Текст книги "Право на жизнь"

– И к северу есть? По карте если смотреть – там изб да селений много…

Старик, вновь пригубивший стакан, вдруг поперхнулся, закашлялся.

– Все карты, что у вас есть, можете в нужнике использовать, – проворчал, откашливаясь, он. – В натуре – все по-другому. Дальше – Блуждающий край. Местность и дороги часто меняются, и куда они ведут теперь, – я не знаю. Да и никто не знает. Мы с Миколой туда и не суемся с того самого раза, как две недели плутали и еле вылезли. А ведь я эти места еще в детстве все вдоль и поперек исходил. Как такое может быть? – он помолчал немного. – Если же на Непутевый туннель нарветесь, так я за вас и вообще гроша ломаного не дам…

– Что еще за туннель? – нахмурился Хасан.

– Да уж такой вот, непутевый. Сроду в наших краях никаких туннелей не водилось, – а тут объявился. Своей жизнью живет, не всякому показывается. Кто спокойно идет, обычной дорогой, а кому и через него приходится. Только редко кто проходит.

– Почему?

Старик нагнулся к ним, понижая голос до шепота:

– Молва разная ходит… Говорят – бесконечен он, как лента Мебиуса. Потому и Непутевый – ведет, но никуда не выводит. Там нет пути. И попав внутрь, человек обречен скитаться в кромешной тьме до конца своих дней…

– Куда ж деваются?

– Было б у кого поинтересоваться, – спросил бы, – ворчливо ответил старикан. – Глупые-то вопросы не задавай…

Он допил стакан и кивнул Данилу:

– Наливай…

– Шестой стакан будет… – предупредил Данил, набулькивая жидкости. – Заканчивается…

– Не учи отца… и баста, – отрезал старик, опрокидывая граняк. – Ща… ик… предскажу…

Он грохнул опустевшим стаканом о стойку, рыгнул и уставился внезапно помутневшими глазами на Добрынина.

– Готов правду-матку услышать? – грозно, дыша перегаром, спросил он, и Данил поразился тому, что, несмотря на полупьяный вид, язык его ни сколько не заплетался, а приобрел даже какую-то глубину и звучность…

– Дошел до кондиции… – пробормотал сбоку Хасан.

– И тебе скажу. Но поперва – тебе, – старик уткнул заскорузлый палец Добрынину в грудь и заговорил нараспев. – Путь твой во мрак идет, в бездну. Сзади тебя – тоже мрак и смерть. Она уже опутывает тебя, тянет к тебе щупальца свои… С головы до ног опутывает… но шанс у тебя еще есть. Есть шанс… И даже если избегнешь ты бездны – близость ее изменит тебя, сделает совсем другим человеком. И путь твой дальнейший будет мучительно труден, и не будет тебе покоя…

Он внезапно замолк, покачиваясь и глядя на сталкера в упор пьяным взором.

– Мутно, как и у всех предсказателей, – резюмировал Данил.

– Подробнее завтра будет, – туманно ответил старик. – Зайди ко мне утрясь, мож еще что за ночь приснится… Внесу ясность. Да такую – жить больше не захочешь…

– А для меня есть что-то? – поинтересовался Хасан.

Старик перевел залитые самогоном глаза на него:

– И для тебя, майор, есть. Замысел твой удастся. И повышения ты тоже дождешься. Но берегись тех, кто останется в живых! Берегись последних!.. – старик вдруг пошатнулся, теряя равновесие, ноги его подогнулись, и он тяжело повалился куда-то за барную стойку.

– Нострадамус, мать его… – усмехнулся майор, но Добрынину вдруг на долю секунды показалось, что в глазах его мелькнул страх. – Интересно вечер окончился…

Данил хмыкнул. Сам-то он скорее развеселился, слушая путанные и невнятные предсказания старика. Пьяный дед-предсказатель был скорее смешон, чем грозен или, тем более, страшен… И тот страх, что он уловил в глазах майора, был ему непонятен. Неужели попал дед, в самую точку попал?

Добрынин встал, перегнулся через стойку – старик, растопырив ноги в облезших кирзачах, валялся навзничь в пьяном обмороке.

– Поднимем?

