Текст книги "Центральная и Восточная Европа в Средние века. История возникновения славянских государств"

Глава 3
Соревнование между тремя династиями – Пястами, Пржемыслидами и Славниковичами

Подтверждение симпатии Славниковичей к саксонской династии мы находим в том, что биографы святого Адальберта говорят о связях Славниковичей с Магдебургом. От них мы прежде всего узнаем о том, что в 961 году миссионер епископ Адальберт, отправленный в Киев Оттоном I, надолго остановился в резиденции Славниковичей в Либице, где выполнил ряд епископских функций. В качестве причины задержки авторы утверждают, что юный Войтех, младший сын князя Славниковича, родившийся около 956 года, должен был конфирмоваться среди других детей будущим архиепископом Магдебурга. Этот простой инцидент не дал бы нам основания делать вывод, что Адальберт, став архиепископом Магдебурга, подумывал о расширении своей юрисдикции на территорию Славниковичей, поскольку к этому времени он совершенно позабыл об инциденте и через какое-то время по ошибке конфирмовал юношу еще раз.

Далее мы узнаем, что в 972 году сын Славниковича снова встретился с архиепископом в Магдебурге, куда его отправили родители для получения образования. Это важно. Магдебург, на который Оттон имел большие планы касательно востока, постепенно стал культурным центром запада и имел не только школу, основанную бенедиктинским аббатством, и монастырскую школу для девочек из высших слоев общества, но также епископальную школу, чтобы привлекать сыновей славянской знати, живущих на правом берегу Эльбы. Ректор этого учреждения, некто Отрик, был известным ученым, который вместе с будущим папой Сильвестром II считался выдающейся фигурой интеллектуального мира запада во второй половине X века.

Архиепископ Магдебурга высоко оценил внимание второй княжеской династии Богемии, пославшей сына в его школу. С самого начала он готовил мальчика к будущему епископству и потому дал ему при второй конфирмации свое имя – Адальберт. С тех пор под этим именем Войтеха узнали во всех западных странах. Интересно, что Пржемыслиды не одобрили действия Славниковичей. Болеслав I послал своего сына – христианина Кристиана (Козьма именует его Страхквас) не в Магдебург, а в Регенсбург, старый баварский центр учености, которому покровительствовали его предки.

Тот факт, что две самые известные династии Богемии отправили своих сыновей в Германию для завершения образования, является важным и доказывает, что во второй половине X века ориентация Богемии на западную культуру, как она представлена в тех частях Германии, была определенной. Но это вовсе не значит, что греко-славянская культура, ввезенная в Центральную Европу Константином-Кириллом и Мефодием, больше не имела литературных достижений и последователей в Богемии. Судя по всему, и Адальберт, и Кристиан были знакомы с основами культуры, и позже мы увидим, что Адальберт никоим образом не имел ничего против славянской литургии. Все духовные лица, и латинские, и славянские, в Богемии трудились бок о бок, хотя политические интересы больше благоприятствовали латинской культуре.

Адальберт провел девять лет в Магдебурге. Его спутником там был некто Радла, сын подданного Славниковичей. Он был немного старше Адальберта и был его другом в Либице, где они оба получили начальное образование. Легенды сохранили некоторые интересные детали, иллюстрирующие систему образования в Западной Европе в X веке. Судя по всему, ректор был вполне доволен Адальбертом. Ученик был прилежен и трудолюбив, и, что не менее важно, его родители щедро оплачивали услуги наставника – «нового Цицерона», как впоследствии стали называть Отрика современники. Образовательные методы в Магдебурге были несколько старомодными. Когда Адальберту, согласно проверенной временем практике, сообщили о его обязанностях, юноша пообещал на славянском и немецком языке, а также на латыни, что будет вести себя должным образом и строго посещать все занятия.

Контакт Славниковичей с Магдебургом имел и обратную сторону и, вероятнее всего, привлек внимание ведущих кругов в Праге. Но Болеслав принял решение, не только устранившее возможные опасности, но и обратившее инцидент на пользу Богемского единства.

После смерти архиепископа в 981 году и отъезда Отрика из Магдебурга для занятия важного поста при королевском дворе Адальберт вернулся домой. Его отец – Славникович – в том же году умер, и его старший брат Собеслав, которого также называли Собебор, стал главой династии Славниковичей.

