Текст книги "Робинзоны космоса. Бегство Земли"

Мы посадили космолет на один из берегов: небольшой пляж был отличной посадочной площадкой.

Здесь мы чувствовали себя в безопасности. Космолет, отлитый целиком из самого прочного сплава, перед которым, уж поверьте мне, ваши особые стали – просто мягкий свинец, казался неприступным убежищем. И все же нам было немного не по себе: заросли подступали со всех сторон, надвигались, давили, вызывая клаустрофобию. Это чувство исчезло после сытного ужина, и, погасив прожектор, мы затаились в ожидании обитателей джунглей, если они там вообще водились.

О! Эту ночь в венерианском лесу мне не забыть никогда!

Едва прожектор погас, мы увидели, как в озере появилось фиолетовое сияние: сначала слабое, оно быстро разгоралось и вскоре достигло яркости тропической луны на Земле. Оно словно всплывало из глубины озера, на котором, как на горящей сере, переливались огни. У самой поверхности замелькали стремительные змееподобные тени. Сидя перед левым экраном, между Ренией и Собоколом, я смотрел на это завораживающее зрелище. Реум и Тулл дежурили у правого экрана, наблюдая за джунглями. Волны озера отбрасывали танцующие блики на черные как уголь стволы, и молодые венериане несколько раз подзывали нас, когда им казалось, что они видят между деревьями какие-то смутные фигуры.

Это случилось около полуночи. Более чуткая, чем все мы, Рения ощутила это первой. Внезапно побледнев, она сказала, что ей кажется, будто некое чудовище смотрит на нее в упор из темноты. Чтобы ее успокоить, я включил прожектора, но потом снова их погасил, чтобы не привлекать внимания представителей местной фауны. Через несколько секунд мы все тоже почувствовали, что за нами кто-то наблюдает. Это было странное ощущение, оно то усиливалось, то ослабевало, словно кто-то бродил вокруг, то приближаясь, то удаляясь. Скрывая нарастающее беспокойство, я сел на место пилота, готовясь при необходимости поднять аппарат в воздух, и положил левую руку на спусковой механизм фульгуратора.

Мы получили лишь несколько секунд передышки. Затем вернулась угроза – неясная, сопровождаемая все тем же тревожным сердцебиением. Внезапно Рения прокричала:

– Там, Хорк, там!

Она указывала на озеро. Фиолетовое сияние пульсировало в том же ритме, в каком бились наши сердца, полные боли и отчаяния, и мы увидели на отмели продолговатое существо, которое ритмично то уменьшалось, то увеличивалось.

Сделавшись мертвенно-бледным, Тулл пробормотал:

– Гери-куба!

– Говори, – резко бросил ему я. – Что тебе об этом известно?

– О! Ничего… Это наша древняя легенда. Во времена ваших сумерек гери-кубы, как поговаривают, захватили весь континент Тхора.

И, прислонившись к переборке, он монотонно забормотал:

 
Если на сердце вдруг стало тревожно,
Вскоре придет за тобой гери-куба
И высосет жизнь из тебя, хуба-буба…
И потерял ли ты голову иль начеку,
Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно!
Если на сердце вдруг стало тревожно…
 

Он умолк, и в наступившей тишине я слышал лишь наше хриплое дыхание да приглушенные рыдания Рении. Ужас неотвратимо нарастал, и одновременно я чувствовал, как жизнь покидает меня, как с каждым мгновением уходят силы.

Непередаваемое, невероятное ощущение! Фиолетовый свет в глубине озера быстро угасал, лежавшее на отмели извилистое создание замерло. Все эти детали я отмечал машинально. Рядом со мной Рения едва слышно шептала все те же слова, долетавшие до меня словно из далеких далей:

 
И высосет жизнь из тебя, хуба-буба…
И потерял ли ты голову иль начеку,
Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно!
Если на сердце вдруг стало тревожно…
 

Я чувствовал, что лечу в бесконечно глубокую дыру. Собокол медленно осел на пол, согнувшись пополам, за ним рухнули Реум и Тулл. Рения мягко упала у моих ног. Сам я все еще находился в сознании, но перед глазами уже стояла пелена, в ушах звенело. Последним усилием воли я нажал кнопку старта, а в следующий миг задействовал фульгуратор. Ослепительная вспышка в миллиарды вольт на миг озарила гигантское обезьяноподобное чудовище, которое грузно повалилось на песок, а затем и вовсе исчезло в огненном вихре. Космолет с ходу врезался в зеленый купол леса, я ощутил удар и потерял сознание.