Хасан отмахнулся, вставая со стула:

– Пусть проспится. Полбутыли самогона в одиночку выдул – тут любой свалится. Хочешь – поднимай, а я на боковою.

Данил с сомнением глянул еще раз на лежащего шамана – и пожал плечами. Возиться в одиночку не хотелось. И то правда: отдохнет – сам встанет.

На том и разошлись.

Комната уже спала. Укладываясь на матрас, Добрынин на полном серьезе подумывал разбудить товарищей и выложить им сногсшибательную новость, но, подумав, отказался от этой мысли. Если решит майор обнародовать – так пусть сам и говорит. А то скажешь вот так – а потом не получится что-то или Хасан передумает… Доказывай потом, что ты не верблюд.

С этой мыслью он и уснул.

* * *

Утро началось с сюрприза – пропал старик. Тужурка его висела на прежнем месте, на самой крайней вешалке, почти у дверей, а вот кирзачей не было. В комнате – несмятая кровать, будто и не ложился даже, по двору бегает, исходя лаем, отвязавшийся Лохмач… Создавалось впечатление, что старик, проспавшись среди ночи, поднялся и ушел куда-то в неизвестном направлении. Бойцы только руками разводили – никто ничего не слыхал и не видал, даже охрана. Впрочем, охрана могла просто не заметить – внимание-то на окружающую местность было направлено, а не внутрь охраняемого периметра.

– Дожидаться не будем, – вынес вердикт Хасан. – Так можно неделю на месте просидеть. Старик – чудило то еще, мог среди ночи и к дружку своему двинуть…

Погрузились быстро, тронулись по ясной погоде, с самого восхода солнца. Вчерашний дождь словно омыл небесный купол, и он сиял пронзительной, глубокой синевой. За ночь земля немного подсохла, да и тракт теперь состоял больше из гравия, и потому колонна сразу же двинулась с приличной скоростью.

– И все же интересно, куда старик делся? – лежа на полке, размышлял Сашка. – Одежда на месте, и собака тоже…

– А ведь он говорил, что без пса в тайгу не суется, – заметил Ли.

– Мало ли… – пожал плечами Семеныч. – Умотал и впрямь куда с утра пораньше с похмелюги…

– И людей чужих в доме оставил? – засомневался Сашка. – Так не делается…

– Он вчера фразу странную произнес, – припомнил Данил. – Прямо с крыльца, как нас с Хасаном увидал, – смерть, говорит, моя пришла…

– Испугался? – усмехнулся Кубович. – Конечно, испугался… Столько народа и все при оружии…

– Нет, испуганным он не выглядел. Да и потом себя как среди своих вел…

– Так что, думаешь, все-таки помер? А тело где?

Добрынин промолчал, не зная, что ответить на это резонное замечание.

– Странно все это, конечно, – почесав макушку, рассудил Сашка. – Я тут вот что думаю…

И началось гадание на кофейной гуще. Данил послушал-послушал – да и полез на верхнюю полку. Его этот перебор вариантов не интересовал совершенно. Что случилось – то случилось, чего уж тут гадать, из пустого в порожнее переливать. Тем более, что и глаза начали постепенно слипаться – последние сутки сну не благоприятствовали, прошедшей ночью он всего часа четыре спал, и времени этого для полноценного отдыха ему совсем не хватило. Ко всему тому кунги, шедшие по ровному отрезку тракта, мерно и уютно покачивались, и он, убаюканный этим монотонным движением, постепенно задремал.

Очнулся Добрынин в полной темноте. Первые мгновения лежал, пытаясь понять, в чем дело, – то ли проспал весь день, и караван теперь стоит на ночном привале, то ли он вообще не в кунге… Поднял руку, пытаясь нащупать хоть что-то – и пальцы наткнулись на обтянутый тканью потолок.

«Значит, все-таки в кунге, – сразу же успокоился Данил. – Почему тогда стоим?..»

