Текст книги "Конец цепи"

3

Машина скорой помощи, в сущности не являвшаяся таковой, стояла брошенной посередине большого поля представителей дикой флоры из тех, какие растут сами по себе помимо человеческой воли и упрямо противостоят любым попыткам убрать их с поверхности земли, раз за разом возвращаясь на отвоеванные у них пространства и используя для этой цели любые овраги, ямки и воронки. Своей способностью выживать они как бы подсмеиваются над окружающим миром, но подобный ироничный аспект не замечали те, кто знал о существовании данного места.

Мужчины, ранее изображавшие медперсонал и ходившие в светящихся в темноте жилетах, были уже далеко. После душа, дезинфекции, приведя себя в порядок, они завершали последний этап предписанной им процедуры безопасности.

В «скорой» остался только бездомный.

Они убили его, и это не вызывало никакого сомнения. Но наверное, сначала дали ему нечто новое? Лучшее? Кто знает, смог бы он продолжать в том же духе, приняла бы его улица снова, даже если бы он остался в живых? После того как он получил еду, одежду, жилье. Работу. Спорт. Даже что-то вроде образования.

Просто никто и в страшном сне представить не мог, что он выживет.

Не ему было выбирать.

– Такова судьба, – сказал молодой мужчина в вертолете, словно каждая из мыслей Коннорса высвечивалась бегущей строкой где-то у всех на виду.

Они сидели друг напротив друга с обязательной гарнитурой на голове, которая не только позволяла им общаться между собой, но и заглушала дьявольский шум винтов, проникавший в кабину снаружи.

Коннорс кивнул в ответ. Как бы подтверждая, что с этим не поспоришь.

– Будем? – спросил молодой.

Сейчас Коннорс помедлил с кивком, хотя оба они прекрасно знали, что деваться некуда. В первых лучах восходящего солнца без бинокля «скорая» выглядела маленькой блестящей точкой, но он все равно не осмеливался отвести от нее взгляд.

Словно это могло предотвратить неизбежное.

Как будто он сидел со школьным учебником в одной руке и с ответами в другой и пытался получить нечто совсем иное, прекрасно зная, какой должен быть результат.

Ответственность. Нечего не поделаешь.

Но сейчас альтернативы не существовало.

Когда он наконец дал свое согласие, его движение головой было столь неприметным, он с таким же успехом мог качнуться от того, что вертолет попал в воздушную яму. Однако его молодой напарник отреагировал должным образом. Тем более пульт он уже держал в руке, и ему оставалось только нажать на кнопку.

Когда машина взорвалась, утонув в облаке желтого дыма, их задание закончилось.

И новое поколение сорной травы и полевых цветов получило образовавшуюся воронку в свое распоряжение.

4

Вильям Сандберг проснулся второй раз за день, в который он, собственно, не планировал просыпаться вообще, когда находился на высоте нескольких тысяч метров над землей.

И как только он понял это, от его сна не осталось и следа.

Он сидел в кожаном кресле, мягком, теплом и достаточно глубоком, чтобы оно с таким же успехом могло находиться в домашнем кинотеатре какой-нибудь богатой виллы, а за иллюминатором прямо напротив него светило яркое солнце, и чуть ниже раскинулся безбрежный океан белых облаков.

Он находился в самолете. Спал.

Как обычно, сон не спешил уходить и, даже растаяв, как дым, оставил после себя неприятный осадок. Он подумывал, как приучить свой мозг совершать экспедицию назад к истокам тягостного ощущения и попытаться понять причину, вызвавшую его. Зачастую в этом случае повторялась одна и та же история. Не удавалось вернуться в мир Морфея и восстановить уже потерявшиеся в тайниках памяти картинки. Одновременно он знал, что это самый эффективный способ полностью избавиться от них.

Однако решил не напрягаться. Не тратить умственные силы на такую ерунду, и продолжал сидеть неподвижно, как будто малейшее его движение позволило бы им обнаружить, что он проснулся. Словно в результате они могли прийти и разобраться с ним.

