Текст книги "Чума Мидаса"

– Все в порядке, – торжественно провозгласил он наконец и с силой хлопнул Мори по спине. – Зови на праздник! Как-никак, твоя первая работа, верно?

– Да, моя первая самостоятельная…

Хауленд уже выуживал из своего стола бутылку, которую держал специально для таких случаев.

– За Мори Фрая! – с чувством воскликнул он. – Нашего великолепного разработчика! Поднимем бокалы за отличного парня!

Мори выпил. Обычно он добросовестно уничтожал минимальную годичную норму выпивки, так что лишняя рюмка погоды не делала. Все хорошо в меру, подумал Мори и почувствовал, как во рту, в горле, в груди разливается тепло, а приятный жидкий огонь начинает тлеть где-то в самой глубине. И когда Хауленд, продолжая расхваливать К-50, предложил выпить еще, Мори – к своему удивлению – не возразил.

Хауленд осушил рюмку.

– Может, ты удивляешься, почему я так тобой доволен, Мори Фрай? – Спросил он ясным голосом. – Так я могу тебе сказать.

Мори ухмыльнулся.

– Ну, скажи.

Хауленд кивнул.

– Вот я и говорю. Потому, Мори Фрай, что я доволен всем на свете. Вчера вечером от меня ушла жена.

Мори был шокирован, как только недавний жених может быть шокирован новостью о крушении семьи.

– Быть не может! В самом деле?

– Да, она покинула мою постель, мой дом, пятерых роботов, и я счастлив видеть, что ее больше нет. – Он налил еще по рюмке. – Женщины… Невозможно жить с ними и невозможно жить без них. Сперва вы вздыхаете, страдаете, добиваетесь, а потом… Ты любишь стихи? – спросил он неожиданно.

– Некоторые, – ответил Мори осторожно.

– «Доколе, о любовь моя, я буду биться головой о стену между нашими садами, моим из дивных лилий и твоим из роз…» Нравится? Я написал это Джоселин – моей жене, тогда невесте, – когда мы только познакомились.

– По-моему, здорово, – сказал Мори.

– А она со мной два дня не разговаривала. – Хауленд опрокинул рюмку в рот. – Эта девушка была сплошной характер. Я охотился за ней, как тигр. А потом я ее поймал. Дерьмо!

Мори сделал глоток.

– Что значит «дерьмо»?

– Дерьмо, – Хауленд ткнул в Мори пальцем. – Дерьмо значит дерьмо. Мы поженились, и я взял ее в свой дом – дерьмо! – а вышел один обман… Дерьмо, я же говорю! После рождения ребенка случились у меня кое-какие передряги с Министерством потребления, так, ерунда, ничего особенного, но кончилось все дракой, дерьмовой дракой… С самого начала все шло к драке, понимаешь? Она сперва слегка придралась, и я, конечно, ей ответил, а потом – удар! – и мы готовы. Бюджет, бюджет, бюджет! Я, наверное, сдохну, если еще хоть раз услышу слово «бюджет». Мори, ты женатый человек, знаешь, на что это похоже, скажи мне правду. Скажи, у тебя встали бы волосы дыбом, если бы ты поймал свою жену на жульничестве с бюджетом?

– Жульничестве с бюджетом? – поразился Мори. – Каким образом?

– Ха, способов куча. Например, твои сношенные рубашки жена вдруг берет и вписывает в свою квоту. И ты остаешься с носом и с полной квотой на рубашки. Ну, ты понимаешь…

– Проклятье! – воскликнул Мори. – Я об этом и не думал! Но Шерри никогда так не сделает.

Несколько секунд Хауленд тупо на него смотрел.

– Ну конечно, нет, – проговорил он наконец. – Давай-ка лучше еще по чуть-чуть.

Поморщившись, Мори протянул рюмку. Шерри не из тех, кто жульничает, подумал он. Конечно, не из тех. Красивая, любящая девушка из хорошей семьи, ей такое и в голову не придет.

Хауленд говорил чуть нараспев:

– Нет больше бюджета. Нет больше драк. Нет больше «папа никогда так со мной не обращался». Нет больше придирок. Нет больше дополнительной квоты семейного потребления, ха-ха… Нет больше… Мори, что ты скажешь, если мы смоемся отсюда и немного выпьем? Я знаю одно местечко, где…

– Извини, – сказал Мори. – Мне нужно еще поработать.