Он осторожно спустился вниз и, пробравшись ощупью к своему баулу, нашарил в боковом кармашке фонарь. Включил, поводил лучом по сторонам – экипаж был в полном составе. Из тьмы выплыл лежащий на нижней полке Сашка, с верхней свешивалась мощная ручища Лехи. Посапывал на своем месте Кубович, отвернувшись к стенке, всхрапывал Ли, а Семеныч, уронив голову на сложенные руки, спал прямо за столом. Данил попытался, подсвечивая фонарем, поглядеть в окно, но попытки его успехом не увенчались – луч, отражаясь от темного стекла, падал обратно и создавалось впечатление, будто снаружи, из чернильной тьмы, светя фонариком, заглядывает еще один Данил. Отражение вдруг дернулось, пошло рябью… и гаденько улыбнулось. Добрынин заорал от ужаса и шарахнулся назад, упав прямо на Сашку. Тот забарахтался, завопил в унисон и, скатившись на пол, ошарашено уставился на товарища. Верхняя полка скрипнула, и вниз свесилась голова Шрека, вскинулся опухший со сна Профессор, повскакали с полок Кубович и Ван.

– Ты чего? – обалдело глядя на друга, осипшим голосом вопросил Санька.

– Померещилось, – с опаской глядя на окно, ответил Данил, испытывая почему-то смутное чувство дежа-вю. – Чего стоим? Привал?

Семеныч зажмурился и тряхнул головой:

– Да нет вроде… Что-то я задремал. Давно стоим?

Кубович что-то промычал, пожимая плечами и яростно растирая глаза.

– Посмотреть? – спросил у напарника Сашка, кивая на открытую нараспашку дверь кунга.

– Я сам гляну. Странно все это…

В предбаннике, глянув на шкалу дозиметра на стене, Добрынин недоверчиво усмехнулся и постучал по ней пальцем. Стрелка не дрогнула. Пожав плечами, он вернулся назад и, вытащив из кармашка свой дозиметр, выглянул наружу. Замерил – и оторопел: на экране темными окошками чернели нули.

– Ой, что-то это мне напоминает… – оглядываясь вокруг, пробормотал Данил, вновь испытывая мощнейшее чувство, будто все это уже когда-то встречалось в его жизни.

Он спрыгнул на землю – и тут его поджидала еще одна неожиданность: подошвы армейских ботинок жестко ударились в странно твердую поверхность, и Добрынин, подсветив под ноги, вновь удивленно хмыкнул. Он стоял на ровном, отличного качества асфальтовом покрытии без единой выбоины, выщерблины или скола. Справа в свете фонаря белела четкая двойная разделительная полоса, а прямо на ней, лапами кверху, лежала игрушка – серый от пыли плюшевый медведь с глазами-пуговицами и оторванным левым ухом.

В голове вдруг что-то громко щелкнуло – и сразу же все встало на свои места. И абсолютный ноль, и его же собственное лицо, живущее собственной жизнью в окне, и плюшевый медведь… Все это уже было, было несколько лет назад там, в детском садиу – и все это повторялось и теперь.

– Вот это новость… – глядя на медведя, как на бешеную собаку, пробормотал Данил. – Это как же так может быть?..

Завертел головой, оглядываясь по сторонам, – на секунду ему показалось вдруг, что вот сейчас он увидит окно, то самое, через которое когда-то пихнул сюда игрушку – однако окон поблизости не наблюдалось.

Сзади послышался шорох, и Добрынин, обернувшись, увидел всклокоченную Сашкину голову, высунувшуюся из кунга.

– Ну что? – громко прошипел напарник.

Данил молча указал пальцем на медведя.

Сашка что-то пробормотал – в голосе его отчетливо слышалось глубочайшее недоумение – спрыгнул вниз, нагнулся, поднял игрушку, и принялся разглядывать ее со всех сторон.

– Тот самый?

– Он. И ухо оторвано.

– Но… Откуда?

Данил пожал плечами.

– И снова здравствуйте, – пожимая медвежью лапу, сказал Сашка. – Башка кругом от этих загадок… А вообще я, если честно, уже привыкать начинаю. Надо с юмором относиться, иначе недолго и Наполеоном стать…

– Будь здесь, я пока осмотрюсь.

Машины стояли так, будто караван просто остановился на короткий дневной привал. Ни крови, ни пробоин, ни следов драки. Ни живых, ни мертвых… Добрынин убедился в этом, дойдя до головы колонны и заглянув в распахнутый люк БТР. Здесь была такая же пустота, как и в остальных машинах.

Возвратившись, он застал перед кунгом уже весь экипаж. Проф и Кубович, держа в руках стволы, подозрительно вглядывались в окружающую темноту.