Очнулся я на своей кушетке в «Слик эффреи», вокруг меня хлопотали три врача. Я чувствовал себя безмерно слабым и как только узнал, что Рения вне опасности, тут же погрузился в глубокий сон.

Спустя двое суток Кель, которому я поручил командовать лагерем, рассказал мне, что́ произошло. Сначала его внимание привлекла вспышка фульгуратора, затем он увидел наш унесшийся ввысь космолет, отследил его с помощью радара, последовал за нами и, когда мы уже достигли высоты в сто километров, сумел-таки установить телеконтроль над нашим управлением. Всех нас нашли в бессознательном состоянии, но если меня и Рению удалось вернуть к жизни, то все попытки реанимировать трех венериан оказались тщетными. Они скончались от мгновенной анемии, остановить которую наши врачи не смогли. Думаю, сам я выжил лишь потому, что был землянином, но вот как спаслась венерианка Рения, не смог толком объяснить ни один биолог.

Как бы то ни было, я наконец увидел гери-кубу и, если бы это зависело только от меня, оставил бы весь их дьявольский род подыхать от холода, когда Венера удалится от Солнца.

Впрочем, мое внимание отвлекло новое загадочное открытие. Я быстро шел на поправку и чувствовал себя уже вполне сносно, когда Кель сообщил мне, что в котловане одной из релейных станций экскаватор наткнулся на «нечто, похожее на бетон». Оставив в лагере Рению, еще слишком слабую, я немедленно отправился на стройку и спустился в котлован.

По образованию я не геолог, но один мой друг, безвременно погибший в результате несчастного случая – которые хоть и редко, но все же случались и в наше время, – часто брал меня с собой в геологические экспедиции, так что я неплохо разбирался в петрографии. Материя, на которую наткнулся ковш экскаватора, была явно искусственного происхождения. Я приказал расширить и углубить раскоп. Спустя пару часов нашим взорам предстал бетонный купол – действительно низкий купол с круглыми, помутневшими от времени иллюминаторами! У его основания мы обнаружили запертую дверь шлюзовой камеры. Нам удалось ее вскрыть, не причинив конструкции особого вреда, и мы с Келем, надев респираторы, вошли внутрь.

Я быстро осознал все значение этой находки. На Венере никогда не было автохтонной жизни, и, поскольку купол напоминал некоторые купола, обнаруженные на Марсе, напрашивался вывод, что обе планеты посетили одни и те же пришельцы. Но что за пришельцы? Предположение о существах неведомой расы выглядело малоправдоподобным. Нет, здесь, как и на Красной планете, побывали земляне, жившие на герметичной станции, окруженной непригодной для дыхания атмосферой. И так же, как и на Марсе, эта первая колония погибла, когда рухнула породившая ее цивилизация.

Купол был небольшим и, возможно, представлял собой обычный аванпост. В нем сохранились следы борьбы. Металлическая мебель, выполненная в том же стиле, что и мебель позднейших поселенцев на Марсе, была вся искорежена и даже оплавлена. Внезапно мне показалось, что я стал жертвой какой-то галлюцинации: за толстой стеклянной дверью, на диване, лежало превосходно сохранившееся тело молодой женщины или девушки. Глаза ее были закрыты, на губах играла легкая улыбка, длинные белокурые волосы свешивались до пола. В руке она сжимала маленький зеленый флакон.

Мы просто смотрели, не в силах вымолвить ни слова. Я жестом запретил Келю разбивать стекло: это тело сохранилось лишь чудом, и малейшая вибрация могла разрушить его навсегда.

И действительно, когда позднее ученые проникли в это помещение, анализ показал, что оно было заполнено инертными газами. На столе они нашли полуистлевшую записку, позволившую пролить свет на загадку. Записка была написана на языке, напоминавшем свенский – древний язык эпохи, предшествовавшей объединению. Молодая женщина, которую звали Хильда Свенсон, по какой-то, так и не выясненной причине считалась крупной политической фигурой.

Она предпочла покончить с собой, нежели попасть в руки врагов. Ее приверженцы, подоспевшие слишком поздно, превратили купол в погребальную камеру. Затем они вернулись на Землю, где бушевала война за обладание все еще свободными ото льдов территориями «Европы».

