Текст книги "История цивилизации в Европе"

Итак, расширение больших феодов и образование известного числа общественных центров, вместо прежнего разъединения, – вот для недр феодальной системы два важнейших последствия крестовых походов.

Что касается до горожан, то и здесь не трудно заметить подобное явление. Под влиянием крестовых походов образовались большие городские общины. Мелкая торговля, мелкая промышленность не в состоянии были создать таких общин, какими были большие города Италии и Фландрии. Они вызваны торговлею в обширных размерах морскою торговлею, преимущественно торговлею Востока с Западом – а усилению, развитию морской торговли всего более способствовали крестовые походы.

Вообще, вглядываясь в состояние общества к концу крестовых походов, нельзя не заметить, что предшествовавшее состояние разъединения, разбросанности в жизни и в силах, состояние повсеместной, если можно так выразиться, локализации – исчезло и уступило место противоположному состоянию – стремлению к централизации. Везде происходит сближение; низшие существования поглощаются высшими или группируются вокруг них. По этому направлению идет общество, к этой цели клонится весь его прогресс.

Теперь нам становится ясным, почему в конце XIII и в XIV столетии народы и государи уже не хотели возобновить крестовых походов: они уже не нуждались в них и не чувствовали к ним никакого влечения. Крестовые походы начались под влиянием религиозного чувства, при исключительном господстве религиозных идей над всем существом человека; теперь это господство утратило свою силу. Крестовые походы были также источником новой жизни, более широкой, более разнообразной, более разумной; теперь подобная жизнь становилась возможною в самой Европе, в развитии общественных отношений. В это именно время пред королями открывается поприще политического возвышения. К чему было идти в Азию, чтоб искать там королевства, когда можно было завоевать его у себя дома? Филипп Август неохотно отправился в крестовый поход – это весьма естественно: ему надобно было сделаться королем французским. В таком же положении находились народы. Пред ними открывалась возможность обогащения: они отказывались от приключений, чтобы посвятить себя труду. Приключения для государей заменялись политикой, для народов – трудом в обширных размерах. Страсть к приключениям осталась в одном только классе общества, в той части феодального дворянства, которая не имела права более мечтать о политическом возвышении, и, не чувствуя наклонности к труду, удержала за собою свое прежнее положение, свои прежние нравы. И она по-прежнему устремлялась в крестовые походы, несколько раз пыталась возобновить их.

Таковы, по моему мнению, великие, несомненные, неизбежные последствия крестовых походов; с одной стороны, увеличение идей, освобождение умов от неподвижности, с другой – более обширная общественная жизнь, обширная сфера, открытая для деятельности всякого рода: они закрепили в одно и то же время и личную свободу, и политическое единство. Они способствовали и независимости отдельных лиц, и централизации общества. Многие заняты были вопросом о том, какие средства цивилизации прямо заимствованы были во время крестовых походов от Востока; говорили, что большая часть великих открытий, породивших в XIV и XV столетиях развитие европейской цивилизации, – компас, книгопечатание, порох – были известны Востоку и что крестоносцы могли принести их оттуда. Это до известной степени справедливо, но многие предположения такого рода представляются сомнительными. Бесспорно только общее влияние, общее действие крестовых походов на разум человеческий, с одной стороны, на общество – с другой; они перевели европейское общество с прежней, узкой колеи его на новую, несравненно более широкую дорогу; они положили основание слиянию различных элементов европейского общества в правительства и народы – слиянию, составляющему выдающийся признак новейшей цивилизации. К тому же самому времени относится развитие одного из учреждений, наиболее содействовавших этому великому делу, – королевской власти. Ее история, от происхождения новых европейских государств до XIII века, будет предметом моей следующей лекции.

ЛЕКЦИЯ ДЕВЯТАЯ

Важное значение королевской власти в европейской и во всемирной истории. – Настоящие причины этого значения. – Две точки зрения, с которых должно рассматривать королевскую власть. – 1) Собственная, неизменная ее природа. – Королевская власть в коей олицетворение правомерной верховной власти, в ее границах. – Ее изменчивость и разнообразие. – Королевская власть в Европе как результат различных родов власти. – Власть варварская, императорская, религиозная, феодальная. – О современной королевской власти в собственном смысле слова и ее истинном характере.

