Текст книги "История цивилизации в Европе"

ЛЕКЦИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

Затруднительность различать общие факты в новой истории. – Картина Европы в XVI столетии. – Опасность слишком поспешных общих выводов. – Различные причины, которыми объясняют реформацию. – Отличительный характер ее – восстание человеческого духа против абсолютной власти в умственном мире. – Доказательства этого факта. – Судьба реформации в разных европейских государствах. – Слабая сторона ее. – Иезуиты. – Сходство революций в религиозном и гражданском обществах.

Мы часто указывали на беспорядок, хаос европейского общества; мы жаловались на затруднения, сопряженные с изучением и описанием такого разбросанного, бессвязного, разъединенного общества. Мы нетерпеливо приближались к эпохе общих интересов, порядка, общественного единства. Мы дошли до этого времени; мы вступаем в эпоху порядка и единства, в эпоху общих фактов и общих идей. Но здесь мы встречаем затруднение другого рода. Прежде мы с трудом могли найти связь между фактами, поставить их в зависимости друг от друга, различить общие черты их, образовать из них одно целое. В Новой Европе, напротив того, все состоит в взаимной связи; все элементы, все случайности общественной жизни видоизменяют друг друга действием и противодействием своим. Взаимные отношения людей многочисленнее и сложнее; то же самое должно заметить и об отношениях к их правительству, и об отношениях государств между собою, и об идеях и произведениях человеческого духа. В рассмотренные нами времена множество фактов являлись и исчезали отдельно, независимо друг от друга, без взаимного влияния. Теперь уже нет более такой отдельности; все смешивается, соприкасается и, соприкасаясь, видоизменяется. Как трудно в таком разнообразии найти настоящее единство, определить направление такого обширного и сложного движения, представить в кратких чертах это необыкновенное множество различных и тесно связанных между собою фактов, обозначить, наконец, общий, господствующий факт, соединяющий в себе длинную цепь фактов, характеризующий эпоху, служащий верным выражениям ее влияния, ее роли в истории цивилизации!

Мы тотчас же поймем всю важность этого затруднения.

В XII веке мы встретили событие религиозное, если не по свойству своему, то по происхождению, – я говорю, о крестовых походах. Несмотря на грандиозность и продолжительность этого события, несмотря на разнообразие сопряженных с ним фактов, мы без труда различили его общее значение и довольно точно определили его внутреннее единство и влияние. Теперь мы должны рассмотреть религиозную революцию XVI века, которую принято называть реформациею. Замечу мимоходом, что я буду употреблять слово реформация как простой и общепринятый термин, как синоним религиозной революции, не соединяя с ним собственного мнения. Очень трудно распознать истинный характер этого великого кризиса и определить общее значение и последствие его.

Его следует искать между началом XVI и срединою XVII века; в этом периоде заключается сущность переворота, его начало и окончание. Все исторические события имеют как бы определенную арену; последствия их бесконечны; они стоят в связи со всем прошедшим и со всем будущим, но тем не менее справедливо, что у них есть собственное, ограниченное существование, что они возникают, растут, наполняют известный промежуток времени, потом постепенно суживаются и, удаляясь с исторической сцены, уступают место какому-нибудь новому событию.

Нам не нужно знать с точностью времени, к которому относят происхождение реформации: началом ее можно признать 1520 год, когда Лютер публично сжег в Виттенберге осуждавшую его буллу Льва X и таким образом открыто отделился от римской церкви. Жизненный период реформации заключается, собственно говоря, между этою эпохою и срединою XVII века, т. е. 1648 годом, временем Вестфальского мира. Вот доказательство. Первым и главнейшим последствием религиозной революции было образование в Европе двух разрядов государств: государств католических и государств протестантских – и начало борьбы между ними. Эта борьба продолжалась с переменным успехом от начала XVI до средины XVII века. По Вестфальскому миру, в 1648 году, католические и протестантские государства наконец обоюдно признали друг друга, согласились взаимно на существование одни других и обещали жить в сообществе и мире, независимо от различия вероисповедания. Начиная с 1648 года, различие вероисповеданий перестало быть господствующим принципом классификации государств, их внешней политики, их отношений и союзов. До этого времени, несмотря на весьма существенные изменения, Европа разделялась на лигу католическую и лигу протестантскую. После Вестфальского мира такое разделение исчезает, государства соединяются и разъединяются по соображениям, не имеющим ничего общего с религиозными верованиями. Здесь именно и оканчивается преобладание, историческое значение реформации, хотя результаты ее и после того не переставали развиваться.