Они? И о ком же шла речь?

Этого он не знал.

Его последним воспоминанием были трое одетых в костюмы мужчин в больничной палате. Он ощущал неприятную сухость во рту. А его единственное знание сводилось к тому, что у того, в чьей компании он сейчас находится, явно имелись деньги.

Он не впервые сидел в частном реактивном самолете. Однако этот оказался самым шикарным из всех, которые он когда-либо видел изнутри. Его комнату (а это действительно была пусть очень маленькая, но все-таки комната с креслом и прикрепленным к стене столом, составлявшими вместе единое рабочее место) отделяла от остальной части воздушного судна панельная перегородка. Аккуратная, выполненная под дерево дверь в ней, скорее всего, вела в небольшой коридор, протянувшийся вдоль левого борта самолета. И он подумал, что она, вероятно, заперта. Ее, конечно, не составило бы труда взломать при необходимости. Но она наверняка была на замке.

Впрочем, откуда такая уверенность? – спросил он самого себя.

И почему он, собственно, решил, что находится здесь в качестве пленника. Свободно затянутый на его животе ремень ничем не отличался от обычного ремня безопасности, а когда Вильям расстегнул его, ему уж точно ничто не мешало встать, будь у него на то желание.

Поток свежего воздуха из вентилятора на потолке над ним. Приятного, теплого от солнца за бортом. Вчера он до одури наглотался таблеток, а сегодня сидел здесь одетый в белую больничную рубашку и бесформенные брюки в кресле, цена которого, возможно, превышает его годовую зарплату. Если так выглядела смерть, то она обладала довольно странным чувством юмора.

Его присутствие здесь удивляло Вильяма. И каким-то образом раздражало его. В определенный и довольно долгий период своей жизни он был постоянно готов к такому повороту событий или гораздо худшим вещам.

В конце восьмидесятых, когда Вильяму было под тридцать, а миром правили две супердержавы, враждовавшие между собой, за ним в нескольких случаях неотступно следили по всему Стокгольму. Тогда он останавливал свой автомобиль и совершал прогулку пешком по сложному маршруту через универмаги и торговые центры, точно как его инструктировали, и избавлялся от хвоста. Ему приходилось добираться домой на такси и просить коллег забрать его машину несколько дней спустя, все согласно правилам. А на вилле, где он жил, были установлены камеры наружного наблюдения и система охранной сигнализации, почти совершенно невидимые для постороннего глаза и исключительно высокотехнологичные для той поры. Но, несмотря на это, он периодически мог слышать необъяснимые щелчки в телефоне, или его соседей время от времени навещали странные торговцы картинами, которые, даже не сумев сбыть свой товар, еще долго сидели в автомобилях, припаркованных таким образом, что из них открывался прекрасный вид на дом Вильяма. Он просто-напросто представлял собой крайне интересную цель, и это являлось одним из побочных эффектов его работы.

Но это в ту пору когда он был активный, молодой, подавал большие надежды (в далеком прошлом, как он обычно говорил) и обладал исключительными и пользовавшимися большим спросом знаниями. Сегодня же он давно отошел от дел, и от него прежнего осталось жалкое подобие. И ныне с большей частью его тогдашней работы мог бы справиться компьютер за четыре тысячи крон из супермаркета.

Он избавился от этих мыслей. Вряд ли ведь из-за такого развития событий его забрали из больницы. И ведь он исключительно по собственной глупости сделал невозможным свое дальнейшее пребывание в организации, где тогда трудился. Лично выкопал себе яму, прыгнул в нее и продолжал копать дальше. И он знал это сам, постоянно, с необъяснимым наслаждением наблюдая, как построенное им сооружение рушилось вокруг него.

И сейчас он сидел здесь. С затекшими мышцами, пересохшим горлом и двумя глубокими порезами на кистях. В маленьком суперсовременном реактивном самолете. На пути неизвестно куда, поскольку он, судя по всему, понадобился каким-то военным.

