигалась быстрыми рывками, которые как-то сцеплялись в грациозность, изящество. Ее компаньоны сказали мне, что осторожность и спокойствие делают ее лучшей среди других и что она не может общаться с группой или даже двумя людьми одновременно.

Клара и Делия составляли изумительную команду проказниц. На самом деле они не были такими большими, как казались. Их здоровье, их сила и энергия заставляли других думать, что они крупные и деструктивные женщины. Они играли в самые восхитительные состязательные игры, демонстрируя свое необычайно эксцентричное снаряжение при первой же возможности. Обе очень хорошо играли на гитаре и имели прекрасные голоса; они пели, стараясь превзойти друг друга, не только на испанском, но и на английском, немецком, французском и итальянском. Их репертуар включал баллады, народные песни, всевозможные популярные песни, даже самые последние поп-хиты. Достаточно было только напеть или повторить вслух первую строчку почти любой песни, и Клара с Делией сразу заканчивали ее всю. Ко всему прочему, они писали стихи, тоже состязаясь, часто к определенным случаям.

Они написали стихи для меня и протолкнули под дверь, не подписав. Я должна была определить, кто именно написал стихотворение. Каждая утверждала, что если я искренна в своих чувствах к ним, люблю их, то интуитивно узнаю автора.

В этом соперничестве не было перевеса, и поэтому оно было особенно трогательным. Подразумевалось развлечение, а не намерение поразить друг друга. Излишне говорить, что Клара и Делия получали такое же удовольствие, как и их зрители.

Если им кто-то нравился, как это, кажется, случилось со мной, не было предела их расположению и преданности. Обе оберегали меня с удивительным упорством, даже когда я была неправа. В их глазах я была безупречна и не могла поступить неправильно. От них я научилась тому, что такое доверие требует двойной ответственности. Неверно было бы сказать, что я боялась разочаровать их и пыталась подтвердить ожидания, однако наиболее естественной вещью для меня в этой ситуации было верить, что я безупречна, и вести себя с ними безупречным образом.

Самой странной из всех женщин-магов была моя так называемая учительница сновидения, Зулейка, которая никогда ничему меня не учила. Она даже никогда со мной не разговаривала или, возможно, не замечала, что я существую.

Зулейка была, как и Флоринда, очень красива; возможно, не так замечательна, но отличалась какой-то неземной красотой. Она была маленького роста, с темными глазами и крылатыми бровями, маленьким правильным носом и ртом, прекрасными вьющимися темными волосами, которые отливали серым. Это придавало ей тончайший оттенок поглощенности другими, неземными интересами.

Эта необычная, но величественная красота имела характер неослабевающего самоконтроля. Зулейка тонко ощущала комические моменты того, что она красива и привлекательна в глазах других. Научившись распознавать это и использовать как свое преимущество, она была, однако, совершенно безразлична к чему– или кому-либо.

Зулейка научилась чревовещать, и это стало превосходным искусством. Она считала, что слова, которые произносились движениями губ, становились более запутанными, чем они были на самом деле.

Меня восхищала ее манера говорить как чревовещательница со стенами, столами, посудой или любым другим предметом перед ней, и я могла часами следовать за ней, что бы она ни делала. Она ходила по дому, казалось, не касаясь земли и не производя движения воздуха. Когда я спросила других магов, не иллюзия ли это, они объяснили, что Зулейка ненавидит оставлять следы.

После того как я уже познакомилась со всеми женщинами, они объяснили мне разницу между сновидящими и сталкерами. Они называли это двумя планетами. Флоринда, Кармела, Зойла и Делия были сталкерами: сильными существами с большим количеством физической энергии, проводниками, неистощимыми работниками, специалистами в особом состоянии осознания, которое называется сновидение.

Другая планета – сновидящие – состояла из других четырех женщин: Зулейки, Нелиды, Хермелинды и Клары. Они имели более тонкую сущность. Не то чтобы они были менее сильными или менее энергичными; просто их энергия была менее явной. Они воплощали смысл отрешенности от этого мира, даже когда занимались самыми земными делами. Они были специалистами в другом особом состоянии осознания, которое они называли «сновидение в мирах, отличных от этого мира». Мне сказали, что это было наиболее сложное состояние осознания, какого может достичь женщина.