Теперь бросим беглый взгляд на это значение и выясним сущность его, ограничиваясь простым наименованием событий и действующих лиц. По одному этому указанию, по одной сухой и неполной номенклатуре, мы можем убедиться, как трудно представить в кратких чертах ряд столь разнообразных, сложных фактов, – как трудно привести их к одному общему факту, раскрыть истинный характер религиозной революции XVI века, определить ее роль в истории нашей цивилизации.

В самый момент своего проявления, реформация совпадает с великим политическим кризисом – с борьбою Франциска I и Карла V, Франции и Испании, – борьбою, завязавшеюся сначала за обладание Италиею, потом продолжавшеюся за обладание Германией и, наконец, за преобладание в Европе. Это время возвышения Австрийского дома и господствующего влияния его на Европу. Вместе с тем Англия при Генрихе VIII принимает в континентальной политике более правильное, постоянное и обширное участие, чем прежде.

Проследим события XVI столетия во Франции. Его наполняют великие религиозные войны протестантов и католиков; они становятся средством, поводом новой попытки высшего дворянства захватить ускользающую из рук его власть и приобрести господство над королями. Таков политический смысл религиозных войн, лиги, борьбы Гизов с Валуа, окончившейся воцарением Генриха IV.

В Испании в царствование Филиппа II возгорается революция соединенных провинций. Там, под именами герцога Альбы и принца Оранского, вступает в борьбу с инквизициею гражданская и религиозная свобода. Свобода торжествует в Голландии, благодаря твердости и здравому смыслу ее жителей, и погибает в Испании, где господствует абсолютная власть как светская, так и духовная.

В Англии царствует Мария и возгорается борьба Елизаветы, представительницы протестантизма, с Филиппом II; вступает на престол Иаков Стюарт: начинаются великие раздоры королевской власти с английским народом.

В то же время на севере образуются новые государства. Швеция восстановляется Густавом Вазою в 1523 году Пруссию создает секуляризация Тевтонского ордена. Северные государства получают в европейской политике место, которого до тех пор не занимали, и важность которого скоро должна обнаружиться в Тридцатилетней войне.

Перехожу опять к Франции. Царствование Людовика XIII; изменение внутренней французской администрации кардиналом Ришелье; сношение его с Германиею и поддержка, оказанная протестантской партии, – вот, что мы видим там. В Германии в конце XVI века возгорается борьба с турками и в начале XVII – Тридцатилетняя война, величайшее событие в истории новейшей Центральной Европы; являются Густав Адольф, Валленштейн, Тилли, герцог Брауншвейгский, герцог Веймарский, славнейшие имена Германии.

В то же время во Франции воцаряется Людовик XVI, начинается Фронда; в Англии начинается революция, низвергнувшая с престола Карла I.

Вы могли заметить, что я беру только самые крупные исторические события, которые всем известные по имени: вы видите, как они многочисленны, разнообразны и важны. Обращаясь к событиям другого рода, менее видимым, менее выражающимся в собственных именах – мы увидим, что и такими событиями эта эпоха чрезвычайно богата. Это время величайших перемен в политических учреждениях почти всех народов, время преобладания чистой монархии в большей части первоклассных государств, между тем как в Голландии образуется могущественнейшая в Европе республика, а в Англии окончательно или почти окончательно торжествует конституционная монархия. В церкви в это время древние монашеское ордена теряют почти всякое политическое значение и заменяются новым, резко отличающимся от них орденом, который ошибочно, может быть, считается более важным, чем все предшествовавшие ему, – орденом иезуитов. Вместе с тем Триентский собор уничтожает почти все, что могло уцелеть от влияния соборов Констанцского и Базельского, и дает римскому престолу решительную победу в церковном мире.

Перейдем теперь от церкви к философии, к свободной деятельности человеческого духа. Здесь является два человека, Бэкон и Декарт, виновники величайшей философской революции, когда-либо совершившейся в новейшем мире, вожди двух школ, оспаривающих друг у друга владычество над этим миром. К тому же времени относится процветание итальянской литературы, начало литератур французской и английской, наконец, основание важнейших колоний и деятельнейшее развитие меркантильной системы.

