Текст книги "Право на жизнь"

Один из палачей вскинул молот, примерился и с силой опустил его на торец кола. Тело человека содрогнулось, в страшном напряжении выгибаясь дугой, и от визга его, слышного особенно громко среди могильной тишины, установившейся над площадью, Данила скрутило. Он, привычный к виду крови и смерти, не смог выдержать этого звериного вопля, исторгнутого человечьим горлом. По пищеводу прокатилась горячая волна, ударила в гортань и выплеснулась наружу, скрючив тело сильнейшей судорогой. Согнувшись и извергая из себя куски недавно съеденного мяса, он краем глаза успел отметить, что рядом так же выворачивает и Сашку с Бармаглотом. Но даже и в такой момент, когда, казалось бы, тело было занято только собой, уши все же смогли уловить звук второго удара. Человек уже не визжал – ревел на пределе, надсаживая гортань, и от этого рева закладывало уши и хотелось бежать, бежать отсюда как можно дальше, на край света… Данил поднял голову, напрягаясь всем телом и загоняя спазмы внутрь, назад, в желудок, и увидел, что в судорожных попытках вырваться, освободиться, человек все-таки оборвал один из ремней и теперь с бешеной скоростью размахивал левой рукой, словно пытаясь дотянуться до земли, зацепиться и уползти прочь от своих мучителей. Сразу двое чернорясников повисло на нем, пытаясь вновь притянуть ремнями, но человек не давался. Рука его, казалось, вдруг обрела дьявольскую мощь и изворотливость, выписывала немыслимые кренделя, и ясно было, что в этих движениях человек выплескивал всю ту адскую боль, что раздирала сейчас его внутренности.

Пока двое палачей пытались восстановить порядок, остальные продолжали свое дело. Молот медленно поднялся и опустился вновь и с этим ударом шест вошел еще глубже. Человек дернулся и бессильно обвис. Он больше не сопротивлялся, и чернорясники, наконец, смогли водворить его руку на место. Теперь человек уже не кричал, а только сипел сорванными связками и судорожно тряс головой, пуская кровавые слюни. Мочевой пузырь расслабился сразу же после первого удара, и содержимое его, выйдя наружу, смешивалось с кровью, стекая теперь по козлам и капая на доски помоста. Страдалец висел на адской установке, словно тряпка, и палачи, воспользовавшись этим, отвязали его, поднатужились – и вскинули кол вертикально вверх. Человек глухо застонал, и его тело, безвольно болтающееся на четырехметровой высоте, под собственным весом просело вниз. С шеста потекло, но чернорясники не обратили на это ни малейшего внимания. С трудом удерживая скользкое дерево на весу, они приподняли его над землей и потащили к воротам.

Площадь безмолвствовала.

– Все. Теперь шест посреди поля вкопают, а когда сдохнет, через пару дней – в монастырь заберут, – раздался сиплый голос Андрея. – Это у них непременное условие. Кого казнят – забирают. И этих тоже возьмут, но живыми. Куда они их девают – это неизвестно, но кто к ним попадает – уж не возвращается…

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сталкеры, потрясенные зрелищем казни, смогли выдавить хоть слово.

– И часто у вас такие… забавы? – голос Бармаглота звучал хрипло и натужно.

Зуб помотал головой:

– За последние два года только пятерых казнили: эти трое да в прошлом году еще двоих.

– За что же?

– А за одно – за трусость, – раздался голос сбоку, и Данил, обернувшись, увидел, что рядом с ними стоит сам староста и внимательно прислушивается к разговору. – Если есть приказ стоять на посту до последнего – так и стой. Хоть бы сам черт на тебя вышел – обязан стоять!

– Мы тогда пещеру запечатали и пост выставили, двоих человек. А в полночь Иваныч сам пошел проверять – и хоть бы один там был! Оба свалили и до утра на сосне на опушке леса сидели, – пояснил Зуб.

Староста кивнул, подтверждая его слова.

– И как же тогда – вот так же, на кол?

– Просто расстреляли. Последствий-то особых не было, по их вине никого не убили, не задрали. А вот за дезертирство в бою – только так. На кол, и никаких разговоров!

