Текст книги "Книжный клуб на краю света"

«Сорок лет, – думает она, – четыре десятилетия отделяют меня от самого счастливого дня моей жизни».

До сих пор Дорис помнит, как весело ей было в тот сентябрьский день. Листья на деревьях только начали желтеть, трава еще зеленела, щебетали птицы. Когда они с Йораном вышли на крыльцо, став молодоженами, на небо вышло солнце, будто по заказу.

После небольшой церемонии, организованной без изысков, ее родители пригласили гостей на кофе с тортом – молодожены хотели отпраздновать этот особенный для них день без лишнего шума. Правда, Дорис считала важным выглядеть настоящей невестой, поэтому мама сшила ей шелковое платье цвета слоновой кости, напоминавшее свадебный наряд королевы Сильвии.

Никогда еще Дорис не ощущала себя такой нарядной, но Мариан все равно сочла бы ее подвенечное платье простоватым. Впрочем, ее мнение не играло какую-то роль. Она все равно не смогла приехать на свадьбу, да и ни на одну из своих свадеб не приглашала подругу.

Дорис усмехается. В самом деле, удивительно, что они с Мариан стали настолько разными. Ведь, так или иначе, они выросли вместе. Впрочем, сейчас, с высоты прожитых лет, она припоминает, что в Мариан было что-то особое еще в детстве. Некий дух протеста вскипал, когда кто-нибудь пытался обуздать ее. Если к Дорис обращались с просьбой что-нибудь сделать, она послушно отвечала: «Хорошо», а Мариан, скрестив руки на груди, спрашивала: «Зачем?» Их общий мир всегда казался тесноватым для Мариан, будто ей не хватало места в Юсшере. Она часто поговаривала о планах переехать в столицу и, получив аттестат, первым делом пошла домой паковать вещи.

В сумерках Дорис оглядывается вокруг. Улицы Юсшера плохо освещены, и она рада, что не пришлось возвращаться домой в одиночку. Уже двенадцатый час, на улице еще тепло, и с моря дует приятный ветерок. Сама Дорис не могла и подумать о том, чтобы уехать из деревни. Она осталась жить у родителей, осваивала профессию воспитателя детского сада, а завершив обучение, получила место в Юсшере.

Вдалеке Дорис видит свой старый детский сад. Она полюбила его с первого дня и с восторгом посвящала все свое время детям. Когда они с Йораном поженились, родители Дорис предлагали ей бросить работу, но муж не имел ничего против, по крайней мере, пока они сами не заведут детей. Так Дорис и продолжала работать. Год за годом она ежедневно приходила в детский сад «Звездочка», и ничего не менялось. Обследовавшие ее врачи патологий не нашли и обещали, что вопрос постепенно решится сам собой, однако беременность не наступала.

В конце концов Дорис заказала брошюру об усыновлении, но Йоран высказался против. Он считал, что брать чужого ребенка преждевременно, нужно пробовать еще. Тогда Дорис стала задумываться, не заключен ли в их бездетности некий смысл. Быть может, это часть Божественного провидения и им не суждено стать родителями? Потом отпущенное им время внезапно истекло, и ничего уже было не поделать.

Дорис поправляет очки, скатившиеся на кончик носа. Пытаясь утешить ее, женщины из церковной общины говорили, что она дарит свою любовь детсадовским детям. В рассудительности им не откажешь, хотя слышать это от них было унизительно. Дорис любила детей из садика и заботилась о них, как о собственных, но вечерами возвращалась домой одна. Некого было, покормив ужином, купать и переодевать в пижаму. Никто не забирался к ней в кровать послушать сказку и не засыпал у нее на груди, взяв за руку под одеялом.

Правда, Дорис не предавалась горю, а искала утешение в делах. Она все чистила и убирала, надраивала холодильник и кухонные шкафы, делала влажную уборку полов каждую среду, вытирала пыль с батарей и наличников, мыла окна и заготавливала огуречный салат. Пока Дорис оставалась при деле, ей удавалось не думать обо всем, что не сложилось, она даже стала участвовать в переоборудовании их маленького деревянного домика – ведь надо же чем-то занять время.

Когда Йоран захотел во всем доме положить линолеум, потому что так практичнее, Дорис согласилась, хотя ей нравился их старый дощатый пол. У нее появилась последняя модель стиральной машины Electrolux с дисплеем, показывающим этапы стирки, и отжимом на восьмистах пятидесяти оборотах в минуту. Машина была такой шикарной, что Дорис стыдилась. Чем она, у которой даже детей нет, чтобы их обстирывать, заслужила такую роскошь? В то же время Дорис радовалась, что ей не приходится кипятить одежду, как делала мать, заботясь о маленькой дочке, и получала удовольствие каждый раз, когда сигнал возвещал о завершении стирки.

