Текст книги "Жил-был раз, жил-был два"

– Где Лекуантр? – бросил он, дойдя до кабинета Поля.

Тот предложил ему присесть. Габриэль отметил, что слева от компьютера лежат пыльные тома досье. Очевидно, материалы дела, которые достали из дальнего ящика. На этот раз капитан не удосужился снять фотографии с белой доски. Они висели строго по линейке, образуя безупречную шахматную доску. Крупным планом разбитое лицо… Гематомы на ляжках… Татуировки… Более широкий план, показывающий лежащее на гальке тело, мертвую птицу на правой ноге. Габриэль был уверен: Поль хотел, чтобы он это увидел.

– Его отпустили.

Поль только что уселся напротив. Он властно взмахнул рукой, прежде чем Габриэль успел открыть рот.

– Таковы условия сделки, чтобы он не подавал на тебя жалобу за нанесение ран и побоев.

– Как… как сделки? Ты заключил сделку с этой мразью?

– Остается незаконное проникновение в жилище, на которое мы не можем закрыть глаза, но я поговорю с прокурором. Твоя потеря памяти, сам факт, что ты немного не в себе… Отделаешься простым предупреждением. Разумеется, я не стану упоминать о молотке, которым ты, по всей видимости, собирался разбить ему колено. Которое? Левое или правое на этот раз?

Габриэль чувствовал, как его засасывает кошмар. Поль ткнул большим пальцем в доску:

– Ближе к вечеру мы получили анализы ДНК трупа на берегу. Это не Жюли. Жертвы нет в картотеке, и на этом этапе расследования мы пока не установили ее личность…

Габриэль прижал кулак к губам. Значит, надежда еще не потеряна. Крошечная, но она есть.

– Это мало что меняет, но знай, что Коринне тоже немного полегчало, – продолжил Поль. – Можно сказать, хоть какой-то глоток кислорода в душных страданиях, хотя ничто больше не может по-настоящему облегчить ее боль. При всем том она хотела, чтобы ты как можно скорее об этом узнал. Вот, дело сделано.

Габриэль тихо наклонил голову:

– Спасибо.

– Ага, не часто ли тебе приходится благодарить меня после твоего возвращения, как полагаешь?

Тыльной стороной ладони он смахнул часть пыли с досье.

– Вернемся к результатам экспертизы… Тут все не просто. Взятые из вагины образцы спермы ничего не дали и принадлежат человеку, которого нет в картотеке. Другими словами, если у тебя в голове еще вертятся хоть малейшие сомнения, Эдди Лекуантр не имеет никакого отношения к этому грязному делу. Он не насиловал ту женщину. Кстати, когда ты на него набросился, он возвращался из кино, и билет при нем. Мы проверим, но если он сидел там, то не мог быть на гидроэлектростанции. Мы тем не менее воспользовались твоим вторжением и как следует у него порылись, сам понимаешь, не упускать же такой случай. Разумеется, ничего особенного не нашли, кроме нескольких DVD с порнухой. Ничего подозрительного. – Поль развернулся вполоборота. – Также под ногтями и на ладонях жертвы были обнаружены чужие кожа и кровь. Она сопротивлялась и сильно поцарапала нападавшего. Выделенная из этого биоматериала ДНК обнаружена и на синяках в области ляжек. Загвоздка в том, что данная ДНК тоже отсутствует в картотеке и к тому же не совпадает с ДНК спермы.

Габриэль мотнул головой, не уверенный, что правильно понял:

– Насильников было двое?

Поль отрицательно покачал головой:

– В случае изнасилования мы обязаны собирать генетический материал преступника и с кровоподтеков. Это же он применяет силу, чтобы проникнуть в свою добычу. Ну, по логике. Третье лицо, возможно, удерживало жертву за щиколотки, но никак не могло оставить следы в непосредственной близости к области гениталий. Эти и другие детали, о которых я не буду тебе сейчас рассказывать, заставляют отказаться от гипотезы о двойном изнасиловании.