Нам известно от Козьмы, что Адальберт стал священнослужителем в кафедральном соборе Праги – епископ Титма посвятил его в сан иподиакона. Говорят, что его назначение имело политическую цель. Очевидно, два главных семейства Богемии пришли к соглашению обеспечить мирное развитие славянских племен в стране. Следует помнить, что Пржемыслиды также предназначили одного из членов своей династии – Кристиана-Страхкваса – для церковной карьеры. Тем не менее Болеслав II отказался от всех намерений возвести своего брата на высший духовный пост в Богемии и выразил готовность сохранить его для представителя Славниковичей. Он дал согласие, чтобы Адальберт стал преемником Титмара на посту епископа Праги.

Это была важная уступка со стороны Пржемыслидов, поскольку пражский епископ являлся весьма влиятельной фигурой в стране. Это правда, что епископа должна была выбирать «национальная ассамблея» во главе с правящим князем, – таково, по крайней мере, мнение двух биографов, описавших процедуру. Однако в действительности инвеститура оставалась в руках императора. Таким образом, положение епископа Праги было независимым, и только самые серьезные причины могли заставить Пржемыслидов уступить этот влиятельный пост Славниковичам. По сути, это означало, что положение Славниковичей в Богемии было прочным и Пржемыслиды не могли претендовать на эксклюзивный контроль над делами.

Между тем Пржемыслиды знали, как обратить договоренность себе на пользу. Первым результатом стала консолидация их власти в Богемии. Все попытки со стороны Магдебурга расколоть единство Богемии в церковных делах потерпели крах, что само по себе имело очень большое значение. Более того, вероятно, Пржемыслиды рассчитывали с помощью Славниковичей получить доминирующее влияние в Моравии и тех регионах, которые были покорены Болеславом I и Славниковичами.

Следует помнить, что эти восточные районы были в церковном отношении подчинены епископу не Праги, а Моравии. Такая ситуация определенно была не в интересах Пржемыслидов, и мы понимаем, что они были готовы на все, чтобы ликвидировать Моравский диоцез. Он им был не нужен, и его создание противоречило изначальным намерениям Оттона I и чешских правителей. Они предпочитали, чтобы на все их владения распространялась власть одного епископа – пражского, которого было легче контролировать. Но, чтобы этого добиться, Пржемыслидам нужна была поддержка Славниковичей, и, учитывая первостепенную важность цели, Пржемыслиды решили пойти на уступку – игра стоила свеч.

Договоренность между двумя династиями претворилась в жизнь раньше, чем ожидалось. Епископ Титмар заболел и умер 2 февраля 982 года. Официальное избрание нового епископа имело место 19 февраля того же года в городке Леви-Градец, где чешский князь Борживой построил первую в Богемии христианскую церковь. Национальная ассамблея выбрала Адальберта.

В то время новому пражскому епископу было не больше двадцати семи лет, – иными словами, он еще не достиг канонического возраста, установленного церковью для этого поста. Это обстоятельство подтверждает мнение, что ставки были так высоки, что на такое нарушение церковных канонов не обратили внимания.

Дальнейшие события показали, что Болеслав II, пойдя на компромисс со Славниковичами, не ошибся в расчетах. Адальберту удалось ликвидировать Моравский диоцез и собрать всю территорию под своей юрисдикцией. Козьма, повествуя, как епископ Гебхард убеждал императора Генриха IV покончить с Моравским диоцезом, упоминает в этой связи имя Адальберта и утверждает, что главный аргумент Гебхарда основывался на привилегии, дарованной святому Адальберту и подтвержденной папой Бенедиктом и императором Оттоном I. Козьма мог иметь в виду только привилегию, данную епископу Адальберту, которая дублировала решение, ранее принятое императором Оттоном I и папой Бенедиктом VI. По ее условиям епископ Праги получал право поместить территорию Моравии под свою юрисдикцию. Первоначальный императорский и папский рескрипт был взят из текста привилегии Адальберта и включен в императорский документ 1086 года.