Мы решили не тревожить покой гробницы, и тело осталось лежать на диване, вдали от всеобщего любопытства, в том положении, какое ему придали друзья умершей.

Один из наших лингвистов, Нилк, прославился благодаря переводу найденной записки. С ее помощью он доказал, что древние диалекты эпохи, предшествовавшей объединению, несмотря на прошедшие тысячелетия, происходят непосредственно от языков первой цивилизации. Никто, повторю, не тревожил уединение усыпальницы, один лишь я иногда приходил туда и подолгу простаивал перед стеклянной дверью, так как спавшая вечным сном молодая женщина была точной копией Рении!

Мы заложили станцию чуть поодаль, расчистив с помощью фульгураторов несколько сотен гектаров леса. А затем я получил радиограмму, в которой Совет просил меня вернуться в Хури-Хольдэ.

Хани ждал меня в своей лаборатории. Суровое, осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он смертельно устал. Он сразу же, без лишних слов перешел к сути:

– Хорк, как вы уже первым это отметили, взрывная эволюция Солнца характеризуется специфическими особенностями, далеко отходящими от классических новых и сверхновых звезд. Так вот, один молодой математик, некто Кельбик из Арекнара, несколько дней назад прислал нам подробный анализ состояния Солнца. Выводы далеко не обнадеживающие. Мы перепроверили все его расчеты – вместе с ним самим, так как он использует новый метод, отличный от вашего. Взрыв Солнца распространится далеко за орбиты Нептуна и даже Плутона. Но это еще не самое худшее. После взрыва Солнце станет черным карликом!

– Черным карликом? Но ведь в радиусе десяти тысяч световых лет мы выявили всего две такие звезды!

– Ну да… Не повезло, что тут скажешь! Вот расчеты. Можете сами их проверить, если сумеете быстро усвоить кельбиковский метод анализа. Лично у меня на это ушло два месяца! Зато есть и хорошая новость. Очевидно, до взрыва у нас будет на несколько месяцев больше, чем мы рассчитывали.

– Так куда двинем? – спросил я. – К Этанору? Или к Белюлю?

– К Этанору. Сначала попытаем счастья у ближайшей звезды. Но пока у нас новые проблемы. До Этанора мы доберемся, так как Земля и Венера вместе обладают даже большей массой, чем нужно для преодоления барьера. Меня беспокоит другое: не знаю, как именно, но произошла утечка, и Тираи сообщил мне, что секрет известен фаталистам. Это может сильно осложнить ситуацию. Похоже, их движение набирает силу, и я в который уже раз задаюсь вопросом, так ли хорошо наше старое правило: как бы нам не пришлось пожалеть о том, что мы не можем в точности обрисовать ситуацию триллам!

Эта ситуация быстро стала еще более серьезной, чем казалось Хани. Фаталисты поступили крайне ловко: решили не высовываться и выдвинули вперед другую партию – экономистов. Эта старая партия заявляла, что, раз уж текны посвящают себя главным образом «чистым» исследованиям, от которых триллам нет никакой пользы, нужно значительно сократить число текнов и ориентировать их исследования на практические цели. Они не знали, что наши «чистые» исследования могли бы, пожелай мы того, полностью изменить лицо Земли, чего Совет никоим образом не хотел. Мы наконец достигли почти стабильного общественного устройства, при котором триллы являлись «рулем», а текны – «двигателем» – «двигателем», выдававшим лишь ограниченное количество энергии, что делалось намеренно. Каждые пять лет Совет решал, какие открытия могут, без нежелательных последствий, стать доступны всем. Остальные, естественно, не упразднялись, но помещались в «резерв». Когда новость о взрыве Солнца была обнародована, старая «протекновская» партия, находившаяся у власти с незапамятных времен, получила в свою пользу мощный аргумент: пусть внешне изучение звезд выглядело более чем бесполезным, теперь оно – занятие, не имевшее практической цели, – могло спасти планету. И вот теперь экономисты, вероятно подбадриваемые фаталистами, распространяли слух, что текны лгали: даже если оно взорвется, то не станет черным карликом, и цель этой лжи – заставить триллов согласиться с фантастической идеей о путешествии к какой-нибудь другой звезде, предпринимаемом только для удовлетворения любопытства текнов. К несчастью, мы не могли представить четких объяснений: мои собственные методы расчета, говорившие о близости взрыва Солнца, были доступны для понимания от силы паре десятков математиков на всей планете, а те немногие кельбиковские вычисления, что я видел, убедили меня в том, что я и сам пока не могу усвоить его метод. Став жертвами нашей политики сосредоточения знаний у одной политической группы – политики, которая, несомненно, не раз спасала человечество, – мы оказались не в состоянии донести до людей тот факт, что опасность реальна! Более того, мало кто из текнов мог проследить за ходом наших рассуждений: стоило опасаться того, что, по крайней мере, некоторые из них могут поверить первым выводам, легче поддающимся проверке. Наша мудрая и взвешенная политика – ограничение видимого темпа прогресса так, чтобы его мог воспринять каждый, – породила у людей, и у триллов, и у текнов, довольно-таки статическое представление о жизни. Все они без особой радости выслушали бы сообщение о том, что им довольно долго придется лететь к Этанору в не слишком комфортных условиях, особенно если мы в Солодине не смогли бы доказать им, что перелет абсолютно неизбежен.

