Текст книги "Жизнь-в-сновидении. Посвящение в мир магов"

– Ты думаешь, все, что меня мучит, вызвано жалостью к себе, да?

– Нет. Не только жалостью, но и впечатлительностью тоже. – Она положила руки мне на плечи и обняла меня, как будто я была маленьким ребенком. – Большинство женщин болезненно впечатлительны, ты ведь знаешь, – пробормотала она. – Ты и я среди них.

Я не согласилась с ней, но у меня не было сил возражать. Я была слишком счастлива в ее объятиях. Печаль сменилась улыбкой у меня на лице. Флоринда, как и все остальные женщины в мире магов, нуждалась в легком выражении своих материнских чувств. И хотя мне нравилось целовать и обнимать людей, которых я любила, я не выносила оставаться в чьих-либо руках дольше, чем на мгновение. Объятие Флоринды было теплым и успокаивающим, как у матери, но это было все, что я могла надеяться получить.

Затем она ушла в дом.

Внезапно я проснулась. Какое-то время я просто лежала там – на земле в футе от фонтана, – пытаясь вспомнить что-то из того, что Флоринда говорила мне, прежде чем я уснула под рассеянным солнечным светом. Очевидно, я проспала несколько часов. И хотя небо все еще было светлым, вечерние тени уже украдкой проникали во двор.

Я собиралась было пойти поискать Флоринду в доме, когда неземного звучания смех эхом разнесся по двору; это был тот самый смех, который я слышала ночью.

Я подождала, прислушиваясь. Вокруг была неподвижная тишина. Не было ни звука, ни шелеста, ни движения. Но, как это уже случалось раньше, я ощутила позади бесшумные шаги, легкие, как тени.

Я огляделась вокруг. В дальнем углу двора, почти укрытом цветущей бугенвиллеей, я увидела на деревянной скамье фигуру женщины. Она сидела, повернувшись ко мне спиной, но я мгновенно узнала ее.

– Зулейка? – неуверенно прошептала я, боясь, что звук моего голоса может спугнуть ее.

– Как я рада видеть тебя снова, – сказала она, взглядом приглашая меня сесть рядом.

Ее глубокий, ясный голос свободно вибрировал в воздухе пустыни и, казалось, исходил не из ее тела, но откуда-то издалека. Мне захотелось обнять ее, но я знала, что делать этого не стоит. Зулейка не выносила прикосновений, поэтому я просто села рядом и сказала ей, что тоже очень рада нашей встрече. К моему глубокому удивлению, она сжала мою руку в своих маленьких нежных руках. Ее бледное медно-розовое красивое лицо выглядело совершенно отрешенным. Вся жизнь сконцентрировалась в ее необыкновенных глазах: не черных и не карих, но что-то среднее между этим, странно яркое. Она остановила на мне продолжительный взгляд.

– Когда ты пришла сюда? – спросила я.

– Только что, – ответила она, и ее губы сложились в ангельскую улыбку.

– Как ты сюда добралась? Флоринда пришла с тобой?

– Ты ведь знаешь, – сказала она неопределенно, – женщины-маги приходят и уходят незамеченными. Никто не обращает внимания на женщину, особенно если она стара. С другой стороны, красивая молодая женщина привлекает всеобщее внимание. Поэтому женщинам-магам нужно преодолевать свою привлекательность. Но если они обыкновенные и выглядят по-домашнему, то им нечего бояться.

Внезапный удар в плечо, нанесенный Зулейкой, подбросил меня. Она снова сжала мне руку, чтобы развеять мои сомнения, а потом посмотрела спокойно и строго и сказала:

– Чтобы оставаться в мире магов, нужно прекрасно сновидеть.

Она осмотрелась. Почти полная луна поднималась из-за гор в отдалении.

– Большинство людей не имеют ни достаточно разума, ни силы духа для сновидений. Мир у них скучный и без конца повторяющийся, и они беспомощны что-либо изменить. И знаешь почему? – спросила она, останавливая на мне острый взгляд. – Потому что если ты не сражаешься, чтобы избежать этого, мир действительно становится для тебя скучным и повторяющимся. Большинство людей настолько увлечены собой, что сходят с ума на этой почве. И у таких идиотов больше нет стремления преодолеть повторяемость и скуку повседневной жизни.

Зулейка встала со скамьи и надела сандалии. Она повязала шаль вокруг талии так, чтобы ее длинная юбка не волочилась по земле, и вышла на середину патио. Я знала, что она собирается делать, даже прежде, чем она начала. Она собиралась кружиться. Она собиралась танцевать, чтобы собрать космическую энергию. Женщины-маги верят, что движением тела они могут получить космическую энергию, необходимую для сновидения.