Когда сновидящие и сталкеры работали вместе, сталкеры были защитниками, сильным наружным слоем, который охранял глубинную сущность, ядро. Сновидящие были этим ядром; они были как бы глубинной основой, которая спрятана за сильным внешним слоем.

В те дни в доме магов за мной следили, как будто я была их единственной и наиболее важной заботой; они ласкали меня и заботились обо мне, как о ребенке. Они готовили мои любимые блюда, шили самую элегантную и подходящую одежду, которая когда-либо у меня была, осыпали подарками, совершенно бесполезными вещами и дорогими украшениями, которые, как мне сказали, были спрятаны в ожидании дня, когда я проснусь.

В партии магов были еще две женщины. Обе были сталкерами – две толстые девушки, Марта и Тереза, которые были очень милы и имели потрясающий аппетит. Не то чтобы они обманывали кого-нибудь, но они хранили запас печенья, шоколада и разнообразных варений, спрятанный в укромном месте в кладовой. К моему большому удовольствию, они с самого начала посвятили меня в свой секрет, рассказав о запасе, и подстрекали воспользоваться им, что, собственно, я и делала.

Марта была старшей из двух. Ей было около двадцати пяти лет, и у нее была экзотическая смесь германской и индейской крови. Цвет кожи у нее был не то чтобы белым, но бледным. Прекрасные черные волосы, мягкие и вьющиеся, обрамляли ее розовощекое полное лицо. У нее были косящие глаза чудесного зелено-голубого цвета и маленькие, тонкие уши, розовые и почти прозрачные, как у кошки.

У Марты был долгий и печальный взгляд – германский, как утверждала она, – и грустная молчаливость, наследство ее индейской души. Недавно она начала брать уроки игры на скрипке, которые практиковала в любое время дня. Никто на нее не раздражался и не злился, все единодушно соглашались, что у Марты прекрасный слух для занятий музыкой.

Тереза была чуть выше пяти футов ростом, но ее объем создавал видимость, что она куда выше. Вместо того чтобы выглядеть мексиканкой, она была похожа на уроженку Индии. У нее была превосходная кожа богатого кофейного оттенка. Ее миндалевидные глаза, влажные и темные, казалось, были обрамлены изогнутыми плетьми, такие тяжелые и низкие были у нее веки, придававшие внешности сонно-отстраненное впечатление. Ее доброта и мягкий характер заставляли каждого оберегать ее.

Тереза тоже имела способности к искусству. По вечерам она рисовала акварелью. С кистями, красками и водой она часами сидела во дворе перед мольбертом и ждала освещения и теней, которые бы ей подошли. Потом с дзэновским контролем и быстротой она проводила по листу своей кистью.

Все, что было потеряно моей памятью, всплыло на поверхность. Я была истощена. Ритм слабого храпа Флоринды, поднимающегося и опускающегося волнами по комнате, как далекое эхо, гипнотизировал.

Проснувшись, я сразу же позвала Флоринду. Она не ответила. Кровать была пуста. На желтой простыне, опрятно подвернутой под матрас, не было никаких следов того, что кто-нибудь сидел или спал на ней. Две подушки сложены в их обычное положение – прижаты к стене, – и одеяло, которым она укрывалась, тоже сложено вместе с другими на полу.

Я напряженно осмотрела квартиру, ища доказательства того, что Флоринда действительно была здесь. И не нашла ничего, даже ни одного длинного седого волоса в ванной.

Глава 13

Всякий раз, проснувшись окончательно, я ничего не помнила о тех потерянных днях, кроме того, что с абсолютной уверенностью знала: они не были просто потеряны. Что-то произошло со мной за это время, что-то с очень непростым внутренним смыслом, ускользавшим от меня. Я не делала сознательных усилий, чтобы вернуть эти смутные воспоминания. Я просто знала, что они есть – наполовину скрытые, похожие на встречу с человеком, с которым ты вроде бы знаком, но чье имя никак не можешь вспомнить.

