Текст книги "Жизнь-в-сновидении. Посвящение в мир магов"

Я была слишком ошеломлена, чтобы расстраиваться.

– Ты только другими словами пересказываешь то, что прочитала, – продолжал смотритель. – А я требую, чтобы ты больше полагалась на свое собственное мнение, даже если оно противоречит тому, чего от тебя ждут.

– Но это ведь только реферат, – защищалась я. – Знаю, он еще сырой, но мне нужно, чтобы и профессора были довольны. Согласна я или нет со всем этим – к делу не относится. Мне нужно, чтобы меня приняли в аспирантуру, а это отчасти зависит от того, довольны ли будут профессора.

– Если ты хочешь черпать силу из мира магов, ты больше не можешь работать, имея это в голове. Скрытые цели неприемлемы в нашем магическом мире. Если хочешь стать аспирантом, значит, должна вести себя как воин, а не как женщина, которую научили всем угождать. Даже когда тебе смертельно плохо, ты все равно стараешься угодить. А когда ты пишешь – тебя ведь этому не учили, – значит, ты можешь принять настроение воина.

– Что ты называешь настроением воина? Мне что же, с профессорами воевать?

– Не с профессорами, а с собой. За каждый миллиметр. И делать это настолько искусно и умно, чтобы никто и не догадывался о твоей борьбе.

Я не совсем поняла, что он имеет в виду, да и не хотела понимать. Воспользовавшись паузой, я спросила, откуда он знает столько об антропологии, истории и философии.

Улыбнувшись, он покачал головой.

– А ты что, не заметила? – И сам ответил на вопрос: – Я собрал эти мысли из ниоткуда. Я просто разбросал свои энергетические волокна и подцепил их, как рыбак ловит рыбу, из необъятного океана мыслей и идей. – И он развел руками, обнимая все пространство вокруг себя.

– Исидоро Балтасар говорил мне: чтобы собирать мысли, нужно уметь распознать, какие именно могут быть полезны. Поэтому ты, должно быть, изучал историю, философию и антропологию.

– Может, когда-то и изучал, – неопределенно произнес он, в задумчивости почесывая затылок. – Наверное.

– Просто должен был, – назидательно произнесла я, будто совершила открытие.

Глубоко вздохнув, он снова откинулся на изгородь и закрыл глаза.

– И почему ты хочешь всегда быть правой? – спросила Нелида.

Это прозвучало так неожиданно, что я уставилась на нее, открыв рот. В уголках ее губ притаилась озорная затаенная улыбка. Она показала мне на мой открытый рот. Меня так поглотила речь смотрителя о реферате, что я напрочь забыла о присутствии Нелиды, хотя она и сидела напротив меня. Или не сидела? Мысль о том, что она могла незаметно уйти и вернуться, меня испугала.

– Не думай об этом, – тихо сказала Нелида, словно я кричала от страха. – Мы обычно приходим и уходим так, что нас никто не замечает.

Ее тон сглаживал леденящее впечатление от ее слов. Переводя взгляд с одного из них на другую, я думала, действительно ли они незаметно исчезнут прямо у меня на глазах. Потянувшись, как кошка, я легла на спину на соломенную циновку, медленно подвинув ногу к подолу платья Нелиды, опускавшемуся до земли, а моя рука двинулась к одежде смотрителя. Он, должно быть, почувствовал, что его тронули за рукав, поскольку резко сел и уставился на меня. Я закрыла глаза, но продолжала смотреть на них сквозь ресницы. Они сидели не шелохнувшись. В их прямых позах не было ни следа усталости, а у меня слипались глаза.

Налетел прохладный ветерок, наполненный ароматом эвкалипта. Вереницы разноцветных облаков бежали по небу. Глубокое и прозрачное, оно медленно растворялось и таяло так незаметно, что невозможно было различить, где облака и где небо, где день и где ночь.

Положив ногу на кайму платья Нелиды и вцепившись в рукав смотрителя, точно от этого зависела жизнь, я уснула. Показалось, что прошло лишь мгновение, как чья-то рука прикоснулась к лицу.