В последней лекции я старался определить отличительный характер новейшего общества, сравнительно с первоначальным европейским обществом; характер этот, по моему мнению, выражается в том, что все составные части общественного строя, сначала столь многочисленные и разнообразные, сведены к двум главным элементам: правительству, с одной стороны, народу – с другой. Господствующими факторами, первенствующими деятелями истории уже не являются феодальные дворяне, духовенство, короли, горожане, поселенцы, рабы; в новейшей Европе мы встречаем только две великие силы, которые одни руководят историею: правительство и народ. Если в этом заключается результат, выработанный европейскою цивилизациею, то такова и цель, к которой мы должны стремиться, к которой должны привести нас наши исследования. Мы должны проследить возникновение и постепенное развитие этого великого результата. Мы вступили в эпоху, к которой можно отнести его зачатки; мы уже видели, что между XII и XVI веками совершалась в Европе медленная, скрытая работа, которая привела наше общество к окончательному состоянию его. Мы изучили также первое, по моему мнению, великое событие, быстро подвинувшее Европу по этому пути, – крестовые походы. К той же эпохе, а именно ко времени первых крестовых походов, относится первоначальное развитие учреждения, наиболее, может быть, содействовавшего образованию европейского общества, слиянию всех общественных элементов в две силы – правительство и народ. Это учреждение – королевская власть.

Королевская власть очевидно играла огромную роль в истории европейской цивилизации; чтобы убедиться в этом, достаточно одного беглого обзора фактов; развитие ее долго шло, так сказать, одним шагом с развитием общества, – прогресс их совершался одинаково и одновременно. Этого мало: каждый раз, когда общество приближается к своему окончательному виду, королевская власть видимо усиливается и процветает; так что, когда в главнейших странах Европы важное, решительное влияние на события сосредоточилось почти исключительно в руках правительства и народа, – правительством является королевская власть. И это случилось не в одной только Франции, но и в большей части европейских государств; несколько раньше или несколько позже, под более или менее различными видоизменениями, такой же результат представляет нам история общества в Англии, в Испании, в Германии. В Англии, например, когда происходит перерождение старинных элементов общественного быта, когда они уступают место системе общественных властей? При Тюдорах, т. е. во время наисильнейшего развития королевской власти. То же самое было и в Германии, в Испании, во всех больших европейских государствах.

Если мы оставим в стороне Европу и обратимся к другим частям света, то мы и здесь встретим подобное явление; повсюду королевская власть занимает важное место; она является самым прочным учреждением, которое весьма трудно избегнуть там, где его еще нет, и уничтожить там, где оно уже существует. Азиею оно владеет с незапамятных времен. При открытии Америки все существовавшие там большие государства подчинены были, в различных формах, монархическому режиму. Проникая во внутренность Африки, мы встречаем преобладание этой формы правления везде, где только обитают сколько-нибудь многочисленные народы. Королевская власть не только проникла всюду, но приспособилась к самым разнородным состояниям: к цивилизации и к варварству, к самым мирным нравам, как, например, в Китае, и к преобладанию воинственного духа. Она установлялась и среди каст при строжайшей обособленности сословий, и среди гражданского равенства, в обществах, наиболее чуждых всякой законной и определенной классификации. Будучи нередко деспотическою и притеснительною, она иногда благоприятствовала развитию цивилизации и даже свободы. Она подобна голове, которая может быть приставлена ко множеству различных туловищ, или плоду, который может произрастать на самых разнообразных растениях. Из этого факта мы могли бы извлечь несколько важных и любопытных выводов; ограничусь только двумя. Прежде всего, невозможно допустить, чтобы такое явление было простою случайностью, было продуктом одной только силы или насильственного присвоения власти, между сущностью королевской власти как учреждения и сущностью природы человека или человеческого общества неизбежно должно существовать сильное, глубокое сходство. Конечно, сила участвует в происхождении королевской власти и в значительной мере содействует его прогрессу; но когда великое событие развивается, воспроизводится в течение длинного ряда веков, среди самых разнородных положений, когда история учреждения представляет такой результат, какой я указал в истории королевской власти, – то не приписывайте никогда это событие, это учреждение действию одной только силы. Материальная сила играет важную роль в обыденных делах человека: но она не высший двигатель их; над тою ролью, которую она играет, всегда возвышается нравственная причина, решающая общее направление его деятельности. Сила в истории развития государств – то же самое, что тело в истории развития человека. Конечно, тело имеет огромное значение в жизни человека, но оно не составляет принцип ее. Жизнь обусловливается телом, но не определяется им. То же явление повторяется и в обществе: какую бы роль не играла в нем сила, – не она управляет им, не она руководит его судьбою; под проявлениями силы скрываются идеи, нравственные влияния, которые и управляют прогрессом общества. Такого рода причины, а не материальная сила, без сомнения, и решили судьбу королевской власти.