– Должен признаться, я чего-то недопонимаю.

– У меня тут складывается одна теория, но я пока придержу ее при себе. В любом случае анализы еще делаются, посмотрим, что покажут. Что же касается огнестрельных ранений, повлекших смерть, полученные из Экюлли данные указывают на пули калибра семь целых шестьдесят пять сотых миллиметра, менее распространенные, чем девятимиллиметровые; больше ничего существенного баллистики извлечь не смогли.

Он отцепил с магнитной доски фотографию изуродованного лица и посмотрел на Габриэля:

– На данный момент установление личности жертвы застопорилось. Несмотря на статьи Шамарлена в городской газете и передачи по местному радио, рассказывающие о нашей находке, никто не заявлял ни о каком исчезновении. Возможно, эта женщина не местная.

– А подвеска? – бросил Габриэль, возвращая разговор к тому, что считал главной уликой. – Откуда у Лекуантра могло взяться украшение, которое было на моей дочери в день похищения?

Поль положил снимок перед собой.

– Да, подвеска… Я к этому и веду. Я передал ее в лабораторию, присовокупив к твоему нарушению неприкосновенности жилища. Я отметил, что данный предмет находился у тебя в кармане, соответственно, имеет место попытка кражи – единственный способ получить официальный анализ ДНК. Ну, это наши внутренние махинации, никто в этом разбираться не будет… Если Жюли носила эту подвеску, возможно, мы обнаружим там ее генетический материал, даже столько лет спустя, если только висюльку не вычистили. Во всяком случае, с чисто объективной точки зрения ничто пока не доказывает, что это украшение твоей дочери.

– И ты смеешь мне это говорить?

Поль прижал руки к вискам, помассировал.

– Мы живем в эпоху доказательств, Габриэль. Признания, предположения и прочая приблизительная хрень остались в прошлом, с этим покончено. Твои сегодняшние закидоны угробили бы даже потенциальную возможность начать какое-либо судебное преследование Лекуантра. Например, он мог бы заявить, что ты сам принес украшение и подложил в ящик, чтобы повесить на него обвинение. Или что-то в том же роде, понял? Но он и до этого не додумался, потому что парень он недалекий. Хочешь, изложу тебе его версию происхождения подвески?

– А как ты думаешь?

Поль вытянул шею. Луиза перебралась в соседний кабинет. Он испустил глубокий вздох.

– Не понимаю, почему она не отправляется домой спать, как остальные. Посмотри на нее, сидит со своим вербеновым пойлом, или что там у нее в чашке… Ей еще и двадцати девяти нет. Три месяца назад она мне объявляет, что встречается с парнем. Я говорю себе: «Наконец-то!» – я доволен, и знаешь, кем оказывается этот тип? Эскиме-младшим, из похоронного бюро, тем самым, что вертится у нас под ногами при каждом самоубийстве или помершем старике. Официальный помощник судмедэксперта.

Поль встал и закрыл жалюзи.

– Твою ж мать… Ее так и тянет на чернуху, иначе она не может. Я думал, что с возрастом мы как-то сблизимся. Не знаю… Такое ощущение, что она всю жизнь не может мне простить смерть ее матери, как будто в моих силах было хоть что-то изменить. Это был гребаный рассеянный склероз, ну что я мог поделать?

Габриэль не нашелся что ответить. Поль пожал плечами:

– Ладно, возвращаясь к нашим баранам: Лекуантр говорит, что встретил тебя в коридоре гостиницы «У скалы» вчера утром и ты его не узнал. Это правда?

Габриэль кивнул, насупившись.

– А вот он тебя прекрасно узнал, несмотря… – Он указал на обритый череп Габриэля. – По его словам, видок у тебя был совершенно потусторонний. Ты был уверен, что спал в номере двадцать девять, а на самом деле провел ночь в седьмом, под именем пресловутого Уолтера Гаффина.

