Текст книги "Вавилон-Берлин"

5

Автомобиль висел на крюке аварийно-спасательного крана, как слишком большая пойманная рыба. Через щели дверей назад в Ландвер-канал лилась грязная коричневая вода. Фары автокрана таинственно освещали светлую машину в ночной темноте. Последний поезд подземки выехал с вокзала Мёкернбрюкке. Старший комиссар Вильгельм Бём с унылым лицом вылез из большого черного «Мерседеса», который остановился на Темпельхофер Уфер, и нацепил на голову котелок. Несколько любопытных полуночников отвлеклись от наблюдения за спасательными работами и переключили свое внимание на автомобиль, из которого вслед за комиссаром вышла элегантно одетая, стройная женщина с блокнотом в руке, в сопровождении молодого мужчины.

Этот черный «Мерседес» был известен в Берлине. Он был оснащен всем необходимым для расследования убийств на месте преступления: маркировочными приспособлениями для сохранности следов, фотокамерой, прожекторами, измерительной рулеткой и складной линейкой, картографическим материалом, перчатками, пинцетами, мобильной полицейской лабораторией и всеми возможными контейнерами для сбора вещественных доказательств. В машине был даже мобильный кабинет: складной стол и несколько стульев, которые можно было установить на месте преступления, и портативная пишущая машинка.

Машина, которую с помощью крана осторожно опустили на мокрый асфальт моста Мёкернбрюкке, оказалась «Хорьхом 350» кремового цвета. Крыша автомобиля была открыта. За рулем сидел совершенно промокший, бледный мужчина.

Старший комиссар Бём подошел к полицейскому, который руководил спасательными работами.

– Скажите, – обратился он к нему, не здороваясь, – мы попали в Луна-парк? Что здесь, на месте преступления, забыли все эти люди? Позаботьтесь о том, чтобы зеваки исчезли! И почему вы не могли подождать со спасательными работами до прибытия убойного отдела? Вы, по крайней мере, спросили водолазов, где конкретно в канале лежал автомобиль?

Следователь оставил полицейского, не дожидаясь ответа, и подошел к автомобилю, который еще несколько минут назад покоился на дне Ландвер-канала. Бессмысленно приобщать этого остолопа в униформе к методам современной работы полиции. Для этого пруссака было все еще более важно прежде всего обеспечить порядок на месте преступления, вместо того чтобы сохранить следы. Бём стал рассматривать мужчину за рулем. Для него уже все было позади.

– Грэф, – прорычал комиссар в тишине, – сделайте-ка фото, прежде чем доктор здесь все перевернет!

Ассистент по уголовным делам Рейнгольд Грэф уже вытаскивал тяжелый фотоаппарат из напичканного техникой багажника машины-лаборатории.

Между тем полицейский пришел в себя после взбучки и подошел к старшему комиссару, энергично козыряя.

– Кеммерлинг, обер-вахмистр, – отрапортовал он и указал на пролом в береговом заграждении, прямо рядом с мостом. – Вот здесь он врезался. Он, должно быть, мчался по Темпельхофер Уфер и потом съехал с проезжей части.

Бём осмотрел труп с головы до ног и покачал головой.

– Как он мог спокойно ехать с такими руками! Вопрос только в том, сел ли он добровольно за руль в таком состоянии.

Полицейский подошел ближе к автомобилю и заметно содрогнулся, когда увидел руки погибшего. Его отдельные пальцы едва можно было различить в каше из мяса, кожи и костей. Некоторые суставы, казалось, держались только на коже, другие были так неестественно скручены, что от одного их вида человек вздрагивал, как от боли.

– Сколько у вас здесь людей, Кеммерлинг? – спросил Бём полицейского.

– Пять, – ответил обер-вахмистр. – Из-за коммунистических волнений у меня забрали несколько человек.

Старший комиссар с пониманием кивнул. У него тоже было мало людей. Уже два дня продолжались майские беспорядки. Полиция потеряла над ними контроль, и волнения все больше разгорались. Дошло до стрельбы и погибших. Центры коммунистов вокруг Бюловплац, в Веддинге и в Нойкёльне были официально объявлены зонами беспорядков, и там было введено осадное положение. Берлин был на грани гражданской войны.

