Текст книги "Успешное покорение мира (сборник)"

Эрмини Гилберт Лабуисс Биббл находилась в ссылке. Родители увезли ее из Нового Орлеана в Саутгемптон, понадеявшись, что активный майский отдых на природе отвлечет ее от любви. Однако что на севере, что на юге вокруг нее ураганом летали безжалостные стрелы. До наступления июня она успела «обручиться».

Не стоит думать, будто жестковатые черты мисс Биббл, обнаружившиеся к двадцати годам, прорезались уже в ту пору. Она лучилась свежестью; головка ее напоминала молодым людям, отнюдь не склонным заблуждаться, ворох влажных голубых фиалок, которые уже тогда отразились в голубых зеркалах яркой души и обещали расцвести в сегодняшние розы.

Итак, она томилась в ссылке. Направляясь в Национальный парк Глейшер, она собиралась забыться. Как уже говорилось, по пути ей была суждена встреча с Бэзилом, готовая стать для него некой инициацией, средством отвести взор от самого себя и совершить первый ошеломляющий экскурс в мир любви.

Впервые он предстал перед ней как тихий миловидный мальчик с легкой задумчивостью на лице – результатом недавнего открытия, что у других тоже есть воля, и не слабее, чем у него, а авторитет – посолиднее. Для Минни – как пару месяцев назад для Маргарет Торренс – эта задумчивость выглядела очаровательной грустью. За ужином Бэзил проявил любезность к миссис Кампф – куртуазности он научился у отца – и с таким заметным интересом выслушал рассуждения мистера Биббла на тему слова «креол», что мистер Биббл подумал: «В этом юноше определенно что-то есть».

После ужина Минни, Бэзил и Билл поехали в Блэк-Бэар, чтобы сходить в кино, и там пикантное очарование Минни постепенно переросло в пикантное очарование этого приключения.

Все романы Минни год за годом развивались как под копирку. Она посмотрела на Бэзила открытым, детским взглядом; потом широко распахнула глаза, будто с комической опаской, и улыбнулась… она так улыбнулась…

При всей невинности этой улыбки, воспринималась она – в силу своеобразных очертаний личика Минни, причем вне зависимости от ее настроения, – как искрометно-зазывная. Стоило ей вспыхнуть, как Бэзил словно взмывал вверх, будто воздушный шар, раз от раза все выше, и опускался на землю, когда улыбка достигала той черты, за которой грозила превратиться в усмешку, но вместо этого просто таяла – и все. Она была как наркотик. Прошло совсем немного времени – и он уже не хотел ничего другого, кроме как наблюдать за ней с неуемным радостным восхищением.

А потом решил проверить, на какое расстояние может к ней приблизиться.

Любой роман двух юных сердец проходит такую стадию, когда постороннее присутствие только добавляет им пылкости. Но утром второго дня, когда Минни с Бэзилом еще не продвинулись дальше бурного потока откровенных комплиментов по поводу незаурядных внешних данных и обаяния друг друга, оба уже начали подумывать о том, что было бы неплохо поскорее избавиться от принимающей стороны – от Билла Кампфа.

Ближе к закату, когда на землю опустилась первая вечерняя прохлада, они, приятно разморенные после купания, устроились, обложившись подушками, на качелях, под сенью разросшегося у веранды плюща; одной рукой обняв Минни, Бэзил наклонился к ее щечке, но Минни исхитрилась подставить ему свежие губы. А сообразительности ему было не занимать.

Прошло около часа; до них доносился голос Билла – то с пирса, то из верхнего коридора, то из беседки в дальнем конце сада; на конюшне закусывали удила три оседланные лошади; в цветниках прилежно трудились пчелы. Потом Минни вернулась к действительности, и они позволили себя найти…

– Да, мы тоже тебя искали.

И Бэзил, взмахнув руками, чудесным образом проплыл по своему хотенью над лестницей, чтобы причесаться перед ужином.

– Чудесная девушка! Надо же, какая чудесная девушка!

Однако терять голову было непозволительно. За столом и после ужина он с почтением и неослабным вниманием слушал разглагольствования мистера Биббла про хлопкового долгоносика.

– Но я вам наскучил. Вы, молодежь, только и думаете, как бы улизнуть.

– Вовсе нет, мистер Биббл. Мне было очень интересно, в самом деле.