Итак, с какой бы точки зрения мы ни рассматривали эту эпоху, мы найдем в ней более разнообразных и важных событий – политических, церковных, философских, литературных – нежели в каком бы то ни было из предшествовавших столетий. Деятельность человеческого духа обнаруживается во всем: в отношениях людей между собою, в отношениях их к власти, в взаимных отношениях государств, в чисто умственном труде; одним словом – это время великих людей и великих дел. Но величайшее событие этого времени – религиозная революция, которою мы теперь занимаемся, она – господствующий факт всей эпохи, факт, дающий ей имя, определяющий ее характер. Из всех замечательных явлений, игравших тогда такую важную роль, реформация самое многозначительное; соприкасаясь со всеми остальными, она изменяла их и в свою очередь была изменяема ими. Итак, задача наша состоит в правильной оценке и точном изображении факта, господствовавшего над всеми другими важнейшими событиями этого времени, – причины, которая была богаче всего последствиями в эту эпоху.

Чрезвычайно трудно привести столь разнообразные, обширные и тесно связанные между собою факты ко всеобщему историческому единству. Однако это необходимо; когда события совершились, когда они вошли в область истории, человек ищет в них преимущественно общих фактов, старается найти связь причин и действий. Это самая важная и, если можно так выразиться, бессмертная часть истории, к которой по необходимости должны обращаться все, чтобы уразуметь свое прошедшее и понять самих себя. Такое стремление к общим, разумным результатам представляет собою наиболее могущественную и достойную похвалы умственную потребность; но удовлетворение ее не следует искать в слишком поспешных общих выводах. Конечно, легко увлечься и с первого взгляда определить общий характер, существенные последствия эпохи или события. Дух человеческий, как и воля, постоянно жаждет деятельности, тяготится препятствиями, домогается свободы и спешит к окончательному результату; он легко забывает факты, которые стесняют и задерживают его; но, забывая, он не уничтожает их: они остаются, чтобы рано или поздно изобличить его заблуждение. Для человеческого духа есть только одно средство избежать этой опасности: сначала окончить, мужественно и терпеливо, изучение фактов, а потом уже извлечь из них общие, окончательные выводы. Факты для мысли то же самое, что правила нравственности для воли. Для мысли необходимо знать факты, признавать над собою их силу; только тогда, когда она исполнила эту обязанность, во всей ее полноте и обширности, – только тогда она может развернуть свои крылья и подняться на высоту, с которой обнимаются все события в общей их связи и со всеми их последствиями. Если же она поднимается слишком быстро, не ознакомившись предварительно со всею местностью, которую увидит в своем полете, то она подвергнется неисчислимым вероятностям заблуждения и неудачи. В арифметическом счете первая ошибка ведет за собою множество других, до бесконечности. Точно так же и в истории, если исследователь один раз упустил из виду известные факты, один раз позволил себе увлечься страстью к слишком поспешным общим выводам – трудно представить себе, до чего может довести его это первая ошибка.

Высказывая такие мысли, я некоторым образом предубеждаю вас против самого себя. В этом курсе я ограничивался и по необходимости должен был ограничиваться одними только попытками обобщения, общими выводами из фактов, которых мы вместе с вами не изучали в подробности. Теперь мы дошли до эпохи, в которую такое предприятие становится гораздо труднее, чем прежде, и легче может подать повод к ошибкам; вот почему я счел долгом предостеречь вас против моего собственного труда. Затем, возвращаясь к реформации, я постараюсь сделать то же самое, что уже делал при рассмотрении других событий: я постараюсь распознать главнейший факт ее, определить ее общий характер, одним словом – указать место и роль этого великого события в истории европейской цивилизации.

Мы помним, в каком положении мы оставили Европу в конце XV века. Мы видели в продолжение его две замечательные попытки религиозной революции или реформы: одну – законную, посредством соборов, другую – революционную, со стороны богемских гусситов. Мы убедились, что хотя ни та, ни другая не имели успеха, но в то же время самое событие предупредить было невозможно; оно должно было осуществиться в той или другой форме; XVI век неизбежно должен был совершить то, на что XV только покушался. Я не буду рассматривать подробностей религиозной революции XVI века: я предполагаю их почти общеизвестными и обращаю внимание только на общее отношение самого факта к судьбе человечества.