– Флоринда? – прошептала я, инстинктивно чувствуя, что рядом сидит другая женщина. Она что-то очень тихо говорила. Было ощущение, что она говорит уже давно, и я проснулась, чтобы это услышать.

Я попыталась сесть. Легким, но твердым прикосновением к плечу она остановила меня. Маленький огонек мерцал где-то в темноте, проливая бледный дрожащий свет на ее лицо. Это делало ее похожей на привидение. Казалось, она увеличивается в размерах, приближаясь ко мне. Ее глаза казались больше от этого приводящего в замешательство взгляда. Ее словно подведенные черным брови хмурились.

– Нелида! – вздохнула я с облегчением.

Едва улыбнувшись, она кивнула. Я хотела спросить ее о смотрителе и о реферате, но она приложила свои пальцы к моим губам и продолжала что-то нашептывать. Звуки становились тише и тише. Казалось, они доносятся издалека, и наконец исчезли совсем.

Нелида встала и жестом пригласила меня сделать то же самое. Я встала и увидела, что мы не во дворе, а в одной из спален, выходящих в коридор.

– А где же моя работа? – спросила я, беспокоясь, что ветер мог расшвырять страницы по двору. Мысль о том, что мне придется начинать все с самого начала, привела меня в трепет.

Нелида по-королевски кивнула, чтобы я следовала за ней. Она была гораздо выше меня и очень походила на Флоринду. Если бы не ее хрупкость, я бы ни за что не могла их различать. Сейчас она казалась незавершенной копией Флоринды – такой, скорее всего, та была в юности. В Нелиде было что-то воздушное, хрупкое, обаятельное. Мы часто шутили с Исидоро Балтасаром, что, будь я мужчиной, я потеряла бы из-за нее голову. Он остроумно замечал – в шутку, конечно, – что потому-то она со мной почти не разговаривает.

Мы направились к моей комнате. Рядом с собой я слышала шаги. Это не Нелида, подумала я, потому что она шла так тихо, что, казалось, не касалась земли. Нелепая идея, что слышны мои собственные шаги, заставила меня идти на цыпочках как кошка. И все же я продолжала слышать шаги. Чьи-то ноги двигались, как мои, тихим эхом отдаваясь на плиточном полу. Я несколько раз оборачивалась, но, конечно же, никто за мной не шел. В надежде развеять страх я громко хихикнула.

Нелида внезапно повернулась. Я думала, она одернет меня, но она тоже начала смеяться. Она обняла меня за плечи. Ее прикосновение было не слишком теплым или нежным. Но мне было все равно. Она мне нравилась, а ее прикосновение успокаивало меня. Продолжая смеяться, в окружении звуков шагов, мы вошли ко мне в комнату.

Стены странно светились, как будто через все четыре двери в комнату сочился туман; ее невозможно было рассмотреть. Туман изменил форму комнаты, придав ей странные очертания. Как я ни моргала и ни прищуривалась, я разглядела только стол, за которым писала последние три дня. Я подошла ближе. К своей радости, я увидела бумаги, сложенные в аккуратную стопку. Рядом лежали все мои карандаши – они были хорошо заточены.

– Нелида! – взволнованно воскликнула я, поворачиваясь. Но ее уже не было. Туман сгущался. Он плотнее окутывал меня с каждым вздохом. Он проникал в меня, наполняя глубоким, волнующим чувством легкости и ясности. Направляемая из невидимого источника, я села за стол и разложила перед собой страницы. Прямо перед глазами возникла вся структура текста, наложенная на мои первые наброски, точно двойная экспозиция на фотопленке.

В восхищении я увлеклась искусным развитием темы. Как будто подчиняясь невидимой руке того, кто писал и думал, абзацы начали менять свои места, выстраиваясь в новом порядке. Все это было так прекрасно и просто, что от радости я засмеялась.

– Запиши это.