– Ладно уж, бегите, развлекайтесь. Я и не заметил, как время пролетело. Нынче редко встретишь воспитанного, толкового парня; старика вроде меня хлебом не корми – дай с таким побеседовать.

Билл дошел с Бэзилом и Минни до края причала.

– Надеюсь, завтра можно будет на яхте покататься. Слушайте, мне сейчас нужно сгонять в поселок и набрать себе команду. Поехали вместе?

– Я, наверное, здесь посижу немного, а потом спать пойду, – сказала Минни.

– Ладно. А ты не составишь мне компанию, Бэзил?

– А… да, конечно, как скажешь, Билл.

– Только тебе придется сидеть на парусе, который нужно отвезти в починку.

– Не хотелось бы тебя стеснять.

– Ты меня вовсе не стеснишь. Сейчас машину выведу.

Когда он скрылся из виду, они в отчаянии переглянулись. Но вернулся он только через час – что-то стряслось либо с парусом, либо с машиной. Опасность была одна, но из-за нее обострялись все ощущения и захватывало дух: Билл мог появиться в любую минуту.

Через некоторое время они перебрались в моторную лодку, где сидели прильнув друг к другу и перешептывались:

– Этой осенью…

– Когда будешь в Новом Орлеане…

– Через год поступлю в Йель…

– Мне скоро в колледж…

– Как только вернусь из парка Глейшер…

– Поцелуй меня еще…

– Ты – супер. Тебе известно, что ты – супер?.. Просто супер…

Вода лизала сваи; лодка то и дело мягко стукалась о причал; Бэзил отвязал канат и оттолкнулся; лодка отвалила от пирса, превратившись в ночной островок…

…А на другое утро, когда он паковал свои вещи, она распахнула дверь в его комнату и остановилась рядом с ним. Ее личико сияло от восторга; на ней было крахмальное белоснежное платье.

– Бэзил, ты только послушай! После завтрака отец разоткровенничался и сказал дяде Джорджу, что в жизни не встречал такого милого, спокойного, уравновешенного паренька, как ты, а кузен Билл в этом месяце занят репетиторством, вот отец и спросил дядю Джорджа, как он считает, отпустят тебя родители с нами на две недели в Глейшер, чтобы составить мне компанию. – Взявшись за руки, они от избытка чувств закружились по комнате. – Смотри не проболтайся, потому что он еще должен написать твоим предкам и все такое. Бэзил, как чудесно, правда?

Так и получилось, что их расставание не было омрачено ничем, когда Бэзил в одиннадцать утра вышел из дому. Мистер Биббл вызвался подбросить Бэзила на вокзал – ему так или иначе нужно было выбраться в поселок за писчей бумагой, и, пока автомобиль не отъехал, глаза двух юных заговорщиков светились, а каждый взмах руки скрывал тайну.

Переполняемый счастьем, Бэзил откинулся на спинку сиденья. Он расслабился: приятно было сознавать, что в гостях все сложилось как нельзя лучше. Он полюбил ее… он полюбил даже ее отца, сидящего рядом, – ее отца, наделенного привилегией быть рядом с нею, упиваться ее улыбкой.

Мистер Биббл закурил сигару.

– Славная погодка, – сказал он. – Надо же, конец октября – а какой климат!

– Великолепный, – поддакнул Бэзил. – Я учусь в другом штате и скучаю по этим октябрьским денькам.

– Пойдешь дальше учиться?

– Да, сэр, в Йель. – Ему пришла в голову очередная не лишенная приятности мысль. Он заколебался, но решил, что мистер Биббл, который весьма к нему расположен, порадуется вместе с ним. – Весной я сдавал предварительные экзамены и только что узнал результат: шесть из семи.

– Молодчина!

Бэзил опять заколебался, но продолжил:

– У меня «отлично» по истории Древнего мира, «хорошо» по истории Англии, «отлично» по английскому языку и литературе. По алгебре и латыни – «удовлетворительно». Только французский подкачал.

– Неплохо! – сказал мистер Биббл.

– Мог бы все сдать, – добавил Бэзил, – но вначале валял дурака. В классе я был младше всех, вот и задрал нос.

Теперь мистер Биббл знал, что в Национальный парк Глейшер с ними поедет не какой-нибудь тупица.

Мистер Биббл затянулся сигаретой.

