Текст книги "Жизнь-в-сновидении. Посвящение в мир магов"

– Тогда с чем же? – поинтересовалась я.

– Это тебе решать, когда ты освоишь инструменты мышления и осознания.

Я окончательно запуталась.

– Маги предлагают, чтобы не только мужчины обладали исключительным правом на разум. Сейчас кажется, что это так, потому что почва, на которой они могут применять разум, – это почва, где преобладает мужское начало. Давай попробуем применить разум к той почве, где преобладает женское начало. Это, естественно, тот перевернутый конус, который я тебе рисовала. Связь женщин с самим духом.

Она склонила голову набок, раздумывая, как лучше выразить свою мысль.

– Эту связь нужно рассматривать с другой стороны разума. Это та сторона, которая никогда раньше не использовалась, – женская сторона разума.

– Что означает «женская сторона разума», Эсперанса?

– Очень многое. Сновидение, конечно, тоже. – Она вопросительно взглянула на меня, но я молчала.

Ее глубокий смех удивил меня.

– Я знаю, чего ты ждешь от магов. Ты хочешь ритуальных обрядов, заклинаний. Странных мистических культов. Хочешь петь. Хочешь быть наедине с природой. Хочешь общаться с водяными духами. Ты хочешь язычества. Какой-то романтический взгляд на то, что делают маги. Очень по-германски. Для прыжка в неведомое тебе нужны мужество и разум, – продолжала она. – Только имея их, ты сможешь показать себе и другим те сокровища, которые сможешь найти.

Она наклонилась ко мне, как бы открывая какую-то тайну. Потом почесала затылок и чихнула пять раз, точно так, как это делал смотритель.

– Тебе нужно воздействовать на свою магическую сторону, – сказала она.

– А это что?

– Матка.

Как если бы ее не интересовала моя реакция, она произнесла это так отчужденно и спокойно, что я почти и не расслышала. Вдруг осознав абсурдность ее слов, я выпрямилась и посмотрела на остальных.

– Матка! – повторила Эсперанса. – Матка – это сугубо женский орган. Это она дает женщинам дополнительное преимущество, ту дополнительную силу, которая направляет их энергию.

Она объяснила, что мужчины, стремясь к господству, добились успеха, уменьшая таинственную силу женщины, превращая ее матку в чисто биологический орган, единственной функцией которого является воспроизводство, вынашивание мужского семени.

Как бы подчиняясь намеку, Нелида встала, обошла вокруг стола и встала позади меня.

– Ты помнишь легенду о Благовещенье? – прошептала она мне на ухо.

Хихикнув, я повернулась к ней.

– Нет.

Тем же доверительным шепотом она стала рассказывать мне, что в иудейско-христианской традиции только мужчины слышат голос Бога. Женщины лишены этой привилегии, за исключением Девы Марии.

Нелида сказала, что ангел, шепчущий Марии, – это, конечно, естественно. А неестественно то, что ангел должен был ей только сказать, что Она родит Сына Божьего. Матка получила не знание, а только обещание семени Божьего. Бог-мужчина, который, в свою очередь, породил другого Бога-мужчину.

Я хотела подумать, поразмыслить над всем этим, но мой разум был в тупике.

– А мужчины-маги? – спросила я. – У них же нет матки, но у них есть прямая связь с духом.

Эсперанса взглянула на меня с нескрываемым удовольствием, потом посмотрела назад через плечо, как будто боялась, что кто-то подслушает, и прошептала:

– Маги способны сливаться с намерением, с духом потому, что они отказываются от того, что четко определяет их мужественность. И они больше не мужчины.

Глава 17

Нагваль Исидоро Балтасар мерил шагами комнату совсем не так, как он делал это обычно, расхаживая по своей прямоугольной студии. Раньше его шаги действовали на меня успокаивающе. Теперь, напротив, они беспокоили меня, и в этом чувствовалась какая-то угроза. Мне пришел в голову образ тигра, рыщущего в зарослях, – не того, что готов внезапно броситься на свою жертву, а такого, который чувствует какую-то опасность.

Я отвлеклась от своей рукописи и уже хотела спросить, что произошло, когда он сказал:

– Мы едем в Мексику.