– Пять? Не слишком жирно, – сказал Бём. – Ну ладно. Четверо пусть разгонят, наконец, любопытствующих и основательно оцепят место происшествия, а один поможет в обеспечении сохранности следов, пока не приедет служба криминалистической техники. Если они вообще сегодня приедут.

– Э-э-э… – Кеммерлинг, похоже, не совсем понял, о чем речь. – В обеспечении сохранности следов?

– Все очень просто: ничего не трогайте, никуда не наступайте и следуйте указаниям убойного отдела, – сказал Бём и обернулся. – Риттер! – крикнул он громко в темноту.

Стенографистка вышла на свет, падающий от фар автокрана.

– Уберите ваш блокнот, Шарли, – сказал следователь, – это подождет. Покажите коллеге, как надо сохранять следы.

Ассистент по уголовным делам Грэф между тем установил фотоаппарат рядом с «Хорьхом». Сработала вспышка, и на долю секунды место происшествия озарилось ярким светом. Казалось, будто погибший улыбается в камеру.

***

Она чувствовала, что полицейский уставился на ее платье. Чувствовала, хотя шла впереди. Она сшила себе это зеленое платье для танцев всего пару дней назад и знала, что оно подчеркивает ее фигуру и открывает значительную часть ее действительно длинных ног. Она надела его сегодня в первый раз и до этого на паркете «Мока Эфти» чувствовала себя в нем вполне комфортно. Наслаждалась тем, что притягивала взгляды мужчин. При первом свидании это как раз то, что нужно. Якоб не должен думать, что она в его руках. Она надеялась, что он не заметил, как ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он ей улыбнулся. Нет, все шло замечательно.

Пока служащий в ливрее не поднял вверх табличку с ее именем. «Звонок для фройляйн Риттер».

У Якоба был странный вид, когда она оставила его на танцевальной площадке. Шарли предполагала, что это звонок из убойного отдела. Бём был единственным, кто знал, что она находится в «Мока Эфти» – и, конечно, это знала еще Грета, но она никогда не потревожила бы Риттер в такой вечер. Якоб стоял у бара, когда Шарли вернулась из телефонной будки. Сообщение о том, что ей, к сожалению, нужно уйти, он воспринял безмолвно. Он проводил ее в гардероб и даже вниз на Фридрихштрассе, где перед эскалатором, который вел к самому популярному аттракциону ночной жизни Берлина, толпились многочисленные полуночники. Когда потом на Лейпцигерштрассе остановился служебный автомобиль, где уже сидел Бём, который просил стенографистку поторопиться, она не могла сказать, был ли их немногословный разговор прощанием или ссорой. Якоб некоторое время смотрел вслед черному автомобилю, а затем направился назад к эскалатору. Очередной мужчина, который не понимал ее профессию?

Она немного замерзла. Короткое пальто поверх платья было довольно легким. В начале мая ночи в городе бывают очень холодными.

– Вы джентльмен? – спросила она полицейского, когда они дошли до машины.

Мужчина, кажется, не понял, о чем идет речь.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Да или нет?

– Конечно…

– Это хорошо! Тогда вы сможете одолжить мне ваше пальто.

Полицейский посмотрел на девушку так, будто решил, что ослышался.

– Не волнуйтесь, вам не нужно класть его в лужу! Я бы хотела его просто надеть. Это ведь все равно собственность прусской полиции. Или вы не хотите поддержать Комиссию по расследованию убийств?

Ей пришлось дважды подвернуть рукава тяжелого синего пальто, и оно ей более-менее подошло. По крайней мере, ей сразу стало теплее.

– Спасибо.

Риттер протянула полицейскому пару тканевых перчаток и несколько жестяных маркировочных табличек, и они отправились к месту происшествия. В пальто она чувствовала себя не столь беззащитной, как тогда, когда они шли к берегу Ландвер-канала.