Хауленд захохотал и протянул вперед руку с часами. Пока Мори над ними склонялся, чтобы разглядеть, часы пропикали час. Офис закрывался через несколько минут.

– О! – сказал Мори. – А я и не представлял, что уже… Но все равно, Хауленд, спасибо, я не могу. Жена будет волноваться. Прости.

– Конечно, будет волноваться, – хихикнул Хауленд. – Вдруг ей придется съесть вечером ужин на двоих…

– Хауленд! – веско сказал Мори.

– О, пардон, пардон! – Хауленд замахал руками. – Я ничего не имею против твоей жены. Просто, мне кажется, что Джоселин отшибла у меня охоту ко всем женщинам подряд. Знаешь, как это местечко называется? «У Дяди Пиготи в погребке, в Старом городе». Туда странные личности заходят, ты понимаешь, Мори, пару раз за последнюю неделю они устраивали… Я не хожу туда каждый день, как некоторые, но по случаю всегда рад, честное слово…

Мори твердо прервал его.

– Спасибо за приглашение, дружище. Мне нужно домой. Жена ждет. Желаю от души повеселиться. Увидимся.

Он, пошатываясь, побрел прочь, у двери повернулся, чтобы отвесить вежливый поклон и, поворачиваясь обратно, с треском врезался лбом в дверной косяк. Удар, однако, был едва ощутим сквозь приятное оцепенение, охватившее все тело, и он с трудом воспринимал Генри, который хлопоча вокруг, без умолку трещал, рассказывая анекдоты, а потом Генри вдруг застыл, и Мори заметил, наконец, что по одной стороне его лица стекает струйка крови. С достоинством он вытер ее рукавом.

– Это, черт подери, настоящая рана, – проговорил Мори с гордостью. Крову Генри, кровь! Но уж тебе-то, робот, пугаться нечего. Спрячь свою жестяную рожу. Я хочу думать. Понял?

И он проспал в машине всю дорогу домой.

Это было не просто похмелье, это было во много раз хуже.

Казалось бы, ничего сверхъестественного – вы немного выпили, потом немного поспали; после этого полагается проснуться и с новыми силами браться за дело. Но нет ничего хуже, чем перепить, а потом недоспать. В голове стучит, во рту словно нагадил медведь и вообще кренит, как при шторме.

Есть только одно лекарство.

– Сделай-ка коктейль, дорогая, – хрипло проговорил Мори.

И Шерри с удовольствием разделила с ним предобеденный коктейль. Шерри, нежно подумал Мори, как она прекрасна, прекрасна, прекрасна…

Он вдруг заметил, что качает головой в такт мыслям, и это движение заставило его вздрогнуть. Шерри тут же подлетела сбоку и нежно притронулась к его виску.

– Очень больно, дорогой? – спросила она сочувственно. – Наверное, ты где-то налетел на дверь?

Мори посмотрел на нее пристальным взглядом, но ничего, кроме обожания, на ее открытом лице не прочел.

– Да, слегка. Ерунда, – постарался он ответить как можно более бодро.

Робот-дворецкий подал стаканы и удалился. Шерри подняла свой стакан, Мори взял свой… и тут до него донесся запах содержимого. Пальцы чуть было не разжались сами собой. Усилием воли он заставил себя сделать глоток.

Как ни странно, это оказалось приятно, и коктейль, попав в желудок, не попросился обратно, и удивительный феномен разлившегося тепла начал свой второй круг… Мори допил залпом, махнул роботу, чтобы тот наполнил стакан снова, и попробовал улыбнуться. Лицо почему-то не слушалось.

Следующий глоток исправил положение. Мори почувствовал, как на него нисходит счастье и покой, но не только выпивка была тому причиной. В прекрасном расположении духа он и Шерри сели за обеденный стол; они жизнерадостно болтали друг с другом и с Генри, и Мори даже несколько раз сентиментально посочувствовал бедному Хауленду, у которого не сложилась семейная жизнь, потому что на самом деле семейная жизнь – это просто уют, тепло, покой и доверие…

Вздрогнув, он переспросил:

– Что?

– Это самый умный план, который я слышала, – повторила Шерри. – Он был такой смешной, этот коротышка, и какой-то нервный, ты понимаешь, милый? Он все время озирался на дверь, как будто ждал, что кто-нибудь придет. Вот глупость, верно? Зачем его друзьям следить за ним в нашем доме?