Второй, не менее важный факт, это гибкость учреждения, способность его видоизменяться, приспособляться к множеству разнородных обстоятельств. Заметьте, какая противоположность: форма учреждения – одна, постоянная, простая; она не представляет того изумительного разнообразия, которым отличаются некоторые другие учреждения, а между тем она усваивается самыми разнородными обществами. Отсюда ясно, что она может существовать при весьма разнородных условиях, что она соответствует в природе человека и общества многим, весьма различным элементам и принципам. Роль королевской власти во всемирной истории, ее свойства, ее последствия не всегда понимались как следует и часто подвергались неправильной оценке. Причина таких ошибок заключается в том, что институт королевской власти не всегда рассматривался во всем своем объеме, с соответствующих ему двух точек зрения. С одной стороны, не все проникали до основного принципа королевской власти, до существенных свойств ее, независящих от обстоятельств, при которых она проявляется; с другой стороны, не обращали достаточного внимания на все превращения, допускаемые ею, на все принципы, с которыми она может вступать в союз. Наша цель – решить эту двойную задачу и таким образом дать себе полный отчет в результатах, принесенных королевскою властью новейшей Европе, т. е. в дознании, проистекают ли эти результаты из существенных начал самого учреждения или же из видоизменений, которым оно подвергалось.

Сила королевской власти, нравственное могущество, служащее ее истинной основой, без сомнения заключается не в собственной, личной воле человека, в данное время облеченного королевским саном. Народы, принимая королевскую власть как учреждение, философы, поддерживая ее как систему, без сомнения, не думали, не хотели признавать над собою господства личной воли одного человека, по самому существу своему узкой, произвольной, прихотливой, невежественной.

Королевская власть нимало не соответствует личной воле человека, хотя и проявляется в ее форме. Она есть олицетворение правовой державности, верховной власти по праву, т. е. той существенно разумной, просвещенной, справедливой, беспристрастной, самобытной воли, которая выше всякой отдельной личной воли, и потому имеет право управлять людьми. Таково значение королевской власти в понятии народов, такова причина, по которой они подчиняются ей. Но существует ли такая правовая верховная власть, есть ли такой высший закон, который имеет право управлять людьми? Несомненно по крайней мере то, что люди верят в существование такой власти, такого закона; они стараются, постоянно старались и не могут не стараться подчинить себя ему. Представим себе, не говорю народ, но хотя бы самое незначительное собрание людей, подчиненное властителю не по праву, а только фактически, властителю, право которого есть право сильного, который в управлении своем нимало не руководствуется ни разумом, ни справедливостью, ни истиною. Человеческая природа восстает против такого предположения; для нее необходимо верить в право. Она ищет себе властителя по праву, лишь ему одному добровольно повинуется человек. Что такое история, как не проявление этого всеобщего факта? Что такое большая борьба, волнующая жизнь народов, как не страстное стремление к правовой верховной власти, стремление встать под руководство ее? И не только народы, но и мыслители твердо верят в существование такой власти, неутомимо ищут ее. Что такое все системы политической философии, как не изыскание правовой верховной власти? Не обсуждается ли в них именно вопрос о том, кто имеет право управлять обществом? Возьмите системы теократическую, монархическую, аристократическую, демократическую; представители их глубоко убеждены, что открыли сущность правомерной верховной власти; все они обещают даровать обществу законного владыку. Такова, повторяю, цель как мыслителей, так и народов, предмет усилий и тех и других.

Да и как не верить в существование правовой верховной власти, как не искать ее? Возьмем самый простой случай: предположим, что нужно совершить какое-нибудь действие, касающееся либо целого общества, либо нескольких его членов, либо одного человека. Совершение этого действия, без сомнения, всегда подлежит известным правилам; всегда существует законная воля, которою следует руководствоваться, которую должно осуществить на самом деле. Проникните ли вы в мельчайшие подробности общественной жизни, возвыситесь ли вы до самых важных ее событий – везде вы найдете истину, требующую приведения ее в известность, найдете справедливую, разумную идею, требующую практического применения. Вот сущность правомерной верховной власти, к которой не перестают и не могут перестать стремиться мыслители и народы.

