Текст книги "Вавилон-Берлин"

Или, может быть, ему следует подняться наверх и посмотреть в служебном помещении?

– Минуту, наверх проход запрещен!

Полицейский поднялся всего на три-четыре ступени, когда его остановил один из распорядителей зала во фраке.

Рат как следует постарался, чтобы его приняли за бизнесмена. По крайней мере, на нем был его лучший костюм.

– Извините, – сказал он, – мне надо поговорить с кем-нибудь из руководства.

– Вам не нравится программа?

– Нет, что вы, – солгал комиссар, – мне срочно нужен господин Марлоу. Мне сказали, что я его могу найти здесь.

– Вас неверно информировали. Здесь не работает никакой господин Марлоу.

– Доктор Марлоу.

Распорядитель поднял правую бровь и каким-то странным образом наморщил только одну половину своего высокого лба.

– Я сожалею, – проговорил он, – но, как я вам уже сказал, вас, должно быть, неверно информировали. Могу я вас теперь попросить покинуть лестницу?

– Вам это имя вообще ни о чем не говорит?

– Нет, понятия не имею.

Потеряв терпение, Рат сдался. Зрители уже устремились назад в зал. Гереон терпеливо выдержал оставшуюся часть программы, хотя на сцене не было Великого Марлони, который вынимал бы из шляпы кролика, а сам доктор М. не блистал в качестве метателя ножей. Обнаружить Марлоу среди артистов комиссар, во всяком случае, не рассчитывал.

Но что-то все-таки должно было связывать доктора Марлоу с «Плазой», подумал он, двигаясь с толпой посетителей варьете к станции городской железной дороги и негодуя из-за потерянного времени. Или Глория сумела его надуть. Неужели она могла пойти на это? Вряд ли. «Эльдорадо» находилось в некоторой зависимости от дружески расположенных к кафе полицейских из полиции нравов. Возможно, Гереон просто пришел в варьете не в тот день. Или Марлоу его давно нашел и просто не хотел с ним говорить.

Сотни людей устремились из «Плазы» на вокзал, и Рат, разумеется, не заметил, что за ним кто-то следил.

12

Утром в понедельник у всех в «замке» было кислое настроение. Серые коридоры Полицейского управления казались еще более мрачными, чем обычно. Крупная трехдневная операция вылилась в катастрофу для руководства полиции. Отклики прессы были ужасными – Бертольд Вайнерт оказался не единственным журналистом, который осудил майские беспорядки Берлинской полиции. По версии «Фоссише Цайтунг» словосочетание «кровавый май» обошло весь город.

Статистика на данный момент зафиксировала двадцать два погибших, а кроме того, жизнь множества раненых висела на волоске. Полиция израсходовала большое число боеприпасов: из пистолетов полицейских было произведено 7885 выстрелов, а еще 3096 выстрелов приходились на карабины и пулеметы. Бухгалтерия Берлинской полиции была в этом отношении по-прусски точной.

Конфискованного оружия было не много. Стражи порядка могли бы воздержаться от домашних обысков в Веддинге и в Нойкёльне. Вряд ли стоит говорить, какое количество оружия им удалось изъять во время этой крупной акции, когда были прочесаны сотни квартир. Добрый десяток револьверов и пистолетов, две-три винтовки… В любом тире на ярмарке оружия было больше.

Но в кабинете шефа Гереон и его коллеги старательно работали над легендой о попытке коммунистического переворота, который полиция предотвратила благодаря своим решительным действиям. С раннего утра были обысканы все офисы коммунистов не только на Бюловплац, но и во всем городе в соответствии с именными списками: Министерство внутренних дел Пруссии использовало майские беспорядки как повод для запрета Союза Красных фронтовиков.