Поразмыслив, Бэзил пришел к выводу, что в своей последней фразе взял неверный тон, и немного ее подправил.

– Не то чтобы задрал нос, просто учеба мне всегда легко давалась, потому как все книги по литературе я прочел давным-давно, да и по истории много чего перелопатил. – Он осекся и сделал вторую попытку. – То есть, когда говорится «задрал нос», можно подумать, что человек расхаживает с важным видом и как бы приговаривает: «Эй, оцените, сколько я всего знаю!» За мной такого не водилось. То есть я не считал, что знаю все на свете, а просто…

Пока он подыскивал уместное слово, мистер Биббл изрек «хм!» и ткнул сигарой в сторону озера.

– Яхта, – заметил он.

– Да, действительно, – подтвердил Бэзил. – Но я парусным спортом не увлекаюсь. Как-то равнодушен к этому занятию. Нет, я, конечно, ходил на яхте, правда всего лишь палубным матросом и все такое, но там делать особо нечего. Футбол куда интереснее.

– Хм! – повторил мистер Биббл. – Я в твоем возрасте что ни день выходил в Мексиканский залив на кэтботе.

– Если вам нравится, значит что-то в этом есть, – уступил Бэзил.

– Самое счастливое время в моей жизни.

Впереди показалась железнодорожная станция. Бэзилу пришло в голову напоследок совершить еще один дружеский жест.

– Ваша дочь – очень привлекательная девушка, мистер Биббл, – сказал он. – Я легко нахожу общий язык с девушками, но чтобы какая-нибудь мне понравилась – это редкость. А ваша дочь – самая привлекательная девушка из всех, кого я только видел.

Когда автомобиль затормозил, у Бэзила возникло легкое опасение, и он вынужден был добавить с критическим смешком:

– До свидания. Надеюсь, я вас не очень заговорил.

– Ничуть, – ответил мистер Биббл. – Счастливо. Бывай.

Через несколько минут, когда поезд Бэзила отошел от перрона, мистер Биббл остановился у привокзального киоска, чтобы купить газету, и заодно утер лоб, вспотевший на июльской жаре.

«Ну надо же! Это мне урок: никогда не решать с кондачка, – бушевал он про себя. – Подумать только: если бы в Глейшер-парке этот желторотый наглец без умолку трендел о себе!.. Хвала Господу, что подвигнул меня на эту короткую поездку!»

Вернувшись домой, Бэзил – в полном смысле слова – сел и стал ждать. Ни под каким видом он не желал выходить на улицу, разве что совершал короткие вылазки за съестным и очертя голову мчался назад. От каждой телефонной трели, от каждого звонка в дверь он цепенел, как на электрическом стуле.

Под вечер он сочинил чудесный географический стих, который тут же отправил Минни:

 
Парижа дивные цветы
И алых роз букеты Рима
Грустят по-венски, если ты,
Ускорив шаг, проходишь мимо.
Я помню гладь озерных вод,
Луны и звезд ночные чары,
Томлений нежных тайный ход
И две испанские гитары.
 

Так прошел понедельник, наступил вторник, а ответа все не было. На исходе второго дня, когда Бэзил слонялся из комнаты в комнату, выглядывая из окон на бессмысленную, мертвую улицу, Минни позвонила ему по телефону.

– Да? – Сердце у него колотилось как бешеное.

– Бэзил, нам пора уезжать.

– Уезжать! – беспомощно повторил он.

– Бэзил, какая жалость! Папа передумал: решил никого не брать с нами в эту поездку.

– Ох!

– Мне ужасно жаль, Бэзил.

– Да я бы, скорее всего, не смог поехать.

Последовала краткая пауза. Ощущая ее присутствие на другом конце линии, он задыхался и не мог выдавить ни слова.

– Бэзил, ты меня слышишь?

– Слышу.

– Возможно, мы будем возвращаться тем же путем. В любом случае помни: мы договорились встретиться этой зимой в Нью-Йорке.

– Я помню, – выговорил он и неожиданно добавил: – Скорее всего, мы больше не увидимся.

– Обязательно увидимся. Меня зовут, Бэзил. Надо идти. До свидания.