Более поздний документ, каталог, перечисляющий епископов Моравии, имеющий название Granum Catalogi praesulum Moraviae, составленный около 1421 года, приводит некоторые детали события. Мы читаем, что передача была выполнена на третьем году епископства Адальберта и санкционирована Оттоном II, папой Бенедиктом VII и Болеславом II. Это правда, что каталог составлен относительно недавно, и знания автора о моравском христианстве начала IX века едва ли можно назвать точными. Подобное невежество было всеобщим и широко распространенным в те дни, но это еще не дает нам права полагать, что автор был столь же невежественен относительно событий X века. Точность, с которой он описывает слияние двух диоцезов при Адальберте, с упоминанием подробностей, которых нет даже у Козьмы, говорит о многом. Тот факт, что Козьма упоминает папу Бенедикта VII и императора Оттона II, хотя и путает имена, показывает, что автор «Каталога» черпал информацию из местной традиции.

Если мы принимаем приведенное выше, то Адальберт, будучи избранным в 982 году, получил привилегию в 985 году. Эта дата вполне вписывается в общие рамки периода. В том году Генрих II Баварский, после восстания против юного Оттона III, вернулся в свое герцогство. А Болеслав II, покинув Майсен, был рад заключить соглашение с императором. Это был удобный момент для регентства, чтобы проявить добрую волю и заманить чешского князя на службу новому режиму с помощью безобидной уступки. Характер Адальберта был превосходной гарантией хорошего понимания в будущем. Его образование, полученное в Магдебурге, льстило саксонской династии и позволяло свободно вздохнуть германской церкви. Никто из них не видел никакой опасности со стороны продукта этого известного германского интеллектуального центра. Так юный представитель династии Славниковичей – епископ – исполнил древнюю мечту Пржемыслидов, оправдав все их ожидания.

Тем временем, пока Адальберт готовился начать епископскую карьеру, его характер существенно изменился. Когда Адальберт вернулся из Магдебурга, его биографы монахи Канапариус и Бруно Кверфуртский отметили, что это молодой человек приятной наружности и легкомысленных наклонностей. Вся Прага, казалось, была чрезвычайно благосклонна к молодому клирику, который обещал стать дружелюбным и благожелательным епископом.

Однако биографы Адальберта не преминули заметить, что время от времени он становился серьезным, когда пытался справиться с беспокоившими его духовными проблемами. Они оба пишут, что Адальберт не отходил от умирающего епископа Титмара, который на смертном одре горько упрекал себя за то, что не практиковал аскетизм, предпочел легкий путь тернистому, и теперь не был уверен, что может рассчитывать на спасение души. Юный иподиакон был так глубоко впечатлен признаниями Титмара, что с того дня резко переменил образ жизни, обратился к аскетизму и благочестию. Этот рассказ об «обращении» Адальберта, несомненно, имеет под собой веские основания, хотя не исключено, что биографы преувеличили суетность епископа, предшествовавшую его обращению, чтобы подчеркнуть перемены к лучшему. Епископ Титмар был бенедиктинцем из аббатства в Магдебурге, и крайне маловероятно, что его жизнь не была достойной монаха и епископа. Наоборот, он принимал участие в известном движении за реформы монашеской жизни, которое в его время захлестнуло весь христианский мир. Оно зародилось во Франции в начале X века и достигло высшей точки в Клюни. Оттуда оно распространилось до Рейнской области. Поскольку монахи Магдебурга прибыли из Трибурга (Триберга), вероятнее всего, отголоски этого идеалистического движения достигли и их обители.

Его участники утверждали, что монашеская жизнь – идеал христианства. Они утверждали, что аскетизм – гарантия вечного спасения. Так как все великие умы того времени в той или иной степени попали под влияние этого движения, неудивительно, что Титмар на смертном одре сожалел о своем прохладном отношении к аскетическим медитациям, которые, согласно этим учениям, приводят ближе к истинному христианскому идеалу, чем должность епископа. Естественно, имело место некоторое преувеличение монашеского идеала – ведь ни одно движение не может обойтись без тенденции к переоценке идеалов, к которым оно стремится.