– К чему ты клонишь?

Ему очень не понравился взгляд, который в этот момент бросил на него Поль: так смотрит игрок в покер, когда выкладывает последнюю карту и срывает банк.

– Он говорит, что, именно убирая твою комнату, то есть номер семь, он и нашел это украшение.

24

Только бы не отключиться.

Габриэлю казалось, что его продолжают избивать, но теперь словами.

– Подвеска, в моей комнате?

– Точно. Она валялась под кроватью вместе с оборванной цепочкой. Как если бы ее сорвали с чьей-то шеи. Вот так. – Поль показал жестом.

– И ты поверил Лекуантру?

Жандарм сделал вид, что ничего не слышал:

– Знаешь… Ну, где-то в уголке сознания ты и сам понимаешь, что Лекуантр не семи пядей во лбу. По его словам, он забрал украшение, потому что узнал его и хотел проверить, действительно ли, цитирую, «оно той девочки, которую так и не нашли». Он вспомнил, что сохранил старые листовки в ящике, как иногда хранят старые ненужные газеты. У всех нас они валяются в подвалах, на дне деревянных ящиков, на полках – макулатура, которую хранят на розжиг. Короче, он сравнил и увидел полное сходство. Говорит, что колебался, отнести ее нам или нет, как раз перед тем, как ты напал на него.

Габриэль вспомнил о странном поведении типа в подвале. Как он метался вокруг того металлического шкафа. Поведение человека, которого мучат сомнения?

Теперь Поль стоял.

– Ну? Что ты думаешь о его версии? – спросил жандарм.

– Она крайне маловероятна.

– А вот мне кажется, что она смахивает на правду, учитывая обстоятельства.

– Если я правильно тебя понял, у меня вроде как была подвеска, которую носила моя дочь, когда те сволочи затащили ее в машину больше двенадцати лет назад?

– У тебя или у той женщины, с которой ты явился в гостиницу в вечер твоего приезда.

Сначала мощный боковой справа, теперь – апперкот. Поль времени не терял, конечно, он успел повсюду сунуть нос и задать нужные вопросы… Габриэль поднял голову, упрямо глядя на жандарма, который нависал над ним, упираясь ладонями о стол.

– Почему ты не рассказал мне про нее? – разъярился Поль.

– Потому что будь она хоть мать Тереза, я бы этого не знал. Когда я проснулся, ничто не указывало на присутствие в комнате другого человека. Но возможно, это она украла у меня бумажник и документы, прежде чем забрала свои вещи, свою машину и сбежала.

– Куда? На север? Вы что, приехали черт-те откуда в Сагас на разных машинах, только чтобы она уехала обратно через несколько часов?

Габриэль пожал плечами с ощущением, что лассо затягивается у него на горле. Поль прав: получается какая-то бессмыслица. Жандарм отцепил фотографию с трупом на берегу и положил перед ним:

– Тебе это тоже приходило в голову?

Габриэль взял глянцевый прямоугольник, вгляделся в надежде на вспышку в голове, на хотя бы крошечный лучик света в непроглядном тумане своего мозга. Но ничего не случилось. Он оттолкнул снимок:

– У тебя есть моя ДНК. Это заменяет все ответы, которые я мог бы тебе дать. Мой визит к Лекуантру и последующий арест в конечном счете тебя устраивают. Адвокат, который явится только завтра, и все прочее… Отличная работа!

Они молча смотрели друг на друга, потом Поль прикрепил фотографию обратно. Он выровнял ее, приладив в одну линию с остальными.

– Ты совершаешь ошибку: ты просто не представляешь, до какой степени исчезновение твоей дочери до сих пор не дает мне покоя. Это изменило наши жизни. Бесповоротно.

Он нажал на кнопку старой электрической кофеварки – один из тех предметов, с которыми не расстаются на протяжении всей карьеры, – и застыл, глядя на медленно наполняющийся стеклянный сосуд.