Автомобиль, похоже, даже не успев затормозить, пробил кованое береговое заграждение. Железные прутья были согнуты вниз, а часть их вырвало из креплений, и они попали в воду. Было такое впечатление, что в это место ударил гигантский кулак. По указанию фройляйн Риттер на месте пролома полицейский установил табличку с номером один. Она хотела также отметить следы торможения, но нигде не могла их обнаружить. Было вообще сложно восстановить путь движения «Хорьха». На одном из деревьев на берегу была содрана кора, и обнаженная древесина влажно блестела в свете прожекторов, которые установили на мосту. Здесь машина задела ствол, прежде чем врезалась в береговое заграждение. Это не могло удержать ее от падения – максимум изменилось направление ее движения. Если бы машина угодила непосредственно в дерево, то ее не пришлось бы вытаскивать из канала, но исход для мужчины за рулем вряд ли был бы иным. Его лицо в любом случае не оставалось бы уже столь красивым. Шарли прикинула расстояние между деревом и берегом. Всего несколько метров. Если исходить из пролома в заграждении, то машина, скорее всего, попала в него в правом углу. Но откуда она ехала, прежде чем задела дерево? Девушка осмотрелась. Дело начинало вызывать у нее интерес. Она, кажется, набрела на след.

Дав полицейскому пару указаний в отношении того, что он должен еще отметить, Риттер прошла немного в глубь Мёкерн-штрассе, которая вела от канала к Йоркштрассе. Застроена была только левая сторона улицы, а справа вдоль тротуара тянулась высокая кирпичная стена. За ней начиналась территория Ангальтского грузового вокзала. Под деревьями, на обочине дороги, было припарковано несколько автомобилей. Шарли прошла мимо машин. Свет уличных фонарей едва доходил сюда, и ей пришлось напрягать зрение. И все-таки она нашла его. На крыле черного как смоль «БМВ» была потертость светло-кремового цвета. Это было больше чем инстинкт, это была уверенность в себе. Стенографистка позвала полицейского.

***

Уголками глаз он наблюдал, как обер-вахмистр Кеммлинг послушно плелся за Шарли с целой охапкой жестяных табличек под мышкой. Этот парень, кажется, был джентльменом и даже одолжил ей свое пальто. Н-да, ему это даже не пришло в голову, хотя это была его вина, что ей пришлось находиться на этом холоде в вечернем платье. Старший комиссар Вильгельм Бём был неотесанной дубиной, ничего не поделаешь. «Идиотство, – подумал он и посмотрел на «Хорьх», который то и дело озарялся светом фотовспышки. – Черта с два это моя вина! Нет, это только его вина, вина незнакомого мужчины, которого достали из Ландвер-канала. Это он испортил нам вечер».

Бём услышал, как Шарли что-то крикнула, и замерзающий обер-вахмистр куда-то отправился. Полицейскому было явно сложно следовать указаниям женщины. Если бы Кеммерлинг знал, что Шарлотта Риттер не имеет ранга чиновника криминальной полиции, он, вероятно, и пальцем бы не пошевельнул. Поэтому Бём ему об этом ничего не говорил. У женщин, работающих в полиции, и так достаточно проблем. Вильгельм знал, что может положиться на Шарли, а этой ночью, когда ему едва удалось собрать людей, это было особенно важно. Плохо только, что у него сейчас нет стенографистки, потому что она занимается на улице обеспечением сохранности следов. Бём совсем не привык самостоятельно делать записи. Блокнот, который был у него в руках, он одолжил у Грэфа.

Старший комиссар удобно устроился на обитом толстой тканью заднем сиденье автомобиля, которое с помощью нескольких манипуляций можно было превратить в небольшой кабинет, и приступил к допросам свидетелей, которых им удалось найти. Это были мужчина и молодая женщина, сидевшие в припаркованном автомобиле на Темпельхофер Уфер, когда «Хорьх» пролетел через береговое заграждение.