Адальберт мог оказаться под влиянием этой эмоциональной волны еще в Магдебурге, где был в тесном контакте с местными бенедиктинцами. Пребывание в Италии оказалось даже более сильным фактором, ускорившим его полное обращение. Он отправился туда, чтобы получить инвеституру от императора. Подтвердив избрание Адальберта, Оттон II 3 июня 983 года провел церемонию в Вероне. В том же месяце на праздновании Святых Петра и Павла архиепископ Майнца посвятил Адальберта в епископы Праги. Адальберт направился из Вероны в Павию, где встретил Майолуса, аббата Клюни, и Гебхарда, епископа Тульского. Беседа юного епископа с аббатом, видным представителем реформистского движения, лишь усилила душевные порывы, которые он испытал у смертного одра Титмара. Адальберт вернулся в Прагу, где босой – в истинно монашеском стиле, хотя и в епископском облачении, – вошел в свой кафедральный собор, безразличный и глухой к приветственным возгласам толпы. Нам очень мало известно об управлении Адальбертом его обширным диоцезом. Это неудивительно, потому что оба его биографа – монахи, больше всего интересовавшиеся монашескими реформами, что, вероятно, не оставляло им времени для подробного освещения его пастырских обязанностей. Оба биографа превозносят благотворительную деятельность епископа. Канапариус подчеркивает пыл его проповедей. До нас дошло наставление, приписываемое святому Адальберту, которое он произнес в Риме – в монастыре, где нашел пристанище после бегства из Праги. Произнесенное в честь святого Алексия, оно практически дословно повторяет наставление святого Беды, хотя один абзац все же показывает, что у епископа были собственные оригинальные идеи. И это все. Мы почти ничего не знаем о событиях в Богемии во время пятилетнего пребывания Адальберта в диоцезе. Его биографы только твердят о многочисленных трудностях и злой воле могущественной аристократии, которые сводили на нет все усилия епископа, направленные на устранение некоторых злоупотреблений служителей церкви и мирян, и ничего не видят за пределами этой не слишком интересной темы. Издерганный, понимающий, что все его усилия тщетны, юный епископ решил покинуть диоцез и обосноваться в монастыре, где сможет вести свободную жизнь, соответствующую монашеским идеалам. И в 990 году он покинул Прагу и в сопровождении нескольких слуг и сводного брата Радима-Гауденция отправился в Рим.

Но в манере описания жизни и деятельности Адальберта его биографами нет и намека на обвинение: должны были существовать еще какие-то причины, помимо указанных ими, которые могли бы объяснить такой шаг. В начале деятельности Адальберта все шло хорошо. Мир между Славниковичами и Пржемыслидами сулил ему всю возможную поддержку, и первые результаты оказались исключительно удачными. Откуда тогда взялось противодействие аристократии и почему епископ так быстро впал в уныние и покинул свою епархию?

Отъезд Адальберта из Праги, как правило, объясняется непониманием между епископом-идеалистом и его наполовину варварской паствой, которая не разделяла благочестивых идеалов своего святого пастыря. Однако такое объяснение вызывает серьезный вопрос: как столь решительный жест, как отставка, можно примирить с обязанностями епископа, которому позволено покидать диоцез только при наличии в высшей степени уважительных причин и с разрешения вышестоящего руководства – митрополита и папы? Биографы наверняка знали об этом – Канапариус утверждает, что Адальберт покинул Прагу с разрешения папы. Но это не так. Подобному утверждению противоречит Бруно, да и сам Канапариус – в другой главе. Судя по всему, Адальберт проинформировал папу о своем решении только по прибытии в Рим, когда он попросил санкционировать его и, вероятно, отдал папе епископский перстень и крест в знак официальной отставки. Если так, то выходит – ни митрополит Майнца, ни папа Иоанн XV не сделали ничего, чтобы найти Адальберту достойного преемника, и диоцезом какое-то время управлял друг и последователь Адальберта по имени Вилико.

Историки, отдавшие предпочтение такому объяснению, знали, какой серьезной была трудность, и, чтобы ее преодолеть, постарались изобразить религиозные и моральные условия в Богемии того времени в самых темных красках. Они особенно подчеркивали, что христианство в этой стране находилось на самой ранней стадии и еще существовали многие пережитки язычества. Адальберт на столь мрачном фоне являл собой разительный контраст – одинокая фигура, искрящаяся идеями. Его святая жизнь служила постоянным укором другим представителям духовенства, жизнь которых была далека от святости, а постоянные порицания вызывали ненависть порочной аристократии. Грезивший идеями монастырских реформаторов, Адальберт страстно желал быть монахом. А трудности, стоявшие у него на пути, давали ему возможность реализовать свои идеи.