Едва заметным движением подбородка она пригласила меня следовать за ней, повторяя ее движения. Она плавно двигалась по темно-коричневым мексиканским плиткам и по коричневым кирпичам, которые были выложены по древней толтекской модели самим Исидоро Балтасаром. Их магический узор объединял поколения магов и сновидящих всех времен сплетениями тайн и проявлений энергии, – узор, в который он вложил себя, свои внешние черты и внутренний мир, со всей своей силой, намерением, существованием в мифе и сновидением-наяву.

Зулейка двигалась с уверенностью и ловкостью молодой танцовщицы. Она выполняла простые движения, хотя они требовали такой большой скорости, координации и концентрации, что я очень быстро обессилела. Со сверхъестественной ловкостью и быстротой она неслась прочь от меня, описывая круги. На мгновение она остановилась в нерешительности в тени деревьев, – наверное, чтобы удостовериться, что я следую за ней. Потом повернула в сторону арочного прохода, встроенного в стену, окружающую территорию дома. Она задержалась на секунду возле двух растущих снаружи у стены цитрусовых деревьев, которые стояли, как пара часовых в начале пути, ведущего через чапараль к маленькому дому.

Боясь потерять ее из виду, я бросилась вдогонку по узкой темной тропе. Потом нетерпеливо и с любопытством следовала за ней уже внутри дома по пути в заднюю комнату. Вместо того чтобы включить свет, Зулейка потянулась за масляной лампой, висящей на одной из балок, и зажгла ее. Лампа освещала колеблющимся светом все вокруг нас, оставляя углы комнаты в тени. Стоя на коленях возле единственного, что было в комнате из мебели, – деревянного ящика у окна, – она вытащила циновку и одеяло.

– Ложись на живот, – сказала она тихо, расстилая циновку на полу.

Глубоко вздохнув, я отдалась приятному чувству беспомощности, как только легла на циновку лицом вниз. Чувство мира и комфорта наполнило мое тело. Я ощущала ее руки у себя на спине; это не был массаж, просто легкое похлопывание.

Хотя я часто бывала в маленьком доме, я до сих пор не знала, сколько в нем комнат и как он обставлен. Флоринда сказала мне однажды, что этот дом – центр их приключений. Именно здесь старый Нагваль и его маги сплетали свою магическую паутину. Как и настоящая паутина, невидимая и упругая, она, как установлено магами, переносит их в неизвестное, во тьму и свет.

Флоринда говорила также, что этот дом – символ. Маги ее группы не обязательно должны быть в доме или поблизости от него, когда они погружаются в неизвестное через сновидение. Куда бы они ни отправились, они сохраняют ощущение, настроение этого дома в сердцах. И эти чувства и настроения, чем бы они ни являлись для каждого из них, дают им силу смотреть на повседневный мир с удовольствием и наслаждением.

Резкий хлопок по плечу испугал меня.

– Перевернись на спину, – приказала Зулейка.

Я так и сделала.

Ее лицо, когда она наклонила его надо мной, излучало энергию и устремленность.

– Мифы – это сны выдающихся сновидящих, – сказала она. – Тебе понадобится очень много мужества и концентрации, чтобы понять все это. Кроме того, тебе понадобится масса воображения. Ты живешь в мифе, – мифе, который был создан вокруг тебя, чтобы сохранить тебя невредимой.

Она говорила полным почтения тоном.

– Ты не сможешь воспринимать этот миф, если тебе недостанет безупречности. Если так случится, миф просто покинет тебя.

Я раскрыла рот, чтобы сказать, что все понимаю, но тут заметила холод у нее в глазах. Она была здесь не затем, чтобы вступать со мной в диалог.

Повторяющийся звук трения ветвей о стену снаружи утих и превратился в пульсацию в воздухе, которую я скорее чувствовала, чем слышала. Я уже почти засыпала, когда Зулейка сказала, что мне нужно следовать приказам из сна, который повторяется день за днем.

– Откуда ты знаешь, что мне снится такой сон? – встревоженно спросила я, пытаясь сесть.

– Разве ты не знаешь, что мы разделяем сны друг друга? – прошептала она, укладывая меня обратно на матрас. – Я одна из тех, кто приносит тебе сны.

– Это был всего лишь сон, Зулейка. – Мой голос дрожал, я преодолевала отчаянное желание заплакать. Я знала, что это был не просто сон, но мне так хотелось, чтобы она солгала. Тряхнув головой, она посмотрела на меня.