– Шерри, пожалуйста, – настойчиво сказал Мори. – Повтори, что ты говорила о потребительских талонах?

– Ну-у, дорогой! – протянула Шерри. – Это было утром, сразу, как ты ушел. Явился этот смешной коротышка и даже не сказал, как его зовут. Я с ним поговорила, я подумала, что это наш сосед, а с соседями никогда нельзя быть грубой, ты же сам говорил, дорогой, помнишь…

– Потребительские талоны! – взмолился Мори. – Я не ослышался? Ты сказала, что он предлагал фальшивые талоны? Да?

– Ну, в общем-то, да, – неуверенно проговорила Шерри. – Они действительно в некотором смысле фальшивые, ну, не совсем такие, как обычные, тот коротышка так и сказал. Но зато четыре за один, дорогой. Четыре его талона за один наш, представляешь, как выгодно?! Так что я взяла нашу книжку и оторвала парочку недельных талонов…

– Сколько?! – прорычал Мори.

Шерри заморгала.

– Примерно… около двухнедельной квоты, – сказала она тихонько. Что-нибудь не так, милый?

Мори ошеломленно закрыл глаза.

– Двухнедельная квота, – повторил он. – Четыре за один. Да будет тебе известно, ты продешевила.

– А откуда я могла знать? – запричитала Шерри. – Когда я жила дома, мне ничего подобного не предлагали! Я не знала, что такое трущобы, не знала, что такое обжорные бунты, не знала, что такое эти ужасные роботы и отвратительные, грязные, маленькие человечки, которые нагло лезут в твой дом!

Мори вяло посмотрел на нее. Шерри снова плакала, но на этот раз ее слезы не производили никакого впечатления на грубую броню, которой неожиданно обросло его сердце. Робот Генри издал звук, который, будь он человеком, означал бы предупредительный кашель, но Мори приморозил его взглядом побелевших глаз.

Угрюмым монотонным голосом, едва слышным сквозь рыдания Шерри, Мори проговорил:

– Ладно, я тебе объясню, что ты наделала. Пусть даже эти несчастные талоны – обычная подделка, а не провокация. Лучшее, что можно с ними сделать – выбросить, пока нас с ними не поймали. Но что получилось? А получилось, что ты осталась на руках с двухмесячной нормой по фальшивым талонам. Может, ты еще не до конца уяснила, что пайковые книги – не просто украшение, так вот, я тебе говорю, – это не просто украшение. Каждый месяц их положено сдавать на проверку, чтобы доказать, что мы истратили свою месячную Потребительскую квоту. Каждая книга, как минимум, просматривается инспектором, а выборочно их проверяют ультрафиолетом, инфракрасными и рентгеновскими лучами, радиоизотопами, хроматографами, кислотами и щелочами и кучей других проклятых способов, которые изобрело проклятое человечество!!! – Его голос поднимался крещендо. – Если нам повезет и мы проскочим с одним таким талоном… Да мы просто не осмелимся – слышишь Мы просто не осмелимся! – использовать больше одного-двух таких талонов на дюжину настоящих! И это значит, Шерри, что ты купила не двухмесячный запас, а, в лучшем случае, двухлетний. Но поскольку – ты, конечно, этого никогда не замечала, – срок действия талонов ограничен, мы сможем использовать не больше половины этих бумажек! – Временами Мори казалось, что сейчас он вытащит из-под себя стул и обрушит Шерри на голову. – Более того, – продолжал он, – те талоны, которые ты отдала этому ублюдку, нужны были мне прямо сегодня, прямо сейчас, потому что, так уж получилось, и мне дали это понять, нам две недели придется жить на двойной норме. Как это ни печально. Но даже не это самое главное. О самом главном ты и не подумала. Иметь фальшивые талоны противозаконно. Да, Шерри. Я бедный, Шерри; я живу в трущобе и знаю это. Мне еще предстоит долгий путь, прежде чем я достигну такого богатства и уважения, каких достиг твой отец, о котором я уже начинаю уставать слышать. Но я могу сказать тебе со всей определенностью – по крайней мере до сих пор я был честен. Всегда.

Слезы у Шерри остановились, и к тому времени, когда Мори замолчал, она сидела с бледным лицом и сухими глазами. Мори иссяк, но раздражение его не покинуло. Некоторое время он мрачно смотрел на жену, потом встал, развернулся и выбежал из дома, хлопнув дверью.