Это выглядело абсолютно нелогичным.

Вильяма Сандберга похитили.

Но с опозданием по крайней мере на десять лет.

Молодой практикант сделал ту же самую ошибку, как и все в редакции в то утро.

Он сидел перед большим экраном и боролся со сном, мешавшим ему сосредоточиться на статье, которую требовалось написать, и, как обычно, переключился на бесконечный поток телеграмм, якобы из-за желания быть в гуще событий, хотя тем самым просто пытался на время увильнуть от работы, вроде бы переключившись на другую.

Он фокусировал свой взгляд на всем подряд. Просматривал отчеты новостных агентств со всего мира, короткие заметки на английском обо всем на свете.

Ужасно скучное занятие. Но хоть чуточку веселей, чем тысяча пятый день подряд пытаться подытожить дебаты вокруг планов перестройки известного района Стокгольма. И даже если десять из десяти телеграмм можно было просто стереть, поскольку они выглядели слишком крохотными или не важными либо чисто географически не касались газеты, все равно ведь он мог утверждать, что выполняет настоящую работу. И если бы кто-то спросил, чем он занимается, ответить, что читает телеграммы. Подобное звучало гораздо лучше, чем признаться в неспособности сочинить статью из-за мучившего его похмелья.

Сейчас он сидел с очередной неинтересной заметкой на экране, готовый нажать на клавишу стирания безымянным пальцем правой руки. Ночью в одном из переулков Берлина нашли мертвым бездомного мужчину, и, даже если это напрямую не следовало из текста, он явно находился под дозой или выпил слишком много, заснул на улице и замерз насмерть. Это была новость местного значения, к тому же слишком мелкая. И всего лишь одна из сотен заметок, которые он просто пробегал глазами и сразу забывал о них.

Он пытался победить зевоту, но не преуспел в этом.

– Не выспался вчера?

Женский голос прозвучал совсем близко, а он по-прежнему сидел с открытым ртом.

И черт с ним.

Он сознательно не стал снимать кепку, когда пришел, и попался на собственную удочку. Она ведь не только закрывала его лицо от посторонних глаз, но также не позволяла ему видеть происходившее выше монитора, если только не задирать голову вверх.

А этого он не сделал. И сейчас она стояла там, и, интересно, как долго? По крайней мере, достаточно, чтобы увидеть, как он проветривает глотку за всю редакцию.

– Нет, – ответил он, одновременно сняв кепку и попытавшись выглядеть как можно бодрее.

Женщина ничего не сказала, как он и предполагал, и это вполне предсказуемо еще больше выбило его из колеи. Кристина Сандберг была наверняка лет на двадцать старше его, но привлекательной каким-то почти необъяснимым образом, милой, естественной, возбуждающе приятной. Волнующей воображение не потому, что она обладала каким-то особым шармом, а поскольку он не видел у нее никаких непозволительных изъянов, которые мешали бы ему постоянно бросать взгляды в ее сторону и столь же постоянно терять способность конструировать полноценные предложения, как только он пытался заговорить с ней.

– Я отправил все тебе, – сказал он и еле заметно кивнул в надежде тем самым объяснить то, что не сумел выразить словами.

В его обязанности входило принимать сообщения, предназначенные для нее, когда она находилась вне зоны доступа. Кристина кивнула в знак благодарности за его труды и направилась в сторону своего кабинета, коротко приветствуя сотрудников, встречавшихся ей по пути.

Кристина показалась ему более угрюмой, чем обычно. Но он решил не заморачиватья на этом, он же не знал ее толком, но слишком хорошо знал себя и прекрасно понимал, что его жизнь нисколько не улучшит безответная любовь к успешному главному редактору, вдобавок годившемуся ему в матери.

