Текст книги "Вавилон-Берлин"

– Извините меня, – сказал он своему собеседнику, – но я должен поздороваться со своим коллегой.

– Хорошо, – крикнул ему вслед Альфред, – просто подумайте об этом!

Комиссар подошел к новичку, который, чуть потерянный, стоял в комнате с бокалом в руке.

– Привет, Гереон! – Йенике, похоже, тоже обрадовался, увидев его.

Рат чокнулся с ним.

– Наш дорогой Бруно, кажется, очень тесно привязан к своим военным событиям.

– Да, столько солдат… Или, по меньшей мере, бывших солдат, – ответил Штефан. – Наверное, причина в его возрасте.

– Здесь только старые товарищи, боюсь, что мы с тобой не входим в их число.

– Ты ведь был солдатом, Гереон. – Кажется, Йенике сожалел, что не участвовал в войне.

– Я проходил общую военную подготовку, а потом война закончилась. Повезло.

Эмми Вольтер обходила всех с подносом в руках. Рат взял фаршированное яйцо.

– Где ты пропадал все это время? – спросил он своего младшего коллегу. – Мы уже стали беспокоиться. Чуть было не поместили объявление о пропавшем без вести. Ты не заблудился?

Йенике смутился.

– В этом доме не так легко найти туалет, – сказал он. – Внизу было занято, и я пошел наверх.

Жена Бруно засмеялась, и яйца на подносе затряслись.

– Представьте себе, я нашла господина Йенике, когда он наверху беспомощно бродил в темноте и искал свет! При этом ванная была за ближайшей дверью! – Хозяйка дома нашла это забавным. Йенике залился краской.

– Н-да, но дом действительно довольно большой.

– Да, у нас даже две ванные комнаты! – Фрау Вольтер сказала это не без гордости.

– Тем больше вероятность найти одну из них, – сострил Рат.

Эмми хихикнула.

– Бруно рассказывал мне, что вы весельчак. Надеюсь, вы не скучаете. – Она понизила голос. – Друзья Бруно иногда слишком злоупотребляют рассказами о войне.

– Что вы, все в порядке, – ответил Гереон. – Мы чувствуем себя здесь вполне комфортно.

– Если захотите побеседовать с коллегой, то Бруно всегда приглашает Руди Шеера. Единственный полицейский, который приходит регулярно уже много лет. Остальные коллеги меняются чаще, но с Руди у него до сих пор приятельские отношения.

Шеер? В инспекции Е не было никого с такой фамилией. Эмми заметила вопрошающий взгляд Рата.

– Он заведует арсеналом, – сказала она, – а раньше они вместе работали. Давайте я вас познакомлю.

Арсенал. Вольтер-Парабеллум. Конечно. Гереон до сих пор не спросил Бруно, как он, снайпер, собственно говоря, попал в полицию нравов.

– Я вам признателен, но, боюсь, у меня уже нет времени. Я, так или иначе, хотел лишь ненадолго заглянуть к вам, – ответил комиссар. – Завтра снова на работу, и надо отдохнуть.

Йенике согласно кивнул.

– У нас строгий шеф.

Эмми засмеялась.

– Жаль, жаль. Но я понимаю: служба есть служба. Бруно тоже всегда это говорит, если где-то редко появляется. Но заходите в другой раз – и вы, и ваш коллега.

– Обещаю, – сказал Рат, и госпожа Вольтер понесла поднос дальше.

Бруно не выглядел разочарованным, когда оба коллеги несколько минут спустя прощались с ним. Его слегка покрасневшее лицо свидетельствовало об уровне выпитого алкоголя, которого он за это время достиг. Вольтер весело похлопал на прощание своих подчиненных по плечу, и его жена повела их из задымленного зала в холл. Рат был доволен, когда они через некоторое время снова оказались на свежем воздухе. И не только из-за сигаретного дыма.

– Уф! – воскликнул он, когда они вместе с Йенике брели к вокзалу Фриденау. – Старые товарищи Бруно! Кто бы мог подумать, что существует столько солдат. В то время как рейхсверу положено иметь только сто тысяч человек.

– Это не так уж мало. Полицейские – тоже солдаты, – возра-зил Штефан.