Слова прозвучали в комнате тихим эхом. Я с любопытством оглянулась, но никого не увидела. Сознавая, что то, что я переживаю в эти минуты, определенно не было обыкновенным сном, я схватила бумагу, карандаш и с бешеной скоростью начала писать. Удивительно легко и ясно возникали идеи. Они пульсировали в висках и в теле, словно звуковые волны. Одновременно с этим я слышала и видела слова. Но то, что было передо мной, различали не слух и не зрение. Это были какие-то нити внутри меня, которые вытягивались и всасывали светящиеся передо мной слова, как какой-нибудь бесшумный пылесос всасывает пылинки.

Через некоторое время то, что наложилось на мои бумаги, стало расплываться. Строчки исчезали одна за другой. Я отчаянно хваталась за эту превосходную структуру, зная, что все это исчезнет без всякого следа. Останется только память моего осознания этой величественной ясности. Но исчезнет и это, словно пламя погасшей свечи. Колечко тумана, тонкое, как нить, задержалось в комнате и превратилось в мелкую рябь. Гнетущая темнота окружила меня. Я была настолько опустошена, что теряла сознание.

– Ложись!

Я даже не пыталась поднять глаза, зная, что все равно никого не увижу. Невероятным усилием встав со стула и шатаясь, я направилась к кровати.

Глава 16

Мгновение я просто лежала в кровати, смутно припоминая свой невероятный, поразительный сон, столь непохожий на все остальные. Однако впервые я сознавала все, что сделала.

– Нелида? – прошептала я, когда тихое хрипловатое бормотание, доносившееся из другого конца комнаты, вторглось в мои грезы. Едва успев сесть, я тут же плюхнулась назад, потому что комната начала вращаться вокруг меня. Подождав немного, я снова попробовала подняться, встала, сделала несколько нерешительных шагов, но упала на пол и головой ударилась о стену.

– Дерьмо! – воскликнула я, когда комната снова завертелась. – Падаю в обморок.

– Не преувеличивай, – сказала Флоринда и улыбнулась, увидев мое смущенное лицо. Она потрогала сначала мой лоб, потом шею, как будто проверяла, нет ли у меня температуры. – Ты не падаешь в обморок. Тебе просто нужно восполнить энергию.

– Где Нелида?

– А разве ты не рада видеть меня? – Она взяла меня под руку и помогла вернуться в кровать. – Ты падаешь от голода.

– Вовсе нет, – возразила я скорее по привычке. Хотя я и не чувствовала голода, но понимала, что головокружение от него. Весь день я ничего не ела, если не считать завтрака.

– Мы и удивлялись, ведь тебе приготовили такое вкусное тушеное мясо, – словно читая мысли, сказала Флоринда.

– Когда ты приехала сюда? Я все время звала тебя мысленно.

Закрыв глаза, Флоринда мурлыкнула, будто это помогало ей вспоминать.

– Мы здесь уже несколько дней, – сказала она наконец.

– Не может быть! – Я была настолько поражена, что просто потеряла дар речи, однако быстро оправилась. – Почему же ты не дала знать, что ты здесь? – Я не была задета, но расстроилась, что не заметила ее присутствия. – И как же я не почувствовала? – пробормотала я про себя.

В глазах Флоринды мелькнуло любопытство. Казалось, она была удивлена моим огорчением.

– Если бы мы тебе показались, ты бы не смогла сосредоточиться на своей работе, – справедливо заметила она. – Ты же прекрасно знаешь: вместо того чтобы писать, ты бы попала в зависимость от наших приходов и уходов. Ты бы всю энергию потратила на то, чтобы узнать, чем мы занимаемся, правда? – Ее голос был низким и хриплым, а странный взволнованный свет в ее глазах делал их еще более сверкающими, чем всегда. – Мы намеренно поступили так, чтобы ты могла работать не отвлекаясь.

Потом она рассказала мне, что смотритель только тогда помог мне с выполнением работы, когда был удовлетворен тем, что я уже сделала. Она утверждала, что в сновидении он обнаружил присущую моей работе логику.