– Нет. Это не просто сон, – спокойно сказала она. – Это магический сон, видение.

– Что мне нужно делать?

– Разве сон не указал тебе? – спросила она вызывающим тоном. – Или Флоринда? – Она смотрела на меня с непостижимым выражением лица. Потом улыбнулась по-детски ясной улыбкой. – Ты должна понять, что не можешь бегать за Исидоро Балтасаром. Он больше не в нашем мире. Ты ничего не можешь дать ему или сделать для него. Ты не сможешь присоединиться к Нагвалю как личность. Если ты и совершишь это, то только как мифическое существо.

Ее голос был тихим, но твердым, когда она повторила, что я живу в мифе.

– Мир магов – мифический мир, отделенный от повседневного мистическим барьером, сотканным из сновидения и обязательств.

Только при поддержке и содействии своих сновидящих Нагваль может привести их в другие жизнеспособные миры, из которых он может привлечь Птицу Свободы.

Ее слова постепенно затихли в тенях комнаты, когда она добавила, что поддержка, в которой нуждается Исидоро Балтасар, – это энергия сновидения, а не человеческие чувства и действия.

После длительного молчания она снова заговорила.

– Ты была свидетелем, как старый Нагваль, так же как и Исидоро Балтасар, самим своим присутствием влиял на окружающих, будь то его товарищи-маги или просто посторонние люди, заставляя их осознавать, что мир – это чудо, в котором ничего нельзя считать доказанным ни при каких условиях.

Я согласно кивнула.

Я потратила много времени, пытаясь понять, как Нагвали могут самим своим присутствием делать мир другим. Внимательно все продумав, сравнив свое мнение с другими, я после бесконечного самонаблюдения заключила, что их влияние является следствием отречения от мирских забот. В нашем повседневном мире тоже можно найти примеры мужчин и женщин, оставивших позади мирские заботы. Мы называем их мистиками, святыми, религиозными людьми. Но Нагвали не мистики, не святые и, конечно же, не религиозные люди. Нагвали – мирские люди без частицы мирских интересов.

На подсознательном уровне это противоречие оказывает на людей потрясающий эффект. Ум людей, находящихся вокруг Нагваля, не в состоянии понять, что на него воздействует, но они чувствуют это влияние своим телом как странное беспокойство, толчок к раскрепощению или как чувство неадекватности, как будто где-то существует что-то трансцендентальное, но они не могут понять где.

Врожденная способность Нагвалей воздействовать на других зависит не только от их отказа от мирских забот или от силы их личности, но также от их безупречного поведения. Нагвали безупречны в своих действиях и чувствах, несмотря на ловушки – в нашем мире и в иных мирах, – попадающиеся на их бесконечном пути. Это не значит, что Нагваль следует заранее предписанной модели правил и указаний, чтобы вести себя безупречно, или наоборот. Но с другой стороны, они используют все свое воображение, чтобы адаптироваться и освоиться со всем, что происходит, делая свои действия текучими.

Что касается действий, Нагвали, в отличие от средних людей, не ищут одобрения, уважения, похвалы или любого другого вида признания от кого бы то ни было, включая своих товарищей-магов. Все они требуют от себя безупречности, чистоты, целостности.

Именно это делает компанию Нагваля столь притягательной. Люди попадают в зависимость от его свободы так же, как другие от наркотиков. Для Нагваля мир всегда совершенно новый. В его компании каждый начинает смотреть на мир так, как никогда не умел раньше.

– Это потому, что Нагвали разбили зеркало саморефлексии, – сказала Зулейка, как будто следовала за потоком моих мыслей. – Нагвали способны видеть себя в зеркале тумана, которое отражает только неизвестное. В этом зеркале больше не отражается наша нормальная человеческая природа, выражающаяся в повторяемости, – перед глазами простирается бесконечность.

Маги верят, что, когда лицо саморефлексии и лицо бесконечности сливаются, Нагваль полностью готов разрушить границы реальности и исчезнуть, как если бы он не был сотворен из твердого вещества. Исидоро Балтасар был готов уже давно.

– Он не может оставить меня позади! – закричала я. – Это было бы слишком несправедливо.

– Полный идиотизм размышлять по этому поводу в терминах справедливости и несправедливости, – сказала Зулейка. – В магическом мире есть только энергия. Разве каждый из нас не учил тебя этому?

– Меня очень многому учили, – мрачно признала я. И через несколько минут, надувшись, пробормотала: – Но сейчас все это ничего не стоит.