– Каждая паршивая страничка из детективного романа, которую мы получали, разрушала нас еще больше, Коринну и меня. Непонятно, чего хочет этот анонимщик. И при чем тут Агата Кристи? Почему эта сволочь творит такое? Каждый божий день Коринна все больше увязает в сожалениях и гневе. И она не оправится, пока не узнает правды, сечешь?

Он повернулся к бывшему коллеге:

– Некий тоскливый голосок внутри меня даже надеялся, что труп на берегу Арва окажется твоей дочерью. По крайней мере, мы бы знали. Это было бы тяжело, но мы бы знали.

Он вздохнул:

– Ты что-то нарыл, Габриэль. И наличие подвески это доказывает… И еще вот это…

Он достал из кармана опечатанный пакет с черной магнитной коробочкой внутри его:

– Я попросил своих ребят глянуть на твою машину после того, как ее перегнали сюда. Они нашли эту штуку, прикрепленную под пассажирским сиденьем. Жучок GPS.

– За мной следят?

– Похоже на то. Стандартный жучок, никаких отпечатков на нем не выявлено: его владелец был очень осторожен. Я не знаю, куда тебя занесло, но, кажется, тебе удалось разворошить муравейник там, где двенадцать лет назад мы наткнулись на стену. Должен признать, что я впечатлен. Ты являешься на гидроэлектростанцию – и чуть было не хватаешь анонимщика. Вваливаешься к Лекуантру – и находишь подвеску…

Поль налил два стаканчика наконец-то поспевшего дымящегося кофе.

– Ты не убийца, Габриэль. Ты способен причинить кому-то боль, но не изнасиловать и не засунуть ветку в вагину женщины и пустить ей потом две пули в грудь. Между прочим, жертва сопротивлялась, а пока тебя прослушивал врач, я осмотрел тебя: ни на твоем лице, ни на теле нет царапин. И ты был у себя в номере, когда скворцы падали с неба, так ведь?

– Да. Думаю, я заснул. И проснулся, когда услышал звук ударов. Я был один. Я вышел, увидел птиц. Там и другие выскочили наружу, клиенты гостиницы, которые могут подтвердить. Какой-то тип заговорил со мной об апокалипсисе. Потом… не знаю, наверно, я опять заснул.

Поль кивнул, соглашаясь со словами Габриэля:

– Действительно, твой сосед подтвердил, что вышел на улицу одновременно с тобой, в два часа десять минут.

На Габриэля нахлынуло огромное облегчение. Он заметил, как Поль добавляет два кусочка сахара только в один из стаканчиков. Раньше он пил несладкий.

– Однако, даже если ты говоришь правду, я знаю, что ты каким-то образом связан со всем этим бардаком. Ладно, как говорится, утро вечера мудренее. И если эта чертова ночь принесет мне ответы, настоящие ответы, я доставлю себе такое удовольствие и отпущу тебя на все четыре стороны.

Он упер указательный палец в стол:

– Я хочу, чтобы волк, каким ты всегда был и каким остался, докопался до улик, хранящихся в глубине твоей свихнувшейся башки. У тебя же с собой была подвеска, черт тебя подери! Что это значит? Ты нашел свою дочь или ее похитителей? Я хочу, чтобы ты продолжил охоту и добывал для меня информацию. Любую информацию, чтобы я смог снова открыть дело и закончить его раз и навсегда. Я хочу этого всем сердцем, только этого.

Впервые Габриэль почувствовал, что его положение не совсем безнадежно. Поль указал на стаканчик с кофе:

– Без сахара, как всегда?

– Бурда, как всегда?

Капитан выдавил слабую улыбку:

– Безусловно, самая редкостная бурда во всей окрестности. Но это никогда не мешало нам потреблять ее литрами. И причем все пока живы.

Габриэль, внезапно охваченный ностальгией по тем временам, сделал глоток. От разлившегося по горлу тепла стало лучше.