– И я увидела присущую моей работе логику. И тоже в сновидении, – сказала я самодовольно.

Флоринда с готовностью согласилась.

– Конечно же. Мы втянули тебя в сновидение, чтобы ты закончила работу.

– Вы втянули меня в сновидение? – переспросила я.

Было что-то ужасно обыкновенное в этой ее фразе, но и настораживающее тоже. У меня появилось странное чувство, что наконец-то я приблизилась к пониманию сновидения-наяву, но почему-то до конца этого не осознала. Стараясь во всем разобраться, я рассказала Флоринде все по порядку, начиная с того момента, как увидела смотрителя с собакой во дворе.

Мой рассказ был бессвязным, так как я сама не знала, что было наяву, а что – в сновидении. Особенно удивляло то, что я помнила четкий план своей работы, наложенный на первоначальные записи.

– Моя сосредоточенность была настолько обостренной, что это не могло быть сновидением.

– Это как раз и есть сновидение-наяву, – прервала мой рассказ Флоринда. – Поэтому ты так хорошо это помнишь. – Она напоминала нетерпеливого учителя, объясняющего простую, но фундаментальную истину отстающему ученику. – Я ведь говорила тебе, что сновидение-наяву не имеет ничего общего с обыкновенным засыпанием и сном.

– Я писала, – изрекла я так, как будто этот факт мог опровергнуть ее слова. Она кивнула, а я спросила, останутся ли записи того, что я видела в сновидении-наяву, в моем блокноте.

– Разумеется, ты их посмотришь, но сначала тебе придется поесть. – Она поднялась и, подав руку, помогла мне встать. Заправила рубашку мне в джинсы, стряхнула соломинки со свитера и, немного отстранясь, оценивающе посмотрела на меня. Недовольная моим видом, она стала наспех приводить в порядок мои волосы, расправляя непослушные пряди.

– Ты выглядишь ужасно, волосы торчат во все стороны.

– Обычно я иду под горячий душ, когда просыпаюсь.

Я последовала за ней в коридор и, поскольку она направлялась к кухне, сказала, что сначала мне нужно выйти во двор.

– Я иду с тобой. – Видя, что мне это не по душе, она добавила, что только проследит, чтобы у меня не закружилась голова и я не провалилась в выгребную яму.

Вообще-то я была рада, что опиралась на ее руку: когда мы вышли во двор, я чуть не упала. И не слабость была тому виной, а шок – день заканчивался.

– Что такое? Ты падаешь?

Я показала на небо, где догорал последний солнечный луч.

– Не может быть, уже конец дня!

Голос у меня почти пропал, трудно было смириться с мыслью, что прошли целые сутки, разум не постигал этого. Сбивало с толку, что невозможно воспринимать время как обычно.

Слова Флоринды прозвучали ответом на мои мысли:

– Маги прерывают течение времени. Времени в обычном понимании не существует, если сновидишь как маг. Маги по желанию растягивают или сжимают время, для них оно не является материей, состоящей из дней, часов и минут, это совсем иная материя.

Она говорила спокойным ровным тоном:

– Во время сновидения-наяву наши способности к восприятию повышены. Однако с восприятием времени происходит нечто совсем другое. Оно не усиливается, а полностью блокируется.

Она добавила, что время всегда является фактором сознания, что чувство времени – психологическое состояние, которое мы автоматически переводим в физические измерения. Это настолько глубоко заложено в нас, что мы слышим идущие в нас часы, подсознательно фиксирующие время, даже когда этого не осознаем.

– Во время сновидения-наяву эта способность исчезает. Вместо нее возникает совершенно новая, незнакомая структура, которую нельзя понять или объяснить, как это обычно делается в отношении времени.

Пытаясь ухватить главное в ее разъяснениях, я сказала:

– Тогда все, что я смогу постичь разумом о сновидении-наяву, – это то, что время либо растягивается, либо сжимается.