Он это произнес так, что я рассмеялась. Мрачность и серьезность его тона спровоцировали мой шутливый вопрос:

– Ты на мне женишься там?

Зло взглянув на меня, он резко остановился и рявкнул:

– Это не шутка. Это серьезно. – Затем вдруг улыбнулся и покачал головой. – Что это я? – произнес он, сделав забавный беспомощный жест. – Рассердился на тебя, как будто у меня есть на это время. Позор! Нагваль Хуан Матус предупреждал, что мы связаны до конца.

Он крепко обнял меня, как будто я долго отсутствовала и только что вернулась.

– Не очень-то мне хочется ехать с тобой в Мексику.

– Отставить разговоры. Больше нет времени. – Он сказал это как военный, отдающий приказы. А мне было весело и нельзя было удержаться, чтобы не съязвить:

– Яволь, майн группенфюрер!

Он расслабился и рассмеялся.

Мы ехали по Аризоне, и на меня вдруг нахлынуло странное новое чувство, какого я еще никогда не испытывала: в нем была абсолютная уверенность. Физически я ощутила такой утробный холод, от которого тело покрылось гусиной кожей. Что-то было не так.

– У меня был приступ интуиции. Что-то плохо! – сказала я, повышая голос против собственного желания.

Исидоро Балтасар кивнул и сказал сухим тоном:

– Маги уходят.

– Когда? – невольно вскрикнула я.

– Может, завтра или послезавтра. Или через месяц. Но уход неминуем.

С облегчением вздохнув, я откинулась на спинку сиденья и сознательно расслабилась.

– Они говорят, что собираются уходить, еще с того дня, как я их встретила, а уже больше трех лет прошло, – пробормотала я про себя, но лучше мне от этого не стало.

Исидоро Балтасар повернулся и посмотрел на меня. На лице была маска полного презрения. Было видно, что он пытается скрыть свое недовольство. Улыбнувшись, он хлопнул меня по колену и тихо сказал:

– В мире магов мы не можем привязываться к фактам. Если маги говорят о чем-то так долго, что это начинает раздражать, значит, они готовят тебя к этому. Не смешивай их магические пути со своими дурацкими путями. – И тут же осадил меня своим строгим взглядом неулыбающихся глаз.

Я молча кивнула. Его слова не рассердили меня. Я была слишком напугана и сидела тихо.

Дорога отняла немного времени, а может, мне так показалось. Мы по очереди спали и вели машину и к полудню следующего дня были у дома ведьм. Как только затих мотор, мы оба выпрыгнули из машины и, хлопнув дверцами, побежали в дом.

– В чем дело? – спросил смотритель. Он стоял у парадной двери, явно озадаченный нашим внезапным и шумным прибытием. – Вы что, воюете или гоняетесь друг за другом? – Он посмотрел сначала на Исидоро Балтасара, потом на меня. – Ого, как разогнались!

– Когда? Когда вы уходите? – повторяла я механически, не в состоянии больше сдерживать свое растущее беспокойство и страх.

Смеясь, смотритель ободряюще похлопал меня по спине и произнес:

– Я никуда не собираюсь. От меня так просто не отделаешься. – Его слова прозвучали достаточно искренне, но не рассеяли мою тревогу.

Я изучающе смотрела в его лицо, в глаза, пытаясь определить, не обманывает ли он, но видела в них только доброту и искренность. Осознав, что Исидоро Балтасар ушел, я снова напряглась. Он исчез бесшумно и быстро, словно тень.

Почувствовав мое волнение, смотритель указал на дом. Оттуда послышался протестующий голос Исидоро Балтасара, а потом его смех.

– Все здесь? – спросила я, обходя смотрителя.

– Они дома, но тебе туда нельзя. Тебя не ждали. Они попросили меня поговорить с тобой. – Он широко раскинул руки, преграждая мне путь и не слушая моих возражений, потом взял меня за руку и увел от двери. – Пойдем во двор и соберем немного листьев, – предложил он, – сожжем их, а пепел оставим водяным феям. Может, они превратят его в золото.