Через неделю после моего возвращения глава экономистов Ужах развернул против нас кампанию в триллаке, палате депутатов. Он яростно обрушился на Совет властителей, обвинив его в непомерной растрате энергии, припомнил несколько смертельных случаев, какие всегда случаются на больших стройках, несмотря на все меры предосторожности, обвинил дирекцию Солодины в неспособности руководить работами и, наконец, потребовал отмены привилегий текнов и возвращения их под общую юрисдикцию, суда над виновными и передачи общего руководства геокосмосами правительству триллов; в заключение он вменил в вину Совету распространение сознательной лжи относительно будущего состояния Солнца. Разумеется, Тираи в первые же минуты его выступления включил прерыватель волн, тем самым отрезав зал триллака от остального мира, но это дало отсрочку всего на несколько часов. С некоторым беспокойством мы принялись ждать решения правительства. Наконец оно было объявлено: вынеся порицание Ужаху за резкий тон, правительство тем не менее постановило начать расследование относительно необходимости путешествия к Этанору. Тем временем президент Тхел обратился ко всем триллам с призывом не замедлять ход работ по сооружению геокосмосов: сомнений в том, что Солнце так или иначе взорвется, уже не оставалось.

Ободренный первым тактическим успехом, Ужах в ультимативном тоне потребовал, чтобы я его принял. Я хотел было ответить отказом, когда вмешался Тираи и посоветовал мне принять его. В общем, я согласился, но на всякий случай сунул под папку с бумагами, что лежала у меня на столе, легкий фульгуратор.

Глава экономистов вошел с высокомерным видом. Он оказался невысоким мужчиной – что у нас случается крайне редко! – который компенсировал свой «комплекс неполноценности», как сказали бы ваши психоаналитики, тем, что держался очень прямо и напряженно. Он сел, не дожидаясь приглашения. Я молча разглядывал его, припоминая все, что рассказывал о нем Тираи. Отец Ужаха был текном, мать – триллом, сам он сначала был отнесен к текнам, однако в семнадцать лет исключен из этой категории как неспособный заниматься науками: в них он видел не источник знания, а способ пробиться к власти. Естественно, это нанесло серьезный удар по самолюбию Ужаха. Он принадлежал к почти исчезнувшему классу торговцев антиквариатом и однажды что-то не поделил с полицией из-за неразрешенных раскопок с целью последующей продажи древностей в том районе, где в ваши дни находится Сан-Франциско. После того как полиция взяла его бизнес под особый контроль, Ужах ударился в политику и быстро стал главой экономистов.

– Итак? – произнес я наконец.

Небрежно облокотившись о стол, Ужах ухмыльнулся:

– Ну, я полагаю, вы слышали мою речь…

– Разумеется! Восхитительный набор глупостей, если хотите знать мое мнение…

– Возможно, однако эти глупости все же попали в цель!

– Вам известно, что я мог бы приказать арестовать вас?

– Что ж, валяйте! – Я пожал плечами.

– Пока в этом нет необходимости.

На самом же деле я был более раздражен, чем хотел признавать. Экономисты оказались более сильными и уверенными в себе, чем мы предполагали. В какой мере полиция все еще была нам предана? За исключением тех кварталов, в которых проживали ученые, она состояла исключительно из триллов и, так как правонарушения случались редко, была не слишком многочисленной. С другой стороны, последняя война состоялась давно (если быть точным, 2359 лет тому назад), и я сильно сомневался в том, чтобы хоть кто-то среди экономистов или фаталистов имел какое-нибудь представление о тактике или стратегии. Впрочем, я и сам мало что смыслил в этом!