– Ты поймешь намного больше этого, – уверила она. – Когда ты станешь знатоком повышенного осознания, как это называет Мариано Аурелиано, ты будешь осознавать все, что тебе захочется, потому что маги не вовлечены в измерение времени. Они вовлечены в его использование и растягивают или сжимают его по своему усмотрению.

– Ты сказала, что вы помогли мне попасть в сновидение. Тогда кто-то из вас должен знать, сколько все это длилось.

Флоринда сказала, что она с компаньонами постоянно находится в состоянии сновидения-наяву, что втянули меня в него совместными усилиями и что они никогда не следят за ходом времени.

– Ты имеешь в виду, что я и сейчас сновижу-наяву? – спросила я, зная ее ответ заранее. – Если так, то что же я такое сделала, чтобы войти в это состояние?

– Любое самое простое воображаемое действие. Ты не позволила себе быть самой собой. Это тот самый ключ, который открывает двери. Мы тебе много и по-разному говорили, что магия – это вовсе не то, что ты о ней думаешь. Сказать, что не позволять своему «я» быть обычным «я» является самым сложным секретом в магии, – это может звучать как идиотизм, однако это так. Это ключ к Силе и потому – самое трудное из того, что делает маг. Однако это не настолько сложно или невозможно для понимания. Разум не боится таких вещей, и потому никто даже не подозревает, насколько это важно и насколько серьезно. Судя по результату твоего последнего сновидения-наяву, я могу сказать, что ты накопила достаточно энергии, не позволив себе быть самой собой.

Она потрепала меня по плечу и развернулась, шепнув:

– Увидимся на кухне.

* * *

Дверь была распахнута, но оттуда не доносилось ни звука.

– Флоринда? – шепотом позвала я.

Ответом был приглушенный смешок, но никого нельзя было разглядеть. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидела сидящих за столом Флоринду и Нелиду. При слабом освещении их лица были удивительно ясными. Одинаковые волосы, глаза, носы и губы излучали мерцающий свет, точно он исходил изнутри них. Вид этих абсолютно одинаковых существ вызывал непонятный суеверный страх.

– Вы обе настолько красивы, что даже жутко, – сказала я, подходя ближе.

Две женщины взглянули друг на друга, как будто оценивая сказанное мной, потом рассмеялись тревожащим смехом. Странный холодок пробежал по спине. Не успела я даже сказать что-нибудь по поводу этого необычного смеха, как он прекратился. Нелида указала мне на кресло рядом с собой.

Я глубоко вздохнула и, усаживаясь, сказала себе, что нужно оставаться спокойной. В Нелиде чувствовались напряженность и решительность, которые лишали меня мужества. Она налила мне тарелку густого супа из супницы, стоявшей посреди стола.

– Я хочу, чтобы ты все это съела, – произнесла она, подвигая ко мне масло и корзиночку с теплыми тортильями.

Я умирала от голода и набросилась на еду так, будто сто лет ничего не ела. Было очень вкусно. Я съела все, что было в супнице, и проглотила намазанные маслом лепешки с тремя чашками горячего шоколада.

Насытившись, я откинулась в кресле. Дверь во двор была широко распахнута, и прохладный ветер играл тенями в комнате. Казалось, полумрак повис навсегда. Небо все так же было расчерчено тяжелыми грядами облаков – пунцовых, темно-синих, фиолетовых и золотых. Воздух же был настолько прозрачен, что, казалось, приближал дальние холмы. Словно приводимая в движение какой-то внутренней силой, ночь, казалось, вырастала из земли. Пульсирующие и грациозные тени, отбрасываемые шевелящимися на ветру фруктовыми деревьями, гнали тьму в небо.

Тут, ворвавшись в комнату, Эсперанса поставила на стол лампу. Она не мигая, пристально посмотрела на меня, как будто ей было трудно сконцентрироваться. Было такое впечатление, что, поглощенная какой-то тайной из другого мира, она еще не до конца здесь. Потом глаза ее понемногу стали теплеть, и она улыбнулась, словно вдруг поняла, что вернулась откуда-то издалека.