Собирая листья в кучи, мы не разговаривали, и физическая работа, скрежет грабель по земле успокоили меня.

Мы долго собирали и сжигали листья. Неожиданно я почувствовала, что во дворе появился кто-то еще. Я обернулась и увидела Флоринду. Сидя на скамейке под деревом сапоте в белых брюках и в белом жакете, она была похожа на привидение. Ее лицо затеняла широкополая соломенная шляпа, а в руке был кружевной веер. Она казалась неземным существом и выглядела такой отчужденной, что я просто застыла на месте, абсолютно завороженная. Я сделала к ней несколько шагов, но она никак не прореагировала на мое присутствие, и я остановилась. Не страх быть отверженной, а скорее какое-то неписаное, но подсознательно признаваемое правило удерживало меня от того, чтобы привлечь ее внимание.

Когда к ней присоединился смотритель, я взяла грабли, прислоненные к дереву, и медленно приблизилась. Рассеянно улыбаясь, смотритель взглянул на меня, поглощенный речью Флоринды. Они говорили на незнакомом мне языке, но я слушала как зачарованная. Не знаю почему – то ли из-за языка, то ли из-за привязанности к старику, – но ее хрипловатый голос звучал ласково, необычно и особенно нежно.

Внезапно она поднялась со скамейки и зигзагами, словно в ней развернулась какая-то скрытая пружина, пошла через расчищенный двор, задерживаясь на мгновенье, словно колибри, у каждого дерева, прикасаясь то там, то тут к листу или цветку.

Я подняла руку, чтобы привлечь ее внимание, но меня отвлекла ярко-голубая бабочка, отбрасывавшая в воздухе голубые тени. Она подлетела ко мне и опустилась на руку. Широкие трепещущие крылья раскрылись, и их густая тень упала мне на пальцы. Она потерла лапками головку и, несколько раз сложив и расправив крылышки, снова взлетела, оставив на моем среднем пальце кольцо в форме треугольной бабочки.

В уверенности, что это оптический обман, я несколько раз тряхнула кистью.

– Фокус, да? – спросила я смотрителя срывающимся голосом. – Оптический обман?

Смотритель покачал головой, и его лицо сморщила самая лучезарная из всех улыбок.

– Красивое кольцо, – промолвил он, беря меня за руку. – Великолепный подарок.

– Подарок, – повторила я. На мгновенье меня озарила догадка, которая быстро исчезла, оставив меня в полнейшей растерянности. – Кто надел мне кольцо? – спросила я, рассматривая эту драгоценную вещь. Усики и продолговатое тельце, разделяющее треугольник, были выполнены из филигранного белого золота и усеяны крохотными бриллиантами.

– Ты не замечала его раньше? – спросил смотритель.

– Раньше? – переспросила я, сбитая с толку. – Когда раньше?

– С тех пор, как его подарила тебе Флоринда.

– Но когда? Я не помню, чтобы Флоринда подарила мне это кольцо. Почему же я его не замечала?

Смотритель пожал плечами, не в состоянии объяснить мою забывчивость, и отметил, что оно мне как раз впору. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но передумал и предложил вернуться к сбору листьев.

– Не могу, – сказала я. – Мне нужно поговорить с Флориндой.

– Нужно? – Он задумался, как будто услышал что-то нелепое или необдуманное, но не стал меня разубеждать и показал на тропинку, ведущую к холмам. – Она пошла прогуляться.

– Я ее догоню. – Вдалеке виднелась белая фигура, мелькающая среди высокого чапараля.

– Она далеко, – предупредил смотритель.

– Ничего. – И я побежала за Флориндой, перейдя на шаг, когда увидела ее. У нее была превосходная походка: она шла энергично, по-спортивному, не напрягаясь и не сутулясь. Услышав мои шаги, она резко остановилась, обернулась и протянула руки, приветствуя меня.

– Здравствуй, дорогая! – сказала она, пристально посмотрев на меня. Ее хрипловатый голос был воздушным, чистым и очень ласковым.

Горя нетерпением узнать о кольце, я толком с ней даже не поздоровалась. Запинаясь, я спросила, не она ли дала кольцо.

– Оно теперь мое?