В самом начале рабочего дня были собраны сотрудники всех отделов криминальной полиции. Начальник полиции Цёргибель лично поприветствовал их в большом конференц-зале над главным входом. Дёррцвибель ничуть не изменился со времен его работы в Кёльне. Это был склонный к полноте бывший профсоюзный секретарь, облеченный доверием руководства полиции, так как к власти пришли социал-демократы, которые однажды должны были занять соответствующие посты. Он был политиком, но не специалистом по уголовному праву – даже теперь, по истечении всех этих лет работы в должности начальника полиции. Подчиненные редко встречались с ним лично – обычно на подобные собрания он отправлял своего заместителя. Доктор Бернхард Вайс был специалистом, возглавляющим Берлинскую полицию. Он считался выдающимся профессионалом в области уголовного права. Практически идеальный персонаж, чтобы пользоваться если не любовью коллег, то, по крайней мере, всесторонним уважением. В этом было его преимущество перед Цёргибелем. Вайс выражал очевидное сомнение в поддержке запрета на проведение демонстрации Первого мая, но Цёргибель всячески настаивал на этом. С известными последствиями.

После того как шеф полиции поблагодарил собравшихся сотрудников криминальной полиции за их противодействие «коммунистическим бесчинствам», он быстро перешел к другой теме. Цёргибель был политиком, он знал, что криминальная полиция не любит брать на себя проблемы, которые входят в сферу деятельности политического отдела. Этим должен был заниматься исключительно IA. И многие сотрудники довольно закивали, когда начальник полиции сообщил, что он собрал их по другому поводу: на повестке дня стоял невыясненный смертельный случай, который требует совместной работы всех отделов. Его быстрое раскрытие чрезвычайно важно, чтобы показать берлинцам, что полиция продолжает держать бразды правления в своих руках и обеспечивает безопасность города. Цёргибель призывал к чувству солидарности с криминальной полицией. Он обращался ко всем инспекциям отдела IV с просьбой оказать содействие специалистам по расследованию убийств. И, разумеется, при этом не следует пренебрегать текущей работой.

– Вы много разъезжаете по городу, господа, – сказал он напоследок, – используйте ваши контакты!

Потом к трибуне подошел старший комиссар Бём. Рату больше всего хотелось запустить в него бумажным шариком, как когда-то в школе. Разумеется, мокрым бумажным шариком. Он попытался отыскать Шарлотту Риттер где-то там, на возвышении, где располагалось руководство, но ее нигде не было. Там вообще не было женщин – наверху стояли только мужчины. Кто-то ведь в инспекции А должен заниматься работой, подумалось Гереону, раз все мужчины находятся в этом большом зале и изо всех сил стараются выглядеть важными. Будда Эрнст Геннат тоже стоял на сцене. Рат знал, что шеф инспекции по расследованию убийств предпочитал таким громким выступлениям тихую оперативно-розыскную работу.

А это и в самом деле было громкое выступление.

– Уважаемые господа! – голос Бёма, прогремевший в помещении, был таким оглушительным, что коллеги в первом ряду вздрогнули. – Позвольте мне поблагодарить вас за ваше массовое присутствие здесь. Мы в настоящее время ведем расследование во всех направлениях. Нашей самой большой проблемой является то, что погибший до сих пор не идентифицирован. Первоочередной задачей является установление личности мужчины, тело которого мы обнаружили в Ландвер-канале.

Старший комиссар поднял вверх фото. Это была газетная вырезка.

– Эта фотография была опубликована в выходные дни во всех крупных ежедневных газетах Берлина. У нас есть отклики берлинской публики, но, к сожалению, ни один из них не является актуальным. До сих пор звонили только традиционные снобы и стукачи. Кажется, никто не знал этого человека. Или не хотел знать. Между тем мы пришли к выводу, что, возможно, он вообще не из Берлина. Вне всякого сомнения, он стал жертвой насильственного преступления. Его тяжкие повреждения не могут быть следствием автомобильной катастрофы. Позвольте мне перейти к результатам вскрытия…

Основную часть из того, что сообщил Вильгельм, Рат уже слышал в морге. За выходные они получили не особо много дополнительной информации. Но пока Бём излагал скудные результаты расследования, которые имелись на сегодняшний день, два ассистента по уголовным делам обходили зал, раздавая фотографии. Те самые, которые были опубликованы. Но эти копии отличались большей четкостью, чем не очень качественная газетная печать. Теперь Гереон увидел, что у русского на лоб свисали мокрые пряди волос. Его влажная кожа блестела в свете вспышки. Это действительно были фотографии с места преступления.