– Просто расстреляли, – пробормотал Сашка. – Действительно, как просто…

– По закону военного времени.

– А не боишься, Василий Иванович, что такими методами скоро всех людей в поселке изведешь? – спросил Данил.

– А как иначе прикажешь? Убеждениями да просьбами? Я бы рад, но только дело-то в том, что перед страхом смерти просьбы как-то не работают. Боятся люди этих серых упырей, вот и приходится другие методы искать…

Постояли, помолчали. У Данила все вертелся на языке вопрос, и он прикидывал, удобно ли будет задать его человеку, только что собственноручно казнившему своего ребенка…

– Не жаль, сына-то? – наконец решившись, спросил он.

Староста повернул голову и посмотрел ему прямо в глаза. Взгляд был твердым, тяжелым, и в нем не было заметно ни единой искорки сожаления о содеянном.

– Жаль. Ты и не представляешь – как! До дрожи жаль! Но начальник, заботящийся о своих подчиненных, не имеет права выделять любимчиков. Даже и из своей семьи, – жестко ответил он. – Потому что – люди на мне. Как будут смотреть на меня, если сегодня я пожалею своего сына, а завтра за подобный же проступок отправлю на кол ребенка своего соседа?

– Бей своих, чтоб чужие уважали?

– Вам этого не понять, – безнадежно махнув рукой, горько сказал староста. – Знаете вы, что это такое – постоянно под страхом смерти жить? Ждать всегда, каждую минуту, что вот сейчас выкатятся на опушку орды чудовищ – и полезут на частокол! И знать, что завтра – а может быть, уже сегодня – ты можешь недосчитаться сына, дочери, отца, матери или лучшего друга…

Данил не ответил – задумался. Да, местность, где он родился и провел всю жизнь, все еще находилась во власти радиационного кошмара. Да, для того, чтобы жить сытно, в достатке, сталкерам приходилось выходить на поверхность и ползать по фонящему городу, добывая средства к существованию. Да, это было тяжело и многие не возвращались домой… но все же само Убежище находилось под толстым слоем земли и бетона, за прочными гермодверями, и люди могли жить в относительной безопасности. И сталкеры, выходя в рейд, не беспокоились за свои семьи. Здесь же все было совсем иначе. Серьезнее. Страшнее. Смерть висела над поселком дамокловым мечом, заставляя глядеть на мир по-другому, более жестко и бескомпромиссно. Здесь, как нигде в полной мере, был реализован принцип «или ты – или тебя», тот самый, что так упорно вбивал в своих подопечных полковник. И вполне возможно, что только так, правя железной рукой, можно было противостоять угрозе поголовного истребления.

– …когда ты стоишь, смотришь со стены на эту адскую орду, беснующуюся внизу, и понимаешь, что сегодня опять кто-то не вернется домой – душу наизнанку выворачивает, – продолжал между тем староста. – Ведь за каждого, за каждого в этом поселке в ответе только я и никто другой. И я один, как никто, понимаю, что противостоять этому можно только железной дисциплиной и неукоснительным выполнением приказов. Но как объяснить это людям – ты знаешь? – он в упор посмотрел на Данила, и тот отвел глаза. – Вот и я не знаю иного способа, кроме страха. Человек должен знать, что последует за дезертирством или неисполнением, и должен боятся этого еще больше, чем подползающего саблезуба. Я две войны прошел – первую и вторую чеченскую, награды имею. Много видел и понимаю – прав был товарищ Сталин, когда подписывал знаменитый приказ двести двадцать семь. Только так – ни шагу назад! – победим.

И Добрынин, глядя на этого стального человека, вынужден был признать его правоту. Железная дисциплина и сплоченность стали для людей поселка залогом выживания. Каждый человек тут понимал, что жестокость к отдельным членам общества необходима, чтобы выжило общество в целом. И каждый безоговорочно верил, и безусловно поддерживал главу поселка – достаточно было вспомнить, с каким уважением отзывался о нем Зуб.