Он снова обратил взор на экран. К тексту о мертвом бездомном мужчине в Берлине. С помощью быстрого нажатия на клавишу все три строчки переместились в электронную корзину для мусора, а молодой человек перевел взгляд на следующую неинтересную новость.

Кристина закрыла дверь в свой кабинет, повесила замшевую куртку на крючок рядом со стеклянной стенкой и позволила себе на несколько секунд закрыть глаза. Пожалуй, кто-то мог видеть ее, но и черт с ним. Она знала, что через несколько минут будет в порядке снова, быстра на язык и полна энергии, и к концу дня в любом случае никто не вспомнит о ее секундной слабости.

Утро получилось суровым. И оно сменило тяжелую ночь. Она видела, как ее бывшего мужа выносили на носилках и как он исчез в карете скорой помощи. Пожалуй, по-хорошему стоило сесть в машину и следовать за ними. Наверное, было бы более человечно провести первую половину дня на стуле в коридоре в ожидании, когда он очнется, а потом пересесть на другой стул около его кровати и разговаривать с ним, переливая из пустого в порожнее, и спрашивать, почему он так поступил.

Но от гуманизма Кристины в отношении его давно не осталось и следа. Она сохраняла человеческое отношение к нему насколько могла, а потом оно стало угасать и сошло на нет. Вильям напоминал автомобиль, от которого требовалось избавиться черт знает когда (по его собственным словам), из тех, на кого тратят деньги и время, но они, уже миновав определенный предел, продолжают ломаться. Он не мог стать здоровым снова, поскольку сам этого не хотел, потеряв веру или желание или что там сейчас требовалось, когда речь заходит о способности управлять собственной жизнью. И в какой-то момент чуть не потянул Кристину за собой, но, к счастью для нее, она не выдержала и просто оставила их квартиру в один прекрасный день два года назад.

Она никогда больше не появлялась там вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, он продолжал звонить и, конечно, доставал ее каждый раз, когда она отвечала, но ей удавалось держать его на расстоянии, и постепенно, постепенно она стала самой собой снова. Не потому, что ее печаль ушла, просто вполне уживалась вместе со всем другим.

Она хотела сохранить все именно в таком виде. Не могла позволить ему утащить ее в беспросветную тьму снова. Поэтому не провела день в больнице, а позвонила в газету и предупредила, что появится только после обеда.

И проболталась почти четыре часа в городе. Попыталась расслабиться таким же образом, как всегда делала. Отключила телефон, пошла в большой книжный магазин на Местер-Самуэльсгатан, отобрала огромную кучу газет и журналов в отделе зарубежной периодики, пусть большинство из этого она могла прочитать совершенно бесплатно у себя в редакции. А потом расположилась в баре Гранд-отеля и заказала себе невероятно дорогой завтрак, хотя уже ела, и просидела там до тех пор, пока все большие мировые события не вытеснили ее личные проблемы на второй план и не низвели их до уровня не важной безделицы. А закончив с этим, прогулялась по ноябрьскому холодку через весь город до расположенной на Кунгсхольмене редакции.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно сразу обрушилось на нее в форме тысячи ожидавших решения редакционных вопросов, телефонных разговоров, которые ей требовалось провести, и прочих дел. Но теперь она была готова разобраться с ними.

Кристина включила свой мобильный телефон. И начала просматривать электронную почту, в то время как он самостоятельно связался с ближайшей мачтой и известил о своем возвращении в Сеть, что в итоге разрушило ближайшие планы Кристины. Поскольку, когда мобильник запищал, информируя ее о тридцати неотвеченных вызовах, она увидела четыре сообщения от практиканта, согласно которым ей звонили из больницы и просили связаться с ними.

Даже если ее сослуживцы почти наверняка забыли бы, что она начала рабочий день с закрытыми глазами, у всех уж точно надолго осталось в памяти, как она закончила его четыре минуты спустя, торопливо прошествовав к выходу с телефоном в руке.