Рат оторопел.

– Что ты сказал?

– Мне сегодня сделали предложение. Полиция должна больше сотрудничать с рейхсвером. Неофициально, конечно.

– Генерал-майор Зеегерс?

Йенике кивнул.

– У него была сегодня вербовочная миссия. Меня он тоже агитировал.

– Может быть, Бруно уже является неофициальным сотрудником рейхсвера?

Гереон пожал плечами:

– Не могу себе представить. У него просто слишком много друзей в армии. Воспоминания о былых временах. Возможно, они время от времени что-то рассказывают, но чтобы сотрудничать?.. Нет! Мне кажется, этот Зеегерс просто слишком много выпил. Мне он рассказывал что-то о русском золоте, которое исчезло в Берлине и которое коммунисты, по предварительной информации, якобы хотят присвоить. Восемьдесят миллионов, сказал он. Что за чушь! Столько денег невозможно незаметно провезти контрабандой из России в Берлин.

Йенике поднял брови. Но этот немногословный выходец из Восточной Пруссии ничего не сказал. Они с Ратом молча пошли вниз по улице, пока перед ними не появилось кирпичное здание небольшого вокзала. Часы со светящимся циферблатом показывали половину двенадцатого.

14

Он не выспался, но тем не менее был в хорошем расположении духа, когда утром в четверг вошел в кабинет, напевая песню, которую толком и не знал. Потом он бросил шляпу в направлении вешалки и попал точно в цель. Йенике в восхищении свистнул сквозь зубы.

– Где ты этому научился?

– Этому не учатся, это умеют. – Рат снял пальто. – Бруно еще не пришел?

Штефан покачал головой.

– Вчерашняя вечеринка была для него утомительной.

Шмитхен, их секретарша, уже сварила кофе. Из приемной доносился непрерывный стук ее пишущей машинки. «Ра-та-та-та!» – трещала машинка, быстро, как пулемет. Для подготовки полицейской зачистки в субботу требовалось множество служебных ходатайств и судебных решений, так что Лизелотте тоже пришлось работать в праздничный день.

– Да, пока я не забыл: здесь кто-то только что звонил и хотел поговорить только с тобой или с Бруно, – сказал Йенике.

– И?..

– Я хотел записать его номер, но он сказал, что меня это не касается и что он позвонит еще раз позже.

И тут же, как по команде, зазвонил телефон на письменном столе Рата.

– Это наверняка он, – предположил Штефан.

Гереон снял трубку. Это был Вольтер. Он бормотал что-то о том, что приедет позже, и дал несколько лаконичных распоряжений. Не успел Рат положить трубку, как телефон зазвонил вновь.

Комиссар сразу узнал голос звонившего. Франц Краевски.

– Еще так рано, а ты уже на ногах? – спросил Рат порнокайзера. – И это в День Отца?

– Послушайте, я не могу долго говорить, но мне надо встретиться с вами, – ответил осведомитель. – Если вы окажете мне услугу, я предоставлю вам информацию, которая вас заинтересует.

– Услугу я тебе уже оказал, не так ли? – Рат старался, чтобы его голос звучал мирно, как будто он говорил со своей подругой. Йенике не должен знать, кто у него на проводе.

– Мне нужно еще.

– А почему я должен это делать?

– Послушайте сначала, что я вам скажу. – Краевски стал говорить тише. – Вы ведь ищете эти фильмы. Если вы захотите пойти на выставку…

Рат догадался.

– Я еще сегодня не завтракал, – сказал он. – Может быть, вместе перекусим.

– Только не приезжайте в Нойкёльн! – Голос Франца был едва слышен в трубке, но звучал явно испуганно.

– Я и не собирался приходить к тебе. Встретимся где-нибудь в другом месте.

– Но не на Алексе, там меня многие знают. – Краевски все еще говорил шепотом, и его речь едва можно было разобрать. – Кафе «Гринцинг» в «Хауз Фатерланд». Там бывают только туристы.

Гереон знал это место. На метро он мог доехать туда за четверть часа.

– Хорошо, – согласился он. – В половине девятого?

– В половине девятого. И вы платите!

– Я решу это после завтрака.