***

Женщины Кёнига доставили им немало хлопот. И если сначала они упорно молчали, то теперь бурно извергали из себя потоки слов. И все это благодаря очередному пополнению улова, который они доставили сюда после краха Старого Фрица. В отличие от мужчин, участвовавших в фотосессиях Кёнига, получавших контракты благодаря схожести с прусскими знаменитостями, все дамы были профессионалами: проститутками с Линден или Фридрихштрассе. Четырех женщин полиция смогла без всяких проблем идентифицировать по изъятым фотографиям и взять в оборот. Прорыв произошел, когда Рату удалось втереться в доверие к Сильвии Валковски по кличке Визгливая Сильвия. Своим арестом она была обязана исключительно болтливости Рыжей Софи с гражданским именем Софи Цитен. Той самой дамы, которая в день облавы блистала в роли Маты Хари.

А потом их уже нельзя было остановить. Когда Софи узнала, что Сильвия проболталась, она выложила все. Это опять-таки разозлило других дам в соседних камерах, и в итоге полицейские постепенно узнали, что большинство женщин из труппы Кёнига зарабатывали свои деньги не только проституцией и порнографией, но и в нелегальных ночных притонах – как правило, простым стриптизом. Двое из них работали в «Пегасе», который специализировался на том, что дамы красовались в униформах различных прусских войн, причем нижняя деталь одежды у них отсутствовала. А мужчинам из публики дозволялось прикреплять ордена на их самые округлые части тела.

Сейчас все дамы сидели в полицейской тюрьме и поносили друг друга. Надзирательницам в женской части тюрьмы было не позавидовать, Визгливая Сильвия делала себе имя.

В списке полицейских было восемь нелегальных ночных притонов, разбросанных по всему городу. Им предстояла большая работа. Сотрудники полиции нравов должны были незаметно собрать дополнительную информацию, а также спланировать и подготовить полицейскую облаву. Они хотели в один вечер накрыть все притоны, прежде чем об акции станет известно повсюду.

– Как в былые времена, – обрадовался Дядя, поговорив по телефону с Ланке и попросив его предоставить им в ближайшую субботу около двадцати грузовиков. – Такие акции раньше проводили регулярно. Тогда мы грузовиками привозили людей на Алекс. И в большом конференц-зале, именно там, где Дёррцвибель только что читал свою проповедь, отделяли зерна от плевел, – сказал он, потирая руки.

– На грузовиках в злачные места, – сострил Штефан Йенике.

Коллеги засмеялись.

– Вот именно, – ответил Вольтер, – но до этого надо сделать еще уйму дел. У нас нет времени расспрашивать народ о каком-то трупе. Пусть инспекция А самостоятельно занимается своим дерьмом, им, в конце концов, за это платят деньги! – Он взял фотографию, которую ему дали в конференц-зале, разорвал ее пополам и бросил в корзину для мусора. Йенике, войдя в кабинет, небрежно швырнул свой снимок убитого на письменный стол. У Рата фотография Бориса по-прежнему оставалась в кармане пиджака. И он не собирался ее выбрасывать.

Бруно бросил на него взгляд сбоку, но, ничего не сказав, опять повис на телефоне. Начальник Гереона был не так глуп, и все-таки комиссар не думал, что Дядя во время своего вчерашнего неожиданного визита что-то заподозрил. Рат совсем недавно приехал в Берлин, так почему у него в квартире не могла висеть карта города? А булавки Вольтер не мог увидеть, стоя у двери. Но он знал, что Гереон Рат когда-то работал следователем по расследованию убийств.

Вскоре после того как Йенике вышел из кабинета, Бруно отвел Рата в сторону.

– Ты вошел во вкус, Гереон? Ты хочешь показать крутым парням из убойного отдела, что ты тоже лихой малый?

Рат не собирался дать себя запугать. То, что Бём велел раздать фотографии, в конечном счете давало ему служебный повод продолжать расследование по делу Бориса.