Но вот что даже больше, чем староста – человек с железобетонной волей, – поразило Данила. Поразило – и заставило задуматься… Поселок жил в постоянном страхе, напряжении, в состоянии войны и сопутствующих ей трудностей, потерь, бед и горя – и все же люди не срывались с места и не шли искать лучшей доли. Недолго поснимать с ДЗО-Тов оружие, погрузить на машины, воспользовавшись правом сильного стереть с лица земли какое-нибудь селение километрах в трехстах и обосноваться на новом месте, подчинив остаток уцелевших и разграбив их имущество. Однако по какой-то причине селяне не желали идти по этому пути. Они были твердо уверены, что их место здесь, на передовом рубеже обороны и держали его железной хваткой, не считаясь с потерями и не ища лучшей жизни за счет других. И именно этот факт впервые заставил Добрынина задуматься, так ли на самом деле благородна цель их экспедиции, как казалось ему в самом начале пути.

Глава 11
Непутевый туннель

Тиманский кряж встретил их проливным дождем. Начался он внезапно, ближе к вечеру, застав колонну на марше и одномоментно обрушив на землю тысячи тонн воды. Дождь встал стеной, резко ограничивая видимость, мгновенно размочив сухую и до сего момента вполне проходимую дорогу. В атласе, в разделе «Условные обозначения», она обозначалась как «дорога с покрытием», однако за годы, прошедшие после Начала, от покрытия того не осталось и следа, и дорога, и без того далеко не идеальная, раскисла окончательно, превратившись в отвратительное месиво серо-желтой каши.

Приспустили шины, но проходимость от этого почти не увеличилась. Машины шли юзом, их заносило, не помогал даже полный привод и подключение всех трех мостов на «Уралах». От бешено вращающихся колес во все стороны летели комья грязи, гулко шлепаясь в лобовое стекло идущей позади машины, и хотя дворники работали постоянно, зачастую они просто размазывали грязь по стеклу, добавляя лишней нервозности и без того до предела напряженным водителям. Грязь, правда, летела недолго – вскоре дорога, вода с которой почему-то никуда не уходила, стала напоминать канал, по которому вереницей, юзя вправо-влево, медленно, словно неуклюжие баркасы, двигались тягачи – и теперь колеса выбрасывали лишь грязную мутную воду.

Проселок окончился неожиданно. Данил, сидевший рядом с бешено вертящим руль и матерящимся через слово бойцом, пытавшийся разглядеть хоть что-то за непроглядной пеленой дождя, внезапно услыхал по громкой связи радостный вопль командира БТР: «Земля!». Усмехнулся – их колонна и впрямь была похожа на заплутавшие в ночном шторме корабли, и этот крик, словно крик впередсмотрящего из «вороньего гнезда», подбодрил всех.

Ливень постепенно затих, уступив место мелкодисперсной взвеси, туманом висящей в воздухе. Колонна теперь двигалась по широкому тракту с островками асфальта, выпирающего то тут, то там из щебеночно-гравийной подсыпки. Судя по карте, это был последний ровный отрезок за Ухтой – дальше караван ожидало лихое таежное бездорожье. Иногда параллельно трассе, в просветах между деревьями, мелькала железнодорожная насыпь, и в одном из таких мест Хасан, остановив колонну, лично в сопровождении четырех бойцов на квадроциклах осмотрел полотно. Вернулся довольный – Данил из кабины видел его улыбающуюся физиономию – и оповестил по громкой, что железнодорожный путь находится в приличном состоянии. Шпалы здесь были не деревянные – в здешнем влажном климате они, хоть и пропитанные креозотом, не выдержали бы, наверно, и десятка лет – а бетонные, так что от времени почти не пострадали и держали рельсы крепко. Правда, сам путь был частично заметен песком, землей, и на нем уже росли деревца, но для бронепоезда это не было большой помехой. Такое положение дел обнадеживало – несколько дней назад, во время очередного сеанса связи, бронепоезд стоял где-то под Кировом и занимался усиленным ремонтом путей. Разведка докладывала, что разбитый участок тянется на два десятка километров и его планируется пройти за два-три дня. Зато после, до самого Котласа, путь был свободен.