«Семейная жизнь! – подумал он на ходу. – Тьфу!»

Он шел почти час, не разбирая дороги.

И вдруг почувствовал… Не может быть, сказал себе Мори, наверное, это от похмелья. Хотя… И он признался себе, наконец, что да, похоже, он испытывает сейчас то самое чувство, которого не испытывал больше десятка лет. Он был голоден, просто голоден.

Мори оглянулся вокруг. Он находился в миле от дома, в Старом городе, где жила, в основном, беднота. Отвратительные трущобы, Мори таких еще не видел – китайские пагоды, часовни в стиле рококо вокруг Версальского дворца… На каждом фасаде налипали пышные украшения; не было ни одного здания, которое не блестело бы и не сияло.

Через улицу он заметил ослепительно изукрашенное заведение, в котором можно было поесть. «Проворная пчелка бюджета Билли» – так оно называлось. Уворачиваясь от сплошного потока машин, Мори пересек улицу. Вблизи заведение оказалось жалкой пародией на ресторан, но Мори чувствовал, что сейчас ему все равно. Он нашел место под пальмой в кадке – подальше от журчащих фонтанов и струнного ансамбля из роботов, устроился поудобнее и потребовал ужин, даже не поинтересовавшись ценами. И только, когда официант, приняв заказ, незаметно исчез, он вдруг вспомнил, что его потребительская книжка осталась дома. На душе стало еще противнее. Мори вздохнул. Отменить заказ? Нет, уже поздно. Ну и черт с ним! Подумаешь, еще один ужин сверх нормы. Делов-то!

Поев, он почувствовал себя лучше. Покончив с profiterole au chocolat и оставив на тарелке примерно треть, что, в принципе, дозволялось, он заполнил чек, и, когда робот-кассир протянул клешню за его потребительской книжкой, Мори испытал момент торжества.

– Нету! – сказал он громко. – Нету книжки.

У роботов не было подходящего устройства, чтобы выразить удивление, но он попытался. Человек, сидевший позади Мори, подавился и пробормотал что-то о «трущобниках». Мори счел это за комплимент и покинул «Проворную пчелку» в почти хорошем настроении.

Настолько хорошем, чтобы идти домой к Шерри? Секунду Мори думал об этом всерьез. Но он не собирался признаваться, что был неправ, да и Шерри тоже не готова, конечно, к тому, чтобы признать свою глупость. Да и вообще она уже спит, хмуро сказал себе Мори. Такова уж Шерри: ничто не могло лишить ее сна. Она даже не использовала свою квоту на снотворное, хотя Мори не раз ей об этом говорил. Конечно, напомнил он себе, он был не так уж и вежлив с ней, как положено молодожену. Но ведь и она, похоже, даже не поняла, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Ладно, сказал себе Мори, когда-нибудь это все равно кончится!

Мужественный человек Мори Фрай, собственноручно надевший на себя богато изукрашенный хомут, решительно вышагивал по улицам Старого города.

– Эй, Джо, хочешь провести время?

Мори поймал вопросительный взгляд.

– Опять ты?! – прорычал он.

Коротышка уставился на него с неподдельным удивлением. Затем слабый отблеск узнавания промелькнул в его глазах.

– Ага, – проговорил он. – Сегодня утром, да? – И он сочувственно закудахтал: – Как жаль, что ты не стал заключать со мной сделку, ах, как жаль! Но ничего, твоя жена оказалась сообразительнее. Конечно, ты меня малость расстроил, Джек, так что пришлось соответственно повысить цену…

– Ты, подлец, ты обманул мою бедную, доверчивую жену! Мы вместе пойдем сейчас в ближайший полицейский участок, и ты все расскажешь им, понял?

Коротышка поджал губы.

– Мы… чего?

Мори энергично тряхнул головой.

– Ах ты, ублюдок! Я тебе скажу… – он замолк на полуслове, потому что на плечо ему легла огромная ручища.

Хозяин оказался ей под стать, и странно было слышать от такого громилы вежливые, спокойные слова:

– Этот джентльмен беспокоит тебя, Сэм?

– Не очень, – ответил коротышка. – Но, по-моему, он чего-то хочет, так что не уходи.

Мори высвободил плечо.

– Не думайте, что сумеете меня запугать! Я немедленно иду в полицию!

Сэм недоверчиво покачал головой.