– Было дано официальное распоряжение начальника полиции о поддержке инспекции А в конкретном деле, – сказал он и сам испугался своей слишком бюрократической фразы. – И я буду заниматься этим, ни больше ни меньше.

– Мне ты не должен ничего доказывать, Гереон. Ты уже показал, что ты хороший полицейский. И моя оценка содержится в твоем личном деле. – Вольтер сделал паузу перед следующей фразой. – Или ты хочешь завоевать симпатии маленькой сладкой стенографистки? В этом я, конечно, не смогу тебе помочь.

Сработало! Как удар под дых. Рат внутренне стал ловить воздух. Почему Бруно хотел его задеть? Потому что он сам был задет? Потому что он чувствовал, что коллегу, которого он в течение короткого времени научился ценить, потянуло на другую сторону стеклянной двери? Вероятно, он испытывал это слишком часто.

– Смотри фактам в глаза, Бруно, – проговорил Гереон, пытаясь, невзирая на злое замечание, оставаться спокойным и деловым. – Если я могу чем-то помочь в расследовании убийства, я это сделаю. Ты не можешь требовать от меня действовать вопреки распоряжениям начальника полиции.

– Я требую от тебя только одного – чтобы ты свою рабочую энергию полностью предоставил в распоряжение инспекции Е. Что, ты думаешь, тебе это даст, если ты поможешь Бёму с его грёбаным трупом? Что, ты думаешь, он скажет? Ты будешь рад, если вообще услышишь хоть «спасибо»! Он воспользуется твоей информацией, чтобы раскрыть дело. А потом Дёррцвибель одного его благодарно похлопает по плечу.

Возможно, Бруно был прав. Но Рат вовсе не собирался помогать Бёму. Этой заднице! Он хотел всего лишь не допустить, чтобы Вольтер слишком задевал его интересы.

– Распоряжение начальника полиции дано для всех, – сказал комиссар.

Он действовал, как его собственный отец. Спрятаться за служебные инструкции, если не хочешь выдать никакую информацию.

– Не надо действовать так формально, мой мальчик! – Тон Дяди опять стал более миролюбивым. – Пока ты в полную силу занимаешься нашей работой, ты можешь делать все, что ты хочешь. Но не забывай, на кого ты работаешь. И если слишком часто будешь путать буквы Е и А, я не буду всякий раз ставить свою широкую спину между тобой и Ланке, если будут возникать неприятности, это ты должен знать.

– У тебя есть какие-нибудь причины для жалоб? Мы прочешем кучу нелегальных ночных притонов, а это кое-что или нет? А с Ланке я разберусь сам.

Вольтер засмеялся.

– С Ланке? Это было бы великолепно! С ним никому из нас не стоит тягаться, не имея поддержки. Он опаснее, чем сутенер, которому расцарапали машину. – Дядя протянул Гереону руку. – Давай, прощено и забыто! Я немного переутомился. Нам нельзя ссориться.

Рат чуть помедлил и протянул руку в ответ. Гневные складки на лице Вольтера исчезли так же быстро, как и появились.

– Вообще-то я хотел пригласить тебя к себе, – сказал Бруно. – Послезавтра у меня в гостях будет несколько друзей. Было бы неплохо, если бы и ты пришел.

В среду вечером! Канун Вознесения. Вечер, который он зарезервировал для Шарлотты! На этот раз комиссар не мог отговориться. Приглашение было предложением примирения, и он должен был его принять. Да он и хотел его принять. Бруно называл его своим другом, а ему были нужны друзья в этом городе.

– В среду вечером? – переспросил Гереон. Ему придется отменить встречу с Шарлоттой. – Если у меня не будет сверхурочной работы, то с удовольствием приду. Но у меня строгий шеф.

– В среду не будет сверхурочной работы. Мы сделаем все сегодня. А то, что не успеем до среды, отработаем в праздники! – Бруно усмехнулся. Улыбаться он просто не умел.