Рат положил трубку и взял пальто и шляпу.

Йенике удивленно посмотрел на него.

– Это была, однако, короткая игра на чужом поле.

– Ты забыл, что сегодня праздник? Если придет Дядя, скажи ему, что я уехал по делам. Надо кое-что проверить. – Гереон заговорщицки подмигнул коллеге – точно так же, как это делал Вайнерт, чего сам он в нем терпеть не мог. Пусть Штефан думает, что он встречается с женщиной. – Я вернусь через час или два.

«Хауз Фатерланд» был гигантским развлекательным комплексом поблизости от Потсдамерплац. Все под одной крышей: огромный кинотеатр и множество забегаловок и ресторанов, от турецкого кафе до Вильдвест-бара. Жители Берлина избегали «Фатерланда», но тем не менее там каждый вечер царила невероятная суматоха. Рат вспомнил о том, как он провел свой первый вечер в чужом городе на «Рейнтеррассе» в «Фатерланде», где не было никакого кёльша[25]25
  Региональный кёльнский сорт светлого пива.


[Закрыть], а подавали лишь слишком сладкое вино. А вокруг были подвыпившие женщины среднего возраста, охотившиеся на одиноких мужчин. После этого отрезвляющего вечера он никогда больше не был в «Хауз Фатерланд».

Утром здесь было довольно спокойно. По крайней мере, в это время не нужно было оплачивать вход, чтобы вообще войти в комплекс. Вечером же это являлось обязательным условием. Туристы немало удивлялись, когда им потом приходилось еще раз платить за билеты в кинокассе. Интерьер кафе «Гринцинг» скорее напоминал венский винный погребок, нежели кофейню. Вверх по стенам поднималась искусственная зелень, а на потолке висели цветные бумажные фонарики. Когда Рат вошел в зал, Франц Краевски сидел за одним из столов, накрытых белой скатертью. Перед ним стояла чашка кофе и бокал белого вина. Осведомитель нервно дымил сигаретой. Гереон подсел к нему и положил на стол шляпу. Он не собирался здесь долго задерживаться.

– Ты уже завтракаешь? – спросил он.

Краевски улыбнулся вымученной улыбкой.

– Всегда остроумный «друг и помощник»[26]26
  Имеется в виду изречение, популярное в Германии в 20-е гг.: «Полиция – твой друг и помощник!»


[Закрыть]! – Он немного помолчал и потом сказал: – Вы можете оказать мне услугу.

Рат ничего не ответил. Его молчание явно нервировало Франца, и тот продолжил:

– Говорят, что грядут некие события. Вы планируете что-то масштабное, я прав?

Удивительно хорошо работало сарафанное радио в этом городе. Через какую-то брешь в «замке» просочилась информация о предстоящей зачистке.

– Как ты думаешь, кто кому здесь должен что-то рассказывать? – поинтересовался полицейский. – Игра идет иначе. Ты вообще-то должен это знать. Расскажи-ка мне, и, может быть, у меня тогда настолько улучшится настроение, что я даже оплачу твой завтрак.

– Я знаю, как идет игра, я тоже вам кое-что расскажу. Только я не хочу, чтобы меня задержали ваши коллеги. И вам это ничего не даст, если я буду сидеть в кутузке.

Рат ничего не сказал. Его руки теребили мелкокалиберную пулю, которую он достал из кармана.

Краевски сделал примирительный жест, подняв руки.

– Хорошо, мастер, я расскажу. Но вы все же должны обдумать мои слова.

Он замолчал, как только официант подошел к их столу и принял у Гереона заказ, и продолжил, только когда они опять остались одни:

– Так вот, если вы хотите сходить на интересный кинофильм, то это будет в субботу, в двенадцать. – Франц нагнулся вперед и заговорил еще тише. – «Ди Пилле», закрытый кабак в подвале на Мотцштрассе, совсем рядом с Ноллендорфплац. Там есть дальний зал, где все это и происходит, вплоть до самого вечера.

Рат убрал пулю назад в бумажник.

– Звучит правдоподобно, – сказал он. – Но если ты мне вешаешь лапшу на уши, у тебя будут неприятности. Если мы придем туда в субботу и ничего не найдем, то я буду исходить из того, что ты нам насвистел. Тебе понятно?