– Ты думаешь, закон будет на твоей стороне?

– А как же иначе!

– Что скажешь, Уолтер? – Сэм печально вздохнул. – Бедная женщина… Такая красивая леди.

– Что это ты болтаешь? – потребовал Мори; коротышка задел его больное место.

– Я болтаю о твоей жене, – объяснил Сэм. – Сам я, конечно, не женат. Но сдается мне, что если бы я был женат и моя жена вляпалась бы в какую-нибудь историю, то я не стал бы звать полицию. Нет, сэр, я бы постарался выкрутиться сам. Почему бы тебе просто с ней не поговорить? Заставить ее понять ошибку…

– Погоди минуту, – прервал его Мори. – Ты хочешь сказать, что впутал в это дело мою жену?

Коротышка расстроенно развел руки.

– Это не я ее впутал, приятель, – сказал он. – Это она сама впуталась. Преступление ведь совершают двое, верно? Ладно, я продаю, не отрицаю. Но как бы я мог продавать, если бы никто не покупал, а?

Мори угрюмо уставился на него, потом посмотрел на верзилу Уолтера. С тех пор, как он увидел Уолтера впервые, тот никак не уменьшился. Мори задумался. Драка отпадала, полиция отпадала, оставался не самый почетный путь – воспользоваться удобным моментом и удрать от коротышки снова.

– Ну вот, – сказал Сэм, – рад видеть, что ты кое-что понял. Давай теперь вернемся к моему первому вопросу, Мак. Так как, хочешь неплохо провести время? Мне кажется, ты ловкий парень, мне кажется, тебя бы заинтересовало одно местечко, тут, рядышком, в конце квартала, а?

– Так ты еще и местный зазывала, – горько сказал Мори. – Да уж, ты настоящий талант.

– Спасибо, – кивнул Сэм. – По моему опыту, талонный бизнес затухает к вечеру. Люди лучше соображают в светлое время суток. Но я, можешь мне поверить, и в темное время в грязь лицом не ударю. Взять хотя бы то место, про которое я толкую, оно называется «У дядюшки Пиготи», совершенно необычное местечко, сказал бы я. А ты что скажешь, Уолтер?

– Согласен с тобой на все сто, – пророкотал Уолтер.

Но Мори уже думал о другом.

– «У дядюшки Пиготи», говоришь? – спросил он.

– Ну да, – ответил Сэм.

Мори помолчал, переваривая идею. Уж не об этом ли кабаке говорил сегодня днем Хауленд? И если так, то это может быть интересно.

Пока он обдумывал эту идею, Сэм и Уолтер обняли его с двух сторон, и Мори вдруг обнаружил, что куда-то идет.

– Тебе понравится, – успокаивающе пообещал Сэм. – Ты на меня больше не злишься за утро? Конечно, нет. Ладно, вот взглянешь разок на Пиготи, и все твои проблемы улетучатся. Пиготи – это кое-что особенное. Клянусь, хоть они и платят мне за то, что я кого-нибудь привожу, но я б не водил, если бы не верил.

– Эй, Джек, потанцуем?! – сквозь шум бара прокричала какая-то девица. Она отступила назад, подняла колышущиеся юбки на высоту лодыжек и исполнила ловкий найнстеп.

– Меня зовут Мори! – завопил Мори в ответ. – И танцевать я не хочу!

Девица пожала плечами, хмуро и многозначительно посмотрела исподлобья на Сэма и протанцевала прочь.

Сэм сделал знак бармену.

– Первый круг для нас, – объяснил он Мори. – Это чтобы потом не суетиться. Будешь пить, пока пьется. Ну, нравится это местечко? – Мори заколебался, но Сэм и не ждал ответа. – Отличное местечко! – прокричал он и опрокинул в глотку стакан, который поставил перед ним робот-бармен. – Ну ладно, обвыкай тут!

И он куда-то исчез вместе с громилой Уолтером. Мори неуверенно осмотрелся. Пожалуй, раз уж он сюда попал, надо бы выпить. Он сделал заказ.

Погребок дядюшки Пиготи оказался третьеразрядной забегаловкой с претензией на деревенский клуб для высшего света. Бар, например, был отделан якобы деревянными рейками, прибитыми гвоздями, но, приглядевшись, Мори обнаружил в отделке расслоение, типичное для пластика. То, что для неискушенного посетителя должно было изображать холщовые портьеры, на самом деле было тщательно обработанной тканой синтетикой. Фальшь, повсюду фальшь, подумал Мори.