– Да, – ответила она. – Теперь твое. – В ее тоне было что-то такое… какая-то уверенность, которая одновременно возбуждала и ужасала меня. Но мне и в голову не пришло отказаться от этого несомненно дорогого подарка.

– Кольцо имеет волшебную силу? – спросила я, подняв руку на свет, чтобы каждый камешек заискрился ослепительным сиянием.

– Нет, – засмеялась она. – Оно не имеет никакой силы вообще. Хотя это и особенное кольцо. Не из-за своей ценности и не потому, что принадлежало мне. Просто сделавший его человек был необыкновенным Нагвалем.

– Он был ювелир? – поинтересовалась я. – Это тот же, чьи странного вида поделки стоят у смотрителя?

– Тот же, – ответила она. – Хотя он и не был ювелиром. Как не был и скульптором. Он смеялся даже при мысли, что его могут счесть художником. Но, увидев его работы, любой сразу понимал, что только художник способен делать такие вещи, какие делал он.

Флоринда отошла от меня на несколько шагов и вгляделась в холмы, как бы в поиске воспоминаний. Потом она снова повернулась ко мне и едва слышным шепотом сказала:

– Что бы этот Нагваль ни делал – будь то кольцо, кирпичная стена, плитка для пола, таинственные изобретения или обыкновенная картонная коробка, – эта вещь неизменно становилась изысканной, не только с точки зрения превосходного исполнения, но и потому, что в ней была какая-то недосказанность.

– Если такой необыкновенный человек сделал это кольцо, тогда оно должно обладать какой-то силой, – настаивала я на своем.

– Само по себе кольцо не имеет силы, независимо от того, кто его сделал, – уверяла меня Флоринда. – Сила была в его создании. Нагваль, сделавший это кольцо, настолько слился с тем, что маги называют намерением, что смог создать эту прекрасную вещь, не будучи ювелиром. Это кольцо стало актом чистого намерения.

Боясь показаться глупой, я не осмелилась признать, что не имею ни малейшего представления, что она подразумевает под намерением. Поэтому я спросила, что побудило ее сделать мне такой чудесный подарок.

– Не думаю, что я его заслужила, – заключила я.

– Ты будешь использовать кольцо, чтобы нацеливать себя на намерение, – сказала она. Едва заметная улыбка пробежала по ее лицу, когда она добавила: – Ты ведь, конечно, уже знаешь о нацеливании на намерение.

– Не знаю я ничего подобного, – пробормотала я, признавшись, что действительно ничего не знаю о намерении.

– Ты можешь и не знать, что означает это слово, – небрежно сказала она, – но интуитивно чувствуешь, как высвобождать эту силу. – Она ближе наклонила ко мне голову и прошептала, что я всегда использовала намерение, чтобы вернуться от сновидения к действительности и чтобы вызывать сновидения-наяву. Она с надеждой посмотрела на меня, явно ожидая, что я сделаю напрашивающиеся выводы. Заметив непонимание на моем лице, она добавила: – И поделки в комнате смотрителя, и это кольцо были сделаны в сновидении.

– Все равно не понимаю, – жалобно вздохнула я.

– Эти поделки пугают тебя, – сказала она спокойно. – А кольцо тебе нравится. Поскольку и то, и другое – сновидение, они могут меняться местами…

– Не пугай меня, Флоринда. Что ты хочешь сказать?

– Это, дорогая, мир сновидений. Мы учим тебя, как самой вызывать их. – Ее темные сияющие глаза быстро посмотрели в мои, потом она добавила: – В данный момент все маги из окружения Нагваля Мариано Аурелиано помогают тебе войти в этот мир и оставаться там сейчас.

– Это другой мир? Или это я другая?

– Ты та же, но в другом мире. – Она помолчала немного и предположила, что у меня больше энергии, чем раньше. – Эта энергия – из твоих хранилищ и данная тебе в долг каждым из нас.

Аналогия была ясна. Но я никак не могла понять, что она подразумевала под другим миром.