Обезумев от горя, он сел прямо у телефона. Через полчаса его, склонившегося над кухонным столом, нашла горничная. Он отчетливо представлял себе, что произошло, как будто ему поведала об этом сама Минни. Его угораздило наступить на те же старые грабли, за каких-то полчаса перечеркнуть старания трех дней. Даже если бы он понял, что оно и к лучшему, это не послужило бы ему утешением. Во время поездки он бы неизбежно сорвался, и тогда дело приняло бы совсем скверный, хотя и не такой печальный оборот. Но сейчас его преследовала одна-единственная мысль – отъезд Минни.

Он лежал на кровати, сбитый с толку, обманувшийся, несчастный, но не сломленный. Время от времени все та же энергия, которая толкала его к самобичеванию, помогала ему стряхнуть кровь, как воду, но не для того, чтобы он забылся, а для того, чтобы нес свои раны дальше, к новым несчастьям и новым искуплениям, к неведомой участи.

Через пару дней мать сказала, что с разрешения деда, при условии регулярной зарядки аккумуляторов и еженедельной мойки Бэзил сможет брать по вечерам электромобиль, если, конечно, тот будет простаивать без дела. Через два часа он уже сидел за рулем, скользя по Крэст-авеню с максимальной скоростью, на какую только была способна коробка передач, и пытался откинуться назад, как в «штуц-беаркэте». Имоджен Биссел помахала ему от порога своего дома, и он без особой уверенности тормознул.

– У тебя машина!

– Дедушкина, – скромно признался он. – Я думал, ты уехала в Сент-Круа.

Она помотала головой:

– Меня мама не отпустила; из девочек почти никто не поехал. В Миннеаполисе была жуткая авария, и мама вообще запретила мне садиться в машину к кому-нибудь младше восемнадцати.

– Как ты считаешь, Имоджен, электромобили тоже под запретом?

– Я как-то не подумала… Не знаю. Сейчас пойду спрошу.

– Ты скажи, что из этой колымаги можно выжать самое большее двенадцать миль в час, – бросил он ей вслед.

Через минуту она уже радостно бежала по аллее.

– Можем ехать, Бэзил! – кричала она. – Мама не слышала, чтобы у электромобилей случались поломки. Чем займемся?

– Чем хочешь, – беспечно проговорил он. – Я приврал, что эта колымага больше двенадцати не выжимает: пятнадцать спокойно дает. Давай-ка махнем к «Смиту» и закажем кларет-лимонад.

– Что я слышу, Бэзил Ли!

Пойманная тень

Бэзил Дюк Ли затворил за собой входную дверь и включил свет в столовой. К нему сонно приплыл сверху мамин голос:

– Бэзил, это ты?

– Нет, мама, это грабитель.

– Двенадцать ночи – поздновато, я считаю, для пятнадцатилетнего мальчика.

– Мы в «Смит» ходили, содовой попить.

Когда на Бэзила навешивали очередное поручение, всякий раз оказывалось, что «ему скоро шестнадцать», а когда речь заходила об отмене запретов, он тут же становился «мальчиком пятнадцати лет».

Сверху послышались шаги; миссис Ли, уже в кимоно, спустилась на первую лестничную площадку.

– Вам с Рипли понравился спектакль?

– Да, еще как!

– Про что там?

– Да так, про одного человека. Обычный спектакль.

– У него название есть?

– «Вы – масон?»[16]16
  «Вы – масон?» – комедия Л. Дитрихштейна (1901), поставленная на Бродвее и экранизированная в 1915 г.


[Закрыть]

– Ага. – Она помедлила, пристально изучая его настороженную, нетерпеливую физиономию и не давая ему смыться. – Ты спать собираешься?

– Сначала перекусить надо.

– Что-то еще?

Бэзил ответил не сразу. Остановившись в гостиной перед застекленным книжным шкафом, он уставился на полки таким же остекленевшим взглядом.

– Мы хотим пьесу поставить, – вдруг выпалил он. – Я сам напишу.

– Что ж… это хорошо. Пожалуйста, ложись спать. Вчера ты опять засиделся допоздна – уже черные круги под глазами.

Вскоре из шкафа была извлечена книга «Ван Биббер и другие»[17]17
  «Ван Биббер и другие» – сборник рассказов Ричарда Хардинга Дэвиса (1864–1916), американского журналиста, военного корреспондента, писателя. Рассказы, посвященные газетчикам, представителям богемы и высшего света, объединены фигурой прожигателя жизни Кортландта ван Биббера.