– На этот час образцы твоего биоматериала для ДНК-теста в руках наших криминалистов. Я попросил их сегодня поработать в ночь, и над образцами, и над подвеской. Они не стали особо брюзжать. Замечу, что такое в Сагасе случается не каждый день. Пока все не выясним, я подержу тебя здесь. Соседняя лавка работает до полуночи, я принесу тебе сэндвич, тунец с майонезом, если мне не изменяет память.

– Не изменяет.

– В такое время майонез будет не самым свежим, но сойдет… А ты отправляйся вниз и отдыхай. Знаю, там не слишком комфортабельно, но ты же знаешь нашу контору: тебе предоставили номер люкс.

25

Сидя в глубокой задумчивости за компьютером, Поль пытался сложить куски головоломки Москато в единое целое. Было уже около трех ночи, а после обнаружения трупа поспать ему довелось совсем немного. Впрочем, вот уже несколько лет со сном у него были проблемы.

Нацепив очки для чтения, он снова тщательно проглядел при свете лампы выписанные на листке данные. Слышно было, как гудят трубы и переливается вода в радиаторах. Поль любил эти ночные звуки и тесное пространство своего кабинета. Этот кокон защищал его от внешнего мира.

Он сосредоточился. Два дня назад Габриэль приехал в гостиницу «У скалы». По словам хозяина и по записям в компьютере, его бывший коллега представился неким Уолтером Гаффином. Потом он вернулся на парковку и привел с собой загадочную незнакомку. Ромуальд Таншон так и не смог ее описать. Вроде блондинка, лет тридцати – как и жертва на берегу, – но она держалась поодаль, старалась не обращать на себя внимания и не произнесла ни единого слова. Вроде не особенно радовалась, что оказалась там. И однако, приехала в Сагас…

Выходили ли они с Москато из гостиницы после того, как разместились в номере? Приехали ли они на двух машинах? Пока что выяснить это не удалось. Те двое жандармов, которые перегоняли «мерседес» Габриэля, попытались отыскать волосы или любой след женского присутствия в салоне автомобиля и нашли жучок GPS.

Почему эта парочка выбрала гостиницу «У скалы»? В окрестностях нашлось бы немало более приятных заведений. Не пятизвездочных, конечно, но куда комфортней этой старой ночлежки с подштукатуренными стенами, а в качестве вида из окна с парковкой с одной стороны и известняковой скалой – с другой. Тогда почему? К тому же, как утверждал Таншон, Габриэль потребовал именно седьмой номер. Седьмой, и никакой другой.

Напрашивался простой вывод: Габриэль Москато вернулся в Сагас под чужой личиной с какой-то конкретной целью. Причем эта цель, по всей вероятности и по заключению невропатолога, стоила ему проблем с головой.

Поль в энный раз обвел ручкой слова «гостиница „У скалы“»… Именно там двенадцать лет назад его друг заснул после того, как выяснил личности клиентов, проживавших в гостинице приблизительно в то же время, когда была похищена его дочь. Именно там он обнаружил пресловутую Ванду Гершвиц.

В голове словно прозвенел сигнал тревоги, но он не мог определить источник. Полистал следственное дело, нашел страницы, где излагались результаты проверки списка постояльцев. Поль не заглядывал в эту часть досье уже много лет, но нутром помнил, в какое возбуждение они тогда пришли с Габриэлем, когда, прошерстив распечатку, выяснили, что никакой Ванды Гершвиц на самом деле не существует. Открылся новый след. Новая надежда отыскать Жюли.

Он нашел нужную запись.

Ванда Гершвиц. Снимала комнату номер 7 с 24 февраля по 8 марта, день исчезновения Жюли. Расплатилась наличными.

Комната номер 7. Поль почувствовал, что у него в руках ключ от ящика Пандоры. В этот момент ему бросилась в глаза еще одна очевидность. Он поспешно включил компьютер и вывел на экран фальшивое удостоверение личности Габриэля.