Краевски кивнул. Подошел официант и поставил на стол чашку кофе и бокал воды. Полицейский сделал глоток и положил перед Краевски фотографии, которые он брал с собой каждое утро.

– Может быть, и ты мне сможешь оказать услугу? – сказал он. – Ты знаешь кого-нибудь из них?

Порноактер взял фотографию погибшего Бориса.

– Эта фотография была в газете, да?

Рат кивнул.

– Понятия не имею и никогда его не видел.

– А этого? – Гереон указал на фото Кардакова.

– Гмм… – Краевски наморщил лоб. – Мне кажется, этого я знаю. Что он натворил?

– Он кокаинщик, – сказал комиссар. – Торгует кокаином.

Его собседник покачал головой.

– Нет, тогда все же нет. Я имел в виду другого. – Он вернул Рату фотографии и допил свое вино. – Ну так кто платит? Я ведь должен знать, могу ли я еще что-нибудь заказать.

– Ты должен выбрать: или я тебе оказываю услугу, или оплачиваю твой счет.

Краевски немного задумался.

– Тогда лучше услугу.

– Хорошо. – Гереон поднялся и надел шляпу. – Только небольшой совет: оставайся в выходные дома.

***

Его чем-то задело. Не зная, как это случилось, он опять оказался на полу. У него болели все кости, и было ощущение, что его переехал скорый поезд, но они не ездят на первом этаже Полицейского управления. Очевидно, это был человек.

– Вы не можете быть повнимательнее?

Голос был ему знаком. Это было хуже, чем скорый поезд. Рат поднял глаза.

Все правильно! Старший комиссар Бём.

Следователь, занимающийся убийствами, все еще неподвижно стоял возле него, как немецкий дуб на сером каменном полу, а Гереон, напротив, лежал, держась за ушибленное плечо. Он чуть было не упал с лестницы, по которой только что поднялся. Рат действительно слишком стремительно бежал вверх по лестнице Управления, пребывая в легкой эйфории. Информация Краевски еще больше стимулировала его. Это было удобное для них время, и все укладывалось в их планы на субботу. Он чувствовал, что этот день будет для него удачным. Комиссар был уже на лестничной площадке, и здесь дверь, ведущая в коридор, резко распахнулась, и от сильного удара он упал навзничь на пол.

– Где ваши глаза? Вы меня чуть не сбили с ног! – возмущался теперь Вильгельм.

Рат ничего не сказал. Шляпа слетела у него с головы, а фотографии выпали из кармана, и он принялся собирать их.

– Может быть, вы что-нибудь мне скажете, господин коллега? – спросил Бём, прищурив глаза.

Гереон выпрямился и надел шляпу.

– Я? С позволения сказать, господин старший комиссар, это вы должны извиниться, – заявил он, решив перейти в контрнаступление. При всем уважении.

Вильгельм, казалось, его не слышал.

– Если вы что-нибудь знаете об этом трупе, фотографию которого только что сунули в карман, вы должны мне об этом сообщить, – сказал он.

Рат молча отряхнул свой костюм.

– Может быть, вы начнете с того, что скажете мне, что это за человек на другой фотографии? – добавил старший комиссар.

Этот тип видел Кардакова. Не знает ли он также и то, что Шарлотта встретила его у Ландвер-канала? Гереону следовало вести себя более осторожно, чтобы не вызвать у Бёма особых подозрений. Это не так просто сделать в отношении коллег. Подозрение является профессиональной особенностью полицейского, а Вильгельм, похоже, являет собой ходячее подозрение.

– Это касается следственных действий инспекции Е, – сказал Рат. – Этот человек – торговец кокаином, который, возможно, связан с порнопреступниками.

Это была версия, которую комиссар держал наготове на тот случай, если ему придется объяснять, почему он занимается расследованием дела, которое не входит в сферу его компетенции. Распутывание убийства на Ландвер-канале – так называемый побочный продукт их порнографических расследований. В случаях с кокаином всегда устанавливаются различные связи. Или, по крайней мере, создаются.