Такое объяснение фактов нельзя принять. Во-первых, моральная ситуация в Богемии во второй половине X века не соответствует изображенной мрачной картине. Она определенно была не так плоха, чтобы заставить епископа бросить свою паству и покинуть пост ради монашеской жизни. Не мог он стремиться к спасению собственной души, когда не смог спасти души своих духовных детей. В конце концов, какие грехи и злоупотребления могли, по мнению биографов, подтолкнуть епископа к откровенному дезертирству? Бруно упоминает о таких вещах, как рост числа браков между близкими родственниками, полигамия среди высших слоев общества, продажа христианских пленных еврейским работорговцам, нарушение прав и постов, работа по воскресеньям и вступление в брак священнослужителей. Он также писал, что аристократия активно протестовала и объединилась с духовенством против епископа, который старался заставить их вести лучшую жизнь.

Ситуация, разумеется, была достойной сожаления, но в ней никоим образом не было ничего необычного. То же самое, если не хуже, наблюдалось и среди других народов в тот период. Еще до Адальберта святому Константину-Кириллу и святому Мефодию приходилось бороться в Моравии IX века против браков между родственниками, и полигамия в разных скрытых формах существовала среди аристократов всех наций. Интересно, что Адальберту было известно о случае тайной полигамии в его собственной семье: у его отца была вторая «жена» – мать Радима-Гауденция, который тем не менее стал лучшим другом и преданным сторонником своего единокровного брата. Бруно ясно подчеркивает, что Радим был братом Адальберта только по отцу. Что касается отца Адальберта, Бруно утверждает, что Славникович не принимал заповеди Всевышнего слишком буквально: он был властелином страны, но одновременно средним человеком, не слишком усердным в молитвах, но открытым для доброты и сострадания, не очень твердым в морали, зато щедрым к бедным.

Не следует забывать, что в то время не только в Богемии, но также в Германии и других странах многие священнослужители состояли в браке. Только в XI веке великий реформатор папа Григорий VII ввел в жизнь церкви древнюю практику. Возможно, Адальберт предпринял какие-то шаги к восстановлению целибата клириков, но трудности, с которыми он столкнулся в этом деле, как и в других попытках проведения реформ, дали ему достаточно оснований для отказа от работы и ухода в монастырь.

Историкам, настаивающим на бездуховности моральной и культурной жизни в Богемии того периода, противоречат исторические факты. Недавние открытия показали, что духовная жизнь Богемии в первой половине X века на самом деле достигла очень высокого уровня. После краха Моравской империи страна предоставила убежище многочисленным ученикам Константина-Кирилла и Мефодия, которые принесли с собой греко-славянскую культуру, вдохновленную византийцами. Уровень этой культуры во второй половине века понизился из-за отрыва от ее истоков – это правда. Тем не менее невозможно согласиться с тем, что декаданс достиг совсем уж катастрофических размеров.

Если мы считаем, что Адальберт воспользовался первой возможностью, чтобы покинуть свой диоцез – то есть первой возможностью, которая придала бы его уходу видимость законности, – его жизнь предстает в довольно-таки странном свете. Но если мы утверждаем, что его поведение было не только правильным, но также святым и достойным подражания, то мы соглашаемся с мнениями, касающимися монашества, которых придерживались некоторые реформаторы X века. Но все это не согласуется с идеями церкви относительно епископского достоинства.

Более того, защищать отношение Адальберта таким образом – значит оказать святому человеку плохую услугу. Он всегда был предан своим обязанностям епископа и старался соблюдать церковные правила. Он обратился к высочайшим инстанциям в Риме и, как мы еще увидим, подчинился и вернулся к исполнению обязанностей епископа, когда обстоятельства изменились. Кроме того, нельзя забывать, что, когда Адальберт отправился в Рим, он еще не имел намерения удалиться в монастырь. Скорее он собирался совершить паломничество в Иерусалим и осесть где-нибудь на чужих землях. Дабы подтвердить нашу теорию фактами, рассмотрим обстоятельства пребывания Адальберта в Италии.