Опрос этой парочки дал не много. Молодые люди, похоже, были очень заняты друг другом и едва ли что-то видели. Автомобиль без включенных габаритов появился из темноты. Сначала их перепугал громкий треск. Фройляйн Вегенер подумала, что это взревел мотор и прокрутились колеса, а потом раздался громкий удар, и автомобиль рухнул прямо в воду. Мужчина, кажется, вообще ничего не видел. Оба вышли из машины и отправились на берег. Они ничего не могли сделать – только с ужасом наблюдали, как «Хорьх» немного покачался на воде, а потом кувырнулся вперед и быстро затонул. Когда стало ясно, что сюда не успеет никакая помощь, они позвонили в полицию.

– Вы видели или слышали что-нибудь еще? – спросил Бём. – Может быть, визг тормозов? Или, возможно, водитель звал на помощь? Были ли в машине еще пассажиры, когда он затонул? Может быть, водитель был пьян?

Или уже мертв, подумал Вильгельм и посмотрел в блокнот. Написано там было немного, но и то, что он написал, едва можно было разобрать.

– Гм, – сказал он и встал. – Я думаю, пока достаточно. Ваши персональные данные у нас есть. – Свидетели вышли из автомобиля, и Бёма привлек силуэт на Мёкернбрюкке, который показался ему знакомым.

– Прогресс человечества очевиден, – услышал он слова мужчины на мосту, – теперь даже утопленники ездят на машинах.

Вильгельм Бём знал доктора Магнуса Шварца уже много лет. Цинизм судебного медика был обусловлен спецификой его профессии. Комиссары по уголовным делам тоже были к этому склонны. Вероятно, именно поэтому Вильгельм был в хороших отношениях с доктором, который в своей основной профессии занимал должность штатного профессора в университете.

– Добрый вечер, господин доктор! Вас вытащили из оперы? – спросил старший комиссар.

Шварц, в этот момент осматривавший труп мужчины за рулем, обернулся. На нем под пальто был вечерний костюм.

– А, Бём! Не означает ли это, что это ваша инициатива? – Доктор пожал ему руку. – Нет, в оперу я не хожу. Для меня там слишком громко. Я был на приеме у декана. Довольно скучные разговоры, если учесть, какая элита немецкой мысли там собралась.

– В таком случае вы должны быть рады, что мы вас от этого избавили.

– Не говорите только этого моей жене!

– Ну что? – спросил Вильгельм, указывая на труп.

– Возможно, вам это покажется странным, дорогой Бём, но мужчина мертв.

– Ах, в самом деле? – Старший комиссар изобразил удивление. – Нет ничего важнее мнения эксперта!

Доктор расстегнул на погибшем дорогой двубортный костюм и рубашку, а потом заглянул ему в рот.

– Причину смерти пока назвать не могу, – сказал он через некоторое время. – Возможно, он был уже мертв, когда упал в воду. Вы хотите прямо сейчас получить более подробную информацию или потерпите до завтра, до середины дня? Тогда я буду знать, есть ли у него в легких вода.

Бём ничего не ответил.

– Пока я могу только предполагать, – продолжил Магнус. – Все это лишь приблизительные выводы, без подтверждений. Пока вы завтра не получите официальное заключение: труп мужчины, рост более ста семидесяти сантиметров, вес примерно шестьдесят пять кг, возраст – лет тридцать пять, плохие зубы. Причина смерти пока…

– Плохие зубы?

– Предположительно, это не окончательное заключение.

– Тогда он, вероятно, боялся ходить к стоматологу.

– Я не думаю. Стоматолога он посещал, поскольку я обнаружил у него во рту этот «ухудлучшенный» катастрофический пейзаж. Просто это был плохой стоматолог. Скорее, похоже на то, что он не мог позволить себе достойное стоматологическое лечение.

– При этом он ездил на новом автомобиле, и на нем дорогой вечерний костюм. Он выглядит шикарнее, чем вы, доктор!