– Ну что там? – издали, едва лишь завидев, что он возвращается, в один голос спросили Сашка и Ли. – Есть кто?

Остальные вопросительно уставились на командира, и он отрицательно помотал головой:

– Ни одной живой души.

– А что еще за история с медведем? – спросил Семеныч, демонстрируя плюшевую игрушку.

– Помнишь, я Ивашурову про детский сад рассказывал? Так вот этого самого медведя затянуло тогда в окно, – ответил Данил. – И как он сюда попал – даже мысли в голову не приходит…

– Что за напасть… – пробормотал Кубович. – Ладно. Что делать будем? Ждать?

– До утра подождем, а там посмотрим…

Шрек, стоящий рядом с Сашкой, задрав голову, сказал вдруг:

– Утра не будет…

И Данил, проследив за лучом его фонаря, увидел, что он упирается в гладкий сводчатый потолок, метрах в двадцати над их головами.

– Туннель… – пробормотал Сашка.

– Туннель, – охрипшим внезапно голосом, эхом повторил за ним Данил. – Непутевый туннель…

– Какой-какой? – удивился товарищ.

– Старик ночью говорил. Если на Непутевый туннель нарветесь – я за вашу жизнь и гроша ломаного не дам… Говорил – тут люди пропадают… И еще говорил, что туннель – это лента Мебиуса…

– Может, это не тот туннель… – усомнился Кубович, но видно было, что сам он на сказанное не надеется.

– Какой же еще? Старикан говорил, что в этом районе вообще никаких туннелей отродясь не бывало…

– Где мой ствол?.. – опасливо пробормотал вдруг Санька и, нырнув в кунг, вылез наружу уже с «калашом». – А вы чего, так и будете стоять? Если люди пропадают – значит, мутанты здесь шарятся! А если тут и медведь этот валяется – как бы нам на то самое чудо-юдо из детсада не нарваться! Стволы берите да пошли отсюда! И остальных надо искать!

– Поехали… – буркнул Шрек, забираясь в кунг.

– Ну, или поехали, – согласился с ним Сашка.

– Если заведемся, – сказал Семеныч. – Лезьте, пробуйте.

Ни «Уралы», ни «Тигр» с бэтэром, ни «шестьдесят шестые» не завелись. Двигатели мертво молчали, и даже стартеры не подавал признаков жизни.

– Вот еще везуха… – пробормотал Кубович, выбираясь из кабины и прыгая вниз. Пнул с досады колесо «Урала». – Пешком тащиться?

Он вдруг замолк, вполоборота повернув голову и прислушиваясь к чему-то, доносящемуся из глубины тоннеля.

– Выстрелы слышите? Очередь из пулемета!

– Я тоже вроде бы что-то такое слышал… – прислушиваясь, неуверенно пробормотал Ван.

Данил, насторожившись, прислушался. Вокруг стояла оглушительная, какая-то могильная тишина, такая, что казалось, слышен стук собственного сердца. Помотав головой, он вопросительно посмотрел на бойца. Тот пожал плечами.

– Показалось, наверное… – пнув еще раз колесо, вздохнул Сергей. – Ну что? Пёхом?

Бросив бесполезные попытки, они наскоро собрались и, подхватив рюкзаки с самым необходимым, двинулись по дороге вперед, в ту сторону, куда смотрела остановившаяся посреди туннеля колонна.

Первым шел Шрек. Фонарь у него был помощнее и бил метров на сто, освещая однообразную двойную разделительную полосу, тянущуюся без единого разрыва, серый асфальт и иногда, когда луч поднимался, – гладкие бетонные своды туннеля над головой. Следом двигался Счетчик, держа наготове винтовку, а за китайцем шли Кубович и Профессор. Сашка топал предпоследним и Данил, замыкающий колонну, видел, как товарищ нервно перебирает пальцами по цевью автомата, висящего на плече, – он заметно нервничал. Да и сам Добрынин то и дело оглядывался назад – воспоминания о приключениях в детском саду проступали из глубин памяти все явственнее, и он уже даже внутренне был готов, что весь тот кошмар повторится и сейчас. К тому же, едва лишь сталкеры отошли от замершего каравана, его стало преследовать ощущение упершегося между лопаток взгляда. И он, отгоняя встающую то и дело перед внутренним взором мерзкую ухмылку своего двойника в окне, пытался понять, кажется ли ему это или сзади и в самом деле кто-то есть?..