– У нас тоже есть чем заняться, – продолжал Гереон. – Вы не должны думать, что все лезут из кожи вон, чтобы только помочь убойному отделу. – Он достал из кармана фотографию Бориса. Главное – взять быка за рога! – Я знаю коллег, которые выбросили это фото. Вы должны быть рады, что я еще поддерживаю инспекцию А.

На лице Бёма еще оставались следы недовольства.

– Хорошо, – сказал он наконец, – но моя радость ограничится допустимыми пределами, если вы всего лишь носите это фото с собой, ничего мне не объясняя. Я хотел бы уточнить одно: если у вас есть что-то, что вам следует мне сказать, то вы должны это сделать. Я не люблю, когда вмешиваются в мои дела!

Рат невозмутимо достал сигарету из пачки «Overstiolz». Сейчас ему надо было просто оставаться безразличным. Этот тип не мог что-то знать. Вильгельм всего лишь использовал каждую возможность, которая ему предоставлялась, чтобы напуститься на подчиненных.

– Я ясно выразился, господин комиссар? – спросил Бём.

– Более чем, господин старший комиссар! – Гереон зажег сигарету, глубоко затянулся и выпустил дым, только когда его коллега прошел мимо него и стал спускаться по лестнице.

***

Она была рада, что сможет сегодня уйти немного пораньше. Атмосфера в инспекции по расследованию убийств была не самой лучшей. Бём не продвинулся в расследовании ни на шаг, и его настроение заметно ухудшилось. И это не было связано с работой в праздничный день. Он только что выкатился из кабинета! Как паровой каток. Шарлотта знала, что ее шеф иногда был вспыльчив, но в целом она находила к нему подход – он считался с ней, и она это очень ценила. Но сейчас с ним было лучше не общаться. Как только он вышел за дверь, атмосфера сразу разрядилась. Грэф, который сидел за своим письменным столом сгорбившись, как будто пригнулся под ударами, выпрямился и выдохнул.

Риттер думала о предстоящем вечере. Зеленое платье ей надевать не хотелось. Оно приносило неудачу. И опять четверг. Ровно неделю тому назад ее последнее свидание потерпело грандиозное фиаско. Вчера она впервые после того испорченного вечера опять была в «Мока Эфти». С Гретой. Весь вечер они говорили о мужчинах и пришли к единому мнению: нельзя связываться с мужчинами, которые не воспринимают женщин с точки зрения их профессиональной деятельности. Шарли не призналась Грете в том, что уже договорилась о новой встрече. Она вообще еще ничего не рассказывала ей о новичке из Управления. Скорее всего, стенографистка стыдилась того, что после неудачи в «Эфти» она опять шла на свидание с мужчиной. К тому же из «замка». Но Грета, в конце концов, не должна знать всего о ней.

***

Хорошо, что он пришел сюда еще четверть часа назад и заранее купил билеты. Похоже, «Фоэбус-Паласт» будет сегодня переполнен, как будто масса желающих попасть сюда хотела подтвердить его обман, когда он пытался убедить Шарлотту по телефону, что, вероятно, будут проблемы с приобретением билетов. В то время как люди пытались пробиться в кинозал, Рат стоял у стендов и рассматривал рекламные фотографии. Густав Фрёлих в роли полицейского и женщина, которая немного напоминала ему фройляйн Риттер, только более размалеванная. Но это было кино, здесь и мужчины применяли губную помаду. Даже если они играли роль полицейского. Гереон улыбнулся, представив себе туповатых полицейских из общевойсковых частей с Алекса с ярко накрашенными губами.

Фильм назывался «Асфальт». Драма о полицейском. Комиссара это устраивало. Когда он приглашал Шарлотту в кино три дня назад, он понятия не имел, какой фильм будет демонстрироваться. И «Фоэбус-Паласт» он выбрал исключительно из-за того, что тот находился рядом с «Европа-Паласт». И тот и другой располагались в крупном, недавно построенном комплексе «Европейского дома». Хорошо, что это будет фильм о полицейском. Хотя Рат предполагал увидеть скорее любовный сентиментальный китч, нежели детектив. Он обеспокоенно посмотрел на часы. Фильм начинался через пять минут, но Шарлотты не было.