– Вы просили о встрече. Хотели что-то сказать мне?

– Откажитесь от безумной идеи путешествия к другой звезде, и я обещаю, что все устаканится. Мы могли бы даже отозвать наши требования о сокращении общего количества текнов.

– Идея ничуть не безумная! После взрыва Солнце превратится в черный карлик. Вы знаете, что такое «черный карлик»?

– Звезда, которая больше не испускает излучений?

– Не совсем так. Звезда, которая настолько горяча, что излучения располагаются большей частью в ультрафиолетовом диапазоне. Кроме того, она будет окружена газовым облаком, которое не позволит нам приблизиться к ней достаточно близко без нежелательных последствий. На той дистанции, которую придется выдерживать, мы сможем обеспечить жизнь всего нескольким сотням тысяч людей, да и то на два-три поколения, не больше.

– И кто подтвердит, что все это правда? Вы можете это доказать?

– И вы еще были текном! – с горечью воскликнул я. – По-вашему, можно вот так сразу доказать то, что я сам еще не успел толком изучить? Чтобы понять все до конца, мне и самому понадобилось бы несколько недель!

– То есть вы отказываетесь?

– Я просто не могу. Уж поверьте, я бы с радостью убедил вас, будь мне это по силам…

– В таком случае мне здесь больше нечего делать. Тем хуже для вас!

И он вышел, прямой как палка. Я вызвал к себе Тираи.

– Может, мне распорядиться, чтобы его арестовали?

– Нет, не сейчас. Мы еще не готовы…

– Что же делать? Этот негодяй сорвет все наши сроки, если ему удастся устроить забастовки на стройках.

– Попробуем выиграть время. В ваше отсутствие, под предлогом улучшения уличного освещения, я попросил нескольких надежных текнов установить защитные заграждения. Через несколько часов все будет закончено.

– И эти экономисты ничего не заподозрили?

– Ну, среди них же нет текнов… К тому же мои установки могут еще и давать освещение, если, конечно же, кое-что подправить.

– А на самом деле это?..

– Триллы принимают нас за глупцов! Совет давно уже предвидел возможность восстания. И если наша разведывательная служба не всегда была на высоте, об оборонном ведомстве этого не скажешь. Вы знаете, что подразумевает план номер двадцать один? Ах, конечно же не знаете, я и забыл! Вы ведь, несмотря на свой высокий пост, не состоите в Совете. Выходит, я и не могу ничего вам рассказать без разрешения Совета властителей, которое, впрочем, непременно будет дано…

– Итак, – раздраженно прервал его я, – у вас на сегодня все? У меня срочная работа, и, хотя я не состою в Совете, вся ответственность за подготовку к великому путешествию лежит на мне. Я прикажу раздать инженерам фульгураторы.

Как только Тираи ушел, я отдал необходимые распоряжения и снова погрузился в работу.

До первого взрыва прошло, наверное, немало часов, которые для меня пролетели как несколько минут. Грохот докатился издалека, но здание Солодины затряслось, – так велика была сила взрыва. И почти в ту же секунду до открытых окон со спокойной еще недавно улицы донесся неясный гул. Я встал, вышел на балкон и взглянул на расположенные далеко внизу террасы: их уже заполонила бушующая толпа. На самой нижней террасе вдруг молнией сверкнула вспышка, по диагонали прорезав в этом сборище людей длинную борозду. Бросившись в кабинет, я схватил бинокль. У самого парапета, забившись в угол террасы, стоял текн, которого нетрудно было распознать по серой униформе, – в руке у него сверкал фульгуратор. Текн успел выстрелить еще два раза, потом толпа сомкнулась над ним, и тело его перелетело через балюстраду.

Я вернулся в кабинет, недоумевая, почему меня никто не предупредил о таком стремительном и угрожающем развитии ситуации. И тут же побледнел, мысленно обозвав себя идиотом: чтобы меня не беспокоили, я сам отключил питание, прервав таким образом все контакты с окружающим миром. Едва я успел опустить рубильник, как прозвучал второй взрыв, не менее мощный, чем первый. Экран тотчас же осветился, и я увидел встревоженное лицо Хани.