Он попал в яблочко.

Уолтер Гаффин – Walter Guffin.

Ванда Гершвиц – Wanda Gershwitz.

Одни и те же инициалы. Одна и та же гостиница, один и тот же номер. И оба зарегистрировались под ложными именами.

Прилив адреналина. Он схватил мобильник и посмотрел на фотографию подвески, найденной у Эдди Лекуантра. Порванная цепочка… Драка… Украшение, упавшее под кровать… Немой фильм раскручивался у него в голове на такой скорости, что он едва обратил внимание на Луизу, появившуюся на пороге. Откинулся в кресле, приложил ладони к щекам. Неужели?..

Он поднял глаза на дочь:

– Что у тебя?

– Я кое-что нашла, иди посмотри, – ответила она, махнув рукой.

Она уже уходила обратно.

– Луиза, Луиза, задержись на пару секунд. Я тут вспомнил одну вещь. Можешь повторить мне слово в слово, что ты сказала по поводу той истории с носками и логикой преступления?

Луиза посмотрела на отца. Тот выложил перед собой кучу фотографий с места преступления. В полутьме своего кабинета он походил на кролика, забившегося в глубину норки. Его глаза искрились, как бенгальские огни.

– А-а-а, теперь тебя вдруг заинтересовала моя интуиция в духе «Экспертов»? Ладно, я сказала: должна быть какая-то логика, стоящая за тем фактом, что убийца запихнул носки в рот своей жертве post mortem. И что эту логику нам следует расшифровать. А еще я говорила, что, по всей видимости, убийца совсем не паниковал, несмотря на падение мертвых птиц. Он был чертовски хладнокровен.

Она вышла. Поль последовал за ней, продолжая выстраивать в голове целую схему и все более отчетливо представляя, как развивались события.

Получалось нечто головокружительное.

26

Луиза торопливо вернулась на свое место. Белый свет экрана отражался на влажной поверхности ее покрасневших от усталости глаз.

– Как себя чувствует Москато? – поинтересовалась она.

– Его задница располагается на нарах в камере предварительного заключения, а в мозги словно всадили пулю сорок четвертого калибра. И как, по-твоему, он должен себя чувствовать?

Луиза слишком устала, чтобы огрызнуться и заметить, что свои язвительные комментарии Поль мог бы оставить при себе. Просто щелкнула мышью:

– Я хотела показать тебе, что мне удалось найти, прежде чем пойду спать. Я запустила поиск по татуировкам жертвы.

– Наверно, это могло бы и подож…

– Итак, что касается дьявола, ничего оригинального сказать не могу, – продолжила она, не слушая отца. – Падший ангел, символ зла, библейские истории и прочий бред в этом духе. Он отчетливо виден на предплечье. Это скорее мужская татуировка. Убитая хотела, чтобы с первого взгляда было ясно, с кем придется иметь дело…

Поль украдкой поглядывал на дочь, пока та увеличивала на экране вторую фотографию, на которой был снят левый бицепс жертвы. Задался вопросом, посещала ли Луиза хоть раз тату-салон. Он представил себе дочь с рисунком змеи, обвивающей распятье, на ягодице или еще где-нибудь. Она прошла через мятежный период к концу подросткового возраста – они тогда собачились целыми днями и вообще не могли спокойно разговаривать.

– Матрешка – знаменитая русская кукла, в которую вложено еще несколько таких же. На первый взгляд ничего особенного. Сейчас они в моде, все их делают, и это вовсе не означает, что ты как-то связан с Россией. Но если рассмотреть ее повнимательнее, можно заметить вот здесь, под узором, маленький пистолет. А там, под лепестком цветка, череп.

Поль и впрямь разглядел эти детали, которые, с его точки зрения, не имели большого значения. Дочь вывела на экран последнюю татуировку, которая занимала большую часть спины убитой.