– Оглянись вокруг! – воскликнула она, широко разведя руки. – Ведь это не мир повседневной жизни. – Она долгое время молчала, потом тихим и почти нежным шепотом добавила: – Может ли бабочка превратиться в кольцо в мире повседневных забот? В мире, который был надежно и строго построен на тех ролях, которые отведены каждому из нас?

Я не ответила и посмотрела по сторонам – на деревья, кустарники, далекие горы. Что она имела в виду под другим миром – до меня все еще не доходило. Наконец мне пришло в голову, что различие должно быть чисто субъективным.

– Да нет же, – настаивала Флоринда, прочитав мои мысли. – Это сновидение мага. Ты попала в него, потому что у тебя есть энергия.

Она беспомощно посмотрела на меня и сказала:

– На самом деле нет способа научить женщин сновидеть. Можно лишь поддержать их, помогая осознавать бесконечный потенциал, заложенный в устройстве их организма. Поскольку сновидение для женщины является вопросом обладания собственной энергией, главное – убедить ее, что необходимо преобразовать свою глубокую социализацию, чтобы получать эту энергию. Использование этой энергии является автоматическим; женщины начинают сновидеть сновидения магов, как только ее получают.

Доверительно делясь своим опытом, она говорила, что серьезной трудностью в сновидениях магов является то, что женщинам нужно иметь мужество начинать все сначала. Большинство женщин – Флоринда и себя причисляла к ним – предпочитают свои безопасные кандалы давлению нового.

– Сновидение только для мужественных женщин, – шепнула она мне на ухо. А потом громко рассмеялась и сказала: – Или же для тех, у кого нет другого выбора, потому что они в невыносимых условиях, – а к таким, даже не подозревая об этом, относится большинство.

Ее хриплый смех произвел на меня странное впечатление. Я внезапно будто проснулась после долгого сна, вспомнила что-то очень важное, о чем забыла на время сна.

– Исидоро Балтасар сказал о вашем неминуемом уходе. Когда вы уходите?

– Я пока никуда не ухожу. – Ее голос был тверд, но в нем слышалась глубокая печаль. – Твой учитель сновидений и я остаемся. Остальные уходят.

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но скрыла свое замешательство шуткой:

– Мой учитель сновидений Зулейка за три года не сказала мне ни слова. Она даже ни разу не говорила со мной. Только ты и Эсперанса на самом деле руководили мной и учили меня.

Смех Флоринды зазвучал так весело, что от души отлегло, хотя я и чувствовала себя озадаченной.

– Объясни, Флоринда, когда ты подарила мне это кольцо? Как получилось, что, собирая листья со смотрителем, я получила его?

Флоринда с видимым удовольствием сообщила, что самым простым объяснением будет, что сбор листьев является одним из способов попасть в сновидение мага, если достаточно энергии, чтобы переступить этот порог. Она взяла меня за руку и добавила:

– Я дала тебе кольцо, когда ты переступала этот порог; поэтому твой разум не запомнил этого. А когда ты попала в сновидение, ты обнаружила кольцо на пальце.

Я с любопытством взглянула на нее. Что-то неуловимое было в ее словах, что-то смутное и неопределенное.

– Пойдем домой, – предложила она, – и переступи порог снова. Может, теперь ты почувствуешь этот момент.

Мы медленно возвращались, приближаясь к дому с тыльной стороны. Я шла на несколько шагов впереди Флоринды, чтобы быть абсолютно во всем уверенной, и всматривалась в деревья, крышу, стены, стараясь заметить перемену или еще что-нибудь, что дало бы мне ключ к этому переходу.

Но ничего не заметила. Смотрителя уже не было. Я обернулась к Флоринде, чтобы сказать, что полностью пропустила переход, но и ее нигде не было. Она ушла и оставила меня совсем одну.

Я вошла в дом. Как обычно, он был пуст. Чувство одиночества уже не пугало меня, не вызывало ощущения, что меня все бросили. Не задумываясь, я пошла на кухню и съела оставленные в корзинке тамалес с курицей, а потом легла в гамак, чтобы привести свои мысли в порядок.