– А что он еще говорил, старик-то? – первым разбил мертвую тишину Сашка.

– Сказал – редко кто отсюда выходит. Будто бы туннель – это лента Мебиуса. И Непутевый он потому, что пути здесь нет…

Сашка помолчал некоторое время, обдумывая что-то.

– Как думаешь – правда?

Данил пожал плечами:

– А кто знает?.. Увидим…

Он вновь оглянулся, подсветив фонариком, – ощущение взгляда в спину стало вдруг пугающе реальным, будто взгляд этот обрел материальное воплощение. Луч, однако же, уперся все в ту же плотную, чернильную тьму.

– Ничего не ощущаете? – спросил он. – Будто наблюдает кто… Гадостное какое-то чувство.

– Да я не знаю, как ты там последним идешь, – отозвался тут же друг. – Нервы у тебя стальные, что ли?.. Меня только то и спасает, что шаги твои сзади слышу. Как от колонны отошли – так затылок и сверлит, – он поежился. – Леха, ты там как впереди?

Шрек буркнул что-то обнадеживающее, показывая, что уж его-то такой ерундой, как взгляд в спину, не испугать.

– Опять мы в какую-то аномалию вляпались, – тоскливо протянул Санька. – Везет нам на них…

Ему никто не ответил, и он, поворчав еще немного для порядка, затих.

Теперь в тишине туннеля раздавался только стук каблуков по асфальтовому покрытию, шуршание комбинезонов да изредка лязг металлических частей снаряжения. Фонари светили только вперед, оставляя стены во тьме, и Данилу с некоторого времени – опять это проклятое чувство, как и тогда, в подвале детсада! – начало казаться, что на самом деле они шагают на одном месте, а навстречу, словно лента транспортера, движется одна лишь дорога с белой полосой посредине. Когда это началось, он не помнил, – время в здесь словно замерло на одном месте, не давая точного представления, сколько они уже шагают – но чувство это постепенно становилось все сильнее и сильнее, пока, наконец, не нахлынуло скачком, пугая до ужаса своей правдоподобностью. Чтобы избавиться от наваждения, сталкер резко перевел луч на стену справа… и мог бы поклясться, что она в то же мгновение дернулась и побежала назад с той же скоростью, что и дорога! Данил, мгновенно вспотев от страха, сморгнул, протер глаза и уперся в стену напряженным взглядом.

«Да нет… показалось…» – он облегченно вздохнул, и ледяной комок в груди начал постепенно растворяться.

– Привидится же…

– Что такое? – тут же отозвался Семеныч.

– Показалось, будто мы идем, а вперед не движемся, – натужно усмехнулся Данил, но даже сам он расслышал в своем голосе нотки страха.

Профессор помолчал немного и ответил:

– А я шаги какие-то минут десять уже слышу. То впереди, то позади… То вообще слева откуда-то раздаются, а ведь там стена… Вот! Слышите?!

Данил прислушался, стараясь ступать тише, но ничего особенного не услыхал. Зато увидел вдруг, как впереди, вдалеке, сквозь окружающую тьму блеснул огонек и послышался невнятный говор, будто переговаривались несколько человек. Видимо, это услышал не он один. Шрек тут же дернул фонариком вперед, но чернильная тьма внезапно уплотнилась, словно втягивая в себя свет, и луч бессильно растворился в нескольких шагах впереди. Сталкеры остановились, напряженно всматриваясь и шаря стволами по сторонам. Данил видел, как подрагивает рука стоящего перед ним Сашки, да и остальным тоже было не по себе – Семеныч, обычно спокойный, сейчас как-то неловко и суетливо вертел головой во все стороны, а Кубович что-то шептал, и когда Добрынин прислушался, то явственно различил слова молитвы.

Говор вдали повторился и вроде бы даже послышались отдельные слова…

– Про туннель говорят, – подтвердил Кубович. – Тоже непутевым его назвали. Я точно услыхал. Может – наши?

– А где они раньше были? Нас бросили и ушли? Шрек, шумни.