13

Когда он вышел на небольшую площадь перед вокзалом Фриденау, было уже темно, но улицы в этом квартале были хорошо освещены. Совсем иные ощущения по сравнению с Силезским вокзалом. Комиссар вспомнил свой визит в «Плазу». Ему надо было бы повторить его. Накануне вечером он еще раз поговорил с Глорией, а потом поехал домой и без ног свалился в постель. Барменша его не обманула, теперь он был в этом уверен.

– Если он захочет с тобой говорить, он будет с тобой говорить, – сказала она, немного обидевшись на то, что он ей не поверил. – А если нет, то ты ничего не сможешь сделать.

Два последних дня Гереон и его коллеги сидели в конторе допоздна. Бруно их не щадил. Они работали сверхурочно не только в понедельник, но и накануне, однако Дядя сдержал слово и сегодня в пять часов отпустил их по домам. Все старались успеть как можно больше, но работы на следующий, праздничный день им избежать не удалось. Тем не менее ничто не мешало Рату и завтра закончить работу вовремя. Тогда у него был бы свободный вечер. Сначала можно пойти в кино, потом где-то поужинать. И, возможно, сходить на танцы. С Шарлоттой.

Он вспомнил, как в понедельник искал ее по всему «замку». Тайком, конечно. Он не мог просто так пойти в инспекцию А. Когда у него получалось заглянуть туда, комиссар всюду высматривал фройляйн Риттер. Он использовал каждую возможность, чтобы ненадолго улизнуть из кабинета, он искал ее в «Ашингер» и в столовой и то и дело околачивался в коридоре перед стеклянной дверью, ведущей в убойный отдел. Все безуспешно. Поздним вечером Гереон вернулся домой, так и не увидев ее за бесконечно долгий день, не говоря уже о том, чтобы с ней поговорить. Решение пришло к нему при взгляде на телефон возле кровати. Все сотрудники криминальной полиции должны быть в пределах досягаемости, поэтому с ними всегда имелась телефонная связь. И хотя Шарлотта являлась всего лишь стенографисткой, ее отличало честолюбие. У Рата появился крошечный шанс, хотя он не очень в него верил. Лишь у немногих имелся дома телефонный аппарат, но попытка того стоила. Он полистал телефонную книгу и наткнулся на следующую запись: Ritter, C., Spenerstrasse, 32, NW HANSA 3919. Может быть, ему повезет. Полицейский набрал номер и стал горячо молиться, чтобы на проводе не оказался какой-нибудь Карл или Кристиан[24]24
  В именах Шарлотта, Карл и Кристиан при написании латиницей первой буквой является «С»: Сharlotte, Carl, Christian.


[Закрыть].

– Овербек, – ответил женский голос.

Наверное, он ошибся номером. Мужчина хотел уже чисто рефлекторно положить трубку, но потом нашелся.

– Добрый вечер, это комиссар Рат. Извините за поздний звонок, фройляйн Шарлотта Риттер…

– Почему поздний? Раз уж Полицейское управление звонит до полуночи, то это еще не поздно, насколько я уже это усвоила. Одну минуту. – Женщина положила трубку рядом с аппаратом и крикнула: – Шарли, тебя к телефону. Из Управления!

Гереон услышал, как хлопнула дверь. А потом раздались шаги, и в трубке послышался какой-то треск, когда стенографистка подняла ее.

– Бём?

Это был ее голос. Он почти забыл, что должен ответить.

– Бём, это вы?

– Нет, это Рат.

Повисла пауза.

– О!

И на том спасибо. Он был рад преподнести ей сюрприз.

– Добрый вечер, господин комиссар, – сказала девушка. – Я надеюсь, вы не собираетесь загрузить меня работой в инспекции Е.

– Нет, это не связано с работой.

– Значит, с мероприятием в среду вечером?

Похоже, Риттер не забыла об их неопределенной договоренности.

– Нет, – сказал Гереон, – с мероприятием в четверг вечером.

Опять пауза.

Он этого опасался.

– Я смог достать билеты только на четверг, – быстро придумал полицейский отговорку.

– Билеты?

Вот как, он сумел вызвать у нее любопытство!

– Да, в «Фоэбус-Паласт».

– В кино? И билеты были только на праздничный день?