– Все, чему мы тебя учили, именно сейчас является самым важным, – возразила она. – Разве ты не знаешь того, что в мрачные минуты воины объединяют свою энергию, чтобы сохранить ее. Воины не поддаются отчаянию.

– Но что из того, что я выучила или испытала, может смягчить мою печаль и отчаяние? – тихо проговорила я. – Я даже пыталась напевать духовные гимны, которым выучилась от моей няни. Флоринда смеялась надо мной. Она решила, что я полная дура.

– Флоринда права, – произнесла Зулейка. – В нашем магическом мире нечего делать с мольбами и заклинаниями, с ритуалами и причудливым поведением. Наш чудесный мир, который есть сон, существует благодаря сконцентрированному намерению всех тех, кто живет в нем. Он целостен во всякий момент благодаря упорной воле магов. Точно так же повседневный мир держится на упорном желании всех и каждого.

Внезапно она остановилась и, казалось, загнала себя в угол мыслью, которую ей не хотелось высказывать. Потом, улыбнувшись и сделав смешной беспомощный жест, она добавила:

– Сновидеть наш сон – значит быть мертвым.

– Ты имеешь в виду, что я должна умереть прямо здесь и сейчас? – произнесла я голосом, который становился похожим на хрип. – Ты знаешь, что я готова к этому в любой момент.

Лицо Зулейки ожило, она улыбнулась, как будто я сказала ей самую лучшую из шуток. Видя, что я настолько серьезна, насколько это возможно, она поспешила объясниться:

– Нет, нет. Умереть – значит отказаться от своих привязанностей, отпустить все, что у тебя есть, все, чем ты являешься.

– Но в этом нет ничего нового, – сказала я. – Я сделала это, когда вступила в твой мир.

– Очевидно, ты этого не сделала. Иначе бы не оказалась в таком положении. Если бы ты умерла так, как этого требуют маги, ты бы не ощущала сейчас боли.

– А что бы тогда я ощущала?

– Долг! Цель!

– Моя боль лишает меня возможности воспринимать цель, – закричала я. – Это отдельно. Независимо. Я жива и чувствую печаль и любовь. Как я могу избежать этого?

– Ты не пытаешься избежать, – объяснила Зулейка, – нужно просто преодолеть это. Если у воина ничего нет, он ничего не чувствует.

– Что же это за пустой мир? – вызывающе спросила я.

– Пуст именно мир индульгирования, потому что индульгирование исключает все, кроме индульгирования. – Она внимательно и нетерпеливо смотрела на меня, будто ждала, чтобы я согласилась с ее утверждением. – Да, это односторонний мир. Скучный и повторяющийся. Для мага противоядием к индульгированию является действие. И он не только так думает, но и делает это.

Как будто холодный осколок вырвался из моей спины. Я снова и снова смотрела на великолепный диск Луны, сияющий сквозь окно.

– Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь, Зулейка.

– Ты очень хорошо меня понимаешь, – напомнила она. – Твой сон начался, когда ты встретила меня. Сейчас самое время для другого сна. Но сейчас сон мертв. Твоей ошибкой было сновидеть, оставаясь живой.

– Что ты имеешь в виду? – беспокойно спросила я. – Не мучай меня загадками. Ты сама говорила мне, что только мужчины валяют дурака с загадками. То же самое со мной сейчас делаешь ты.

Смех Зулейки эхом разносился от стены к стене. Он был похож на шелест листьев, гонимых ветром.

– Сновидеть, оставаясь живой, – значит иметь надежду. Это означает, что ты цепляешься за свой сон, как за жизнь. Сновидеть, будучи мертвым, означает сновидение без надежды. Тогда сновидишь без привязанности к своим снам.

Я лишь кивала, с недоверием относясь к тому, что могу наговорить в ответ.

Флоринда говорила мне, что свобода – это полное отсутствие забот о чем бы то ни было, отсутствие стремлений, даже когда заключенный в нас объем энергии освобожден. Она говорила, что эта энергия освобождается, только если мы исключим все возвышающие концепции, которые у нас есть о себе, о нашей важности, – важности, которую, как мы чувствуем, нельзя ни вышучивать, ни нарушать.

Голос Зулейки был ясным, но, казалось, приходил издалека, когда она добавила:

– Цена свободы очень высока. Свобода может быть достигнута лишь сновидением без надежды, желанием отказаться от всего, даже от сновидения.

Для некоторых из нас сновидение без надежды, борьба без видимой цели – это единственный путь быть подхваченными Птицей Свободы.