– Моя рукопись! – воскликнула я, увидев у нее под мышкой разрозненные листы и блокнот.

Широко улыбнувшись, Эсперанса передала мне мои записи. Я нетерпеливо просмотрела страницы и громко засмеялась от радости, когда увидела точные и детальные инструкции в блокноте – наполовину на испанском, наполовину на английском, – как мне продолжать работу над рефератом. Почерк был, безусловно, мой.

– Все здесь, – возбужденно произнесла я, – точно так, как я видела в сновидении.

Мысль о том, что я могла бы проскочить в аспирантуру, не работая так усердно, омрачила всю мою радость.

– Невозможно сократить написание хорошего реферата. Даже с помощью магии. Ты должна знать, что, не читая, не делая выписок, не переписывая написанное, ты бы никогда не смогла понять структуру и порядок написания твоей работы в сновидении.

Я молча кивнула. Эсперанса произнесла это так убедительно, что я даже не знала, что сказать.

– А смотритель? – спросила я наконец. – Он был в молодости профессором?

Нелида и Флоринда повернулись к Эсперансе, как будто ответ должен был прозвучать от нее.

– Я и не знаю, – уклончиво произнесла она. – А разве он не говорил, что он маг, влюбленный в идеи? – Она помолчала немного и продолжила осторожно: – Когда он не заботится о нашем магическом мире, как положено смотрителю, – он читает.

– Помимо книг, – пояснила Нелида, – он читает невообразимое количество научных изданий. Он знает несколько языков и в курсе всех последних новинок. Делия и Клара – его помощницы. Он научил их английскому и немецкому.

– Библиотека в доме принадлежит ему?

– Она общая, – ответила Нелида. – Однако я уверена, что только он, не считая Висенте, прочитал все книги до единой. – Заметив недоверчивое выражение моего лица, она посоветовала не заблуждаться насчет внешнего вида людей в мире магов. – Чтобы получить знания, маги работают в два раза напряженнее, чем обычные люди. Маги должны ориентироваться и в повседневном мире, и в магическом. Для достижения этого им нужно быть высокообразованными и опытными – и умственно, и физически. – Прищурившись, она изучающе посмотрела на меня и слегка усмехнулась.

– Ты писала реферат три дня. Ты хорошо потрудилась, правда? – Она подождала, пока я утвердительно кивну, и добавила, что, сновидя-наяву, я работала еще напряженнее, чем в бодрствовании.

– Вовсе нет, – поспешила я возразить. – Это было совсем просто и легко.

Я объяснила ей, что просто увидела новый вариант реферата, наложенный на черновик, а потом всего-навсего переписала увиденное.

– Но для этого тебе понадобились все силы, – настаивала Нелида. – Сновидя-наяву, ты всю свою энергию направила на достижение одной цели. Все твои интересы и усилия сосредоточились на завершении работы. В этот момент ничто другое для тебя не имело значения. Тебе не мешали никакие другие мысли.

– Смотритель сновидел-наяву, когда просматривал мою работу? Я видела то же, что и он?

Нелида встала и медленно подошла к двери. Она долго всматривалась в темноту, потом вернулась к столу, шепнула что-то Эсперансе и снова села.

Эсперанса едва усмехнулась и сказала, что смотритель видел не то, что увидела и записала я.

– И это вполне естественно, потому что его знания гораздо обширнее твоих.

Эсперанса пристально смотрела на меня своими проницательными темными глазами, которые каким-то странным образом лишали ее лицо жизненности.

– Руководствуясь его предложениями и в соответствии с твоими собственными способностями, ты увидела, как должна выглядеть работа. И записала это.

– Сновидя-наяву, мы получаем доступ к скрытым источникам, которые обычно не используем, – сказала Нелида. Она пояснила, что, увидев реферат, я вспомнила те путеводные нити, которые дал мне смотритель.