[Закрыть], откуда Бэзил прочел избранные места, пока расправлялся с глубокой тарелкой клубники, сдобренной полупинтой сливок. Вернувшись в гостиную, он несколько минут посидел за роялем, чтобы пища улеглась в желудке, и за это время рассмотрел цветной конверт пластинки с песней из «Полуночных сыновей»[18]18
  «Полуночные сыновья» – мюзикл Рэймонда Хаббела на либретто Глена Макдоны с песнями Мориса Скотта на стихи Ф. Дж. Барнса; шел на Бродвее в 1909–1910 гг.


[Закрыть]. На ней были изображены три человека во фраках и цилиндрах, бодро фланирующие по Бродвею на фоне огней Таймс-сквер.

Если бы ему сказали, что в настоящее время это его любимое произведение искусства, он бы с негодованием открестился. Но так оно и было.

Он поднялся к себе в комнату. Из ящика письменного стола он извлек общую тетрадь и открыл ее.

ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК

Бэзил Дюк Ли,

5-й КЛАСС

ШКОЛА СЕНТ-РЕДЖИС,

г. ИСТЧЕСТЕР, штат КОНН.

А на следующем развороте, под заголовком «Неправильные глаголы»:

Настоящее время

je connais nous con

tu connais

il connaît.

Он перевернул еще одну страницу.

«МИСТЕР ВАШИНГТОН-СКВЕР»

Музыкальная комедия

Автор текста: Бэзил Дюк Ли

Музыка: Виктор Герберт

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Веранда Клуба миллионеров близ Нью-Йорка.

Вступительный хор, Лейлия и дебютантки:

 
Поем мы в такт, поем мы в лад,
Хотя на сцену первым не выходит хор,
Мы так милы, мы просто клад,
И все ж на сцену первым не выходит хор.
В театре нынче наш дебют,
И нас счастливей нет.
Поем мы вместе с давних пор,
Нас узнают, нас признают,
Нас любит высший свет,
А все ж на сцену первым не выходит хор.
 

Лейлия (выходит вперед). Скажите, подружки, не появлялся ли сегодня мистер Вашингтон-Сквер?

Бэзил в очередной раз перевернул страницу. Вопрос Лейлии остался без ответа. Зато появился новый заголовок, начертанный прописными буквами:

«ХИК! ХИК! ХИК!»

Веселый одноактный фарс

Автор текста – Бэзил ДЮК ЛИ

СЦЕНА

Фешенебельные апартаменты в Нью-Йорке, близ Бродвея. Время близится к полуночи. Когда поднимается занавес, раздается стук в дверь; через пару минут дверь открывается и входит импозантный господин во фраке, сопровождаемый кем-то еще. Он явно перебрал: у него заплетается язык, нос красный, колени подгибаются. Включив свет, перемещается в центр сцены.

Стейвезант. Хик! Хик! Хик!

О’Хара (его спутник). Бегорра, ты это повторяешь весь вечер.

Бэзил полистал страницы, торопливо, но не без интереса перечитывая написанное.

Профессор Пампкин. Итак, если вы объявляете себя просвещенным человеком, то, наверное, сможете ответить: как будет по-латыни «это»?

Стейвезант. Хик! Хик! Хик!

Профессор Пампкин: Ответ правильный. Весьма похвально. У меня…

Здесь «Хик! Хик! Хик!» обрывался на полуслове. А на следующей странице уверенной рукой, будто непричастной к двум заброшенным произведениям, был выведен еще один жирно подчеркнутый заголовок:

«ПОЙМАННАЯ ТЕНЬ»

Фарс-мелодрама в трех актах

Автор текста: Бэзил ДЮК ЛИ

СЦЕНА

Местом действия на протяжении всех трех актов служит библиотека в нью-йоркском особняке ван Бейкеров. Элегантная обстановка: с одной стороны – красный торшер, скрещенные копья, шлемы и так далее; диван; общая атмосфера восточного притона.

Когда поднимается занавес, мисс Сондерс, Лейлия ван Бейкер и Эстелла Кэрредж сидят за столом. Мисс Сондерс – старая дева лет сорока; игрива, как кошечка. Лейлия миловидна, с темными волосами. У Эстеллы волосы светлые. Рядом они составляют эффектный контраст.