Девяносто километров ровного тракта колонна прошла за час. Мелькнули и остались за кормой брошенные захиревшие поселки без единого следа живности, пронеслись мимо черные, уходящие постепенно в землю избы-призраки с покосившимися крышами и темными провалами окон. В окне одной из таких изб Данил заметил движение, но останавливаться и любопытствовать как-то не хотелось.

Тракт закончился внезапно. Колонна сбавила ход, справа мелькнул дорожный указатель с облупившейся от времени краской. Чудом сохранившаяся, поблекшая на солнце желтая стрелка указывала налево, рядом виднелись следы полустершейся буквы «А». Сразу же за указателем стоял еще один, самодельный, из фанеры, на котором короткая, криво намалеванная белая стрелка указывала вверх, а сбоку красовалась завитушками надпись – «У Шамана» – 0,5 км». И неподалеку, по ходу движения, справа от дороги Данил разглядел большой двухэтажный дом, из трубы которого шел легкий белый дымок.

– Колонна – на месте, – послышалась по громкой связи команда майора. – Квадры один и два – вперед. Осмотреть дом. Экипажи кунгов на выход, обеспечить охрану периметра.

Данил, проверив уровень излучения за бортом, выбрался наружу. После Кирова места с повышенным радиационным фоном стали встречаться все реже, и он совсем расслабился, убрав сумку с противогазом в рюкзак. Вот и сейчас фон снаружи не превышал сотни микрорентген и противогаз можно было не надевать.

Бойцы уже рассредоточились по периметру колонны. Оставив за себя Профессора и прихватив Шрека с пулеметом – мало ли что – Данил выдвинулся в голову колонны, где стояла КШМ. Рядом на холостых оборотах урчала двигателем «коробочка», и Хасан с ее брони наблюдал в бинокль за действиями разведки.

– Вокруг чисто, – поделился он информацией. – Сейчас северный сектор проверят – и можно двигаться.

– А дом?

– В доме старик. Один. Кажись, слегка из ума выживший, но не буйный.

– Может, стоит на ночлег встать? Дорога дальше плохая, а скоро ночь. Как в темноте по грязи ползать?

Хасан, поразмыслив немного, кивнул:

– Верно. Здесь остановимся. У одного из «шестьдесят шестых» ножной переключатель света сломался, замкнул и расплавил ручной переключатель. Без света идти нельзя. И у бэтэра с движком проблемы, но устранимые. За ночь исправим.

– Хоть отдохнем по-человечьи перед последним броском, – проворчал Данил. – Дальше, судя по карте, полное бездорожье. Да тут еще дождь, так что теперь грязюка непролазная нам обеспечена… Успеем?

– От Ухты нам немного остается, – пробормотал Хасан. – Но в график мы уже не укладываемся. У меня одна надежда – что соперники наши также запаздывают. Иначе все впустую…

– Так, может, ну его к черту, отдых? – встревожился Данил. – Если не успеем – это же… Всему конец!

– Нет, нельзя. Люди устали, и ночь скоро – сам же говоришь. А в темноте и заплутать недолго. С пути собьемся – еще больше времени потеряем.

Он постучал каблуком в люк БТР, и когда наружу высунулась голова в шлемофоне, указал вперед:

– Двигай. Мы на броне подскочим, тут недалеко.

Коробочка тронулась и спустя пару минут тормознула на обочине трассы напротив дома. Данил, спрыгнув на землю вслед за Хасаном, принялся осматриваться.

Вблизи стало видно, что дом и в самом деле огромен. Два этажа, да еще и мансарда с большим трехстворчатым окном и балконом. Весь он был изукрашен резными завитушками, и по его ухоженному состоянию было понятно, что здесь живет человек, привыкший следить за своим хозяйством. В обе стороны от дома уходил штакетник, сквозь который просматривался двор с сараями, и огромный кобель, бегающий по двору и гремящий цепью. Входная дверь вдруг отворилась, и на большое резное крыльцо вышел старик – небольшого росточка, худенький, щупленький, с короткой пегой бороденкой. Посмотрел внимательно на Данила – и тот внезапно испытал странное чувство, будто ему заглянули внутрь, в самую душу…

– Вот и смерть моя пришла… – проскрипел вполголоса, будто бы сам себе старикан. – Входите, гости дорогие, располагайтесь, будьте как дома.