Изыскивая причины этого великого события, противники реформации приписывали его несчастным случайностям, встретившимся на пути развития цивилизации, – тому, например, что продажа индульгенций была поручена доминиканцам, к общей зависти августинцев; Лютер был августинским монахом – и вот существенная причина реформации. Другие объяснили ее честолюбием светских государей, соперничеством их с духовенством, жадностью светской аристократии, желавшей завладеть церковными имуществами. Словом – религиозную революцию старались объяснить исключительно дурною стороною людей и человеческих дел – частными интересами и личными страстями.

С другой стороны, приверженцы, друзья реформации пытались объяснить ее исключительно потребностью преобразовать на самом деле злоупотребления, существовавшие в церкви. Они представляли ее удовлетворением всеобщих жалоб на духовенство, предприятием, задуманным и исполненным с одною только целью: восстановить церковь в ее чистом, первобытном виде. Ни одно из этих объяснений не может быть, кажется, признано основательным. Второе справедливее первого, по крайней мере, оно более соответствует обширности и важности события; однако я и его не считаю вполне точным. По моему мнению, реформация не была ни случайным результатом какого-нибудь отдельного события или личного интереса, ни простым стремлением к религиозному усовершенствованию, ни утопическим порывом к гуманности и истине. Причина ее была гораздо важнее; и эта причина господствовала над всеми частными побуждениями. Реформация была порывом свободы человеческого духа, новою потребностью судить и мыслить независимо, собственными средствами и силами, о таких фактах и идеях, которые до того времени Европа получала или принуждена была получать из рук авторитета. Это – великая попытка освобождения человеческой мысли или – чтобы назвать дело его настоящим именем – восстание человеческого духа против абсолютной власти в духовном мире. Таков, по моему мнению, истинный смысл и общий характер реформации.

Рассматривая, с одной стороны, состояние человеческого духа в ту эпоху, с другой – состояние духовной власти, церкви, в которой сосредоточивалось управление человеческим духом, мы замечаем следующее. Со стороны человеческого духа мы видим небывалую до тех пор деятельность и жажду развития и власти. Эта новая деятельность была результатом различных причин, накопившихся в продолжение нескольких столетий. Бывали века, когда одна за другой порождались ереси, игравшие некоторую роль в истории; они падали, уступая свое место новым; в другие века подобное же развитие получали философские учения. В промежуток между XI и XVI веками накопилась значительная масса умственных произведений как в религиозной, так и в философской сфере: наступила пора, когда это накопление должно было привести к какому-нибудь результату. Кроме того, все средства к образованию, созданные или покровительствуемые самою церковью, также принесли плоды свои. Из учрежденных в прежние столетия школ выходили люди с некоторыми познаниями; число таких людей увеличивалось изо дня в день; они захотели наконец мыслить сами собою, с полною независимостью, потому что чувствовали себя сильнее, чем когда-либо. Наконец, человеческий дух обновился возрождением древности; возник классицизм.

Все эти причины, вместе взятые, сообщали человеческой мысли в начале XVI века весьма энергичное движение, настоятельную потребность в прогрессе.

В совершенно другом положении находилось духовное правительство, духовная власть; она впала в состояние инерции, неподвижности. Политическое значение церкви, римского престола значительно уменьшилось; европейское общество уже перестало принадлежать церкви и подпало господству светских государей. Однако духовная власть сохраняла все свои притязания, весь свой блеск, все свое наружное значение. Она подверглась обыкновенной участи устаревших правительств: большая часть жалоб, направляемых против нее, перестали почти в то время быть основательными. Было бы несправедливо утверждать, что римский престол в XVI веке отличался особенною тираниею, что злоупотребления его, в собственном смысле слова, были многочисленнее, непростительнее, нежели прежде. Напротив, никогда, может быть, церковное правительство не было так сговорчиво, снисходительно, беспечно; оно было равнодушно ко всему, лишь бы только никто не оспаривал его законности и давнишних прав, из которых многие уже утратились, лишь бы только по-прежнему обеспечено было существование его и получались прежние доходы. Оно охотно оставило бы в покое человеческий ум, лишь бы только и ум в свою очередь оказал ему ту же услугу. Но когда правительства ослабевают и делают меньше зла, тогда именно они и подвергаются нападениям, которые тут только становятся возможными, а прежде были неудобоисполнительными.