Проснувшись, я обнаружила, что лежу на койке в маленькой темной комнате. Беспомощно оглянувшись в поисках какого-нибудь намека на то, что происходит, я быстро села, когда увидела большие шевелящиеся тени, притаившиеся у двери. Горя нетерпением узнать, открыта ли дверь, в комнате ли эти тени, я пошарила рукой под кроватью, ища ночной горшок, – почему-то я знала, что он там, – и запустила им в эти тени. Горшок громко загремел за дверью.

Тени исчезли. Подумав, что все это мне почудилось, я вышла из комнаты и нерешительно посмотрела на высокую мескитовую изгородь вокруг дворика. И тут же сообразила, что нахожусь за маленьким домом. Все это пронеслось в моей голове, пока я искала горшок, докатившийся до самой изгороди. Наклонившись за ним, я увидела, как сквозь изгородь протискивается койот. Инстинктивно я швырнула в него горшок, но он ударился о камень. Не обращая внимания на громкий стук и на мое присутствие, койот пересекал двор. Он несколько раз нахально поворачивал голову, поглядывая на меня. Его мех блестел, словно серебро, а пышный хвост волочился по камням наподобие волшебного веера. Каждый камень, который он задевал, оживал. Камни вскакивали, у них светились глаза и беззвучно шевелились губы.

Я завизжала; камни ужасающе быстро двинулись ко мне. Я мгновенно поняла, что сплю.

– Это один из моих обычных кошмаров, – пробормотала я про себя. – С монстрами, страхом и тому подобным.

Убежденная, что осознание этого само по себе нейтрализует воздействие кошмара, я готова была сдаться и пережить весь его ужас. Тут я услышала, как кто-то сказал:

– Попробуй путь сновидения.

Я обернулась. Под рамадой стояла Эсперанса, возясь с огнем на поднятой платформе, сделанной из тростника и обмазанной толстым слоем глины. Она казалась незнакомой и далекой в бросающем отблески живом свете пламени, как будто ее отделяло от меня расстояние, ничего общего не имеющее с пространством.

– Не бойся, – приказала она. Затем чуть слышно пробормотала: – Мы все видим сны друг друга, но сейчас ты не сновидишь.

Должно быть мое лицо выражало сомнение.

– Поверь мне, ты не сновидишь, – заверила она меня.

Я чуть-чуть приблизилась к ней. Не только ее голос показался незнакомым, она сама была какой-то другой. С того места, где я стояла раньше, она казалась Эсперансой, но чем-то была похожа на Зулейку. Я подошла к ней совсем близко. Это была Зулейка! Молодая, сильная и очень красивая. Ей не могло быть больше сорока. Овальное лицо обрамляли кудрявые, начинающие седеть черные волосы. Гладкое и бледное лицо освещалось влажными, широко расставленными черными глазами. Ее взгляд был обращен в себя, загадочный и ясный. Тонкая верхняя губа свидетельствовала о строгости, а нижняя, полная и чувственная, выдавала доброту, почти страстность.

Околдованная переменой в ней, я уставилась на нее как зачарованная. Точно, сновижу, подумала я.

Ее чистый смех заставил меня осознать, что она прочла мои мысли. Она взяла меня за руку и сказала ласково:

– Ты не сновидишь, моя дорогая. Это действительно я, твой учитель сновидений. Я Зулейка. Эсперанса – это мое второе я. Маги называют это телом сновидения.

Сердце так прыгнуло, что в груди стало больно. От волнения и восхищения я чуть не задохнулась. Я безуспешно попыталась освободить свою руку: она держала ее слишком крепко. Я сильно зажмурилась. Больше всего мне хотелось, чтобы, когда я открою глаза, ее здесь не оказалось. Но она, конечно, осталась на месте, с лучезарной улыбкой на губах. Я снова закрыла глаза, потом попрыгала и топнула в неистовстве ногой. Свободной рукой я несколько раз ударила себя по щеке, пока та не покраснела от боли. Все напрасно: я не просыпалась. Сколько бы я ни закрывала глаза, она была тут.

– По-моему, хватит, – засмеялась она, а я попросила ее стукнуть меня.

Она с готовностью сделала это, два раза сильно ударив меня по предплечьям длинной твердой тростью.