Леха поднял ствол пулемета вверх и саданул короткой очередью в потолок. Голоса тут же утихли и послышались размеренные, неторопливо удаляющиеся шаги.

– Бегом! – скомандовал Данил, и Шрек со скоростью торпеды тут же сорвался с места.

– Стойте! Эй! Стойте! – заорал на бегу Сашка, но звук тут же потонул в окружающей тьме, как в вате.

Бежали они минут десять, но нагнать никого так и не смогли. Создавалось впечатление, что те, кого они преследовали, свернули в какой-то боковой переход, незамеченный в спешке сталкерами. Поняв бесполезность дальнейшей погони, Данил вновь велел перейти на шаг. И тут же фонарь Лехи, который по-прежнему двигался впереди, выхватил из тьмы стоящую на правой полосе цистерну. А за ней виднелся угол ураловского кунга с намалеванной на нем белой краской цифрой «7».

– Караван! – вырвалось у Лехи. – Наш!

Он шагнул было вперед, но Данил, сделав два гигантских скачка, цапнул его за рюкзак.

– На месте! – яростно прошипел он, настороженно глядя на возникшую перед ними невесть каким образом колонну. – Сидеть всем! Рассредоточиться! Держать периметр!

– Мы строили, строили – и наконец построили… – послышалось сзади растерянное бормотание Счетчика.

Шрек, сообразив, что проштрафился, стоял уже на одном колене, уперев ствол пулемета в сторону застывшего каравана. Из-за его плеча выглядывал хлопающий глазами китаец. Сашка держал тыл, а Кубович с Профессором усиленно секли по сторонам. Данил огляделся, убеждаясь, что вверенное ему подразделение расположилось грамотно, и встретился глазами с Семенычем.

«Как?» – указав глазами на караван, знаками спросил тот.

Данил в ответ пожал плечами.

«Вы – на месте», – так же жестами ответил он. Ткнул вилкой пальцев себе в глаза, указал в сторону каравана – «глядите в оба».

Семеныч кивнул.

Данил, осторожно стянув со спины винтовку, двинулся вперед, обходя колонну по дуге. С каждым шагом он все больше и больше убеждался, что караван этот, без сомнения, их. Что стоили хотя бы цифры, обозначающие номера кунгов, или знакомые очертания бэтэра и КШМ, стоящих в голове. А заглянув в кунг с единицей, он и вовсе утратил последние надежды на то, что это какое-то дикое, невозможное сходство и не более того – на полу возле выхода лежали распотрошенные баулы. Их баулы. И лежали они именно так, как сталкеры оставили их примерно с час назад. И здесь же валялся брошенный за ненадобностью плюшевый медведь.

Растерянно почесывая затылок, Данил вернулся назад.

– Ну и как это понимать? – встретил его вопросом в лоб Семеныч.

Добрынин развел руками.

– Разве только тем, что мы по кольцу идем, – пробормотал он.

– Мы б уклон в сторону почувствовали, – возразил Ли. – А тут, глянь, – полоса прямая, как стрела.

– Могли и не почувствовать. Из мрака выходит и во мрак возвращается, – возразил ему Профессор. – Никакой перспективы… Проверить надо.

– Как же проверишь?

Вместо ответа Профессор стащил со спины рюкзак, порылся внутри, вытащил две большие бобины с толстой нитью и продемонстрировал своим спутникам:

– Вот. Специально захватил. В одной бобине – шесть тысяч метров. В двух, соответственно, двенадцать километров. Дальше излагать?

Данил одобрительно кивнул. Если тоннель и впрямь изгибается и делает петлю, то нить рано или поздно соприкоснется с одной из стен тоннеля, и это и станет сигналом, что отряд идет по кругу. Если же нет… он даже не знал, что и думать в этом случае… Впрочем, он все явственнее понимал, что место это имеет много общего с детским садом, и ожидать тут можно чего угодно.

– Все на второй заход пойдем или кто-то останется? – спросил он.

– Все, – ответил Семеныч, продевая руки в лямки рюкзака. – Делиться не будем. Шли мы не так долго, часа полтора, так что одной бобины должно хватить – если тоннель уходит в сторону, мы это по положению нити заметим гораздо раньше, чем вернемся к каравану.

– И что тогда? – заинтересованно спросил Счетчик.