Это беглый очерк состояния человеческого духа и духовного правительства достаточно подтверждает справедливость сказанного нами о характере реформации; она была произведена порывом свободы, великим восстанием человеческого разума. Вот без сомнения, главная ее причина, господствующая над всеми прочими, над всеми отдельными интересами народов и государей, наконец, над потребностью в преобразованиях, в исправлении недостатков, на которые жаловались в то время.

Предположим, что по прошествии первых лет реформации, когда она объявила все свои притязания, ясно высказала все поводы недовольства существующим порядкам, предположим, что духовная власть внезапно согласилась с нею и сказала: «Хорошо: я сделаю все нужные преобразования, я возвращусь к более законному, более религиозному порядку. Я уничтожу притеснения, произвол, налоги; даже в отношении к догматам, я допущу изменения, объяснения, обращусь к первоначальному их смыслу. Но, исправив таким образом все недостатки, я сохраню свое положение, останусь по-прежнему правительством человеческого духа, с тою же властью, с теми же правами». Удовольствовалась ли бы этим религиозная революция и остановилась ли бы она в своем развитии? Не думаю; я твердо убежден, что она продолжала бы свой путь и, потребовав сначала реформы, теперь потребовала бы свободы. Кризис XVI века был не только реформационным, но и существенно революционным. Нельзя отнять у него характера и сопряженных с ним достоинств и недостатков: реформация носила в себе все признаки революции.

Бросим взгляд на судьбу реформации: посмотрим, что она прежде всего сделала в различных странах, в которых развивалась. Развитие ее происходило при весьма различных условиях и весьма неравных данных успеха. Если мы заметим, что несмотря на такое различие и неравенство, она повсюду стремилась к одной и той же цели, приводила к одному и тому же результату, сохраняла один и тот же характер, то мы убедимся, что этот характер, устоявший против всего различия положений, всего неравенства условий, есть основной характер события, что результат, всегда однородный, есть тот, к которому она преимущественно стремилась.

Везде, где только имела некоторый успех религиозная революция XVI века, она если не вполне освободила человеческий дух, то, по крайней мере, доставила ему новую, значительную долю свободы. Правда, она оставила мысль в зависимости от случайностей большей или меньшей свободы политических учреждений; но она уничтожила или обезоружила духовную власть, систематическое и насильственное управление человеческою мыслью. Таков был результат реформации при самых разнообразных внешних условиях. В Германии вовсе или почти вовсе не было политической свободы; она не была введена туда и реформациею, которая скорее усилила, чем уменьшила власть государей, скорее противодействовала свободным средневековым учреждениям и благоприятствовала их развитию. Однако она возбудила и поддержала в Германии свободу мысли, большую, может быть, чем в какой бы то ни было другой стране. В Дании абсолютная власть господствовала как в муниципальных, так и в общих государственных учреждениях; но и там, под влиянием реформации, мысль сбросила с себя оковы и свободно устремилась по всем направлениям. В республиканской Голландии, в конституционно-монархической Англии одинаково совершилась эмансипация человеческого духа, несмотря на долговременную и суровую религиозную тиранию. Наконец, даже во Франции, при условиях, по-видимому, наименее благоприятствовавших влиянию религиозной революции, она, хотя и побежденная, тем не менее сделалась основой умственной независимости и свободы. До 1685 года, т. е. до отмены Нантского эдикта, реформация имела во Франции законное существование. В течение этого продолжительного периода протестанты писали, спорили в защиту своих мнений и вызывали к тому же своих противников. Один этот факт, одна эта война между старыми и новыми мнениями, в которой оружием служили памфлеты и конференции, распространила во Франции свободу, гораздо более существенную и действительную, нежели обыкновенно думают, – свободу, послужившую на пользу учености нравственности, послужившую к чести французского духовенства, точно так же, как и к пользе человеческой мысли. Бросьте взгляд на конференции Боссюэ и Клода, на всю религиозную полемику того времени и подумайте, допустил ли бы Людовик XIV такую свободу в обсуждении какого бы то ни было другого предмета. Всего более свободы во Франции XVII века проявлялось именно в борьбе реформации с противоположною партией. Религиозная мысль в это время была гораздо смелее, приступала к спорным вопросам с большею откровенностью, нежели политическая мысль самого Фенелона в «Телемаке». Отмена Нантского эдикта положила конец такому порядку вещей. Но между 1685 годом и великим порывом человеческого духа в XVIII веке не прошло и сорока лет; едва только перестала действовать на пользу умственной свободы религиозная революция, как началось уже действие революции философской.