– Бесполезно, дорогая, – проговорила она медленно, словно устав, и, глубоко вздохнув, отпустила мою руку. Потом снова заговорила: – Это не сон. И я Зулейка. Когда я сновижу, то я Эсперанса или еще кто-нибудь. Но сейчас я не собираюсь этим заниматься.

Мне хотелось хоть что-то сказать, но я не могла. Язык присох к нёбу, и я смогла только взвизгнуть по-собачьи, стараясь расслабиться, и дышала, как меня учили на занятиях по йоге.

Она тихонько засмеялась, скорее всего, над моими усилиями. Смех прозвучал утешительно и успокоил меня: в нем было так много тепла, такого полного доверия, что тело моментально расслабилось.

– Ты – сталкер, – продолжала она, – и поэтому принадлежишь Флоринде. – В голосе ее не было ни утверждения, ни отрицания. – Но ты еще и сомнамбула и по природе своей – сновидящая. Благодаря этим способностям ты принадлежишь и мне.

Одна часть меня хотела громко рассмеяться и сказать ей, что она сходит с ума. Другая же полностью была с ней согласна.

– И каким же именем теперь тебя называть? – нерешительно спросила я.

– Каким именем? – переспросила она, смотря на меня, как будто это было само собой разумеющимся. – Я Зулейка. Что это, по-твоему? Игра? Мы здесь не в игры играем.

Опешив, я пробормотала про себя:

– Я и не думаю, что это игра.

– Когда я сновижу, я – Эсперанса, – продолжала она довольно резко. Лицо ее было одновременно суровым и просветленным, безжалостно открытым. – Если не сновижу, я – Зулейка. Но кем бы я ни была – Зулейкой, Эсперансой или кем-то еще, – тебя это не должно волновать. Я остаюсь твоим учителем сновидения.

Я могла только по-идиотски кивнуть. Даже если бы мне и нужно было что-то сказать, я бы не смогла. От страха меня прошиб холодный липкий пот. В животе у меня бурлило, и мочевой пузырь готов был вот-вот лопнуть. Мне нужно было в туалет, я хотела освободиться от всего этого.

Терпеть не было больше сил. Или я опозорюсь на этом месте, или добегу до туалета во дворе. У меня хватило духу, чтобы сделать последнее.

Зулейка смеялась, как девчонка; пока я бежала, я все слышала ее смех.

Когда я вернулась во двор, она усадила меня рядом с собой на ближнюю скамейку. Я по инерции подчинилась ей и нетерпеливо села, нервно сплетя руки на сомкнутых коленях.

Ее глаза явно сияли одновременно суровостью и добротой. В голове промелькнуло – как будто я уже это знала, – ее безжалостность была не чем иным, как внутренней дисциплиной. Твердое самообладание пронизывало все ее существо трогательной недосказанностью и таинственностью. Это была таинственность чего-то загадочного, непознанного. Именно потому, куда бы она ни шла, я всюду следовала за ней, как щенок.

– У тебя было сегодня два перехода, – объяснила Зулейка. – Первый – из обычного состояния бодрствования в сновидение-наяву, а второй – назад. Первый был плавным и незаметным, а второй похож на кошмар. Так бывает обычно. Каждый из нас переживает эти переходы подобным образом.

Я попыталась выдавить из себя улыбку.

– Но я так и не знаю, как это случилось. Я не осознала ни одного. Со мной просто что-то происходило, и я вдруг попадала в сновидение, не зная, как это произошло.

Ее глаза загорелись.

– Обычно это делается так: видят сон, заснув в гамаке или еще в чем-нибудь, висящем на балке крыши или под деревом. В подвешенном состоянии мы не касаемся земли. Земля препятствует нам, помни это. В таком подвешенном состоянии новичок в сновидении может осознать, как энергия переходит из состояния бодрствования в сон и из сновидения-во-сне в сновидение-наяву. Как тебе уже говорила Флоринда, все связано с энергией. В момент ее появления ты и переходишь. Теперь проблема будет заключаться в том, сможешь ли ты накопить достаточно энергии, ведь маги не смогут больше давать ее тебе. – Зулейка нарочито высоко подняла брови и добавила: – Посмотрим. Я постараюсь напомнить это тебе, когда мы окажемся в одном сновидении. – Заметив тревогу на моем лице, она рассмеялась с детской непосредственностью.