«Пойманная тень» занимала все оставшиеся страницы и продолжалась на разрозненных листках, вложенных в тетрадь. Дойдя до конца, Бэзил призадумался. В Нью-Йорке театральный сезон ознаменовался «плутовскими комедиями»; настрой, непринужденность, точный и яркий рисунок двух спектаклей, на которых он побывал, не шли у него из головы. Чрезвычайно двусмысленные для своего времени, эти пьесы выходили дверями и окнами в какой-то другой, безграничный, сверкающий мир, до которого недотягивали ни широтой, ни блеском; именно этот домысленный мир, а не сознательный расчет передрать «Офицера 666»[19]19
  «Офицер 666» (1912) – комедия О. Макхью, поставленная на Бродвее Дж. Коэном и С. Харрисом. Экранизировалась в 1914 и 1920 гг.


[Закрыть] вдохновлял Бэзила на предстоящий подвиг. Вскоре он взял чистый блокнот и, начертав печатными буквами на первой странице «Действие второе», принялся строчить.

Прошло около часа. Несколько раз Бэзил обращался к сборникам анекдотов и к старой «Копилке ума и юмора», где покоились замшелые пуританские сентенции епископа Уилберфорса[20]20
  Сэмюел Уилберфорс (1805–1873) – епископ англиканской церкви, считавшийся одним из самых блестящих ораторов своего времени.


[Закрыть] и Сидни Смита[21]21
  Сидни Смит (1856–1934) – австралийский политик и государственный деятель.


[Закрыть]. В тот миг, когда у него в тексте слегка приоткрылась дверь, он услышал тяжелый скрип лестничных ступеней. Вскочив со стула, Бэзил затрясся от ужаса, но не уловил ни малейшего движения; только белый мотылек дергался у застекленной двери, городские куранты вдалеке били полчаса да на дереве возле дома какая-то птица хлопала крыльями.

В половине пятого, отправившись в туалет, Бэзил с изумлением заметил, что за окном уже синеет утро. Значит, он всю ночь просидел без сна. Ему вспомнилось, что хронический недосып ведет к потере рассудка, и он застыл в коридоре, мучительно прислушиваясь к себе, чтобы понять, все ли у него в порядке с головой. Окружающая обстановка показалась ему до странности нереальной; будто в погоне за уходящей ночью, он стремглав бросился обратно в спальню и начал срывать с себя одежду. Напоследок он с сожалением взглянул на стопку рукописей: у него в голове уже созрела вся следующая сцена. В поисках компромисса с неминуемым помешательством он забрался под одеяло и еще целый час продолжал творить.

На другое утро, ближе к полудню, его бесцеремонно разбудила одна из двух немилосердных сестер-шведок, которые теоретически составляли домашнюю прислугу семейства Ли.

– Одиннадцать часов! – гаркнула она. – Пять минут двенадцатого!

– Ну вас, – пробормотал Бэзил. – Что вы мне спать не даете?

– Дак пришли к тебе. – (Он открыл глаза.) – Ты давеча все сливки выдул, – не отставала Хильда. – Матери кофе забелить нечем было.

– Так уж и все! – взвился Бэзил. – Я сам видел, там еще оставалось.

– Те скисли.

– Вот ужас-то! – воскликнул он, садясь. – Ужас!

Она позлорадствовала. И лишь под конец сообщила:

– К тебе Рипли Бакнер.

И удалилась, прикрыв дверь.

– Пусть поднимается сюда! – завопил он ей вслед. – Хильда, неужели трудно дослушать? А писем для меня нет?

Ответа не последовало. Через мгновение к нему влетел Рипли:

– Ничего себе, до сих пор дрыхнешь?

– Всю ночь над пьесой работал. Второе действие почти закончено. – Он указал на свой письменный стол.

– Я насчет этого и пришел, – сказал Рипли. – Мама считает, нам нужно привлечь мисс Халлибертон.

– Это еще зачем?

– Ну, просто чтобы присутствовала.

Слов нет, мисс Халлибертон была вполне приятной особой, которая преподавала французский, обучала игре в бридж, неофициально следила за порядком на молодежных вечеринках и хорошо ладила с детьми, но Бэзил заподозрил, что ее участие внесет в их планы некоторую толику дилетантства.