Вильям просидел неподвижно в своем самолетном кресле по крайней мере десять минут, прежде чем в первый раз пошевелился. И навострил уши в надежде по каким-то звукам, обрывкам разговоров понять, где находится и вместе с кем.

Но так и не получил никаких путеводных нитей.

Он услышал только слабый шум реактивных двигателей, жалостное стенание корпуса самолета, когда машина проваливалась в воздушные ямы, но никаких голосов, никаких шагов, ничего, свидетельствовавшего о присутствии на борту кого-то еще помимо него. Что представлялось обязательным условием.

Внезапно он понял, что голоден. Попытался понять, как давно ел в последний раз, но снова без успеха. Во-первых, он не знал, как долго находился без сознания. Во-вторых, получил внутривенное питание через капельницу в больнице, из-за чего желудок, вероятно, позднее, чем следовало, дал знать о себе.

К сожалению, он понятия не имел, который сейчас час, поскольку в противном случае ему, пожалуй, удалось бы оценить, где он находится и куда они собираются доставить его.

Они. Кто же они такие?

Он скосился на маленький пульт перед своим сиденьем. Какое-то мгновение раздумывал, стоит ли нажать на кнопку со стилизованным изображением стюардессы, но посчитал это глупой идеей и отказался от нее. Вместо этого поднялся, слегка ссутулившись (высота кабины вполне позволяла ему стоять прямо с запасом где-то в дециметр), и за два шага доковылял до маленькой двери.

Он колебался. Взвешивал свои возможности.

Даже если благодаря хорошей звукоизоляции фоновый шум был здесь значительно тише, чем в обычном пассажирском самолете, его по-прежнему хватало, чтобы заглушить любые движения. Если кто-то ждал за дверью, он вряд ли услышал, как Вильям встал и подошел к ней. В теории он смог бы получить значительное преимущество только за счет эффекта неожиданности, внезапно перешагнув порог.

Но на практике, с другой стороны, эффект неожиданности уже перестал бы работать еще до того, как он успел воспользоваться им. Он же по-прежнему находился не в лучшем состоянии из-за всей химии, которую запихал в себя за последние сутки, и был далек от своей прежней формы. То, что ему наверняка удалось бы тогда, не стоило даже пробовать сегодня.

Но он не мог также просто стоять.

И решил рискнуть. Что бы ни ожидало его впереди.

Взялся за круглую ручку. Почувствовал холодный металл на своей ладони.

Повернул. Осторожно. Ручка подалась, через четверть оборота щелкнул замок, и дверь открылась.

К его удивлению, за ней никто не стоял. Никакого оружия и мрачных мин, никого, кто велел бы ему оставаться внутри, пока его не позовут. Поэтому он шагнул вперед, остановился и огляделся. Перед его каютой действительно находился тянувшийся вдоль левого борта самолета узкий коридор с такими же полукруглыми иллюминаторами, как и в помещении, где он проснулся. На полу лежало толстое ковровое покрытие, которое, возможно, стоило половину его сбережений, стены были обиты искусственной огнестойкой кожей. А дальше, всего в нескольких метрах, находился более традиционный самолетный салон с двумя десятками сидений, столь же шикарных, как и доставшееся ему, но расположенных по два с каждой стороны среднего прохода.

Если Вильям ожидал бурной реакции на свое появление, ему осталось только признать, что он ошибся.

Вдалеке у закрытой двери кабины пилота сидели двое мужчин. И тот из них, кто находился спиной к нему, даже не повернулся, тогда как его визави только поднял глаза, констатировал присутствие Вильяма, но тем и ограничился.

Вильям сразу узнал его. В костюме, коротко стриженного, серьезного на военный манер, с мальчишескими чертами лица. Он был одним из двоих, ожидавших перед дверью в больничную палату, и именно в его руке находилась блестящая дорогая авторучка, которую потом воткнули сзади в шею Вильяма. Послышался щелчок, словно сработала пружина, и только тогда он понял назначение данного предмета. И это стало последним воспоминанием о произошедшем до того, как он проснулся там, где находился сейчас.