Данил глянул на Хасана. Тот в ответ пожал плечами, словно говоря: «Ну, я же тебе говорил» – и повернулся к хозяину дома:

– Не бойся, дед, не обидим. Мы проездом. Переночуем и дальше пойдем.

– Уж я без вас знаю, обидите или нет, – странно усмехнувшись, отозвался дед. – Входите уж, чего снаружи торчать…

– Мы не одни…

– Да не слепой… – съязвил тот. – Всем места хватит.

Оставив Хасана отдавать распоряжения, Данил поднялся на крыльцо и зашел внутрь. Дом, вероятно, раньше был чем-то вроде придорожной гостиницы. Весь его первый этаж занимал просторный холл с мягкими, слегка потрепанными диванчиками и креслами. Прихожей как таковой не было – сразу же справа от входа находилась небольшая гардеробная с рядами вешалок и узкими пеналами для одежды вдоль стен. Слева – барная стойка. Только не из бочек составленная, как в «Тавэрне», а из натурального дерева, с длинной гладкой столешницей, по которой бармены в старых фильмах так лихо катали стаканы с напитками. Дед сидел здесь же, у стойки, на высоком стуле с длинными металлическими ножками, и попивал какую-то бурую тягучую жидкость из низенького бокала. Приглашающе кивнул на стул напротив, и Добрынин, поправив «винторез» на спине, взгромоздился на него.

– Ну и куда вас несет, к черту на рога? – скрипуче осведомился хозяин. – Что вам в этой глуши понадобилось? На моей памяти в ту сторону всего раза три караваны проходили. И обратно не вернулся никто…

– Дела, дед, важные дела, – напустил туману Данил. – Давно, говоришь, тут?

– Да почитай полста лет уж бессменно кукую.

– И как тебе последние двадцать лет живется-выживается?

– А чего мне… Глушь, тайга. Зверья полно развелось, без человека-то… Охочусь. Огородик, вон, развел. Запасы, опять же…

– Так ведь радиация! Какая охота? – усомнился Данил. – На мутантов?

– И эти забредают, – согласился дед. – У меня с ними разговор короткий… Дак что ж – мутанты… Змей вполне съедобен, надо только ядовитые железы удалить. Правда, мясцо жестковато – да не с нашей жизнью привередничать…

– Какой такой змей?

– Такой… Самый натуральный змей, только рядом с головой пара щупальцев торчит. На трехголового Змея Горыныча похож.

– А, горыныч… – понял Данил. – Ясно. У нас тоже водится, но пробовать его мясо никто не отваживается.

– С голодухи и не то схомячишь, – проворчал дед. – А вообще – какая уже радиация… Нет, ну попадаются еще очаги, где зашкаливает – так ведь малые они. А в остальном чисто. По нам ведь не били – кому мы тут в глуши нужны? По Ухте – да, ударили вроде бы разок, так ведь она эвона где… Только с осадками и дошло. Было тут рентген десять по местности… И что? Быстренько все и распалось. Так что и живности не сильно повредило.

– А Сыктывкар? Мы его проходили – там до сих пор локалки встречаются.

– Да, ему, говорят, больше досталось, – кивнул дед. – Дык от него до меня и того больше. Он ведь эвона где – южнее Ухты даже… Глушь тут, это и спасло.

Дверь хлопнула, и в дом вошел Хасан. Вслед за ним группами и по одному повалили бойцы.

– Э! Ну-ка – обувь снимаем и мне сдаем! – сорвался со стула дед и, распихивая бойцов, устремился в гардеробную. – Наваляете на пол, убирай потом за вами!

Раздались смешки:

– Боевой дед!

– Бойкий старикан!

– Правильно, дедуль, приучай к порядку!

– Отвыкли, понимаешь, от цивилизации…

Рядом с другом на дедов стул опустился Сашка. Поднял недопитый бокал, понюхал, поморщился:

– У него тут что, запасы алкоголя сохранились?

– Живет-то один, – пожал плечами Данил. – Кому пить?