– Может быть, он с большей готовностью тратил деньги на машины и гардероб, нежели на стоматолога. Вы ведь знаете: одежда делает людей, – констатировал доктор Шварц. – Сначала машины! Дорогие машины, такие, как «Хорьх»! Коллега Картхауз ездит на такой. Не то чтобы я завидовал, но что толку от такого драндулета, если он не стоит на улице, а попадает в канал…

– Мне кажется, это не столько зависит от машины, сколько от способности управлять ею. – Вильгельм указал на обезображенные руки мужчины. – От этого можно умереть, доктор?

– Умереть можно почти от всего, мой дорогой Бём. – Магнус Шварц поправил указательным пальцем очки и стал более скрупулезно исследовать кашу из клочков кожи, мяса и костей. – Кошмар, – сказал он наконец. – Это причинило ему ужасную боль, но, скорее всего, умер он не от этого.

– Странно, – пробормотал старший комиссар себе под нос.

– Мой дорогой Бём! Вы даже не представляете себе, что пережить можно все!

– Нет, я имею в виду его лицо. – Вильгельм как будто очнулся от сна. – Разве так выглядит мужчина, который перед смертью испытал страшную боль?

Шварц не ответил и посмотрел на погибшего. Действительно. Казалось, что этот мужчина мирно улыбался.

6

Они начали операцию в четверть седьмого, поэтому многих пришлось поднимать с постелей. Обыск происходил везде – не только в квартирах, но и на чердаках, и в подвалах. Они копались даже в мусорных контейнерах в поисках оружия. Только в зоне беспорядков Нойкёльна было задействовано восемь военно-полицейских частей. В операции участвовали и сотрудники криминальной полиции. Рат не предполагал, что ему придется так скоро вновь вернуться на Германнштрассе.

Майские беспорядки продолжались третий день. Постоянно возникали столкновения между коммунистами и полицейскими, то и дело раздавались выстрелы. На улицах Веддинга и Нойкёльна шла настоящая война. Из строительного материала на Германнштрассе сооружались баррикады, на некоторых участках улицы камнями были разбиты все уличные фонари. Банды подростков пользовались наступлением темноты и грабили магазины. Минувшей ночью погромщики забросали камнями даже полицейский участок на Зельховерштрассе: мишенью этих подонков стал участок, в котором стражи порядка в воскресенье начали операцию «Кёниг». Слышались даже выстрелы, жаловались коллеги Гереона. Только привлечение военно-полицейской части с бронированным автомобилем и двумя грузовиками положили конец этому беспорядку.

Такие инциденты порождали страх перед попыткой коммунистического переворота и дополнительно накаляли атмосферу в полиции. Каждый сотрудник, который отправлялся на улицу, тем более в рабочий квартал, испытывал нервозность и держал наготове оружие.

Для Рата общее расположение духа его коллег граничило с истерией. Сам он, когда его потом вместе с Вольтером отправили для наведения порядка в Нойкёльн, постарался сохранять холодную голову. Утром третьего мая начальник полиции Цёргибель распорядился о привлечении криминальной полиции для действий в зоне беспорядков. Ранним утром военно-полицейские части оцепили квартал по обеим сторонам Германнштрассе, от Боддинштрассе до Лейкештрассе. Огромный район стал закрытой зоной. Полицейские контролировали ведущие в него улицы. Таблички предупреждали о стрельбе на поражение.

А потом начались домашние обыски. Сотрудники военно-полицейских частей заблокировали входы во дворы, а затем отряды полицейских прочесывали весь квартал, включая задние дома и дворы. Каждый из отрядов сопровождали два сотрудника криминальной полиции, и почти всюду возникала одна и та же реакция: чертыхающиеся мужчины, ругающиеся женщины, кричащие дети – но никакого оружия. Чем больше проходило времени, тем больше у Рата складывалось впечатление, что люди были предупреждены. Постепенно по запретной зоне стали распространяться слухи о том, что здесь происходило.