В какой мере человеческая сила и воля могут олицетворять собою правомерную верховную власть, в истинном смысле этого слова? Есть ли в этом предположении что-либо неизбежное, опасное и ложное? Как судить в особенности об олицетворении правового единодержавия в образе королевской власти? При каких условиях, в каких пределах можно допустить такое олицетворение? Вот важные вопросы, которых нам не придется разбирать здесь в подробности; но мы по необходимости должны были указать на них; а теперь, мимоходом, скажем о них несколько слов.

Я утверждаю – и в этом отношении слова мои подтверждаются здравым смыслом, – что верховная власть, по праву полная и неизменная, никому принадлежать не может, что всякое присвоение ее какой-либо единичной силе опасно и ложно в самых коренных основаниях своих. Отсюда проистекает необходимость ограничения всякой власти, каково бы ни было ее имя, ее форма; отсюда – неизбежная незаконность всякой абсолютной власти, каково бы ни было ее происхождение – завоевание ли, наследственность или избрание. Можно не соглашаться в средствах изыскания правомерной верховной власти; они изменяются, смотря по времени и месту; но никогда и нигде никакая сила не может законно быть признана единственным источником, представителем этой власти.

При всей справедливости этого принципа, королевская власть, в какой бы системе она не проявлялась, представляет собою олицетворение державности по праву. Обратитесь к теократической системе: вы увидите, что король – образ Божий на земле, другими словами, что он олицетворяет собою верховную справедливость, истину, благо. Предложите тот же вопрос юристам: они ответят вам, что король – это живой закон, другими словами, что король есть олицетворение правомерной верховной власти, олицетворение закона, имеющего право управлять обществом. Спросите, наконец, самую королевскую власть, в системе так называемой абсолютной монархии: она назовет себя олицетворением государства, общественного интереса. В какой бы системе, в каком бы положении вы ни рассматривали королевскую власть, всегда и везде вы встретитесь с притязанием ее представлять собою ту правомерную верховную власть, которая одна только способна законно управлять обществом. В этом нет ничего удивительного. В чем заключаются отличительные признаки верховной власти по праву, свойства, проистекающие из самой сущности ее? Прежде всего, это власть единственная в своем роде; истина, справедливость – только одна, а следовательно, может быть только одна правомерная верховная власть. Далее, она постоянна, неизменна, как и сама истина; она стоит выше всех превратностей, случайностей этого мира; она не имеет ничего общего с ними; она относится к миру, как зритель и судья: таково назначение ее. Эти естественные свойства правомерной державности внешним образом все соединяются в королевской власти; она представляется самою наглядною формою, самым верным изображением их. Прочтите сочинение Бенжамена Констана, в котором он так остроумно представил королевскую власть нейтральною, посредническою силою, возвышающеюся над случайностями, над волнениями общества, и принимающею участие только в важнейших кризисах его. Такая картина не напоминает ли вам положения правомерной верховной власти в управлении обществом? В этой идее есть, без сомнения, нечто поразительное для ума, потому что она с чрезвычайною быстротою перешла из книг в факты. Один государь сделал ее даже – в бразильской конституции – основанием своего престола; в этой конституции королевская власть является посредником, возвышающимся над действующими властями в качестве зрителя и судьи в политической борьбе.

С какой бы точки зрения мы ни рассматривали королевскую власть, сравнивая ее с идеею правомерной державности, вы найдете между ними большое внешнее сходство, которое не могло не поразить умы людей. Вот почему каждый раз, когда воображение или мысль людей обращалась предпочтительно к созерцанию или изучению правомерной верховной власти, ее природы, ее отличительных признаков – люди склонялись на сторону королевской власти. Когда перевес принадлежал религиозным идеям, постоянное размышление о Боге, о божественных свойствах приводило людей к монархической системе. Когда в обществе преобладали юристы, привычка изучать под именем законов сущность правомерной верховной власти благоприятствовало развитию учения об олицетворении этой власти в королевском сане. Внимательное, напряженное размышление о природе и свойствах правомерной державности всегда давало силу и вес королевской власти, отражавшей в себе эту державность, если только тому не препятствовали другие причины. Бывают, кроме того, времена, особенно благоприятствующие такому олицетворению, – времена наибольшего развития индивидуальных сил, со всеми своими случайностями и прихотями, времена всеобщего господства эгоизма, основанного либо на невежестве и грубости, либо на испорченности нравов. В такое время общество, отданное на жертву личным силам и лишенное возможности возвыситься с помощью добровольного содействия этих сил до общей воли, соединяющей и укрощающей их, – общество, говорю я, страстно жаждет верховной власти, которой принуждены были бы подчиниться все частные лица; и лишь только является какое-нибудь учреждение, носящее в себе некоторые признаки правомерной верховной власти, обещающее установить действие этой власти, – общество страстно примыкает к такому учреждению, подобно изгнаннику, укрывающемуся в церковной обители.