Суматоха вокруг него все больше усиливалась. В «Европейском доме», кроме кинотеатра, было также множество ресторанов, кафе и танцзалов, которые располагались под одной крышей. Почти так же, как и в «Хауз Фатерланд», только здесь не было такой обдираловки, потому что в «Европейском доме» конкурировали разные владельцы, в то время как в «Фатерланд» был один хозяин. Предполагалось, что комплекс у Ангальтского вокзала будет высотным зданием, но сначала он существовал только на бумаге, и лишь недавно, после долгих колебаний, строительная полиция выдала разрешение на строительство – после того как архитектор сократил высоту здания на десять этажей.

Внизу, в уже отстроенной части комплекса, царило большое оживление. «Европейский дом» считался объектом, присущим крупным городам, и, естественно, пользовался популярностью у жителей Берлина, которые приветствовали всё, что укрепляло репутацию их города как современной мировой столицы.

Внезапно Гереон увидел ее. Она выходила из такси, остановившегося на другой стороне Кёниггрэтцерштрассе. На ней было короткое пальто и красная юбка. Он помахал ей и от радости чуть было не обнял ближайшего прохожего, когда заметил, как она улыбнулась, увидев его.

***

Вечер обойдется ему недешево, это было ясно. Шарли была ужасно голодна, когда входила в «Европа-павильон», опираясь на его руку. Официант повел их к столику. Фильм шел полтора часа, и в конце стенографистка надеялась, что ее желудок не начнет урчать во время сеанса. К счастью, оркестр играл довольно громко. Гереон ни разу не попытался, воспользовавшись темнотой, взять ее за руку или поцеловать. Он не был одним из тех, кто себе это позволяет. В этом случае Риттер сразу отказалась бы от ужина, какой бы голодной ни была. Но теперь, стало быть, ничто больше не препятствовало приятному вечеру.

И «Европа-Павильон» ей тоже понравился. Ресторан и танцевальный зал занимали два этажа. Доминирующим цветом интерьера был золотисто-оранжевый с вкраплением серебристого орнамента, а мебель была сделана из красного дерева. Официант повел их вверх по лестнице, на галерею. На Шарлотте был красный костюм, который она до этого дня надевала только на работу. Рат не должен был думать, что она принарядилась ради него. Но Грета увидела, как Шарли тщательно наносила макияж и придирчиво рассматривала себя в зеркале, с удовлетворением отмечая, как выгодно юбка подчеркивала ее длинные ноги. Подруга ничего не сказала, но ее высоко поднятые брови явно давали понять, что Грета ждет от Риттер объяснений.

Официант указал им на столик прямо возле балюстрады, так что они могли сверху наблюдать за танцплощадкой, на которой уже кружилось несколько пар. Музыка Шарлотте нравилась. Это был быстрый свинг, правда, голос певца, который время от времени напоминал о себе, казался ей немного слащавым. Подошел официант, который поставил на стол два бокала «Хайдсик Монополь» и положил перед каждым из них меню.

– Я позволил себе заранее кое-что заказать, – сказал Рат и поднял свой бокал. Вот о чем он до этого шептался с официантом!

Девушка нервно улыбнулась, чокаясь с ним. Его серо-голубые светящиеся глаза понравились ей с самого начала, еще когда он столкнулся с ней в первый раз в «замке». Пока стенографистка пила шампанское, она незаметно разглядывала Гереона. Он был элегантен. Хотя на нем был коричневый костюм, который он мог бы надевать и на работу и, вероятно, надевал. Как и она – свой красный комплект. Они могли бы поговорить об этом и все выяснить, но вместо этого листали меню.

Официант принес вино и принял заказ. Они решили взять рыбу.

– Я вас обманула, – призналась Риттер, когда мужчина во фраке отвернулся, – моя история не такая уж длинная, как я утверждала. Речь шла только об ужине.

– Тогда вы должны просить меня, чтобы я не подключал отдел по борьбе с мошенничеством.