– Вот эта особенно впечатляет, – сказала она. – Ковбой с двумя револьверами, один из которых направлен прямо на зрителя. Татуировка невидима, когда женщина одета, но внушительная, а значит, важна для нее. Татуировки всегда имеют определенный смысл для своих владельцев, они…

– Избавь меня от лекций, переходи к сути дела. Уже три часа ночи.

Луиза вздохнула:

– Дай мне закончить, ладно?.. Вначале я не очень понимала, где искать. Но матрешка заставила меня покопаться в русской символике…

Она вывела фотографию мужчины с голым торсом и бугрящимися мышцами, с которым Полю не хотелось бы столкнуться один на один в коридоре. Его тело сплошь покрывали татуировки, а шею обвивала большая паутина. Луиза указала на ковбоя на его правой грудной мышце, похожего на того, который был на трупе.

– Эти татуировки типичны для членов Братвы, – выдохнула она. – Русской мафии.

Капитан почувствовал, как по спине пробежал холодок. Было что-то странное, почти неправдоподобное в звучании этих слов, произнесенных глубокой ночью в безликом кабинете бригады, затерянной в сердце Савойских гор. Луиза попала в точку и немного этим гордилась.

– Братва – это гигантский спрут, состоящий из многих тысяч криминальных групп и расползшийся по всей Европе. Она вторгается во все области, где пахнет грязными деньгами. Торг…

– Я в курсе. Торговля наркотиками, оружием, людьми, а также убийства, похищения, киберпреступления… Группы часто работают автономно, состоят из трех-четырех человек и растворяются среди остального населения, будь то в России или за границей. Их невозможно отследить…

Поль прямо-таки навис над дочерью, как будто хотел ее поглотить. Колесики в голове крутились на полной скорости. Родившаяся несколько минут назад гипотеза подтверждалась.

– Что означает ковбой?

– Он указывает, что данный член сообщества готов идти на оплаченный риск. Иначе говоря, мальчик на побегушках отправляется на фронт.

– Наемник.

Луиза поглубже устроилась в кресле, повертела головой, разминая затекшую шею. Потом сгребла в кучку яблочные огрызки, валявшиеся на столе, и убрала их в полиэтиленовый пакет. Наверняка для кур соседа, живущего за жандармскими квартирами.

– Что делал русский мафиози здесь, в Сагасе? В последнее время у нас хватает краж, но на этом поприще обычно подвизаются выходцы из других стран Восточной Европы.

Телефон Поля зазвонил. Он ответил. Подняв голову к окну, заметил в темноте алый кончик сигареты. Эксперт из лаборатории помахал ему. Поль махнул в ответ, сделал знак, что идет, и отсоединился.

– Чего он хотел? – спросила Луиза, застегивая молнию парки.

– Это по поводу подвески, я займусь. Ступай к своему парню и проведи хорошо хоть остаток ночи. Боюсь, день завтра будет длинным.

Луиза задержалась у экрана компьютера и от души зевнула. Ее отцу пришлось признать, что при таком освещении и с темными кругами под глазами, которые ее старили, она была вылитая мать.

27

Габриэль, не дрогнув, спускается по ступенькам, так глубоко уходящим под землю, что им не видно конца. Огонек черной зажигалки, на которой выгравирована голова волка, окружает его хрупкой янтарной аурой, столь крохотной, что он кажется себе безмолвным пловцом, погруженным в пучины океана. В слабом свете проступают скальные стены, поблескивающие, как угольные пласты.

Габриэль, как в мороке, оглядывается вокруг. Происходит нечто невероятное: он понимает, что спит. Он прекрасно осознает, что в этот самый момент лежит на скамейке в камере предварительного заключения жандармерии Сагаса. Он даже слышит свое дыхание. И говорит себе, что это невозможно. Вокруг него все слишком настоящее. Тогда он проводит левой рукой сквозь пламя, оно не колышется. И сам он не чувствует никакой боли.