На возвышении продолжалось какое-то представление, но, казалось, никто на него не обращал внимания. Мори напряг слух, стараясь уловить слова конферансье, и поморщился, шутки у того были плоские, как гладильная доска. А еще на сцене маялся унылый кордебалет красавиц в длинных панталонах с оборками и прозрачным верхом; Мори подумал, что девица, которая порывалась с ним станцевать пару минут назад, тоже наверняка там.

Рядом с ним какой-то мужчина с чувством читал стихи женщине средних лет:

 
Повсюду дрянь, повсюду грязь,
Повсюду сволочь развелась,
Повсюду мерзость правит бал…
 

– Эй, да это же Мори! – воскликнул вдруг мужчина. – Что ты здесь делаешь?

Он повернулся, и Мори узнал его.

– Привет, Хауленд, – отозвался он. – Так, знаешь, случайно оказался свободный вечер, я и подумал…

Хауленд захихикал.

– Ладно, ладно, догадываюсь, что у твоей жены предрассудков поменьше, чем было у моей. Давай выпьем! Робот!

– У меня есть, спасибо, – сказал Мори.

Женщина, бросив на него тигриный взгляд, потеребила Хауленда по руке.

– Не останавливайся, Эверет! Это же одна из самых прекрасных твоих вещей!

– Да, Мори, верно, послушай мою поэму. Между прочим, я хочу представить тебя очаровательной, юной и талантливой леди Тэнквилл Байглоу. Мори работает со мной в одном офисе, Тэн.

– Понятно, – сказала Тэнквилл Байглоу холодно, и Мори поспешно отдернул руку, которую начал было протягивать.

Разговор не клеился; Хауленд, пораженный холодностью Тэнквилл, растерялся, и тут Мори показалось, что в голову ему пришла хорошая идея. Поймав взгляд робота-бармена, он заказал на всех троих выпивку и учтиво попросил записать ее на потребительскую книжку Хауленда. Пока робот готовил напитки, Мори успел подумать, что идея так и не сработала, но вдруг Тэнквилл Байглоу стала оттаивать.

– По-моему, вы из тех людей, которые умеют думать, Мори, – сказала она. – Мне нравятся такие люди, с ними приятно разговаривать. А то я совсем потеряла всякое терпение с этими тупицами, которые днем работают до упаду, а вечером едят и едят, потребляют и потребляют, как сумасшедшие, и откуда они только берутся такие? Правильно, я вижу, вы все понимаете. Каждый псих, едва родившись, уже несется потреблять, и потребляет, пока его – хрясь! – не похоронят. И кто в этом виноват, если не роботы?

По поверхности расслабленного умиротворения пробежала рябь беспокойства:

– Тэн, – проворчал Хауленд, – может, Мори не интересуется политикой.

Политика, подумал Мори, ладно, пусть будет политика. У него кружилась голова. Слушая эту женщину, он чувствовал себя словно шарик в игральном автомате, который он испытывал сегодня утром. И еще неизвестно, сколько углов, столбов и поворотов ждут его впереди.

Он сказал почти искренне:

– Нет, пожалуйста, продолжайте, миссис Байглоу. Мне очень интересно.

Она улыбнулась, но затем вдруг нахмурилась. Мори напрягся, но почти сразу сообразил, что вовсе не он причина этой метаморфозы.

– Роботы! – громко прошипела Тэнквилл. – Вы думаете, это они работают на нас?! Ха! Это мы их слуги, это мы работаем на них – каждую секунду каждого дня нашей жалкой жизни! Люди – рабы! Мори! Хотите присоединиться к нам и стать свободным?

Мори прикрылся бокалом и сделал свободной рукой выразительный жест. При желании его можно было расшифровать двояко, но женщину это, кажется, удовлетворило. Она заговорила обвиняющим тоном:

– Знаете ли вы, что больше трех четвертей населения в этой стране за последние пять с половиной лет получили нервные расстройства? Что больше половины находятся на постоянном учете у психиатров по поводу психозов? И это не считая неврозов, которые есть и у моего мужа, и у Хауленда, да и у вас, уверяю. Можете мне поверить, у меня они тоже есть. Так вы знаете это? Знаете, что минимум сорок процентов населения подвержены маниакальной депрессии, тридцать один – шизофрении, что у тридцати восьми процентов психические расстройства имеют комбинированный характер, а у двадцати четырех…

– Остановись на минутку, Тэн, – прервал ее Хауленд. – Слишком ты сыплешь процентами. Начни снова.