Сделавший ему укол мужчина подмигнул Вильяму, давая понять, что его заметили, а потом повернул подстриженную ежиком голову чуть в сторону и посмотрел вправо от Вильяма. И оказалось, что вся троица в сборе. За углом стенки, отделявшей каюту Вильяма от салона, сидел молодой человек, разговаривавший с ним в больнице. Он оторвался от газеты (на немецком языке, как Вильям успел заметить, прежде чем она исчезла в кармане впереди стоящего сиденья) и поднялся. В его мимике и жестах не было ничего угрожающего, но и дружелюбного тоже. А улыбка парня выглядела скорее механической, чем знаком выражения человеческих чувств.

– Проснулся? – спросил он.

Вильям лишь иронично посмотрел на него, как бы подчеркнув, что ответ подразумевается сам собой. Если он сейчас был не в состоянии справиться с ними физически, то вполне мог побороться с помощью сарказма.

Мужчина вышел в проход и встал перед Вильямом, слегка согнув хорошо тренированную шею, поскольку в нем было по крайней мере два метра роста, а Вильям стоял неподвижно и ждал, что сейчас произойдет. Он внутренне приготовился к двум вариантам развития событий. Либо его пригласят присоединиться к остальным, либо прикажут вернуться в каюту и сидеть там, не доставая никого.

Но ничего подобного не случилось.

– В настенном шкафчике в твоей каюте находятся туалетные принадлежности, – сообщил мужчина. – Если захочешь привести себя в порядок.

– Для чего? – спросил Вильям.

Обладатель бычьей шеи проигнорировал его вопрос, словно не услышал его.

– Ванная комната находится в самом конце.

Вот как. Вильям кивнул в знак благодарности. В ситуации по-прежнему отсутствовали какие-то признаки враждебности, но и дружелюбной ее трудно было назвать.

– У меня создается впечатление, что если я спрошу, куда мы держим путь, то тоже не получу ответа, не так ли? – сказал он.

– Я сожалею.

– Вот как. Тебе, пожалуй, надо с кем-то поговорить.

Он произнес это с ироничной улыбкой, но мужчина перед ним не продемонстрировал никаких признаков беспокойства. Или недовольства. Или сожаления, несмотря на свое утверждение. Его взгляд был тяжелым, строгим и печальным.

– В самом конце? – спросил Вильям без толики удивления.

И обладатель бычьей шеи кивнул в ответ.

Кристине понадобилось менее получаса, чтобы добраться с Кунгсхольмена назад на Каптенсгатан, пусть уже перевалило за полдень и движение на дорогах было соответствующим. Она заставила беднягу таксиста дважды проехать на красный, и в одном случае он даже сократил путь через тротуар исключительно по собственной инициативе. А сейчас она стояла перед дверью своей старой квартиры второй раз за день.

И держала мобильник в руке. Он по-прежнему был теплым, поскольку она прижимала его к уху всю дорогу, иногда рычала в него, порой рассуждая так, словно разговаривала с детьми, а сама выступала в роли уже выходящей из себя родительницы.

– Как, черт возьми, можно потерять взрослого человека, – сказала она, увидев взгляд водителя в зеркале заднего вида. – Теряют предметы! Данные! Возможно, детей! Но уж точно не пациента, пытавшегося лишить себя жизни!

Однако именно это они и сделали.

А сейчас уже обыскали все помещения, переговорили с персоналом, опросили свидетелей. Но никто не имел ни малейшего представления о том, как, почему и даже когда Вильям Сандберг исчез из Каролинской больницы. Они просматривали записи со всех камер наружного наблюдения, установленных в ней, но пока не обнаружили ничего, что помогло бы им решить загадку.