– Только не это! – Девушка подняла руки, изображая на лице ужас. – Я расскажу вам все, господин комиссар. Но это все, к сожалению, включает в себя совсем немного. – Она сделала глоток вина. – Итак, родилась и выросла в Берлине. Точнее, в Моабите, совсем рядом с уголовным судом. Поэтому вполне естественно, что я вот уже четыре года работаю в криминальной полиции. В должности стенографистки. Но я не собираюсь заниматься этим до конца своей жизни.

– Чем же тогда?

– Я учусь в университете. На факультете юриспруденции.

Комиссар одобрительно свистнул сквозь зубы.

– Вы хотите получить более высокую должность?

Его собеседница пожала плечами:

– Посмотрим. Я нахожу, что у нас слишком мало сотрудниц, занимающихся уголовными делами.

– И как вы все это успеваете? – спросил Гереон. – Я имею в виду работу и учебу.

– В комиссии по расследованию убийств я работаю только с четверга по воскресенье, так мы договорились. Поэтому я не сетую, если мне приходится сидеть в офисе до позднего вечера или куда-нибудь с кем-то ехать.

– Многие убийства происходят в выходные дни.

– Кому вы это говорите!

– И вы берете дежурство каждый выходной?

– В основном. Коллеги бывают рады, если им удается избежать работы в выходные.

– В таком случае у вас не так много свободного времени.

– В настоящее время да. Свое свободное время я переношу на вечерние часы.

– Пока не раздастся звонок из инспекции А.

– Вот именно.

Рат поднял свой бокал.

– Давайте выпьем за то, чтобы Бём как минимум сегодня не воспользовался вашим номером телефона.

Они еще раз чокнулись. Официант принес еду, и оба на какое-то время замолчали.

– Вы мне все еще не рассказали, как вы оказались в полиции нравов, – заговорила наконец Риттер. – Или вы влюбились в воровку ювелирных изделий, которую должны были доставить в полицейский участок?

Нечто подобное случилось с полицейским в фильме, который они только что посмотрели. Но ко всем прочим бедам он убил еще и друга этой воровки, гангстера. Однако в конце фильма воровка спасла своего возлюбленного, взяв вину на себя, и отправилась вместо него за решетку. Конечно, притянуто за уши, но довольно забавно. Ясно было, что сюжет фильма не имел никакого отношения к будням полиции.

Похоже, Гереон тоже подумал об этом.

– Было бы неплохо, – сказал он. – Реальность менее романтична: я хотел переехать в Берлин. А на Алексе не было других вакансий.

– Откуда же вы?

Рат удивленно посмотрел на собеседницу.

– Разве вы это еще не поняли?

– Из Рейнской области?

– А я надеялся, что уже избавился от моего акцента. Я даже поймал себя на том, что пытаюсь говорить на берлинском диалекте.

– Вообще-то я хотела узнать, в каком департаменте вы раньше работали.

– Мы занимались всем, от телесных повреждений до убийств.

Девушка удивилась. Кто бы мог подумать! Комиссар, работавший следователем по расследованию убийств, добровольно перешел в полицию нравов. Она молча продолжила есть, отдавшись своим мыслям.

– А почему вы решили работать в полиции? – неожиданно спросил Гереон.

– Потому что в этой профессии слишком мало женщин. И потому что я не терплю людей, которые считают, что они могут делать все, что хотят, и при этом выходят сухими из воды. – Шарлотта ненадолго задумалась. – Но вообще-то я еще не решила окончательно, буду ли я полицейским чиновником, сначала надо выучиться, – сказала она затем.

Комиссар серьезно кивнул.

– Вы правы. Нет ничего хуже, чем закрывать папку с нераскрытым делом.

– Да, к счастью, у нас при руководстве Генната не так много «глухарей». – Так они в «замке» называли нераскрытые дела. Риттер выжидающе посмотрела на собеседника, но ему, похоже, было известно это понятие. – В инспекции А необычайно высокая квота раскрываемости, – добавила она и тут же прикусила язык.

– Тогда коллега Бём в настоящее время работает против статистики, – заметил комиссар. – Когда я слушал его в понедельник в конференц-зале, у меня создалось впечатление, что его «утопленник» как раз грозит превратиться в «глухаря».

Шарли кивнула.

– Это правда. Ситуация не из лучших. Меня три дня не было на работе, и когда я сегодня пришла в офис, то оказалось, что расследование с воскресенья не продвинулось ни на шаг. Такое случается редко.