Итак, везде, где только действовала реформация, где она играла важную роль, чем бы эта роль ни окончилась – победою или поражением, – везде общим, господствующим, постоянным результатом ее был прогресс в деятельности и свободе мысли, в эмансипации человеческого духа.

Реформация не только имела этот результат, но и удовлетворялась им: достигнув его, она не стремилась ни к чему другому, потому что в этом заключалась сущность события, его первоначальный и основной характер. Таким образом, в Германии она не только не домогалась политической свободы, но покорно переносила, если не политическое рабство, то по крайней мере отсутствие свободы. В Англии она допустила иерархическое устройство духовенства и существование церкви столь же несовершенной, как римская, но менее независимой. Почему же реформация, в известных случаях столь страстная и непреклонная, показала себя здесь такою сговорчивою и гибкою? Потому что она достигла главного результата, к которому стремилась, – уничтожения духовной власти, освобождения человеческого духа. Повторяю: там, где реформация достигла этой цели, она без труда применилась ко всякому положению, ко всякому порядку вещей.

Обратимся теперь к другой стороне вопроса; посмотрим, что произошло в тех странах, куда не проникла религиозная революция, где она рано была подавлена и не могла иметь никакого развития. История показывает, что в этих странах не был освобожден человеческий дух; подтверждением тому служат две великие страны – Италия и Испания. Там, где реформация играла важную роль, человеческий дух в последние три века воспринял небывалую прежде деятельность и свободу; а в тех странах Европы, куда не приникла религиозная революция, он впал в состояние бездействия и застоя. Итак, обе стороны вопроса, рассмотренные одновременно, привели нас к одному и тому же результату.

Порыв мысли, уничтожение абсолютной власти в духовном мире – вот существенный характер реформации, общий результат ее влияния. В истории реформации эмансипация человеческого духа представляется скорее фактом, чем принципом, скорее результатом, чем причиною. Я думаю, что в этом отношении реформация сделала больше, нежели предполагала, даже, может быть, больше, нежели желала сделать. В противоположность многим другим революциям, в которых далеко не была достигнута желанная цель, и события значительно уступали мысли, – последствия реформации превзошли ее собственные надежды; как событие, она выше, нежели система; она не сознавала вполне своих действий и, если бы сознавала, то затруднилась бы признать их.

Какими упреками постоянно осыпают реформацию ее противники? Какие результаты ее бросают ей, если можно так выразиться, в глаза, чтобы принудить ее к молчанию?

Таких результатов два: 1) умножение сект, чрезмерная вольность умов, уничтожение всякого духовного авторитета, разъединение религиозного общества, взято в полном его составе; 2) тирания, гонение. «Вы побуждаете к вольности, – говорили реформаторам, – производите ее, а когда она началась, вы хотите сдержать, подавить ее. И как же вы ее подавляете? Самыми суровыми, насильственными мерами. Вы точно так же преследуете ересь, но во имя незаконного авторитета».

Пересмотрите все главнейшие нападения, направленные против реформации, соедините их в одно целое, устраняя чисто догматические вопросы: вы увидите, что все они могут быть приведены к этим двум основным упрекам.

Они ставили протестантскую партию в весьма неловкое положение. Когда ее упрекали за множество сект, то вместо того чтобы признать их и защищать законность их свободного развития, она проклинала их, приходила в отчаяние и как бы извинялась в их существовании. Когда ее упрекали за гонение, она оправдывалась с некоторым смущением и ссылалась на требования необходимости; она приписывала себе полное право подавлять и карать заблуждения, потому что истина в ее руках, потому что одни только ее верованья и учреждения законны; если она не признавала за римскою церковью права наказывать протестантов, то потому только, что не на стороне этой церкви была истина и справедливость.