Красная как рак, Кристина отключила телефон, и в виде исключения цвет ее лица не имел никакого отношения к излучаемому аккумулятором теплу. Она просто разозлилась. Мир был полон идиотов. Таксист представлялся ей одним из них, но она все равно дала ему приличные чаевые (какой-то бонус он ведь заслужил, рискуя своими водительскими правами), а потом устремилась вверх по лестницам, уверенная, что он попытался сделать это снова. И столь же уверенная в том, что сейчас ему повезло.

Первое, на что она обратила внимание, когда перешагнула порог своей бывшей квартиры, была внешность немолодого полицейского, впустившего ее внутрь. Он имел на лице растительность, которая, казалось, сама не могла решить, является ли она бородой или просто необычно неряшливой щетиной, и среди всех этих волос неожиданно открылся рот в жадной попытке схватить воздух, или произнести какие-то слова, или для обеих целей одновременно. Но пока еще он молчал, глаза сказали все за него.

«Нам очень жаль, но у нас плохие новости», – сообщили они.

– Он мертв? – спросила она и удивилась себе, поскольку это стало сюрпризом для нее самой. Наверное, по-хорошему стоило поинтересоваться: «Как он себя чувствует?» Или, по крайней мере: «Он жив?» Но в глубине души она была уже убеждена в трагическом финале и не видела никакой другой возможности.

Поэтому ее вдвойне удивил ответ полицейского.

– Мы не знаем, – сказал он.

– Не знаете? – удивилась она.

Никакого ответа. Тогда Кристина задала новый вопрос:

– Он здесь?

Сейчас полицейский также не ответил. Стоял, уставившись на носки своих ботинок. У него за спиной она увидела его коллег, ходивших по квартире, и вспышки фотоаппарата из комнаты, которую не могла видеть.

Он колебался. Вертевшийся у него на языке вопрос казался ему неприятным, но он все равно хотел его задать.

– У вас были трения между собой?

– Мы развелись два года назад. По-моему, подобное можно засчитать как трения.

Выглядывавший из бороды рот не знал, надо ему улыбнуться иронически или посочувствовать ситуации, поэтому выбрал лучший для себя вариант и снова схватил глоток воздуха.

– Где он? – спросила Кристина.

Полицейский отошел в сторону. Кивнул в глубину квартиры:

– Мы думаем, он решил уехать.

У нее ушло несколько секунд, прежде чем она осознала смысл его слов. Уехать?

Кристина торопливо проследовала в указанном ей направлении, мимо гостиной и библиотеки, как раз по тому маршруту, где в своей прошлой жизни множество раз по утрам ходила только в халате и в полотенце или даже без них. В счастливом неведении, что ей сегодня придется второпях преодолевать то же расстояние с целью объяснить полицейским в кабинете Вильяма, что человек, который не хочет жить, вряд ли довольствуется простым «отъездом».

Но, войдя в комнату, она резко остановилась.

Встретилась взглядом с двумя стражами порядка (пожалуй, экспертами, хотя она не знала этого наверняка), стоявшими около его рабочего стола. И огляделась. Она не была здесь после развода, но, точно как и полицейские, сразу же поняла, что кое-что отсутствует. А точнее, все.

Вдоль длинной стены справа от двери, перед окнами, откуда открывался вид на крыши, печные трубы, маленькие эркеры и меблированные крышные террасы Остермальма, стоял письменный стол. Справа от него находился глубокий шкаф с полкой для системного блока компьютера и его принадлежностей, куда подходили кабели для их присоединения к локальной Сети.

Именно его содержимое и исчезло.

Сейчас он стоял открытый и пустой, точно как и письменный стол, пожелтевшие участки на поверхности которого показывали, где совсем недавно располагались опоры двух плоских мониторов. По обеим сторонам окон на стенах висели полки, где ее бывший муж хранил свои папки и толстые книги по статистике и шифрам, о которых она перестала спрашивать, как только осознала, что ей не понять даже надписи на их корешках. Сейчас все это тоже отсутствовало. Полки сияли пустотой.