– На втором этаже и в мансарде – номера четырехместные! – послышалось из гардеробной. – Поднимайтесь, располагайтесь. Ужин не обещаю – самому жрать нечего, но выпивка найдется.

Бойцы радостно загомонили и тут же послышался резкий голос майора:

– Никаких! По стопочке, для расслабления, не больше. Тушенку в зубы, сверху залить – и спать. Ночь скоро, а завтра подъем с рассветом!

За окном и впрямь стремительно темнело. Данил, вызвав по внутреннему каналу Ли и Шрека, поднялся в мансарду. Комнат здесь было немного, всего четыре, и сталкеры облюбовали себе крайнюю, находящуюся у самой лестницы. Комнатка была небольшая и без мебели, но в углу, один на другом, лежала стопка толстых полосатых матрасов. Много ли нужно усталым людям, чтобы отдохнуть? Спокойная обстановка, горизонтальная поверхность да крыша над головой. А всего этого в комнате было в достатке.

– Райские кущи! – с восторгом пробормотал Сашка, отволакивая верхний матрас в угол и бросаясь на него. – Век бы так жил!

Данил оттащил свой матрас в другой угол, у двери. Сказал, скидывая разгрузку и броник:

– Надоест через три дня. Безделье замучает.

– Не-е-е… Вот закончим с этим делом, вернемся – месяц из Убежища не покажусь, – подал голос Ли. – Скорей бы уж… Кажись, полгода едем, никак не приедем.

Данил, разоблачившись наконец, растянулся на матрасе. Блаженная усталость охватила все тело, и с непривычки, после раскачивающихся постоянно кунгов, показалось, что комната тоже качается, словно пытается убаюкать усталого путника.

– Для полного счастья чайку бы… – послышался Сашкин голос. – Сходил бы кто, а?..

Шрек начал нехотя подниматься.

– Лежи уж, – опередил его Счетчик. – Я схожу. Еще пожелания будут?

– Тушенки, – буркнул опустившийся на матрас Леха. – Три банки.

– Будет сделано…

Едва дверь за ним захлопнулась, как Санька вскочил, подошел к ней на цыпочках, приоткрыл, выглянул, воровато огляделся по сторонам и, тщательно ее прикрыв, уселся рядом с Данилом.

– Не верил, что весь этот поход – лажа? – вполголоса поинтересовался он у товарища.

– Опять паранойя проснулась? – улыбнулся Данил. – Не то чтобы не верил…

– Не верил, – удовлетворенно перебил его Сашка. – Тогда слушай. Я это сегодня утром вдруг понял. Сидел в окно смотрел – и вдруг как даст по башке!

– Озарение? – сочувственно, полушутя, поинтересовался Данил. – Бывает…

– Можно и так сказать, – невозмутимо ответил товарищ. – Да только эта догадка подтверждает, что не все так гладко, как майор расписывал.

– Ну, выкладывай тогда.

– Вспомни, что Хасан на собрании в «Тавэрне» говорил…

– Да он много чего сказал, – пожал плечами Данил. – Тебя что конкретно интересует?

– Помнишь, он сказал, будто отправил на главную базу гонцов с точными координатами комбината?

Данил помолчал, припоминая.

– И что?

Сашка молча глядел на него. Пауза затягивалась.

– Спутник, – бухнул вдруг из своего угла Шрек.

– Правильно, Леха, – одобрительно кивнул Сашка. – Ты иногда быстрее нашего командира соображаешь…

Данил, открывший было рот, тут же со стуком его захлопнул и замолчал, пораженный. И правда – зачем нужны были Хасану люди Убежища, если он с самого начала, едва лишь узнав о координатах комбината, мог по спутнику передать их на базу?! И вызвать подмогу – столько бойцов, сколько ему необходимо для проведения успешного штурма?!

– Не понимаю, какого рожна тогда он к нам полез? – пробормотал он.

– А я тебе о чем все это время талдычу! – разозлился Сашка.

На лестнице послышались легкие шаги возвращающегося китайца.

– Тревогу пока поднимать не станем, – быстро сказал Данил. – Стопроцентной уверенности в том, что все это обман, у нас нет, нестыковки одни. Не поверят. У всех в голове комбинат с его закромами и триумфальное возвращение домой…

Дверь открылась, и в комнату вошел Ван, нагруженный тушенкой, хлебом и чаем.