Я никогда не страдала сонливостью, но с той ночи, как Флоринда появилась в студии Исидоро Балтасара, мне все время хотелось только одного: спать, чтобы сновидеть. Я просто умирала каждый раз, когда ложилась, спала непомерно долго и даже прибавила в весе, что, к сожалению, не пошло мне на пользу. Но у меня все еще не было магических сновидений.

Однажды утром я вдруг проснулась от сильного шума – Исидоро Балтасар гремел посудой в мойке. Голова ныла, в глазах стояла пелена, все тело было в поту. Я была еще во власти кошмарных сновидений и каждое мгновение могла провалиться обратно.

– Это ты во всем виноват, – закричала я. – Если бы ты только помог мне, я бы не просыпала всю свою жизнь.

Мне так и хотелось выругаться, выплеснуть все свое раздражение и нетерпение. Но вдруг мое сознание пронзила мысль, что я не могу этого сделать: мне просто больше не нравится ныть, как обычно. Его лицо засияло от удовольствия, будто он прочел все мои мысли. Схватив свой стул и усевшись на него верхом, он сказал:

– Ты же знаешь, что я не могу тебе помочь. Путь сновидений у женщин совсем другой. Я даже не представляю себе, что они делают, чтобы стать сновидящими.

– Вокруг тебя столько женщин, что ты должен это знать, – настаивала я.

Он рассмеялся. Казалось, ничто не может лишить его доброго расположения духа.

– Я не имею ни малейшего представления о том, что с вами происходит, – продолжал он. – Мужчины должны непрерывно сражаться, чтобы удерживать внимание в сновидениях. Женщины не сражаются, но они должны достичь внутренней дисциплины.

И с ясной улыбкой добавил:

– Есть одна штука, которая может помочь тебе. Не принуждай себя к сновидениям, как ты обычно это делаешь. Позволь им самим прийти к тебе.

Я не могла вымолвить ни слова в ответ. Изумление быстро сменилось злостью. Не в силах сдерживаться, я натянула туфли и с яростью бросилась вон из комнаты, хлопнув за собой дверью. Его смех преследовал меня всю дорогу до площадки, где стояла моя машина.

Удрученная, чувствуя себя совершенно покинутой и одинокой, сожалея прежде всего о себе самой, я вела машину к берегу. Там было пустынно, шел дождь, прямой и тихий. Совсем не было ветра, и капли дождя ложились мягко и ровно. Было что-то умиротворяющее в приглушенном плеске волн и дождя, падающего на воду. Я сбросила туфли, закатала брюки и бродила до тех пор, пока полностью не очистилась от тревоги и индульгирования.

Я знала, что избавилась от них, потому что сквозь шуршание и плеск волн услышала голос Флоринды:

– Ты должна бороться в одиночку.

Мне не было страшно. Я просто осознала себя в самом деле одинокой. И это принесло мне ощущение вины за то, что я собралась было сделать. Но я уже не могла ждать и начала действовать немедленно.

Оставив записку в дверях Исидоро Балтасара – мне не хотелось, чтобы он отговаривал меня, – я отправилась к дому магов. Я вела машину всю ночь и под утро добралась до Тусона. Сняв комнату в мотеле, я проспала большую половину дня и после обеда снова отправилась в путь, выехав на дорогу, по которой мы возвращались с Исидоро Балтасаром.

Обычно я очень плохо ориентируюсь, но маршрут уже был запечатлен где-то в глубине моего сознания. С отрешенной уверенностью я точно знала, какую дорогу выбрать, где сворачивать, и даже не заметила, как добралась до дома магов. Я не смотрела на часы, мне не хотелось терять ощущение, что время остановилось, еще когда я выехала из Тусона.