До сих пор в квартале, где они проводили операцию, был изъят один-единственный револьвер с горизонтальной осью – после шестичасовых обысков как минимум в четырех десятках квартир. Причем мужчина, у которого они конфисковали оружие, не был коммунистом. Правда, в кухне у него висел на стене вышитый текст «Интернационала», как у других людей висят благочестивые библейские изречения, но рабочий оказался социалистом. Социал-демократ, как и их начальник полиции. Рату эта операция все больше действовала на нервы, и когда он посмотрел на Бруно, у него сложилось впечатление, что тот испытывал те же чувства. То, что здесь происходит, вообще ничего не даст! Простая трата ресурсов!

При этом сегодня утром они усмехнулись, увидев в своем списке Лейкештрассе. Там жил Франц Краевски, кокаинщик из строящегося «Карштадта», их новый информатор. И порнокайзер в самом деле открыл им дверь, когда они позвонили в его квартиру в начале восьмого. По лицу Краевски они поняли, что у того душа ушла в пятки, когда мимо него в квартиру ворвалась целая куча полицейских в форме. Вытаращенными глазами он смотрел на Рата и Вольтера. Они дали ему некоторое время понервничать, а потом Дядя, по всей форме обратившись к нему на «вы», монотонно изрек стандартную фразу о том, что проводится полицейская операция по всему кварталу в целях поиска оружия. После этого Франц немного расслабился. Определенная нервозность у него все же осталась, и Гереон понял, почему. Прежде чем полицейским пришла в голову идея поискать револьвер и гранаты в кухне, Рат хладнокровно извлек из сахарницы пакетик с кокаином.

– Ты видишь, как тебе повезло, что ты встретил нас пару дней тому назад, – шепнул он мужчине, который на этот раз не имел особого сходства с Вильгельмом Вторым. – Иначе мы нашли бы сейчас у тебя пушку, и ты поехал бы с нами.

– Что вообще значит вся эта ерунда? – спросил Краевски.

– Ты живешь не в том районе. Здесь слишком много коммунистов. И нужно все время следить за тем, что прячут в кухне.

Краевски побледнел. Пора было уходить. Полицейские уже давно поднялись на этаж выше, а Рат еще на некоторое время задержался у Франца, на лбу у которого выступил пот. Комиссар вложил ему в руку бумажный пакетик и пожелал приятного аппетита.

Было начало первого. К этому времени они обработали еще три квартала. Дом за домом, квартиру за квартирой. И их список оставался еще довольно длинным.

– С меня довольно, – тихо сказал Вольтер Рату, когда они вышли из очередного дома, где в каждой квартире натыкались на злые лица и были вынуждены выносить гневный протест квартиросъемщиков, не обнаружив при этом ни одного ствола оружия. – Идиотская работа, – констатировал Дядя, закуривая сигарету, в то время как полицейские начали обшаривать мусорные контейнеры во дворе.

Рат кивнул.

– И главное – безрезультатная!

– И ты удивляешься? Все бойцы, так или иначе, на улице. А свое оружие тельмановцы[10]10
  То есть члены Коммунистической партии Германии, председателем ЦК которой в то время был Эрнст Тельман.


[Закрыть] хранят где-нибудь в тайниках. Здесь должна быть больше начеку политическая полиция. Нам надо зачищать склады оружия, а мы вместо этого обыскиваем квартиры пролетариев. – Вольтер не делал секрета из своей антипатии к политической полиции. Он в последний раз затянулся и бросил выкуренную наполовину сигарету на асфальт двора. – Это работа не для криминальной полиции. Полицейские здесь вполне могут справиться самостоятельно, – добавил он и направился к мусорным контейнерам, где молодой полицейский ковырялся длинной кочергой в отходах и пепле. Дядя дал ему пару указаний, передал список с адресами и вернулся к Рату. – Мы идем сейчас на Германнштрассе, сдадим револьвер и напишем предварительный отчет, – сказал ему Бруно. – Здесь есть также пункт питания для оперативников. Старая добрая полевая кухня. У меня уже урчит в животе!

В доме 207 по Германнштрассе в двух конфискованных частных квартирах на первом этаже полиция организовала опорный пункт для силовиков. Гереон и Вольтер направились туда.