– Дан, тебя Хасан вызывает, – свалив банки Лехе на матрас, он махнул рукой в сторону лестницы.

– Что ему еще понадобилось?.. – озадачился Данил, поднимаясь. – Меня только, или всех командиров групп?

Ли пожал плечами:

– А я знаю? Только тебя просил. И сидит он там один.

Добрынин вышел в коридор, попутно доставая дозиметр, глянул на маленькие электронные часики, мерцающие в правом верхнем углу экрана. Полночь скоро, а майору поговорить приспичило… К чему бы это?

Хасан и впрямь был один. Сидел у барной стойки, поигрывая стаканом, в который до половины было налито темно-бордовой жидкости.

– Присаживайся, – кивнул он на стул напротив. – Удивлен?

Данил неопределенно дернул головой.

– Дорога наша подходит к концу до места осталось недолго, и случая спокойно поговорить может больше не предвидеться, – сказал майор. – А сказать мне есть чего. У меня к тебе предложение.

– Многообещающее начало…

– За все время нашего путешествия я успел убедиться, что полковник ваш за свои слова отвечает: сталкеры Убежища и впрямь отличные бойцы. И я хочу предложить вам службу в рядах Братства. Каждый, кто приходит к нам, получает неплохие подъемные и не знает нужды ни в чем. Братство заботится о своих людях и платит им по высшему разряду.

Данил слушал это неожиданное предложение, раскрыв рот. Заманчиво! Вступить в ряды Братства значило перестать опасаться за свое будущее, за будущее семьи, за то, что однажды дома нечего станет есть, быть уверенным в завтрашнем дне. Это означало, что семья его из ветшающего постепенно Убежища в зараженной местности переселится на базу Братства! Покой, довольствие, безопасность… Это… это было поистине королевское предложение! И в свете этого подозрения Сашки на нечистую игру со стороны Хасана становились какими-то мелкими, смешными и неуместными, словно возня в песочнице.

– Тебе же могу предложить место Урюка, – продолжал между тем майор, – место командира группы в моей бригаде. Уверен, что со временем ты и до места Семеныча дорастешь.

– Так и знал, что он не рядовой боец… – кивнул Данил.

– Не рядовой. Проф – мой зам, но упоминать об этом я не счел нужным. Мысль о вашем вступлении в Братство была у меня с самого начала, вот и поставил я в каждое отделение своего наблюдателя. Так что, считай, экзамен на профпригодность вы прошли. Добро пожаловать. Поднимешься до зама – а там, глядишь, лет через пять-семь и собственная бригада маячит. Перед Тарантулом я похлопочу. Кстати, в привилегии командира отделения входит возможность набирать тех людей, кого он считает нужным…

– Попович, Счетчик, Шрек…

– Да. Если они не будут против.

Данил усмехнулся:

– Как-то все слишком хорошо для того, чтобы быть правдой…

– Вовсе нет, – покачал головой Хасан. – Братство расширяет свое влияние, растет. И нам постоянно нужны толковые люди, свежая кровь.

– Количество мест неограниченно?

Майор усмехнулся:

– Понимаю тебя. Что ж, если ваш полковник согласится, мы сможем принять под свое крыло все Убежище. Людей эвакуируем на базу, а в вашем бомбаре устроим перевалочный пункт, форпост. Тем более, что и расположен он очень удачно, у самого вокзала. А это – дополнительный контроль торговых путей.

– С чего это ему против быть?

– Власть от него уйдет, – развел руками майор. – А некоторые люди за власть держатся. Сам подумай. Каков его возраст был на момент всей этой ядерной заварухи, – не подскажешь?

Данил задумался.

– Ну… За тридцать уже… Точно, за тридцать. Но – не сильно далеко.

Хасан удовлетворенно кивнул:

– За тридцать… Человек, сумевший стать полковником спецназа ГРУ в таком возрасте, – это очень волевой, хитрый, жесткий и изворотливый человек, обладающий звериным чутьем на опасность и мощным инстинктом самосохранения. Он знает, что хочет, и идет к власти своим путем, по чужим головам, не считаясь с потерями. «Цель оправдывает средства» – вот и весь его девиз по жизни.