В доме не было ничего, что причиняло бы мне хоть какое-то беспокойство. Я понимала, что никто не приглашал меня сюда, но отчетливо помнила слова Нелиды о том, что она спрятала в выдвижном ящике маленькую корзинку с подарками от всех женщин и что я могу вернуться, когда захочу.

– Когда бы ты ни приехала, днем или ночью, эта корзинка будет на месте, – звучали в ушах ее слова.

С уверенностью постоянного обитателя я направилась прямо в комнату, оставленную для меня Эсперансой. Белый с оборками гамак был готов, как будто меня на самом деле ожидали. Смутное беспокойство овладело мной, но я вовсе не была испугана. Стремясь успокоиться, я опустилась в гамак и принялась раскачиваться туда-сюда.

– К черту все страхи! – воскликнула я и, как кошка, с наслаждением потянулась до хруста в суставах.

– О, ты благополучно вернулась! – раздался голос из коридора.

Я еще не видела ее, но не успела вновь воцариться тишина, как уже знала, что это Нелида. Я ждала, когда она войдет, но ее не было.

– Твоя еда на кухне, – донеслось до меня, и шаги удалились в конец коридора.

Я вскочила и бросилась за ней, умоляя подождать. Но никого не было ни в холле, ни в комнатах, и я продолжала свой путь на кухню. Как оказалось, никого не было во всем доме. Но я все-таки была уверена, что они были здесь. Я слышала их голоса, их смех, звон посуды.

Следующие несколько дней прошли в бесконечном ожидании чего-то значительного. Я не представляла себе, что именно должно произойти, но была уверена, что это будет связано с женщинами.

По какой-то непостижимой причине они не желали показываться мне на глаза. Их поразительная скрытность все время держала меня в напряжении, заставляя двигаться по коридорам бесшумно, как тень. Невзирая на всевозможные хитроумные планы, которые я строила, пытаясь застать их врасплох, мне никогда не удавалось увидеть их более чем мельком. Они проскальзывали в дом и из дома, в комнаты и из комнат как будто между мирами, оставляя за собой лишь отзвуки голосов и смеха.

Иногда я сомневалась, есть ли здесь женщины на самом деле и не был ли звук их шагов, шепота и смешков лишь плодом моего воображения. Но всякий раз, когда я уже была готова поверить в то, что все это – моя фантазия, я слышала, как одна из них возится в патио. Тогда, охваченная новой страстью, ожиданием и волнением, я бежала за дом – только для того, чтобы убедиться, что меня снова перехитрили. Тогда я поверила, что женщины, будучи настоящими магами, имеют, как летучие мыши, какую-то внутреннюю систему, вроде эхолокации, которая предупреждает их о моем появлении.

Моя досада на их таинственность исчезала лишь на кухне, при виде экзотических продуктов, которые они для меня оставляли. Изысканность блюд вполне компенсировала их небольшое количество. Я все время была голодна и с большим удовольствием ела их удивительную пищу.

В один из дней, как раз перед наступлением сумерек, я услышала мужской голос, мягко зовущий меня по имени из-за дома. Я выбежала в коридор и так обрадовалась, увидев смотрителя, что чуть не запрыгала вокруг него, как собака. Не в состоянии сдержаться, я расцеловала его в обе щеки.

– Осторожно, Нибелунга! – Он произнес это голосом и тоном Исидоро Балтасара. Я отпрянула, широко раскрыв глаза от удивления. Он подмигнул мне и добавил: – Не увлекайся. То, что ты узнаешь, даст тебе преимущество передо мной.

Мгновение я не знала, как реагировать на его слова. Но когда он рассмеялся и успокаивающе похлопал меня по спине, я окончательно расслабилась.

– Как хорошо, что мы встретились, – сказал он мягко.

– Это просто удивительно, что мы встретились, – неловко улыбнулась я и спросила его, где все остальные.

– Они вокруг, – сказал он неопределенно. – Сейчас они таинственны и недоступны, но присутствуют всегда.

И, заметив мою растерянность, добавил:

– Потерпи.

– Я знаю, что они где-то рядом, – прошептала я. – Они оставляют мне пищу.