Когда господствующую в реформации партию упрекали в нетерпимости не враги, а собственные чада ее, когда гонимые и проклинаемые ею секты говорили ей: «Мы делаем то же самое, что и вы делали; мы отделяемся, как и вы отделились», – она еще больше затруднялась в ответе и очень часто отвечала одним только удвоением строгости.

В самом деле, стремясь к уничтожению абсолютной власти в духовном мире, религиозная революция XVI века не знала истинных принципов умственной свободы; она освобождала человеческий дух и все еще требовала от него повиновения своим законам; на деле она доставляла торжество праву свободного исследованья, а в теории хотела только заменить законною властью власть беззаконную. Она не возвышалась до первоначальной причины, не нисходила до окончательных последствий своего дела. Таким образом она впала в двойную ошибку; с одной стороны, она не понимала и не уважала право человеческой мысли, нарушала их в то самое время, когда требовала их для самой себя; с другой – не сумела определить права авторитета в духовном мире. Я говорю не об авторитете принудительном, у которого в этом мире нет и не должно быть никаких прав; но об авторитете чисто нравственном, действующем только на умы, исключительно путем влияния. В большей части протестантских государств заметен какой-то недостаток в организации умственного общества, в действии общепринятых, освященных временем мнений. Они не сумели согласить права и потребности предания с правами и потребностями свободы, а причина этого явления без сомнения заключается в том обстоятельстве, что реформация не поняла и не усвоила себе вполне ни своих принципов, ни их последствий. Отсюда и та непоследовательность, узость взглядов, которую так часто и удачно пользовались в своих нападениях противники реформации. В противоположность реформации, враги ее очень хорошо сознавали сущность и цель своих поступков; они восходили к самому источнику своего образа действий и открыто признавали все его последствия. Невозможно указать правительство более последовательное, более систематическое, нежели римская церковь. На практике римский престол часто вступал в соглашения и делал уступки гораздо чаще, чем реформация; но в теории он гораздо тверже держался своей системы и гораздо тщательнее сообразовал с нею свои действия. В этом полном сознании того, что делаешь, чего хочешь, в этом безусловном и разумном принятии известного учения или намерения заключается великая сила. Лучшим доказательством тому служит ход религиозной революции XVI века. Известно, что главною силою, созданною для борьбы с реформациею, был орден иезуитов. Бросим взгляд на историю иезуитов; они повсюду терпели неудачи; везде, где только они имели обширный круг действий, они приносили несчастие тому делу, на сторону которого становились. В Англии они погубили королей, в Испании – целые народы. Общий ход событий, развитие новейшей цивилизации, свобода человеческого духа, все эти силы, бороться с которыми было назначение иезуитов, восстали против них и победили их. И не только иезуиты терпели неудачи, но вспомните, к каким средствам они принуждены были прибегать. Они не достигали ни славы, ни величия; они не совершали блистательных событий, не приводили в движение могущественных масс людей; они шли подземными, темными, низкими путями, ничем не сумели поразить воображение, не сумели расположить в свою пользу общественное мнение, которое невольно сочувствует всем великим делам, без различия их принципа и цели. Противная сторона, наоборот, не только победила, но победила со славою, совершила великие дела великими средствами: она привела в движение народы, породила в Европе великих людей, изменила открыто при дневном, если можно так выразиться, свете судьбу и форму государств. Одним словом, все было против иезуитов – и внутренняя, и внешняя неудача; их деятельностью не удовлетворится ни здравый смысл, требующий успеха, ни воображение, нуждающееся в блеске. А между тем судьба их, конечно, не лишена величия; с их именем, влиянием, историею соединена великая идея. Отчего? Оттого, что они отдавали себе отчет в своих действиях и намерениях, сознавали с полною ясностью принципы, которыми руководствовались, цель, к которой стремились; оттого, что они обладали величием мысли, величием воли, которое и спасло их от осмеяния, возбуждаемого постоянными неудачами и презренными способами действий. Напротив того, там, где исполнение уступает мысли, где, по-видимому, не сознаны глубочайшие принципы и окончательные последствия дела, там всегда остается нечто неполное, непоследовательное, низменное, унижающее в умственном отношении самих победителей и отражающееся иногда в самом ходе событий. Вот, по моему мнению, слабая сторона реформации в борьбе нового порядка вещей против прежнего духовного мира; вот что нередко затрудняло реформацию и препятствовало ее защищаться так, как бы следовало ей защищаться по праву.