Заметив недоверие на моем лице, она повторила то, что сказал смотритель о моей работе:

– Слишком много сносок, слишком много цитат и плохо развитые идеи. – В ее глазах светились сочувствие и смех. – Поскольку ты сновидела и на самом деле не настолько глупа, какой притворяешься, – продолжала она, – то ты сразу увидела все те соединения и связи, которых не замечала в своем материале до этого.

Нелида наклонилась ко мне в ожидании моей реакции. На ее губах играла улыбка.

– Пришло время узнать, что позволило тебе увидеть лучший вариант реферата. – Эсперанса выпрямилась и подмигнула, как бы подчеркивая, что сейчас откроет самый главный секрет. – Если мы сновидим-наяву, то получаем доступ к прямому знанию.

Она долго и пристально смотрела на меня, и я увидела разочарование в ее глазах.

– Да не будь такой глупой! – нетерпеливо рявкнула на меня Нелида. – Из сновидения-наяву ты должна была понять, что обладаешь, как и все женщины, уникальной способностью получать знания напрямую.

Эсперанса успокаивающе подняла руку и спросила:

– Ты знала, что одно из основных различий между мужчиной и женщиной состоит в том, как они подходят к знанию?

Я понятия не имела, что это значит. Она медленно и осторожно выдернула чистый лист из моего блокнота и нарисовала две фигурки людей с конусами на голове. Одна фигурка с конусом означала мужчину, другая, на голове которой был перевернутый конус, – женщину.

– Мужчины овладевают знанием постепенно, – объясняла она, задержав карандаш на фигуре с перевернутым конусом. – Мужчины тянутся вверх; они взбираются вверх к знанию. Маги говорят, что мужчины тяготеют к духу; они стремятся к знаниям. Этот процесс имеет конусообразную форму и имеет предел, выше которого нельзя попасть. – Она вернулась к конусу на голове первой фигуры. – Как видишь, мужчины могут достичь определенной высоты. Их путь к знанию сужается: до верхнего кончика конуса.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Будь внимательна, – предупредила она меня, переводя карандаш на ту фигуру, у которой на голове был перевернутый конус. – Как видишь, этот конус перевернут, открыт, как воронка. Женщины способны открывать себя прямо навстречу источнику или, наоборот, источник достигает их напрямую через широкое основание конуса. Маги говорят, что связь женщин со знанием огромна. С другой стороны, связь мужчин со знанием сильно ограничена.

– Мужчины близки к конкретному, – продолжала она, – и нацелены на абстрактное. Женщины же близки к абстрактному, но все же не отказывают себе и в конкретном.

– Почему же женщины, будучи настолько открытыми к знанию или к абстрактному, считаются по положению низшими? – перебила ее я.

Эсперанса посмотрела на меня с удивлением и восторгом. Она резко поднялась, потянулась, словно кошка, так, что все косточки хрустнули, и снова села.

– То, что женщин считают ниже по уровню или, в лучшем случае, что женские особенности считаются дополнением к мужским, зависит от того способа, каким мужчины и женщины достигают знания, – объясняла она. – Вообще-то, женщины больше заинтересованы в том, чтобы владеть собой, а не другими, а мужчины хотят именно власти.

– Даже среди магов, – небрежно бросила Нелида, и все женщины рассмеялись.

Эсперанса сообщила, что первоначально женщинам незачем было использовать свои возможности для широкой и прямой связи с духом. Им ни к чему было говорить или философствовать об этой своей естественной способности, поскольку достаточно было задействовать ее и просто знать, что они обладают ею.

– Именно неспособность мужчин прямо связывать себя с духом вынудила их говорить о процессе достижения знания, – подчеркнула она. – Они не прекращают говорить об этом. И именно настойчивость в том, чтобы узнать, каким образом они стремятся к духу, упорство в анализе этого процесса дали им уверенность, что рационализм является типично мужским качеством.

Эсперанса объяснила, что такое понимание разума придумано исключительно мужчинами и именно это позволило мужчинам приуменьшить женские способности и достоинства. И, что гораздо хуже, это позволило мужчинам исключить женские особенности из формулировки идеалов разума.