Когда вдова Оттона II Феофано, жившая в то время в Риме, услышала о намерении Адальберта посетить Святую землю, она пригласила его к себе и дала такую большую сумму денег, что Гауденций, сопровождавший единокровного брата, едва сумел унести мешок с золотыми и серебряными монетами. Очевидно, дочь византийского императора радовалась, помогая паломникам пересечь Грецию, свою родную страну, по пути в Иерусалим. Однако Адальберт втайне отдал все деньги бедным и отправился на Святую землю как простой бедный паломник, в сопровождении только трех спутников.

Он не добрался до Иерусалима. Прервал путешествие в бенедиктинском аббатстве Монтекассино, где его гостеприимно встретили аббат и старшие братья и убедили не продолжать путь. То, что нам известно о Монтекассино от биографов Адальберта, предполагает, что его обитатели в тот момент были не такими ревностными, как в прошлом. Очевидно, волна реформ еще не достигла Святой горы. Между тем аббат, судя по всему, был человеком мудрым и рассудительным. Он объяснил Адальберту, что в глазах Всевышнего больше заслуги в спокойном и терпеливом преодолении жизненных искусов, чем в неспешном блуждании с места на место.

Адальберт последовал совету аббата и остался в аббатстве, вероятно рассчитывая присоединиться к монашескому братству. Мы располагаем документом, удостоверяющим близкие отношения, которые Адальберт поддерживал с некоторыми братьями аббатства. Речь идет о жизнеописании святого Венцеслава, написанном неким Лауренцием, монахом из Монтекассино, по предложению святого Адальберта. Но когда

Адальберт понял, что монахи стремятся воспользоваться его епископским саном, чтобы поправить материальное положение аббатства и улучшить его репутацию, он вознегодовал и без промедления отбыл в Валлелуче, что недалеко от Монтекассино, где в то время жил греческий аббат святой Нил (Нилус), известный своим благочестием и аскетизмом. Нил родился в Россано, что в Калабрии, в 910 году и умер в 1005-м. Его деятельность в Италии доказывает значимость греческого элемента в религиозной жизни Южной Италии и тесные контакты, существовавшие в X веке между греческим и латинским монашеством. На святого Адальберта Нил произвел большое впечатление, и, согласно Канапариусу, греческий аббат заявил, что никогда не встречал молодого человека, столь пронизанного духом веры и любовью «к нашему Спасителю».

Не испугавшись мрачной дисциплины и не обратив внимания на разницу в правилах и ритуалах, Адальберт хотел остаться в греческом монастыре. Нил, однако, не мог его долго держать, потому что его монастырь стоял на земле, принадлежавшей Монтекассино. Однако он дал Адальберту рекомендательное письмо к аббату Льву (Leo) монастыря Святого Бонифация и Святого Алексия в Риме.

В это время Италия тоже была во власти движения за реформы монашеской жизни, которые не имели ничего общего с реформами Клюни, но сформировались под влиянием греческого монашества, преобладавшего в Южной Италии и представленного Нилом. Аббат Лев был еще одним ярым сторонником движения. Кроме того, он был в фаворе у папы, который поручил ему важную миссию при французском дворе. Аббат Лев принял Адальберта с большой благосклонностью и принял его и Радима-Гауденция послушниками на год. Святой принес торжественную клятву 17 апреля 990 года.

Биографы Адальберта – монахи – получили щедрое содержание и всячески старались подчеркнуть безмерное стремление Адальберта к монашеской жизни. Но им так и не удалось убедить читателя, что оно стало главным мотивом отставки епископа. Его все же следовало искать в другом. Слабый намек дает нам Козьма. От него мы узнаем следующее: Адальберт понял, что трудности для него слишком велики, и попросил Страхкваса, брата правящего князя Пражского, взять на себя его епархию. Страхквас в то время был монахом монастыря Святого Эммерама Регенсбургского. Убеждая Страхкваса принять его предложение, Адальберт выразил уверенность, что он будет лучше выполнять епископские обязанности, поскольку будет иметь полную поддержку правящего князя. Из этого можно сделать вывод, что имело место нечто, лишившее Адальберта благосклонности герцога. Что бы это ни было, что-то произошло между епископом, Славниковичем, и князем Пржемыслидом. Что это могло быть?