– Это кинотеатр в Европейском доме, туда не так просто достать билеты. Кроме того, приглашение включает еще кое-что: я зарезервировал столик в ресторане «Европа-Павильон».

Рат не знал, поверила ли Шарли в его ложь и свободна ли она вообще в четверг. Но когда стенографистка ответила, ему стало ясно, что она приняла его приглашение. При этом ее слова вовсе не были ответом.

– А что за фильм? – спросила она.

***

Дом Вольтера находился недалеко от вокзала. К нему вела небольшая пешеходная дорожка. Фрегештрассе оказалась спокойной улицей, обрамленной по обеим сторонам деревьями. Фасады домов свидетельствовали о том, что здесь проживали солидные бюргеры. Рат вспомнил Клеттенберг. На обочине дороги, под деревьями, было припарковано несколько автомобилей. Комиссар узнал «Форд» Бруно. Кроме него, здесь стоял огромный «Хорьх» и даже «Майбах». Гереон прошел через небольшой сад перед домом, одернул пальто и, позвонив в дверь, посмотрел наверх. Симпатичный двухэтажный домик, не вилла, но и не халупа. Единственный свободно стоящий дом, насколько гость мог видеть. Прошло немного времени, и дверь открыла женщина. Ее лицо было знакомо Рату по небольшой фотографии на письменном столе Бруно.

– Добрый вечер, фрау Вольтер. – Он пожал ей руку и протянул букет цветов.

– О, большое спасибо! Вы, наверное, господин Рат, не так ли? – спросила хозяйка дома, и он кивнул. – Бруно много о вас рассказывал.

Полицейский вошел в дом и огляделся. Внутри было просторно. На вешалке в прихожей висело много пальто, в том числе две шинели рейхсвера, а дальше виднелась ведущая наверх лестница. Сзади, в гостиной, слышался беспорядочный гул многочисленных голосов и звон бокалов. На проигрывателе вертелась пластинка с каким-то шлягером.

– Давайте ваше пальто и шляпу, – сказала Эмми Вольтер.

– Спасибо.

Хозяйка дома отложила букет цветов в сторону, помогая Гереону снять пальто.

– Идите на шум голосов, – подсказала она. – Мужчины любят громкие звуки. Ваш молодой коллега, господин Йенике, тоже здесь.

И новичка пригласили? Для Рата это было неожиданностью. Отношения Штефана и Бруно нельзя было назвать дружескими. Но, вероятно, Дядя просто хотел, чтобы здесь сегодня присутствовала вся их группа. Скорее всего, он и сам бы поступил точно так же, подумал Рат.

Эмми Вольтер быстро прошла вперед и открыла дверь.

– Прошу вас. Я только поставлю в воду цветы. Что вам предложить?

– Пожалуйста, коньяк.

В большом зале, в который Гереон вошел, висел густой сигаретный дым. В помещении находилось человек десять мужчин. «Всего несколько друзей», – вспомнил Рат слова Бруно. Штефана он нигде не видел, а хозяин дома стоял рядом с двумя офицерами рейхсвера и с каким-то мужчиной в гражданском и с серьезным выражением лица беседовал с ними. Когда он увидел Рата, его лицо просветлело.

– Гереон! Замечательно, что ты пришел!

– Да, не так часто представляется возможность опустошить алкогольные запасы коллеги, – отозвался новый гость.

Бруно рассмеялся.

– Пойдем, я познакомлю тебя со своими друзьями. Штефан тоже здесь, но я понятия не имею, куда он запропастился. – Он подвел Гереона к троим мужчинам, с которыми до этого говорил. – Господа, позвольте представить вам моего ближайшего коллегу! Комиссар по уголовным делам Гереон Рат.

Рат кивнул, и Вольтер стал представлять мужчин.

– Генерал-майор Альфред Зеегерс… – Седовласый мужчина с узкими губами и худым лицом чуть поклонился. – Старший лейтенант Вернер Фрёлих… – Блондин лет сорока приподнял бокал с коньяком. – А это Пауль Гейтнер, – назвал, наконец, Бруно мужчину в гражданском костюме. На лацкане пиджака Гейтнера блестел небольшой красно-белый металлический значок с черной свастикой. – Мы все вместе воевали. Это очень сплачивает. И мы до сих пор регулярно встречаемся. К сожалению, с нами нет больше Гельмута Бенке, который был нашим товарищем.