Профессор пожал плечами:

– Тогда будем стены осматривать – как-то же мы сюда попали… Найдем выход – вернемся за вещами.

Уходя от колонны, Данил снова испытывал легкое чувство дежа-вю. Все было в точности, как и в первый раз, – так же убегала назад разделительная полоса, так же кто-то настойчиво смотрел ему в спину, и даже двигались они снова в том же порядке. И лишь только нить, с легким шелестом уходящая с бобины, которую держал шагающий впереди Профессор, свидетельствовала, что все это не бред воспаленного воображения, а действительно происходит наяву.

Пятна фонарей бродили по полу и стенам словно гигантские светляки. Они на короткое время разгоняли наваливающуюся со всех сторон тьму, но, едва луч уходил в сторону, как та вновь отвоевывала свои позиции. Она казалась живой, и временами Данилу казалось, что это сама тьма смотрит ему вослед, и тогда его начинало окутывать неприятное, мерзкое чувство липкого страха, постепенно заполняющего все уголки сознания.

Туннель тянулся бесконечно. Разделительная полоса, появляясь в луче фонаря из мрака и исчезая во мраке сзади, давила на психику – казалось, что путники уже тысячу лет движутся в одном направлении и обречены еще столько же брести все вперед и вперед в этом отупляющем однообразии. Тягомотина и размеренность движения притупляла ощущения, стирая чувство времени и пространства и заставляя мозг паниковать в приступах сенсорного голода.

– Я как-то в библиотеке Братства научный журнал нашел. Так вот, там статья была насчет сенсорного голода… – тут же ответил Кубович, едва лишь Добрынин обмолвился об этом чувстве.

– Что писали? – спросил Данил скорее для того, чтобы заполнить окружающую тишину чем-то еще, кроме звука шагов.

– Эксперимент проводился на орбите, в космосе. Человека в состоянии невесомости помещали в специальную капсулу, на лицо накладывали маску, закрывая глаза и рот, и так оставляли, в полной тишине. Мозг, не получая из внешнего мира никаких сигналов, через какое-то время начинал испытывать такой приступ сенсорного голода и паники, что можно было и с катушек съехать. Приступ клаустрофобии по сравнению с ним просто небольшой детский испуг, и только…

Счетчик недоверчиво фыркнул:

– Фантазии!..

– Как сказать… – пробормотал Сашка. – С часок еще так вот прошагаем – и у меня точно крыша поедет. Мы вот тоже так шли… по подвалу в детском саду. Помнишь, Дан? Километр точно отмахали, пока не выбрались. Вот сколько уже топаем?

Данил открыл было рот, чтоб назвать приблизительную цифру – и, крякнув, замолк. Мозг не давал никакой подсказки – абсолютно никакой. Сколько они уже прошли? Километр? Десять? Сто? Однообразие и отсутствие ориентиров сделали свое дело, и на вопрос о точном времени и расстоянии можно было смело пожать плечами.

– А мы по времени это выясним, – выкрутился он. – Наша средняя скорость километра четыре в час. Сейчас поглядим, сколько уже идем, – он вытащил дозиметр, и снова слегка обалдел: в правом верхнем углу окошка мерцали нули.

– У меня тоже нули, – проследив за товарищем, тоскливо усмехнулся Санька. – Такое впечатление, что здесь всегда ноль часов. Ни времени нет, ни расстояния… Только направление. Только дорога… в никуда.

– Что вы панику разводите? – послышался голос Профессора. – Дальше, чем нить закончится, все равно не уйдем. Бобина вполовину уменьшилась – три километра долой.

Слова эти – а больше спокойный и уверенный голос – разрядили начавшую было сгущаться атмосферу неуверенности и страха. Данил, поглядев еще раз на дозиметр, легонько потряс его и, пожав плечами, сунул в карман разгрузки. В самом факте обнуления времени ничего странного не было – батарейки давно не меняли и только. Ну а одновременно сели – так мало ли… Совпадение. А приступ накатывающей паники он приписал влиянию туннеля. Слишком уж странен он был – и эта тьма, и взгляд в затылок, и караван, повторно встретившийся на их пути…

– Давайте хоть говорить, что ли?.. – послышался спереди голос Счетчика. – В самом деле – тишина такая стоит, аж жуть забирает.