Я оглянулась через плечо и призналась:

– Но я все время голодна, этого слишком мало.

Если верить смотрителю, это естественно для пищи Силы – никто никогда не получает ее достаточно. Он сказал, что готовит себе сам – рис и бобы с толстыми ломтями мяса или с курицей – и ест один раз в день, но всегда в разное время.

Потом он повел меня к себе. Он жил позади кухни в большой комнате, беспорядочно загроможденной необычными скульптурами из дерева и железа. Воздух, наполненный тяжелым ароматом жасмина и эвкалипта, с трудом проникал сюда из-за плотно задернутых штор. Смотритель спал на раскладной койке, которую держал сложенной в кладовке, когда не пользовался ею, и ел за маленьким, старинным, с тонкими ножками столиком английской работы.

Он признался, что, как и таинственные женщины, не выносит распорядка. Ему было все равно – день на дворе или ночь, утро или полдень. Он подметал дворики и сгребал листья на поляне, когда чувствовал, что ему хочется это делать; были ли в это время цветы или листья на земле – не имело значения.

Следующие несколько дней я провела отвратительно, пытаясь приспособиться к этому, казалось, беспорядочному образу жизни. Скорее вынужденно, чем из желания быть полезной, я помогала смотрителю в его работе по дому. Кроме того, я неизменно получала приглашение разделить с ним трапезу. Блюда были так же изысканны, как и его общество.

Я была уверена, что на самом деле он больше чем просто смотритель, и делала все возможное, чтобы своими расспросами застать его врасплох. Бесполезный прием – я никогда не получала нужных ответов.

– Откуда ты? – внезапно спросила я его за столом в один из дней.

Он оторвал глаза от тарелки и с таким видом, будто ждал этого вопроса, покорно показал на горы на востоке, выглядевшие как картина за распахнутым окном.

– С гор Бакатете? – Голос выдавал мое недоверие. – Но ведь ты не индеец. Мне кажется, только Нагваль Мариано Аурелиано, Делия и Хенаро Флорес – индейцы, – заметила я смущенно.

И, ободренная выражением удивления и интереса, появившимся на его лице, добавила, что, по-моему, Эсперанса вообще находится выше расовых отличий.

Перегнувшись через стол, я таинственным тоном поведала ему то, о чем уже говорила Флоринде:

– Эсперанса родилась не как человек, она была создана силами тьмы. Она – настоящий дьявол.

Откинувшись на спинку своего стула, смотритель весело воскликнул:

– А что ты можешь сказать насчет Флоринды? Ты знаешь, что она француженка? Точнее, ее родители были французы. Они вышли из тех семей, что приехали в Мексику с Максимилианом и Шарлоттой.

– Она очень красива, – ответила я негромко, пытаясь вспомнить, когда именно в XIX веке Наполеон отправил в Мексику австрийского принца.

– Ты еще не видела ее совсем разодетой, – оживился смотритель. – Она – нечто особенное. Возраст не имеет для нее никакого значения.

– Кармела говорила мне, что я похожа на Флоринду, – сказала я, в порыве тщеславия выдавая желаемое за действительное.

Не в силах удержаться от смеха, смотритель вскочил со стула.

– Ну и денек, – произнес он без всякого выражения, будто его нисколько не заботило, как эти слова будут восприняты.

Задетая этим равнодушным замечанием, я следила за ним с плохо скрываемым раздражением. Затем, стремясь сменить тему, спросила о Нагвале Мариано Аурелиано:

– Откуда он на самом деле появился?

– Кто знает, откуда появляются Нагвали? – проворчал смотритель, подходя к окну.

Он долго молчал, пристально глядя на видневшиеся вдали горы, затем снова повернулся ко мне и сказал:

– Некоторые говорят, что Нагвали сами поднимаются из преисподней. Я верю этому. Другие говорят, что Нагвали – совсем не люди.

Он снова замолчал, и я удивилась долгой паузе, которая опять повторилась. Словно уловив мое нетерпение, он подошел и сел рядом.