Такие явления нередки во времена юности народов, в эпохи, подобные той, которую мы недавно изучали. Королевская власть вполне соответствует этим эпохам брожения, когда общество жаждет правильной организации, устройства, но не умеет воспользоваться для этого согласным и свободным содействием отдельных индивидуальных сил. Бывают и другие эпохи, когда польза королевской власти обусловливается совершенно иными причинами. Почему республиканский Рим, до такой степени близкий к распадению, существовал еще пятнадцать столетий под именем империи, которая в сущности была не чем иным, как систематическим упадком, продолжительною агониею? Это было делом монархической власти; она одна только могла поддерживать общество, которому угрожал разрушением эгоизм. Императорская власть пятнадцать веков предупреждала падение Рима. Итак, в известные времена одна только королевская власть может замедлить распадения общества; бывают и другие времена, когда она одна может ускорить возникновение общества, – в обоих случаях потому именно, что она яснее, сильнее всякой другой формы правления представляет собою идею правомерной верховной власти и пользуется влиянием, свойственным этой власти. В какую бы эпоху мы ни рассматривали королевскую власть, мы увидим, что ее существенный характер, нравственное начало, истинное ее значение, ее внутренняя сила, заключается в следующем: она есть образ, олицетворение, внешний представитель той единственной, высшей, несомненно, законной воли, которая одна имеет право управлять обществом.

Рассмотрим теперь королевскую власть с другой точки зрения, т. е. в ее изменчивости, в разнообразии исполненных ею ролей и произведенных ею последствий; мы должны дать себе отчет в этом явлении и определить его причины.

При этом анализе мы немедленно можем возвратиться к истории, и именно к занимающей нас истории европейской цивилизации. По странному стечению обстоятельств, королевская власть в новейшей Европе проявилась во всех тех формах, в каких представляет ее вообще всемирная история. Если бы можно было употребить математическое выражение, то я сказал бы, что королевская власть в Европе была как бы производною всех возможных родов королевской власти. Я изложу ее историю между V и XII веками; вы увидите, сколько различных форм она принимала, и до какой степени проявился в ней характер разнообразия, сложности, борьбы, свойственный вообще всей европейской цивилизации.

В V веке, в эпоху вторжения германцев, две королевские власти стоят одна против другой: власть варварская и императорская – власть Хлодвига и власть Константина – весьма различные как в своих началах, так и в результатах. Варварская королевская власть по существу своему есть власть избирательная; германские короли были избираемы, хотя избрание их совершалось и не в тех формах, с которыми мы теперь привыкли соединять эту идею; это были военачальники, власть которых должна была быть свободно признана множеством товарищей, дружинников, повинующихся храбрейшему, искуснейшему из их среды. Избрание – вот источник варварской королевской власти, ее первоначальный, существенный характер. Но уже в пятом веке этот характер королевской власти несколько изменился: в состав ее уже в то время вошли другие, разнородные элементы. Начальники некоторых племен властвовали довольно долго: одни семейства сделались более влиятельными, могущественными, богатыми, нежели другие. Отсюда начало наследственности: военачальников стали избирать почти исключительно из этих семейств. Вот первый посторонний элемент, присоединившийся к господствовавшему избирательному началу. Другая идея, другой элемент также проник в институт королевской власти – это элемент религиозный. У некоторых варварских народов, например у готов, существовало убеждение, что семейства королей происходят от семейств богов или героев, признанных богами, как например Одина. В таком же положении находились цари, описываемые Гомером: они также происходили от богов и полубогов и потому пользовались особым религиозным почитанием, несмотря на всю ограниченность их власти.

Такова варварская королевская власть в V веке, уже успевшая сделаться разнохарактерною и неопределенною, хотя в ней и господствует еще первоначальный ее принцип.