– Как мы попадаем друг к другу в сновидение? – поинтересовалась я, глядя в ее удивительные глаза. Они были темные и сияющие, с льющимися из зрачков потоками света.

Вместо ответа Зулейка подбросила в огонь несколько веток. Угли вспыхнули, рассыпались, и свет стал ярче. Мгновенье она стояла неподвижно, уставившись в огонь, словно вбирая в себя его свет. Потом резко повернулась и, мельком взглянув на меня, присела, обхватив ноги сильными мускулистыми руками. Глядя в темноту и прислушиваясь к треску огня, она покачивалась из стороны в сторону.

– Как мы попадаем друг к другу в сновидение? – повторила я.

Зулейка перестала раскачиваться. Она покачала головой, подняла глаза, вздрогнув, как будто очнулась.

– Сейчас я не могу тебе этого объяснить, – заявила она. – Сновидение непостижимо. Нужно это прочувствовать, а не обсуждать. Как и в повседневной жизни: прежде чем что-то объяснять и анализировать, нужно это испытать. – Она говорила медленно и осторожно, подчеркивая, как это важно. – К тому же иногда объяснения преждевременны. Сейчас как раз такой случай. Настанет время, когда тебе все это будет ясно, – пообещала Зулейка, увидев мое разочарование.

Быстрым, легким движением она поднялась на ноги и продолжала смотреть в огонь, ее глаза как будто насыщались огнем. Ее тень от огня на стене и потолке рамады выросла до огромных размеров. Едва кивнув, она повернулась и, плавно взмахнув своей длинной юбкой, исчезла внутри дома.

Мои ноги словно вросли в землю, я не могла шевельнуться. Я едва дышала, а стук ее сандалий все удалялся.

– Не оставляй меня здесь! – завопила я в панике. – Мне нужно кое-что узнать.

Зулейка мгновенно появилась в дверях.

– Что тебе нужно узнать? – спросила она отчужденным, рассеянным тоном.

– Прости, – пролепетала я, глядя в ее сияющие глаза и изучая ее, почти загипнотизированная. – Я не хотела кричать, но испугалась, что ты ушла в одну из комнат, – извиняющимся тоном добавила я и посмотрела на нее умоляюще, в надежде, что она мне хоть что-нибудь объяснит.

Не отвечая, она снова спросила, что мне нужно узнать.

– Поговоришь со мной, когда снова встретимся? – выпалила я первое, что пришло мне в голову, опасаясь, что она уйдет, если я замолчу.

– Когда мы снова встретимся, это будет не тот мир, каким он был раньше. Кто знает, что мы там будем делать?

Я настаивала:

– Но совсем недавно ты сама сказала, что ты мой учитель сновидения. Не оставляй меня в темноте. Объясни. Я больше не могу выносить это мученье. Я разбита.

– Да, ты, конечно, разбита, – признала она небрежно. – Но только потому, что не позволяешь себе идти старым путем. Ты хорошая сновидящая. Мозги сомнамбулы имеют внушительный потенциал. То есть… если воспитаешь характер.

Я едва расслышала, что она говорит. Я пыталась собраться с мыслями, но не могла. Образы событий, вспоминаемых смутно, последовательно пронеслись в моей голове с невероятной скоростью. Их порядок и природа не повиновались моей воле. Эти образы превращались в ощущения, которые, несмотря на свою точность, не могли быть определены ни словами, ни мыслями.

На лице Зулейки появилась широкая улыбка: она, очевидно, знала, что я испытываю.

– Из-за этого мы все помогали Нагвалю Мариано Аурелиано втолкнуть тебя во второе внимание, – произнесла она медленно и спокойно. – В нем мы находим плавность и непрерывность, как и в повседневной жизни. В обоих случаях преобладает практическая сторона. Мы действуем плодотворно и там, и здесь. Но единственное, чего мы не можем сделать во втором внимании, так это разложить то, что мы испытываем, на составные части, чтобы разобраться в этом, понимать это, чувствовать себя безопасно.