– Хорк, ну наконец-то! Где вы были?

Сгорая от стыда, я объяснил, почему не мог ответить.

– Ладно, это не важно. Мы боялись, что бунтовщики добрались до вашего этажа и вы уже мертвы!

– Но что происходит?

– Переключите экран на Ракорину и увидите сами!

Я повиновался. Центральная авеню была заполнена орущей толпой, вооруженной чем попало: топорами, железными прутьями, ножами и даже фульгураторами. Сметая редких полицейских, толпа направлялась к перекрестку Кинон.

– Как видите, наши друзья перешли к революционным действиям.

– Кто? Экономисты?

– Эти-то? О нет! Экономисты – всего лишь жалкие болтуны. Нет – фаталисты! Пока что опасность не так велика. Мы ввели в действие план номер двадцать один и перекрыли все подступы к жизненно важным центрам с помощью заграждений из колючей проволоки. Но в Хури-Хольдэ хватает взрывчатки, и даже триллы при желании легко могут ее изготовить. Боюсь, что мы получили лишь небольшую отсрочку.

На экране во главе толпы шагал высокий мужчина, размахивавший огромным черным знаменем с изображением земного шара, пронзенного молнией, – то была эмблема фаталистов!

– Сколько их?

– К счастью, не так уж и много – на их стороне меньшая часть населения. Здесь, быть может, от пяти до десяти миллионов, в других городах – соответствующая этому доля от числа жителей. На Венере пока все спокойно.

– Что с геокосмосами?

– В данный момент им ничто не грозит. Ах да, я был бы вам признателен, если бы вы пока не пользовались своим космолетом! Мы начали распространять – из физического факультета – волны Книла.

Я побледнел от одной мысли о том, что мог, поддавшись панике, броситься к своему аппарату. Под действием волн Книла любой космомагнетический двигатель высвобождает всю свою энергию за доли секунды. Теперь я понял, откуда взялись эти невероятные по силе взрывы!

– И много жертв?

– Увы, уже порядочно! Погибли все, кто находился поблизости от космолетов, – эти придурки хотели ими воспользоваться, несмотря на наши предупреждения. Теперь они заняты тем, что отлавливают и убивают отдельных текнов. Но довольно слов, время поджимает! Мы к вам пробиться не можем, но командный пульт обороны города находится в том кабинете, который расположен прямо под вашим. Там должен был оставаться Тираи, но от него нет никаких новостей, и мы боимся, что он уже мертв. Вам придется спуститься и занять его место.

Дверь открыл мне командир поста охраны. Огромный стол представлял собой светящийся план Хури-Хольдэ с красной кнопкой на каждой улице. Я активировал экран, и на нем возникло лицо Хани.

– Теперь, Хорк, вы будете делать в точности то, что я скажу. Я говорю от имени Совета, который принял решение, исходя из интересов всего человечества и ради нашего будущего. Нажмите кнопку, расположенную на Ракорине!

– И что последует? – спросил я.

– Смерть нескольких безумцев и многих идиотов, которые пошли за ними. Увы, ничего не поделаешь! Центральную ось авеню зальют волны Тюлика.

Я побледнел. Волны Тюлика, поистине дьявольское изобретение, никогда еще не применялись и являлись одним из тех секретов, которые Совет хранил особенно ревностно. Я и сам узнал об их существовании лишь по чистой случайности, позволившей мне их обнаружить незадолго до моего отлета на Меркурий. Позднее мне стало известно, что Совет всерьез обсуждал мою возможную смерть в результате «несчастного случая». Волны Тюлика вызывали распад нервных клеток.

– Неужели нет другого способа?

– Нет, Хорк. Поверьте, для нас это не менее отвратительно, чем для вас. Но мы не можем позволить этим баранам отнять у человечества единственный шанс на выживание ради удовлетворения их прихоти. Надеюсь, после этого они все же сложат оружие. И помните: если они возьмут верх, нас всех ждет смерть, и начнут они с текнов – с вас, с меня… с Рении!