Оба биографа Адальберта повествуют о продаже пленных христиан работорговцам. Еще до этого времени легенды о святом Венцеславе и записки арабского путешественника Ибрагима ибн Якуба утверждают, что Прага была важным центром работорговли. Именно она была характерной чертой Праги X века. Отсюда еврейские торговцы снабжали арабские дворы мусульманской Испании рабами.

Адальберт жаловался не так на саму торговлю, как на тот факт, что он слишком ограничен в средствах и не может спасти христианских пленных, проданных еврейским торговцам. Откуда взялись эти пленные? Они могли быть местными жителями – это правда, – ведь работорговля была обычным делом в Богемии X века. Но источники указывают на большое число этих пленных, а значит, чехи, вероятнее всего, захватили их в войне с христианской страной. С какой? Это не Германия – у нас нет никаких сведений о войне между Германией и Чехией в этот период. Это не Венгрия – мадьяр в то время едва ли можно было именовать христианами. С какой же страной чехи могли воевать в промежутке между 987 и 990 годами?

От Титмара Мерзебургского нам известно, что в 990 году Болеслав II адресовал требование польскому князю вернуть территорию (источник говорит о королевстве – regnum), которую отобрали у него. Таким образом, мог иметь место военный конфликт между поляками и чехами – еще до 990 года, и этот конфликт был начат Мешко I, польским князем. Также следует отметить, что в 990 году Болеслав II, если верить Титмару, заключил союз с языческим племенем велетов (лютичей), и этот союз был направлен против поляков. Чешский князь, вероятно, планировал войну с соседями.

Из всего этого необходимо сделать вывод, что христианские пленные, о которых упоминали биографы Адальберта, – это поляки, захваченные в плен чехами, в некоей военной кампании, имевшей место до 990 года, – возможно, в 987 или 988 году. Судя по всему, чешский князь был в высшей степени возмущен своим невезением в этой кампании и не стал соблюдать установившееся правило, приказав, чтобы польских пленных продали еврейским работорговцам. Епископ, вероятнее всего, упрекнул князя и попытался спасти польских христиан от ужасной судьбы. Можно также предположить, что он не одобрил войну между двумя христианскими странами.

При этом Адальберт всего лишь выполнял обязанности епископа, долг которого – устанавливать христианские принципы даже в политической жизни своего народа, и у Болеслава II не было причин преследовать епископа лишь за то, что он попросил его действовать согласно христианским принципам. Князь не был ни язычником, ни плохим христианином. Так что, наверное, было еще что-то, действовавшее за сценой, усугубившее антагонизм между герцогом и епископом, некий политический аспект, усложнивший проблему и сделавший положение Адальберта неоднозначным. Он был Славникович, значит, речь может идти о столкновении интересов двух богемских династий.

Мы не найдем удовлетворительного объяснения, пока не обнаружим истинных причин польско-чешской войны, предшествовавшей кризису в отношениях между епископом и князем. Следует установить, какую территорию Мешко I отнял у Болеслава II и как этот инцидент повлиял на отношения между Пржемыслидами и Славниковичами. Мнения экспертов разделились, и, несмотря на существование различных гипотез, выдвигаемых польскими, чешскими и германскими учеными, ответа пока нет.

Нам повезло. Сегодня в нашем распоряжении имеется документ, обнаруженный в собрании законов кардинала Деусдедита, составленном около 1080 года в Риме. Он начинается словами Dagome Iudex. В нем говорится о торжественной передаче Польши Святому престолу, выполненной Дагоме, судьей, и Отой, сенаторкой. Германские и польские специалисты все еще спорят относительно смысла этого документа, но его беспристрастное изучение показывает, что польский князь

Мешко (только он может быть Dagome) и его супруга Ота (Ода) до 992 года (года смерти Мешко) подарили свою страну Святому престолу. Из описания границ Польши следует, что Мешко обладал всей Померанией, включая город Щецин, в документе названный Схигнесне и упомянутый в нем дважды. Также он был хозяином Силезии и окрестностей Кракова.

Таким образом, Болеслав II в период между 987 и 990 годами, вероятнее всего, лишился двух территорий, бывших ранее частью владений Пржемыслидов. Это определяет природу и масштаб конфликта между поляками и чехами и его влияние на положение Адальберта.