– Если хочешь знать, я думаю, что Нагвали – сверхлюди. В этом причина того, что они знают все о человеческой природе. Нагваля невозможно обмануть. Они видят тебя насквозь. Они видят сквозь все что угодно. Они могут смотреть сквозь пространство на другие миры в нашем мире и за его пределами.

Я беспокойно заерзала на стуле, не зная, как остановить его. Я уже жалела о том, что начала этот разговор. У меня не осталось ни малейшего сомнения в его безумии.

– Я не безумец. – Он так неожиданно откликнулся на мои мысли, что я громко вскрикнула. – Я просто говорю то, о чем ты никогда раньше не слышала, вот и все.

Я растерянно заморгала, вынужденная защищаться. Но тревога придала мне уверенности, и я перешла в наступление:

– Почему все они скрываются от меня?

– Это очевидно, – бросил он, но, заметив, что это вовсе не очевидно для меня, продолжал: – Ты должна это знать. Все здесь, кроме меня, – одна компания. Я всего лишь смотритель и не принадлежу к таким, как они. Я лишь как смазка для этой машины.

– Ты сбиваешь меня с толку еще больше – рассердилась я. Но тут меня поразила внезапная догадка. – А что это за компания, о которой ты говоришь?

– Все женщины, которых ты встретила, когда была здесь в последний раз, – сновидящие и сталкеры. Они сказали мне, что ты – сталкер, такой же, как они.

Он налил себе стакан воды и подошел к окну. Сделав несколько маленьких глотков, он рассказал мне, что Нагваль Мариано Аурелиано уже испытывал мои способности сталкера в Тусоне, когда послал меня в кофейню подсунуть таракана в свою тарелку. Смотритель повернулся спиной к окну, взглянул мне прямо в лицо и добавил:

– Ты не справилась.

– Не хочу больше слушать этот вздор! – оборвала я его. У меня не было никакого желания слушать продолжение этой истории.

На его лице появилось озорное выражение.

– Но, потерпев неудачу, ты оправдалась тем, что без всякого уважения, с пинками и бранью накинулась на Нагваля Мариано Аурелиано. Сталкеры, – подчеркнул он, – обладают большой сноровкой в обращении с другими людьми.

Я открыла было рот, чтобы сказать, что не понимаю ни слова из того, что он говорит, но он продолжал:

– Вся беда в том, что ты – незаурядная сновидящая. Если бы не это, ты была бы похожа на Флоринду – не ростом и внешностью, разумеется.

Ядовито улыбаясь, я про себя проклинала старого колдуна.

– Помнишь ли ты, сколько женщин было тогда на пикнике? – вдруг спросил смотритель.

Я прикрыла глаза, чтобы лучше представить себе тот день, и отчетливо увидела шесть женщин, сидящих на расстеленных под эвкалиптами парусиновых подстилках. Там были Кармела, Зойла, Делия и Флоринда, не было только Эсперансы.

– А кто эти две? – спросила я, озадаченная более, чем обычно.

– Ага, – оценил он, и лучезарная улыбка появилась на его лице. – Это были сновидящие из другого мира. Ты видела их отчетливо, но потом они исчезли, причем твой разум даже не заметил этого. Просто потому, что это было слишком необычно.

Я рассеянно закивала головой, не в силах понять, почему помню только четырех женщин, хотя на самом деле знала, что их должно быть шесть.

Видимо, мои мысли просто просачивались наружу, поскольку он тут же сказал: вполне естественно, что мое внимание сосредоточено только на четырех из них.

– Две другие – это твой источник энергии. Они бестелесны и не принадлежат к нашему миру.

Растерянная и сбитая с толку, я была способна только изумленно уставиться на него. У меня больше не было вопросов.

– С тех пор как ты покинула планету сновидящих, – пояснил он, – твои сновидения превратились в кошмары и перемещения между сновидениями и реальностью стали нестабильны и опасны для тебя и других сновидящих. Впрочем, Флоринда взялась сама защищать и прикрывать тебя.

Я вскочила так стремительно, что опрокинула стул.