Она покачала головой. Очень решительно.

Полицейские смотрели на нее и ждали, когда она объяснит, что имела в виду.

– Ограбление, – сказала она.

Оба эксперта промолчали, но посмотрели друг на друга так, словно знали больше, чем она.

– Он никуда не уехал, – добавила она с нотками отчаяния в голосе, ставшие сюрпризом для нее самой. Неужели они не могли этого понять?

– Ему некуда уезжать, да и незачем, я разговаривал с ним весь вечер вчера! Почему, черт возьми, он должен куда-то отправляться?

Они по-прежнему молчали, с жалостью смотрели на нее, пока не обменялись взглядами с кем-то за ее спиной. Это был полицейский с растительностью на лице. Она даже не услышала, как он подошел, и сейчас он стоял позади нее и беспомощно раскрывал рот, как вытащенная на берег рыба, пока все ждали от него каких-то слов.

– Причину мы не знаем, – наконец выдавил он из себя, словно сам факт уже считался бесспорным. И закончил кивком, означавшим «пошли».

Кристина покорно последовала за ним в экскурсию по квартире, знакомой и лучше его, и, когда они дошли их спальни, где все, даже запахи, осталось тем же самым, поток самых разных воспоминаний нахлынул на нее. Включая даже те, которые она давно считала утраченными навсегда. О том, как они продали виллу и переехали в город, поскольку именно там им нравилось находиться. Вспомнила времена, когда они наконец смогли жить в свое удовольствие снова.

Если бы они только знали…

Здесь царили чистота и порядок, и мужчина со странной бородой вошел в комнату и, оглянувшись, проверил, следует ли она за ним. А потом остановился перед их бывшим гардеробом, открыл раздвижные двери и посмотрел на нее, словно это объясняло все.

Да, пожалуй.

Гардероб был пуст.

Все пиджаки и костюмы, обычно имевшиеся у Вильяма, его хорошо отглаженные рубашки – все исчезло. То же самое касалось полок с нижним бельем и обувью. Конечно, все это вроде бы подтверждало их правоту. Он она знала, что они ошибаются.

– Менее суток назад мой бывший муж пытался покончить с собой, – сказала она. – И сейчас вы серьезно думаете, что он собрал свои пожитки и убрался отсюда.

– Если верить жильцам из квартиры напротив, около полудня здесь побывали двое мужчин из транспортной фирмы «Стадсбудет» и выносили какие-то коробки.

– Из транспортной фирмы или в спецодежде с ее логотипом?

– Что ты имеешь в виду?

Кристина оставила его вопрос без ответа. Это была одна из ее особенностей. Поскольку она промолчала, ему пришлось искать ответ самому. А всегда лучше заставлять людей думать, чем подкидывать им готовые решения. Особенно когда у тебя самого они отсутствовали.

Взамен она оставила полицейского стоять в тишине. Развернулась и вышла из спальни.

А потом совершила завершающую прогулку по своему бывшему жилищу. Посетила кухню, столовую, маленькую прихожую, гостиную. Квартира была опрятной, даже чересчур, и по-прежнему носила отпечаток хорошего вкуса, результат из совместных усилий. Он особенно ничего не изменил после ее ухода, и, не зная его настолько хорошо, как она, другая удивилась бы, как ему удалось сохранить их бывшее семейное гнездышко в таком состоянии и не позволить ему деградировать вместе с ним.

Но она отлично знала его. Порядок из хаоса. Шаблон и логика. Только по этому принципу он мог жить, и, даже если все иное рушилось вокруг Вильяма, он по-прежнему неукоснительно следовал ему. Человек продолжает оставаться педантом при любых обстоятельствах.

В конце она снова вернулась в его кабинет. Два эксперта составляли компанию своему коллеге со странной внешностью где-то в другой части квартиры, и сейчас она стояла там в полном одиночестве и видела перед собой все вещи, которых уже не было на своих местах.