– Она никому не помешает, – продолжал Рипли, явно цитируя свою мать. – На мне будет общее руководство, ты выступишь режиссером-постановщиком, как договаривались, а она пусть работает суфлером и обеспечивает дисциплину на репетициях. Опять же матери девчонок спасибо скажут.

– Ладно, – нехотя согласился Бэзил. – Слушай, надо бы обсудить актерский состав. Во-первых, нам потребуется главный герой – благородный грабитель по прозвищу Тень. Но под занавес выяснится, что никакой он не грабитель, а молодой повеса, который занялся грабежом на спор.

– Роль прямо для тебя.

– Нет, для тебя.

– Прекрати! Ты же у нас талант, – запротестовал Рипли.

– Я возьму какую-нибудь маленькую роль – на мне весь постановочный процесс.

– Погоди, а разве общее руководство не на мне?

Особенно сложным оказался подбор актрис на женские роли: существовало опасение, что от претенденток не будет отбою. В конце концов на главную роль решили взять Имоджен Биссел; Маргарет Торренс отвели роль ее подружки; а «мисс Сондерс, старая дева, игривая, как кошечка», должна была появиться на сцене в исполнении Конни Дэвис.

Когда Рипли высказал опасение, что кое-кто из девочек обидится, если их не задействовать, Бэзил ввел в пьесу еще горничную и кухарку, «чтобы они по большому счету просто высовывались из кухни», а также медсестру. В доме, столь густо населенном женскими персонажами, даже самый неуловимый благородный грабитель должен был проявить недюжинную сноровку, чтобы остаться тенью.

– Могу назвать тебе двух человек, которые нам определенно не подойдут, – задумчиво произнес Бэзил. – Это Джо Горман и Хьюберт Блэр.

– Я с Хьюбертом Блэром на сцену не выйду, – поддакнул Рипли.

– Я тоже.

Хьюберт Блэр пользовался, можно сказать, феноменальным успехом у девочек, чем вызывал ревнивую неприязнь у Бэзила и Рипли.

Когда они начали обзванивать намеченных исполнительниц, по их замыслам был нанесен первый удар. Оказалось, что у Имоджен Биссел аппендицит и она уезжает в Рочестер, штат Миннесота, откуда вернется только через три недели.

Они призадумались.

– Тогда, наверное, Маргарет Торренс?

Бэзил замотал головой. Он представлял себе Лейлию ван Бейкер более пикантной и более пылкой, чем Маргарет Торренс. Правда, Лейлия, даже в глазах Бэзила, не отличалась особым шиком – ей было далеко до девушек Гаррисона Фишера, украшавших стену возле его шкафчика в школе. И все равно Маргарет Торренс не тянула на эту роль. На нее не потянула бы ни одна из тех, кого можно было за полчаса найти по телефону.

Бэзил отвергал одну кандидатуру за другой. Наконец у него перед глазами замаячило некое личико – будто бы совсем в другой связи, но так настойчиво, что он, хотя и не сразу, выговорил имя.

– Эвелин Биби.

– Кто-кто?

Притом что Эвелин Биби едва исполнилось шестнадцать, ее не по летам заметные прелести подняли ее на уровень компании постарше, и Бэзил заключил, что она вполне сойдет за ровесницу его героини – Лейлии ван Бейкер. Другие варианты тут же померкли, хотя его затея была сродни приглашению на эту роль Сары Бернар.

В полдень они позвонили в дверь семейства Биби; оба впали в ступор, когда им открыла сама Эвелин, которая, вежливо скрывая удивление, пригласила их войти.

Через портьеры гостиной Бэзил вдруг заметил – и узнал – молодого человека в брюках для гольфа.

– Наверное, нам лучше не заходить, – поспешно выговорил он.

– В другой раз придем, – добавил Рипли.

Они дружно ринулись к выходу, но Эвелин преградила им путь.

– Что за глупости! – воспротивилась она. – Это всего лишь Энди Локхарт.

Всего лишь Энди Локхарт: в восемнадцать лет – чемпион Западной лиги по гольфу, капитан бейсбольной команды первокурсников, красавец, баловень судьбы, живой символ блестящего, притягательного мира Йеля! Целый год Бэзил подражал его походке и безуспешно учился бренчать на пианино по слуху, как это с легкостью делал Энди Локхарт.

После неудачной попытки к бегству они бочком просочились в комнату. Намеченный план вдруг обернулся наглостью и абсурдом.