– Как-то не способствует туннель разговорам… – тут же откликнулся Профессор. – Мне все время только слушать хочется. На самом деле тут не так тихо, как кажется…

Он вдруг оборвал сам себя и резко остановился. Сашка, не ожидавший этого, впечатался ему в спину, но Семеныч, стоящий в своем унике, словно скала, даже не дрогнул. Он смотрел куда-то вперед, туда, куда светил дальнобойный фонарь Шрека. Данил пригляделся – и онемел… Это было что-то дикое – колонна, которую они оставили за спиной часа полтора назад, вновь находилась перед ними. И это при том, что нить, на которую возлагалось столько надежд, так и не коснулась стены…

– Лента Мебиуса… – потерянно выдохнул Профессор. Ноги его подогнулись, и он со стоном, где стоял, там и уселся на землю. – Старик был прав! Этот туннель – лента Мебиуса! Закольцованное до бесконечности пространство! Ловушка!

И Данил вдруг с потрясающей ясностью понял, что Семеныч прав – как иначе, шагая все вперед и вперед, можно постоянно натыкаться на оставленный за спиной караван? Иного варианта просто не существовало, если не считать того, что в ситуацию вмешался какой-нибудь невидимый джинн, перенося колонну машин и раз за разом оставляя ее на пути сталкеров. Похоже, это поняли и остальные бойцы – следуя примеру Профессора, они, один за другим, опускались на землю и только Счетчик еще стоял на ногах, переводя фонарь с одного на другого.

– Вот здесь подробнее, будьте добры, – послышался его недоумевающий голос. – Какая лента?

– Представь себе кольцо, склеенное из длинной полосы бумаги. Только концы полоски соединены не как обычно, а один из концов предварительно перевернут, – усталым, безразличным каким-то голосом, пояснил Семеныч. – Лента станет перекрученной, и если ты будешь двигаться по поверхности этого кольца – неважно, вперед или назад, – то рано или поздно вернешься в ту же точку, откуда вышел. Это бесконечность, и выхода из нее нет…

– Такое разве возможно? – голос Счетчика задрожал.

– А то, что ты в меня пулю чуть не всадил, увидев за окном, в то время, когда я рядом был, – это возможно? – усмехнулся Сашка. – Молчи уж…

– Что же делать?.. Так и будем плутать по этому туннелю?

– Можно боковые проходы поискать, – вяло отозвался Данил.

– К тому же, мы ведь слышали голоса! И свет видели! – поддержал его китаец. – Значит, здесь были люди! Надо их отыскать!

– А не мы ли сами это и были?.. – безнадежно махнув рукой, пробормотал Профессор.

– Как это – сами? – опешил Ван.

– А вот так. Если пространство такие шутки шутит, то, заглянув за угол, ты можешь сам с собой столкнуться…

Данила от этих слов аж передернуло – тут же вспомнилась собственная мерзко ухмыляющаяся рожа в темном окне.

– Проф, ты же ученый! – заорал Счетчик. – Ты что говоришь-то?

– Потому и говорю, что ученый. Свойства пространства-времени полностью не изучены. Можно выдвигать какие угодно гипотезы, и каждая из них имеет право на существование.

– Да это точно были люди! Я ж своими ушами слыхал! И Кубович вот…

– Мы туннель два раза прошли! Давно бы нагнали! – вмешиваясь в разговор, заорал в ответ Кубович.

– Значит – не заметили! Или они все время впереди идут! – разозлился Ван. – Ты, придурок, разве не понимаешь – надо идти, иначе мы тут навсегда останемся!

Кубович вскочил, резко вскидывая «Миними», клацнул предохранителем и прошипел, сузив глаза:

– За придурка ответишь, сука!..

– А-атставить! – Добрынин рванулся вперед и ногой подбил ствол пулемета вверх. – Совсем охренели?! Успокоились оба!

Кубович злобно зыркнул в ответ, но пулемет все же опустил.

– Ван прав. Нельзя нам тут оставаться, – уже совсем другим голосом, спокойнее, сказал Данил. Поглядел на друзей… – Забыли? Убежище за нами. И без того опаздываем, из графика выбиваемся. А ведь это последний шанс, другого у нас нет и не предвидится.