Перехожу к римской императорской, монархической власти. Она представляется в совершенно другом виде: она – олицетворение государства, преемница державных прав и величия римского народа. Взгляните на монархию Августа, Тиберия: император – это представитель сената, коммис целой республики, он наследует ее; она сосредоточивается в его лице. Не доказывается ли это скромностью речей первых императоров, по крайней мере тех из них, которые были люди со смыслом и понимали свое положение? Они чувствовали себя в присутствии народа, незадолго пред тем еще обладавшего державностью, а теперь отрекшегося от нее в их пользу; они говорили с ним как его представители, уполномоченные, но на самом деле пользовались с ужасающею силою всею властью народа. Такое преобразование для нас весьма понятно; мы сами были свидетелями подобного явления: мы видели, как верховная власть от народа перешла к одному человеку – это история Наполеона. И он был олицетворением державного народа, он беспрестанно вспоминал о том. Он говорил: «Кто, подобно мне, был избран 18 миллионами людей? Кто, подобно мне, был истинным представителем народа?» И когда на его монетах вычеканено было с одной стороны «Французская республика», а с другой – «Наполеон Император», не подходило ли это к вышеизложенному факту, не было ли это олицетворением народа, сделавшегося монархом?

Таков был основной характер императорской монархической власти; она удержала его в продолжение первых трех веков империи, и даже не ранее, как при Диоклетиане, выработала окончательную форму свою. Но уже в это время она была близка к великой перемене: уже зарождался новый вид королевской власти. В течение трех веков христианство старалось ввести в империю религиозный элемент. При Константине ему удалось доставить этому элементу, если не преобладающее, то по крайней мере важное значение. Здесь монархическая власть представляется с совершенно другой стороны; происхождение ее не на земле; государь уже не представитель общественной верховной власти: он образ Божий, представитель, посланник Божества. Власть нисходит к нему сверху вниз, между тем как в императорской монархии власть восходила снизу вверх. Положения эти совершенно несходны между собою; столь же различны и последствия их. С принципом религиозной королевской власти трудно совместить свободу и политические гарантии, но самый принцип – возвышенный, нравственный, благотворный. Вот идея, сложившаяся о короле в VII веке, под влиянием системы религиозной королевской власти; мы видим ее в положениях Толедского собора:

«Король зовется королем (rex) оттого, что он управляет справедливо (recte). Действуя справедливо, он законно обладает именем короля; но действуя без справедливости, он презренно теряет его. Поэтому предки наши не без причины говорили: rex ejus eris si resta facis; si autem non facis, non eris. (Действуя справедливо, будешь их королем; действуя несправедливо – не будешь). Две главные королевские доблести суть справедливость и истина.

Королевская власть, как и народы, обязана уважать законы. Повинуясь воле небес, мы даем самим себе, наравне с нашими подданными, мудрые законы, которым наше собственное величество и величество наших преемников обязано повиноваться, подобно тому как повинуется им все народонаселение нашего королевства.

Бог, создатель всего мира, организуя человеческое тело, вверху его поставил голову и оттуда провел нервы во все части его. Он поместил в голове и светильник очей, с тем чтобы она могла различать все вредное. Он установил силу разума, возложив на нее управление всеми частями тела и мудрое распоряжение их действиями. Поэтому нужно прежде всего определить то, что касается государей, озаботиться о безопасности их, оградить его жизнь, и потом устроить все то, что относится к народам таким образом, чтобы обеспечивая как следует безопасность королей, обеспечить вместе с тем и безопасность народов»[14]14
  Forum judicum.


[Закрыть].

Но в систему религиозной королевской власти с течением времени всегда входит другой, независимый от нее элемент. Рядом с нею появляется новая сила, более нежели сама королевская власть приближенная к Богу, т. е. к источнику этой власти. Между Богом и королями, между королями и народами становится духовенство, церковная власть; так что королевская власть, образ Божества на земле, подвергается опасности снизойти на степень орудия земных истолкователей божественной воли. Новая причина колебания самого учреждения.

Вот различные роды королевской власти, проявлявшиеся в V веке на развалинах Римской империи: власть варварская, власть императорская и власть религиозная, – последняя еще в самом начале своего развития. Участь их столь же разнородна, как и их начала. Во Франции варварская королевская власть преобладает во все время царствования первой династии. Были, правда, попытки духовенства сообщить ей императорский или религиозный характер; но господствующим принципом ее тем не менее остается избрание из среды королевского семейства, с некоторою примесью наследственности и религиозных идей.

В Италии, у остготов, императорская королевская власть обуздывает варварские обычаи. Теодорих признает себя преемником императоров. Чтобы удостовериться в этом, достаточно прочесть сочинения Кассиодора.

В Испании королевская власть представляется более религиозною, чем где бы то ни было. Верховная власть или, по крайней мере, преобладающее влияние принадлежит толедским соборам; поэтому религиозный характер господствует, если не собственно в управлении вестготских королей, то в законах, в принципах, которые внушает им духовенство.