– Не хочу больше ничего знать! – закричала я, еле удержавшись, чтобы не сболтнуть, что было бы лучше, если б я вообще ничего не знала об этих сумасбродных путях и реальностях.

Смотритель взял меня за руку и повел наружу, через пустырь, сквозь заросли чапараля, на задворки маленького домика.

– Мне нужно закрепить генератор, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты мне помогла.

Громко рассмеявшись, я сказала ему, что не имею ни малейшего представления о генераторах. И только когда он открыл люк в бетонной обшивке, я поняла, что электрический ток для освещения дома вырабатывается именно здесь. Я не сомневалась, что электрические лампы и приборы деревенской Мексики похожи на эти. С ними я была знакома.

С того дня я старалась задавать поменьше вопросов, не чувствуя себя подготовленной к его ответам. Наши встречи приобрели характер ритуалов, в которых я делала все возможное, чтобы быть под стать старику в его изысканном испанском. Я часами сидела в своей комнате, перерывая всевозможные словари в поисках новых или устаревших слов, которые произвели бы на него впечатление.

Однажды утром, ожидая, пока смотритель принесет завтрак, я впервые оказалась в его комнате одна. Мне попалось на глаза странное старое зеркало, и я принялась тщательно исследовать его мутную пятнистую поверхность.

– Это зеркало поймает тебя в ловушку, если будешь смотреться в него слишком долго, – произнес голос у меня за спиной.

Ожидая увидеть смотрителя, я обернулась, но обнаружила, что в комнате никого нет. Охваченная страстным желанием поскорее добраться до двери, я чуть не опрокинула одну из скульптур, стоявших возле меня, и машинально протянула руку, чтобы поправить ее, но не успела дотронуться, как мне почудилось, будто неопределенным круговым движением фигура отдалилась от меня, а затем с поразительно человеческим вздохом заняла первоначальное положение.

– Что случилось? – спросил смотритель, входя в комнату. Он поставил большой поднос на свой шаткий столик и, глядя на мое помертвевшее от ужаса лицо, снова спросил, что же произошло.

– Иногда у меня появляется ощущение, что эти монстры живые и наблюдают за мной, – произнесла я, кивая в сторону ближайшей скульптуры. Увидев его серьезное лицо, на котором не было и тени улыбки, я поспешила заверить, что назвала их монстрами, имея в виду не уродство, а скорее их громадные размеры. Сделав несколько судорожных вдохов, я повторила, что эти скульптуры кажутся мне живыми.

Украдкой оглядевшись и понизив голос до еле слышного шепота, он произнес:

– Они живые.

Я была так поражена, что начала лепетать что-то о том, как однажды вечером впервые обнаружила его комнату, привлеченная мрачным шепотом ветра, шевелившего занавеску у разбитого окна.

– Еще тогда они показались мне монстрами, – призналась я с нервным смешком, – чужими духами, наполняющими сумеречные тени.

Пошевелив губами, смотритель пристально поглядел на меня, затем медленно обвел взглядом комнату.

– Давай-ка лучше обедать, – сказал он в конце концов, – иначе все остынет.

Он придвинул мне стул и, когда я удобно уселась, добавил дрогнувшим голосом:

– Ты права, когда называешь их духами. Ведь они – не скульптуры, они – измышления. Их представил себе из образов, промелькнувших в других мирах, один великий Нагваль, – пояснил он таинственным тоном.

– Мариано Аурелиано? – спросила я.

Он покачал головой и ответил:

– Нет, его звали Элиас. Он гораздо старше.

– А почему эти измышления стоят в твоей комнате? Разве этот великий Нагваль сделал их для тебя?

– Нет, я только присматриваю за ними.

Поднявшись, он сунул руку в карман, достал аккуратно сложенный белый носовой платок и принялся смахивать пыль с ближайшей скульптуры.

– С тех пор как я стал смотрителем, следить за ними – моя обязанность. Когда-нибудь с помощью всех этих чародеев, которых ты здесь видела, я должен буду вернуть их обратно.