– Кто знает, может быть, мы по дороге поймаем какого-нибудь мародера или строителя баррикад, – сказал Вольтер, когда они вышли из ворот на тротуар. – Тогда мы, по крайней мере, сделаем сегодня хоть что-то стоящее.

Кроме двух полицейских, на улице больше не было ни души. Рат с Бруно увидели два-три разбитых витринных стекла, но никаких мародеров. Только на Германнштрассе им встретились несколько прохожих, но не было ни одной подозрительной личности, которую можно было бы задержать. Все газовые фонари были разбиты камнями, и стекло от них хрустело под ногами. В некоторых местах были опрокинуты штабели лесоматериала для строительства метро: теперь он был разбросан по проезжей части. Но это нельзя было назвать баррикадами – скорее это были небольшие транспортные препятствия, хотя на дороге не было ни одной машины. Электропоезда тоже не курсировали сегодня по Германнштрассе. Полицейские плотно оцепили зону беспорядков, и никто не мог ни войти сюда, ни выйти наружу без разрешения. Берлинское транспортное предприятие так или иначе не отправляло сейчас свои автобусы и трамваи в кварталы, где сосредоточились коммунисты, после того как молодые хулиганы остановили несколько трамваев и покорежили вагоны.

Рат и Вольтер прошли всего несколько шагов вниз по Германнштрассе, когда раздались выстрелы, и они быстро нашли убежище под козырьком одного из подъездов. Скорее всего, это были снайперы коммунистов, хотя они все утро вели себя спокойно. Дядя вытащил свой пистолет, и его коллега сделал то же самое, сняв курок с предохранителя. Тот случай в строящемся «Карштадте» не прошел для него даром. Гереон осторожно высунул голову из-под козырька. Стреляли не коммунисты! Вверх по Германнштрассе ехал бронированный автомобиль, и его пулемет беспорядочно грохотал, направляя во все стороны очереди огня и свинца.

– Идиоты!

Рат убрал голову, прижимаясь к двери. Проклятье! Как на войне! Стреляют свои же!

– Это наши, – сказал он Вольтеру, и они убрали свои револьверы. Стоять с пистолетом в руке у подъезда дома для мужчин в штатском было опасно: их можно было легко принять за чужих. Они услышали громкий голос с улицы. Очевидно, говорили в мегафон.

– Внимание, внимание, говорит полиция! – прокричал голос грубым начальственным тоном. – Освободите улицу! Не стойте у окон! Идет стрельба!

В самом деле, подумалось Гереону, идет стрельба? Они объявили это преждевременно. Комиссар еще раз заглянул за угол. Бронированный автомобиль двигался дальше. Немногочисленные люди, находившиеся на улице, разбегались в разные стороны к подъездам домов. Позади бронированного автомобиля ехали два грузовика с полицейскими специального назначения. Мужчины выпрыгивали из машин, готовя к стрельбе свои карабины. Рат чувствовал нервозность молодых бойцов. Пугливыми взглядами они искали окна, за которыми могли скрываться снайперы. Их винтовки были наготове. Короткое время все было спокойно, пулемет спецавтомобиля молчал. Потом раздался выстрел из карабина, и на тротуар со звоном посыпалось оконное стекло.

– Отойти от окон! – еще раз раздался крик из мегафона, сопровождаемый треском карабинов. Первый выстрел разбил мостовую. Какой-то мужчина побежал, согнувшись, по тротуару, прикрыв руками голову, как будто это могло защитить его от пуль и падающего стекла. Он подбежал к подъезду, где стояли Бруно и Гереон, вытащил из кармана ключ и открыл тяжелую дверь.

– Давайте же, – сказал он, придерживая дверь, – входите, пока фараоны вас не прихлопнули!

Какое-то время полицейские колебались, но потом вошли в подъезд. Мужчина, не обращая больше на них внимания, стал подниматься вверх по лестнице. Рат закрыл дверь и посмотрел ему вслед.

– Черт подери! Они очищают улицу! С использованием спецтехники! Почему никто не поставил нас в известность, что будет проводиться подобная операция?