Войдя в их положение, Эвелин попыталась свести дело к шутке.

– Давно пора меня навестить, – сказала она Бэзилу. – Я по вечерам сижу одна дома, поджидаю тебя – с того самого дня, когда у Дэвисов была танцулька. Что же ты так долго не появлялся?

Он тупо уставился на нее, не в силах даже изобразить улыбку, и пробормотал:

– Поджидаешь, как же.

– Да, представь себе. Садись, рассказывай, почему ты меня не вспоминал! Не иначе как ухлестывал за красавицей Имоджен Биссел.

– Как я понимаю… – начал Бэзил. – От кого-то я слышал, что она поехала в другой город насчет аппендицита… то есть…

Голос его почти заглох, когда Энди Локхарт сел за рояль и взял серию задумчивых аккордов, из которых тут же родился матчиш, эксцентричный пасынок танго. Эвелин отодвинула ногой ковер, слегка подобрала юбки и бойко прошлась по кругу, отбивая чечетку.

Не сводя с нее глаз, Бэзил и Рипли замерли на диване, как валики. Она стала почти красавицей, с довольно крупными чертами лица и здоровым, свежим цветом кожи, под которой, наверное, легким смехом заливалось сердце. Ее голос и гибкая фигурка постоянно разыгрывали пародии, без устали имитировали каждый звук, каждое подмеченное движение; доходило до того, что даже недоброжелатели признавали: «Эвелин кого угодно рассмешит». В довершение своего танца она притворно споткнулась и ухватилась за рояль; Бэзил и Рипли прыснули. Заметив, что они мало-мальски освоились, она уселась рядом и еще раз насмешила их, когда виновато сказала:

– Ну простите, не удержалась.

– Мы готовим театральную постановку и приглашаем тебя на главную роль, ты согласна? – в порыве внезапного безрассудства решился Бэзил. – Сцену предоставит школа Мартиндейл, а сборы пойдут в Фонд младенчества.

– Бэзил, это так неожиданно!

Энди Локхарт повернулся к ним от рояля:

– Что еще за постановка – шоу менестрелей?[22]22
  Шоу менестрелей – эстрадное представление, в котором загримированные под темнокожих артистов исполнители выступают с негритянскими песнями.


[Закрыть]

– Ну почему же, у нас плутовская комедия, называется «Пойманная тень». Репетировать будем с мисс Халлибертон. – Только теперь он понял, как удобно использовать это имя для прикрытия.

– А почему бы не взять нормальную пьесу – к примеру, «Личный секретарь»? У нас в школе ее в прошлом году ставили.

– Нет, это не обсуждается, – без промедления ответил Бэзил. – Мы будем ставить пьесу моего собственного сочинения.

– Ты сам написал пьесу? – воскликнула Эвелин.

– Да.

– Бо-о-оже ты мой! – произнес Энди.

Он снова прошелся по клавишам.

– Соглашайся, Эвелин, – наступал Бэзил. – Репетиции продлятся всего три недели, зато у тебя будет главная роль.

Она рассмеялась:

– Ну нет. У меня не получится. Может, возьмешь на эту роль Имоджен?

– Говорю же тебе, она приболела. Послушай…

– А Маргарет Торренс?

– Мне нужна именно ты.

Тронутая непосредственностью этого призыва, она заколебалась. Но тут к ней с издевательской усмешкой повернулся от рояля герой чемпионата Западной лиги гольфа, и Эвелин покачала головой:

– Ничего не выйдет, Бэзил. Мне, скорее всего, придется ехать с родителями в другой штат.

Бэзил и Рипли нехотя поднялись с дивана:

– Эх, как было бы здорово, если б ты сыграла в этой пьесе, Эвелин.

– Да я бы с радостью.

Бэзил помялся, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать; ему до смерти хотелось заручиться ее согласием; да что там говорить, без нее вся затея уже казалась бессмысленной. И тут у него с языка сорвался отчаянный довод:

– Ты была бы ослепительна. Понимаешь, главного героя у нас будет играть Хьюберт Блэр.

Затаив дыхание, Бэзил наблюдал, как ее решимость идет на убыль.

– До свидания, – сказал он.

Она проводила их до дверей, а потом вышла с ними на террасу, слегка хмурясь.

– Как ты сказал, сколько продлятся репетиции? – задумчиво спросила она.