Он совершенно точно спит.

Габриэль не представляет, почему он здесь, в темноте, и что должен делать. Это, конечно, как-то связано с его разладившимся мозгом и проблемами с памятью. Сбой в системе. Пораженный способностью своего подсознания воспроизводить детали и ощущения – он узнает зажигалку из бардачка «мерседеса», чувствует, как разлитая вокруг влажность касается его лица, – он решает продолжить путь.

Пространство между стенами сжимается, ступени становятся все уже и выше, вынуждая его прыгать при каждом шаге. Его сознанию удается имитировать стук подошв о землю. Он думает: «Это безумие» – и знает, что мысль возникла вне сна, он это думает в данную секунду, лежа на своей скамейке, и когда откроет глаза, то вспомнит обо всем. Он знает это, потому что проживает все прямо сейчас в полной ясности и осознанности.

Но нельзя упускать такую возможность. Вдруг представился случай преодолеть стены амнезии, заглянуть по ту сторону, обманув невидимых сторожей, которые во время бодрствования противодействуют любому его вторжению. Может, сторожа заснули.

Наконец он добирается до плоской однородной поверхности, похожей на черный песок. Над ним тянется свод, сквозь который проросли корни деревьев и теперь свисают, попав в ловушку влажных скал. Их органические пальцы норовят вцепиться ему в волосы. Без сомнения, Габриэль передвигается под лесом.

На стенах посверкивают вкрапления, похожие на слоновую кость. Габриэль подносит зажигалку ближе и понимает, что это осколки костей. Кусочки берцовой кости, бедренной, черепной коробки, впечатанные в стену с нечеловеческой силой. Он осознает, что здесь ничто не имеет над ним власти, но все равно чувствует, как им овладевает страх. Дыхание учащается в спящей груди, но он пытается сохранять спокойствие. Главное, он не хочет, чтобы стражи подсознательного изгнали его со своей территории. Он хочет разведать дальний конец туннеля и повторяет себе: «Ты ничем не рискуешь, ты ничем не рискуешь…»

Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».

Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.

Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?

Его сердце – реальное сердце – срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.

Его душит волнение. С другой стороны зеркала Жюли протягивает руку, она совсем рядом, в нескольких миллиметрах от руки Габриэля, но она недоступна. Хотя на ней все тот же спортивный костюм, его дочь постарела, чуть волнистые волосы ниспадают на плечи, ее челюсти отвердели, а черты лица стали более грубыми. Руки черны от грязи. Она умоляет его о помощи, умоляет вытащить ее из тюрьмы. Отчаянные крики дочери наотмашь хлещут Габриэля. Опять-таки он знает, что спит. Все испарится, как только он откроет глаза. В реальном мире Жюли рядом не будет. Но он не в состоянии оставаться здесь и ничего не делать.

– Ты сама должна помочь мне, – бормочет он, словно кто-то его слышит. – Помоги мне найти тебя. Где ты? Кто тебя запер?

Она прикладывает ладони к зеркалу, потом убирает, оставляя алые отпечатки: кровь начинает стекать со стороны Габриэля, он может ее потрогать. Другая девушка, до этого свернувшаяся в комочек, поднимается – из одежды на ней только верхняя куртка, доходящая ей до колен, – и тянет Жюли назад.

– Оставь ее! – рычит Габриэль. – Жюли, нет! Останься со мной! Скажи, кто с тобой это сделал!

Кажется, Жюли его больше не слышит. Она поворачивается спиной, увлекаемая второй девушкой. Отражения отдаляются, пленницы преграды всего в несколько миллиметров толщиной. Габриэль кричит, он хочет обнять своего ребенка, почувствовать запах ее кожи, тепло ее тела, он хочет увести ее и вырвать из этого кошмара. Он бросается на зеркало и против всех ожиданий словно проходит сквозь материю. И чувствует, как собственный вес увлекает его в пропасть.