– Ах, да провались все оно к дьяволу, – грустно сказала женщина. Был бы тут мой муж, он гораздо лучше меня это излагает… – Она залпом выпила половину стакана. – Пока вы еще не совсем окосели, – неприятным тоном обратилась она к Мори, – как насчет еще одного круга, на сей раз в счет моей потребительской книжки?

Мори согласно кивнул. В его ситуации это было проще всего. Выпив, он сделал еще один заказ – снова на книжку Хауленда.

Насколько он мог судить, Тэнквилл Байглоу, ее муж и, вполне возможно, Хауленд принадлежали к некоей антироботной группе. Мори слышал о таких; они имели полулегальный статус, не одобрялись, но и не запрещались. Но сам он никогда прежде с ними не сталкивался. Вспомнив вдруг ненависть, которую он так мучительно переживал на сеансе психодрамы, Мори озабоченно подумал, что, быть может, он тоже принадлежит к таким людям – по духу. Другое дело, что, насколько он помнил, ни в какой организации он не состоял.

Наконец, Тэнквилл надоело объяснять про проценты, и она отправилась искать своего мужа, а Мори и Хауленд, заказав по новой порции виски, затеяли обычную перебранку двух пьяниц о том, кто заказывает следующий круг. Каждый пытался предложить свою книжку, но потом Мори, в очередной раз, вспомнил, что своей книжки у него при себе нет, и подумал, что Хауленд наверняка получит кредит по спиртному, если учесть, сколько Мори выпил сегодня по его квоте.

Потом вернулась Тэнквилл Байглоу, и с нею был тот самый великан, с которым Мори уже встречался в компании Сэма-фальшивомонетчика и предводителя всех прохвостов в Старом городе.

– Ха, тесен мир, верно!? – прогудел Уолтер Байглоу, в меру сжимая руку Мори в своей лапище. – Да, сэр, моя жена сказала мне, что вы интересуетесь философскими основами нашего движения. Я с удовольствием обсудил бы их с вами. Для начала, сэр, ответьте, размышляли ли вы когда-нибудь над принципом Двойственности?

– Как? – переспросил Мори.

– Ничего страшного, – сказал Байглоу учтиво. Он прочистил горло и продекламировал:

 
В далеком Китае сие родилось,
Ярче солнечной вспышки в небе зажглось,
И закружилось в душе человечьей
Истины вихрем суровым и вечным
Янь и
Инь.
 

– Это только первый станс, – он пожал плечами. – Правда, может быть, вы их знаете?

– Нет, – сказал Мори.

– Тогда – второй станс, – решительно объявил Байглоу.

 
Гегель видел все отлично;
Кое-какер Карл Маркс,
Оседлав чужие плечи,
Взял
И вывернул вверх дном:
Инь
И янь.
 

Воцарилась выжидательная пауза.

– М-да, – сказал Мори.

– Ах, правда, как здорово это все объясняет? – требовательно спросила Тэнквилл. – О, если б только другие могли видеть это так же ясно, как я! Опасность в роботах и спасение в роботах! Голод и пресыщение! Везде Двойственность, везде!

Байглоу похлопал Мори по плечу.

– Следующий станс объяснит еще лучше, – сказал он. – Это потому, что он глубже, понимаете? Между прочим, там больше Хауленда, чем меня. Он помогал мне с поэзией. – Мори бросил взгляд, но Хауленд прочно смотрел в сторону. – Третий станс, – объявил Байглоу. – Слушайте внимательно, он длинный.

 
Справедливость – тех невидимых весов
Мера;
Одна чаша – вниз, другая
Вверх.
 

– Хауленд, – прервал он себя, – дружище, я верно передаю ритм? А то я всегда на этом месте спотыкаюсь. Ну ладно, поехали дальше…

 
К А или к Б
Сколько хочешь прибавь,
Если вместе они,
Не изменишь их никак.
В токе электрическом
Ты Двойственность найдешь;
Синусоида, как волны,
То наверх течет, то вниз.
В каждой вещи, в каждой твари
Двойственность присутствует:
День и ночь, мужик и баба
Все друг друга дополняют
Янь и
Инь.
 