Как завороженный я смотрел на маленькую красную кнопку. Легкое нажатие – и угаснут миллионы человеческих жизней. Я активировал другой экран и снова увидел Ракорину. Теперь черным знаменем размахивала очень красивая молодая женщина. Толпа остановилась. Прислонившись спиной к стене, какой-то мужчина со значком партии экономистов на груди пытался образумить фанатиков, обступивших его полукругом. Человеческие существа… Одно нажатие – и от них не останется ничего, кроме холмиков инертной протоплазмы. Меня мутило от бессмысленности всего этого, и на мгновение я даже подумал: а может, фаталисты правы? Может, человечество не стоит спасать? Затем я вспомнил о молодой женщине с Венеры, которая предпочла лучше покончить с собой, нежели угодить в плен. Была ли она права? Что вообще могло оправдать ее собственную смерть и смерть тысяч таких же, как она?

На экране толпа снова пришла в движение. Все громче и громче зазвучала песня:

 
Смерти, космической смерти,
Все мы желаем смерти!
 

– Итак, Хорк? – спокойно произнес Хани.

Я перевел взгляд на его бесстрастное лицо. Как же я ненавидел его за эту его безучастность! Затем я взял себя в руки.

Под маской невозмутимости угадывалось страшное напряжение всего его существа. Я был всего лишь орудием, тогда как он, вместе с другими властителями, – волей.

 
Солнце, всех планет отец,
Вскоре их и уничтожит…
 

Слова складывались в скверный стишок, но песня звучала мощно и грозно. Еще раз взглянув на экран, я нажал кнопку. На Ракорине люди попа́дали, словно скошенные.

Красивая молодая женщина медленно осела на мостовую и осталась неподвижно лежать под складками черного знамени.

Совсем близкий взрыв сотряс стены, обломки дождем посыпались на пол. Я подошел к окну, посмотрел вниз. На верхней террасе вопящая толпа теснилась возле небольшой металлической рамы. Блеснуло пламя, и под крики фанатиков с рамы соскользнул маленький снаряд. Он взлетел вверх и взорвался на уровне моего личного кабинета, разнеся на куски пластиковые стекла. Больше не колеблясь, я направился к столу и отыскал на плане кнопку, соответствовавшую этой террасе. Вопли смолкли. Выглянув из окна, я смотрел на валявшиеся вперемешку, по всей улице, тела – зрелище было тем более волнующим, что я видел его вот так, напрямую, не на экране.

– Они отказываются сдаться, – проговорил Хани.

Я прошерстил весь город, пройдясь по главным улицам и площадям. На Станатине, моей родной улице, мятежники с рассчитанной медлительностью живьем сдирали кожу с какого-то текна. Я без раздумий нажал на маленькую красную кнопку… На Колиане подожгли библиотеку. Еще одно легкое нажатие… На площади Сертин – толпы людей, облаченных в серое. И снова я вдавил кнопку в стол, до предела… Так оно и продолжалось. Я сделался бесчувственным, действовал как во сне: легкое нажатие, огромный луч, скашивающий всех, тела, падающие на мостовую в самых причудливых позах… моя левая рука крутила ручку настройки, а правая жала на кнопку – снова, и снова, и снова…

– Довольно, Хорк! Вы меня слышите? Довольно! Они сдаются!

Я тряхнул головой, выходя из транса. На плане, передо мной, были до предела вдавлены в стол с полсотни красных кнопок. Должно быть, я убил более пятисот тысяч человек!

Бунт безжалостно подавили. Правительство триллов, наконец опомнившись, объявило вне закона не только фаталистов, но и экономистов. Главари, когда их арестовали, вынуждены были выбирать между казнью и психическим моделированием, которое напрочь уничтожало личность и создавало новую – как правило, весьма посредственную. Все фаталисты выбрали смерть, большинство экономистов последовало их примеру. Я бы и сам на их месте поступил так же.

Если в Хури-Хольдэ и других местах мятежников удалось усмирить довольно скоро, то кое-где события развернулись иначе. В Хориарто фаталисты захватили город, перебили всех текнов и добрую половину триллов, и нам пришлось целых две недели осаждать их. Мы до последнего момента пытались спасти заложников, но, когда бунтовщики начали обстреливать разрывными ракетами один из северных геокосмосов, находившийся как минимум в трехстах километрах, были вынуждены разрушить город: из одиннадцати миллионов человек, проживавших в нем, выжило лишь девять. Затем на Земле вновь воцарилось спокойствие. Беспощадно преследуемые повсюду, фаталисты исчезли, словно их и не было.

Тираи так и не объявился. Мы предположили, что он был убит в самом начале восстания.