– Однако теперь, конечно, женщины верят в то, что и было определено для них, – подчеркнула она. – Женщины были воспитаны в вере, что только мужчины могут быть рациональны и логически последовательны. Теперь мужчины имеют незаслуженное наследство, которое автоматически делает их выше, независимо от их подготовки или способностей.

– А как женщины потеряли свою прямую связь со знанием? – спросила я.

– Женщины не теряли своей связи, – поправила меня Эсперанса. – Женщины и сейчас обладают прямой связью с духом. Они только забыли, как ею пользоваться, или, скорее, скопировали у мужчин условия ее отсутствия. Тысячи лет мужчины боролись за уверенность, что женщины забыли эту связь. Вспомни, например, Святую Инквизицию. Это была систематическая чистка, уничтожение на корню веры в то, что женщины прямо связаны с духом. Любая организованная религия представляет собой не что иное, как удавшуюся попытку поставить женщин на более низкий уровень. Религии ссылаются на Божий закон, который гласит, что женщина стоит ниже.

Я уставилась на нее в изумлении, удивляясь про себя, как она может так по-научному излагать свои мысли.

– Потребность мужчин господствовать над другими и отсутствие у женщин интереса к выражению или формулированию того, что они знают и каким образом узнали, является самым гнусным сплавом, – продолжала Эсперанса. – Это вынуждает женщин с самого рождения признавать, что их предназначение – домашний очаг, любовь, семья, рождение детей и самопожертвование. Женщины были исключены из основных форм абстрактного мышления и приучены к зависимости. Их так тщательно воспитывали в вере, что мужчины должны за них думать, что женщины в конце концов действительно перестали мыслить.

– Женщины вполне способны мыслить, – перебила я ее.

– Женщины способны сформулировать, чему они научились, – поправила меня Эсперанса. – А они научились тому, что определили мужчины. Мужчины определили саму природу знания и исключили из нее все, что имеет отношение к женскому. А если оставили что-то, то в негативном свете. И женщины это приняли.

– Ты отстала от жизни, – небрежно заметила я. – Сейчас женщины могут делать все, к чему их влечет сердце. Они имеют открытый доступ к учебным центрам и почти к любой работе, которую выполняют мужчины.

– Однако все это бессмысленно, поскольку у них нет фундамента, нет системы поддержки, – настаивала Эсперанса. – И что хорошего в том, что они имеют доступ ко всему, что имеют мужчины, если их продолжают считать существами низшего порядка, которые, чтобы добиться успеха, должны принимать мужские отношения и правила поведения? Те, кто действительно добиваются успеха, являются совершенными перевертышами. И они тоже свысока смотрят на женщин. По мнению мужчин, материнская утроба женщин ограничивает их умственно и физически. В этом причина того, что женщинам, хотя они и имеют доступ к знанию, не помогали в определении того, чем является данное знание.

– Взгляни на философов, например, – предложила Эсперанса. – Чистые мыслители. Некоторые из них недоброжелательно относятся к женщинам. Другие более умны и охотно признают, что женщины могут быть такими же способными, как и мужчины, если бы не тот факт, что женщины не интересуются мыслительными процессами. А если интересуются, то им не следует делать этого. Ибо женщине больше идет, чтобы она следовала своей природе: была бы образованной, но зависела от мужчины.

Все это Эсперанса высказала с непререкаемой категоричностью. И все же через несколько мгновений меня охватили сомнения.

– Если знание является не чем иным, как мужским творением, тогда почему ты настаиваешь, чтобы я шла учиться дальше?

– Потому что ты ведьма и, как ведьма, должна знать, с чем тебе придется иметь дело и как ты будешь это делать, – ответила она. – Прежде чем ты от чего-то отказываешься, нужно понять, почему ты это делаешь. Понимаешь, дело в том, что в наше время знание выведено из достижений только на пути разума. Но у женщин иной путь, никогда даже не принимающийся во внимание. Этот путь может дополнить знание, но это должен быть такой вклад, который ничего общего не имеет с путем разума.