– Но вам удалось установить личность погибшего?

Стенографистка покачала головой.

– Мы проверили все дела о пропавших без вести с двадцать седьмого года, опросили многократно всех соседей, почти все газеты опубликовали фото, но никто, кроме традиционных идиотов, не позвонил. Это очень странно, что никто не знает этого человека.

Гереон кивнул.

– Это просто невероятно. В центре четырехмиллионного города обнаруживают труп, и никто из четырех миллионов жителей никогда его не видел.

– Один человек должен был его видеть.

– Вы имеете в виду убийцу?

– Именно. Но он не объявится.

– В таком случае у вас нет ничего, что могло бы послужить отправной точкой?

– Если вы когда-то занимались расследованием убийств, то знаете, что это такое – иметь неопознанный труп. Обычно преступника ищут в окружении жертвы, среди друзей, врагов, семьи, деловых партнеров… Но как быть нам, если мы не знаем, кем вообще является умерший человек?

– И у вас нет абсолютно никаких следов?

– У нас есть минимальные данные. На мужчине был дорогой костюм, никто его не знает, и у него были плохие зубы. Он ездил на дорогой машине, но это авто было краденым. Его пытали, и умер он от отравления героином. Когда его автомобиль сорвался в канал, он был мертв уже часов восемь-десять. Кто-то зафиксировал педаль газа металлическим прутом. Странным образом этим прутом оказалась рулевая стойка «Опеля». Все это не имеет никакой связи.

– Вам нравится ваш шеф?

– Бём? – Девушка пожала плечами. – Что значит «нравится»? Во всяком случае, он уже давно не такой ворчливый, каким был раньше.

– Это его идея – чтобы все инспекции помогали в этом деле убойному отделу?

– Конечно, нет. Это было личное распоряжение Цёргибеля. Он хочет поскорее получить результаты, а такие массовые акции иногда помогают. Хотя обращение к прессе до сих пор не принесло удачи. При этом за информацию было назначено вознаграждение из городской казны в размере пятисот марок.

– Так социал-демократы обходятся с нашими налоговыми средствами.

– Значит, вы не социал-демократ?

Рат содрогнулся.

– Только не о политике! Работа в IA – это единственное, что хуже, чем в полиции нравов. Там шпионят даже за собственными коллегами.

Официант убрал пустые тарелки.

– Я еще не поблагодарила вас за приглашение, – сказала Риттер и достала из пачки Juno сигарету.

Комиссар поднес девушке огонь и посмотрел ей в глаза. Она ощутила легкую нервную дрожь.

– А я благодарю вас за ваше общество, – сказал он и тоже закурил. – Я не хочу вас обидеть, но вы самая симпатичная коллега из всех, кого я до сих пор встречал в «замке».

– Да, это соревнование в данный момент легко выиграть. Вы как раз не относитесь к числу самых популярных коллег. Рассказывают, что вы пресмыкаетесь перед Цёргибелем, и поэтому он оказывает вам покровительство.

– Покровительство? Это шутка? Поэтому я работаю в полиции нравов?

Шарлотта сделала протестующий жест.

– Я повторяю только то, что рассказывают в столовой. Эти слухи распускает, скорее всего, Ланке. Он хотел, собственно говоря, вернуть на Алекс своего племянника и посадить его на должность, которую занимаете вы. Вы виноваты в том, что он на данный момент просиживает в криминальной полиции района Кёпеник.

– Кёпеника? Он впал в немилость?

– Мне кажется, что молодой Ланке на самом деле еще оттуда и не выпадал. Пять лет назад он пришел на Алекс после окончания полицейской школы и сразу наворотил дел. Постепенно все забылось, и теперь старший Ланке хочет его вернуть. Они с Дёрцвибелем уже все решили, но тут пришли вы.

– Бруно никогда мне об этом не рассказывал.

– Вольтер? Конечно, не рассказывал. В «замке» вы узнаете все, но только не то, что касается лично вас. Но поверьте мне: Вольтер рад, что чаша по имени Ланке-младший его миновала. Он, должно быть, встретил вас с распростертыми объятиями.