– Не имею представления, – ответил Вольтер. – Вероятно, потому, что все спланировано социал-демократами[11]11
  Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) была наиболее влиятельной силой в органах тогдашнего немецкого государства, которое в историографии принято именовать Веймарской республикой.


[Закрыть].

С улицы по-прежнему были слышны выстрелы. Пули свистели совсем близко. Гереон мотнул головой назад, и они с Дядей отошли далеко в глубь подъезда, на лестничную клетку. Здесь они были более надежно защищены от шальных и рикошетящих пуль. Никогда не знаешь, что может произойти.

Неожиданно они услышали крик:

– Нет!

Это был не крик боли и не крик страха. Это был крик ужаса.

Полицейские быстро переглянулись и помчались вверх по лестнице. Дверь в квартиру на втором этаже была открыта, и они вбежали в нее. Их встретила мелкобуржуазная скромность и уют – все здесь блестело чистотой, каждый предмет был на своем месте. Они осмотрелись, пытаясь кого-нибудь увидеть, но в помещении никого не было видно. Не было и слышно никаких голосов. В соседней квартире пел Рихард Таубер, голос которого искажали царапающие звуки граммофона, как будто его не касались события, происходившие на улице. Через открытую балконную дверь сюда проникал шум улицы, время от времени были слышны призывы и отдельные выстрелы. Группа разграждения удалилась. Легкий ветер теребил длинные гардины, внося их в комнату.

На балконе лежали две женщины. Мирно, как будто спали. Но это было не так – из ран у них на голове и груди сочилась кровь. Кричал, должно быть, мужчина, который склонился над более пожилой из двух женщин. Полицейские узнали в нем человека, который только что открыл им дверь. Теперь он уже не кричал, а беззвучно плакал. Он положил голову погибшей женщины себе на колени и не переставая гладил ее по испачканным кровью волосам. Тихо, едва слышно он повторял одно-единственное слово:

– Марта, Марта!

Рат почувствовал, как в горле у него встал комок, который становился все больше.

***

В помещение магазина едва проникал дневной свет: витрины были забиты снаружи досками. Мужчина за прилавком совсем не напоминал мясника. Он был слишком худым, с бледным лицом и впалыми щеками. Лишь брызги крови на его белом халате свидетельствовали о его профессии.

И еще его приветствие.

– Что вы желаете? – спросил он.

– Полиция, – сказал Рат и показал свое удостоверение.

Уже четверть часа он был в поисках. Ни у кого на Германн-штрассе, кажется, не было телефона. Единственный городской телефон-автомат, который Гереон нашел, не работал, и только в мясной лавке Вильгельма Прокота ему повезло. На двери лавки висела табличка с символом телефона, под которым было написано: «Стоимость одного звонка 20 пф.». Вдвое дороже, чем в телефоне-автомате, но другой возможности у комиссара не было.

– А я уж удивился, что кто-то при такой пальбе еще ходит в магазин, – проворчал мясник. – Вы хотите посадить в магазине ваших людей?

Рат покачал головой.

– Мне нужно только позвонить.

– Вон там, – мясник указал головой на дверь. – Только не бесплатно.

– Не волнуйтесь, это служебный разговор. Государство за-платит.

Полицейский последовал за Вильгельмом. На стене в коридоре висел телефон, и Рат связался с Германнштрассе, 207. Мясник с любопытством стоял в дверях.

– Вам нечем заняться? – прикрикнул на него комиссар.

– Нечем, – ответил Прокот. – Ваши коллеги отпугнули у меня всю клиентуру. – С этими словами он поплелся в магазин.

К счастью, номер не был занят. Ответил гаупт-вахмистр, и Рат попросил к телефону офицера из оперативного штаба. В нескольких словах он сообщил ему о происшествии со смертельным исходом и получил краткие инструкции: установить личности, обеспечить сохранность следов, допросить свидетелей, произвести медицинское обследование трупов, а потом их эвакуацию. Мероприятия, которые были ему уже давно хорошо знакомы еще со времени его первых расследований убийств. Его злило, что они там считают его новичком.