– Вы служили, господин комиссар? – спросил Зеегерс. Выходец из Пруссии старой закалки. Он немного напоминал Рату его отца.

– Да. Но не на фронте. Когда я получил командировочное предписание, война закончилась.

– Как много готовых к борьбе молодых людей… Мы бы могли выиграть войну! Если бы нас не выдали эти ноябрьские предатели!

Гереон знал эти избитые фразы. В националистических кругах они считались хорошим тоном. Он, со своей стороны, был рад, что не стал пушечным мясом. Но здесь этого не следовало говорить слишком громко.

– Ничего, с Германией все будет в порядке, – сказал Вольтер. – Ах! Спасибо, Эмми.

Фрау Вольтер появилась с бокалом коньяка, который протянула Рату. Это был повод сменить тему – у комиссара не было особого желания говорить о проигранной войне.

– За хозяина дома! – сказал он и поднял бокал.

– За лучшего снайпера немецкой армии, – добавил худой генерал-майор. Очевидно, он имел в виду Бруно. Мужчины чокнулись.

Зеегерс отвел нового гостя в сторону.

– Скажите, вы участвовали вместе с Бруно в операции против коммунистов?

Рат кивнул.

– Социал-демократы собираются однажды принять решительные меры, и тогда все пойдет наперекосяк. – Альфред покачал головой. – Бруно мне все рассказал. Эти дилетантские поиски оружия… – Офицер похлопал Гереона по плечу. – Только не обижайтесь, молодой друг, это не упрек в ваш адрес. Приказ есть приказ. Ваше руководство дало осечку. Нечто подобное надо организовывать совсем иначе, но социал-демократы на это неспособны.

– Тем не менее они запретили теперь Союз Красных фронтовиков.

– Да, превосходная шутка, не правда ли! Красные ведь посмеиваются втихомолку! Социал-демократы не в состоянии захватить один-единственный склад оружия и при этом одним лишь запретом собираются стать хозяевами положения. Смешно! «Рот фронт» еще до запрета имел нелегальный склад оружия, почему его теперь должны испугать нелегальные действия? И революция, о которой мечтают красные, все равно является нелегальной.

– Я не думаю, что коммунисты готовы к революции. Они были бы рады, но это, собственно говоря, неорганизованное стадо баранов.

Зеегерс засмеялся.

– Вы мне нравитесь, молодой друг. В самом деле, стадо баранов. Но как долго еще это будет продолжаться? В Красной Армии служат талантливые офицеры, можете мне в этом поверить, я знаю, о чем говорю. И Москва поддерживает немецкий «Рот фронт» силами. И если золото, за которым все сейчас охотятся, попадет не в те руки, то можно сказать: «Спокойной ночи!» Тогда красные смогут получить оружие, против которого ваша полиция ничего не сможет сделать. И мы с нашей жалкой сотней тысяч человек тоже будем бессильны.

– О каком золоте вы говорите?

Альфред вдруг заговорил тихо, как заговорщик:

– Вам говорит что-нибудь фамилия Сорокин?

Рат пожал плечами:

– А я должен его знать?

– Это старая русская аристократия. Она представляла поколения офицеров, служивших в царской армии. – Зеегерс вынул из кармана кителя небольшой серебряный портсигар и открыл крышку. – Угощайтесь!

Гереон взял сигарету. Истории, где были замешаны русские, его сейчас очень интересовали. Собеседник поднес ему огонь и закурил сам.

– Только последнее поколение бросило царя на произвол судьбы и переметнулось к Керенскому. – Зеегерс жадно затянулся. Он напоминал вампира, сосущего кровь. – Большевикам было все равно. Они покончили с либералами точно так же, как с монархистами. Только кое-кому из Сорокиных удалось бежать. Но свои баснословные сокровища они вынуждены были оставить. Красные обыскали каждый уголок во дворцах Сорокиных и ничего там не нашли, а потом сделали из них казармы и фабрики. Золото исчезло. – Он сделал многозначительную паузу и еще раз глубоко затянулся. – Но теперь оно должно снова всплыть!