– Родионыч не такой, – уверенно сказал Данил, хотя, признаться, за все годы жизни бок о бок с полковником так до конца и не сумел понять, что же это за человек. Слишком уж разным он был… – Да и потом – вы людям предложите напрямую, а не через него.

– Вот этим ты и займешься. Берем комбинат, отгружаем продовольствие, возвращаешься победителем – и собираешь людей. А я, как только развяжусь здесь с делами, – сразу к тебе. Не зря проезжу, как думаешь?

– Какие вопросы, Хасан! Людям так надоело вести кротовью жизнь, что предложение твое на ура пойдет!

– Ну и отлично. А для полковника у нас соответствующее место найдется, не сомневайся, – майор пригубил из стакана. – Местность у нас чистейшая… Озеро рядом. Пацанам летом – раздолье! Значит, договорились? – он протянул руку, и Данил от всей души ее пожал:

– Конечно! Можешь считать, что место командира отделения уже не вакантно.

– Заступишь сразу, как Тарантул утвердит.

– А утвердит?

– С моей подачи – без вопросов.

Данил откинулся на спинку стула, от избытка чувств ухватил первую попавшуюся бутыль, сорвал пробку и сделал пару глотков прямо из горла. Жуткая тошнотворная дрянь шипя и пузырясь, потекла по пищеводу, и он закашлялся.

– Крепок у деда самогон? – едко ухмыльнувшись, поинтересовался майор.

Ответить Данил не успел – на лестнице, ведущий на второй этаж, послышались шаги и показались валенки хозяина дома.

– Это кто тут мой самогон истребляет? – спускаясь, с ухмылкой поинтересовался старик. – Полон бар всякого пойла, а вас на экологически чистый продукт потянуло?

Он подошел к Добрынину и бесцеремонно выдернул бутыль у него из рук.

– Виски есть, водка, коньяк, вермут, вина всякие – а они самогон хлещут!

– Второй раз в жизни спиртное пробую, – признался Данил. – А сам-то что же все это богатство не употребляешь?

– Не забирает меня, – вздохнул дед, доставая из-под барной стойки граненый стакан и наливая в него на два пальца мутной жидкости. – А самогон – любо-дорого! Сяду вечерочком на крыльце, Лохмача рядом посажу – и сижу, попиваю, старые времена вспоминаю. Эх и пили ж мы раньше в деревеньке!..

– Свое, значит, лучше забирает? – усмехнулся Хасан.

– А то… Иной раз до того допьюсь – картинки вижу… о том, что будет.

Данил с Хасаном дружно грохнули.

– Это, дед, белая горячка! – сквозь смех выговорил майор. – Когда картинки-то, да еще о будущем…

– Смейтесь-смейтесь, – опрокинув стакан и наливая второй, уже полнее, сердито отозвался дед. – У меня это не в первый раз. Многие поначалу смеялись…

– И что – сбывается?

– Вот я тебе и говорю – многие поначалу смеялись! Ты слушай, не перебивай! – хмуро ответил старик. – А как предскажу, да как сбудется – подношения несут. У нас тут, в глуши, люди суеверные, шаманом меня считают. Бывает, что из дальних деревушек да изб идут… Ну-ка, налей…

– А мне что-нибудь предскажи, – подначил его Данил.

– До кондиции я еще не дошел, – опрокидывая стакан, ответил дед. – Налей-ка еще… Да полней, полней! Ты что – краев не видишь?

Данил вновь наполнил стакан старика, теперь уже до самого края.

– Не надоедает одному?

– А я не всегда один. Коль надоест, так я дом на палку закрываю, Лохмача беру – я без него никуда – и в тайгу. Километров тридцать отсюда, через болото, изба стоит, у меня там друг закадычный живет. Закатимся с ним в тайгу на неделю – раздолье!

– Значит, есть люди в округе?

– Как не быть? Есть… Мало, правда, осталось, – он отхлебнул мутной жидкости, закусил выуженным из-под барной стойки куском вареного мяса.