– О, дорогой! – вскричала Тэнквилл Байглоу. – Это великолепно!

Раздался всплеск аплодисментов, и Мори вдруг осознал, что почти половина посетителей бара, оставив шумное веселье, слушали стихи. Судя по всему, Байглоу был здесь фигурой значительной и хорошо известной.

– Никогда не слышал ничего подобного, – едва слышно проговорил Мори. Он нерешительно повернулся к Хауленду, и тот моментально откликнулся:

– Выпиты Немедленно! Что нам всем сейчас нужно, так это выпить!

И они выпили, отнеся счет на книжку Байглоу.

Отозвав Хауленда в сторонку, Мори спросил:

– Слушай, может ты меня просветишь? Что это за придурки?

Хауленд, казалось, обиделся.

– Никакие они не придурки.

– Но что это за стихи? Что это за Двойственность? Что она вообще означает?

Хауленд пожал плечами.

– Могу тебе сказать, Мори, что если она что-то значит для них, то она что-то значит вообще. Эти люди философы, Мори. Они смотрят в корень, в глубь вещей. И ты представить себе не можешь, как я горжусь тем, что принадлежу к их кругу.

И они выпили снова. Разумеется, на книжку Хауленда.

Мори вежливо вернул Уолтера Байглоу с небес на землю.

– Послушайте, давайте оставим на минуту эту вашу Двойственность. Что там насчет роботов?

Байглоу взглянул на него округлившимися глазами.

– Неужели вы не поняли стихи?

– Да нет, понял. Только вы растолкуйте мне простыми словами, чтобы я потом мог жене пересказать.

Байглоу просиял.

– Так что же обычная дихотомия, – объяснил он. – Ну, как будто маленький мальчик соорудил соляную мельницу, а она стала молоть и молоть и молоть… Ему нужна была соль, но не столько. Уайтхед[5]5
  Уайтхед Альфред Норт (1861–1947) – англо-американский логик, математик, философ.


[Закрыть] это ясно показал…

Они выпили еще – на книжку Байглоу. Наклонившись к Тэнквилл Байглоу, Мори сказал заплетающимся языком:

– Послушайте, вы, миссис Уолтер Тэнквилл Байглоу Крепкая Рука, послушайте меня…

Тэнквилл осклабилась.

– С каштановыми волосами, – добавила она кокетливо.

Мори тряхнул головой.

– Неважно это, какие волосы, – отрезал он. – Неважно, все это, стихи всякие… Скажите мне просто и ясно, как можно проще, что плохо в сегодняшнем мире?

– Мало каштановых волос, – быстро ответила она.

– К черту волосы!

– Ладно, скажу, – согласилась Тэнквилл. – Слишком много роботов. Слишком много роботов делают слишком много вещей.

– Ха! Так надо выкинуть их! – торжествующе воскликнул Мори. – Надо просто от них избавиться!

– Нет! Нет! Ни за что! Нам нечего станет есть. Все механизировано. От роботов нельзя избавиться, нельзя замедлить производство. Замедление – это смерть, остановка – мгновенная смерть. Принцип двойственности – вот та концепция, которая все объясняет…

– Что же нам делать? – спросил Мори отчаянно.

– Что делать? Я скажу вам, что нам нужно делать, если вы хотите, чтобы я вам сказала… Я могу вам сказать. Запросто.

– Тогда скажите.

– Что нам нужно делать… – Тэнквилл изящно икнула. – Нам нужно взять еще выпить.

Они выпили еще. Разумеется, он галантно отказался платить, а она весьма негалантно – заспорила с барменом насчет причитающихся ей потребительских талонов.

Мори держался долго. Во всяком случае, он честно пытался. И не его вина, что зеленый змий в конце концов его одолел. Он заплатил за все сполна.

Сознание померкло раньше, чем перестали шевелиться руки и ноги. То был настоящий провал в памяти, но, несмотря на провал в памяти, он все же ухитрился запомнить целый калейдоскоп мест, где успел побывать, и людей, которых успел повидать. В этом калейдоскопе был Хауленд, позорно напившийся в хлам, правда Мори вспомнил, как он смотрит на Хауленда почему-то снизу вверх – наверное, с пола… Еще в калейдоскопе мелькали двое Байглоу. И Шерри – его жена – заботливая и непонятно почему веселая. И еще там был Генри – совершенно лишнее дополнение.