– Сталин будет рад.

– Да что вы, юный друг! – Альфред сделал возражающий жест. – Сталин вне себя! Золото на сумму около восьмидесяти миллионов рейхсмарок вывезено за пределы страны. И вы знаете куда?

Рат не имел об этом понятия и пожал плечами.

Зеегерс попытался говорить еще тише:

– Ходят слухи, что золото Сорокина в Берлине!

– Восемьдесят миллионов? Это невероятная сумма!

Альфред кивнул.

– Поэтому Сталин так и перепугался. Именно сейчас, когда он сместил Троцкого. Он опасается того, что деньги могут быть вложены в контрреволюцию. Сорокины могли бы это сделать. Сталин рассчитывает на худшее. Как вы думаете, сколько чекистов в связи с этим находятся сейчас в Берлине? Люди Тельмана помогают им в поисках – в надежде на то, что и им достанется кусок пирога.

– Откуда вы все это знаете?

– В рейхсвере можно узнать много чего. – Зеегерс ухмыльнулся, что должно было означать улыбку, и подмигнул полицейскому. Эта улыбка выглядела неестественно искаженной, как будто на его худом лице не помещалась такая богатая мимика.

– И коммунисты охотятся за этим золотом? – уточнил Гереон.

– За этим золотом охотится каждый, кто об этом знает. Рассказывают, что курьер не выдержал и решил присвоить все себе. Во всяком случае, деньги не пришли туда, куда должны были прийти.

– К Сорокиным?

– Или к их соратникам. Болтают, что либералы Сорокины сделали это вместе с «Красной Крепостью», чтобы лишить Сталина власти.

– С кем?

– С «Красной Крепостью». Коммунистические отступники. Как Троцкий. Возможно, он тоже замешан в игре. И он может организовать армию, насколько мне известно.

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Потому что речь идет о Германии, юный друг. Вы были солдатом. Мы товарищи! Это золото не должно попасть в чужие руки.

– Но почему об этом нет никаких сведений в политической полиции?

– Как я уже сказал, золото не должно попасть в чужие руки. В этом деле не может быть никаких сведений, ничего официального. Людей в полиции, которым мы доверяем, можно посвящать в это, но политическая полиция как аппарат не должна ничего знать об этой истории. Вы понимаете? Я и вам рассказал об этом строго конфиденциально. Ваш друг Бруно является и моим другом.

– Ваше доверие – честь для меня.

– О! – Когда Альфред улыбался, он был похож на гиену. – Дело здесь не только в доверии, юный друг, речь идет о товариществе. Вы знаете, что Немецкому Рейху полагается иметь не более ста тысяч солдат. Это смешно! Но есть множество мужчин, которые являются хорошими солдатами, даже если они не носят военную форму. Германии нужны хорошие солдаты, а хороший полицейский – это всегда еще и хороший солдат. Полиция и рейхсвер должны держаться вместе, если речь идет о Германии.

– Я думаю, что в отношении меня вы обратились не по адресу. Полицейский и солдат для меня всегда были совершенно разными категориями. И мне это известно, потому что я был и тем и другим. – Наконец настало время высказать этому офицеру свое мнение. Рат не сказал этого сразу, потому что хотел до конца выслушать теорию заговора нового знакомого. – Я стал полицейским, потому что хотел обеспечивать правопорядок и безопасность на улицах города, а не играть в солдата и войну. И уж тем более в гражданскую войну.

Зеегерс успокаивающим жестом поднял руку.

– Я не хотел вас обидеть, юный друг. Никто не хочет войны. Но у Германии много врагов, и если они развяжут войну, то мы должны быть вооружены. Я уверен, если Родина объявит мобилизацию, то и вы откликнетесь на этот призыв. Солдат всегда солдат. Вы – солдат, мой друг, вы не можете этого отрицать. И нам нужны такие люди, как вы!

Рат обрадовался, увидев в соседней комнате Штефана Йенике.