Йоран продолжал баловать ее бытовой техникой. Он покупал аппараты для варки яиц, соковыжималки, машинки для мороженого, кухонные комбайны и хлебопечки, будто все это каким-то образом могло компенсировать их бездетность. Дорис благодарно ставила технику в новые кухонные ящики из ламината под темный дуб, но по секрету от мужа продолжала варить яйца в обычной кастрюле. Так и выстраивали они совместную жизнь – в симбиозе с полезными бытовыми электроприборами, сантехникой мятно-зеленого цвета и ужинами вдвоем перед телевизором. До тех пор, пока Йорана внезапно не стало и Дорис не осталась одна, не имея ни малейшего понятия, как в одиночку продолжать жизнь, которая была идеально слаженным дуэтом.

Они останавливаются перед красным домом, погруженным в темноту. Дорис сразу жалеет, что не оставила включенной лампу, но, с другой стороны, понапрасну тратить столько электроэнергии – бесстыдное расточительство.

– Спокойной ночи, – желает ей с улыбкой Мариан. – И спасибо за сегодняшний вечер.

Она пытается высвободиться от держащей ее под руку Дорис, но та не отпускает.

– Что с тобой? – задиристо спрашивает Мариан. – Ты что, темноты боишься?

Дорис нервно сглатывает. Нет, не темнота страшна, а одиночество.

– Прости, – бормочет она, отпуская руку Мариан. – Я не привыкла возвращаться в пустой дом. И обычно допоздна нигде не засиживаюсь, – добавляет она, подозревая, что у ее спутницы совсем другие привычки.

– Я могу зайти к тебе, если хочешь, – предлагает Мариан.

– Наверное, тебе и без меня есть чем заняться, – замечает Дорис, с удивлением обернувшись.

– Да нет. Может, примем по рюмочке на сон грядущий?

Достав связку, Дорис вставляет ключ в замочную скважину. Внезапно нахлынули чувства и захотелось высказать Мариан все, что накопилось. Но Дорис сдерживается.

– Нет, спасибо, – быстро говорит она. – Я справлюсь.

Мариан пожимает плечами.

– Ладно. Тогда спокойной ночи, – прощается подруга, удаляясь.

Дорис на секунду задерживается. Хотелось бы ей иметь достаточно мужества, чтобы рассказать Мариан все, что чувствует, но есть риск попасть в дурацкое положение. К тому же, кажется, восстанавливать их отношения – не ее задача.

Она провожает взглядом подругу детства и думает, что дольше, чем на две недели, Мариан все равно в Юсшере не останется. Потом опять уедет, и Дорис перестанет для нее существовать. Подавленно кивнув в подтверждение собственных мыслей, Дорис открывает дверь. Мариан все равно уже не изменится, и дружба, которая когда-то их связывала, давно потеряна.

15
Пятница, 5 июня 1987 года

После встречи с пастором Линдбергом Маделен сразу идет к себе в комнату. Она хочет написать Патрисии, но, к своему удивлению, обнаруживает там Дезире. Ее соседка, сидя на кровати, читает книгу, и Маделен останавливается в нерешительности, не зная, рассказать ли ей о состоявшемся разговоре.

Она тихо притворяет за собой дверь.

– Что читаешь?

– «Потерянный рай» Мильтона, – отвечает Дезире, возводя глаза к небу. – О том, как дьявол проникает в сад Эдема и совращает Адама и Еву, чтобы попробовали запретный плод. Пастор рекомендовал мне почитать.

– Ну и как?

– Она стихами написана, – вздыхает Дезире, захлопывая книгу. – Где ты была?

Подняв брошенный на кровать свитер, Маделен аккуратно складывает его.

– Да так, нигде.

Она ощущает на себе изучающий взгляд Дезире.

– Ты исчезла сразу после обеда.

Маделен опускается на кровать. Врать Дезире не хочется.

– Я… – начинает она, но соседка перебивает ее:

– Я знаю, что ты встречалась с пастором Линдбергом. – Голос звучит будто укоризненно, но, взглянув на Дезире, Маделен улыбается, смягчившись. – Нам ведь не нужно таиться друг от друга? Ты можешь обо всем мне рассказать.

Маделен с облегчением вздыхает.

– Прости. Я не знала, имею ли право рассказывать об этом.

– Пастор Линдберг дает духовные наставления всем адептам. Он видит в нас то, чего не видят другие, – объясняет Дезире, склонив голову набок.

– Да, он говорил об этом.

Соседка по комнате садится на край кровати и подается вперед.

– А о том, как он сломал спину, рассказывал?

Маделен кивает в ответ, и Дезире хлопает в ладоши:

– Я так и знала! – Она пересаживается на кровать Маделен и обнимает ее. – Ну, не хмурься. Это просто означает, что ты ему нравишься. Радуйся лучше, ведь он не всем доверяется. Знаешь, как многие хотели бы встретиться с пастором Линдбергом и войти в его общину? Это большая честь. – Смеясь, она перекидывает через плечо свои медового цвета волосы. – «Ибо много званых, но мало избранных», Евангелие от Матфея 22:14. Мы принадлежим к избранным.

Маделен вымучивает из себя улыбку. Соседка права, для грусти нет повода. Чувствуя ее тепло, Маделен понимает, что близость Дезире ей приятна. Они – настоящие подруги, значит, нужно рискнуть и открыться чуть больше.

Запустив пальцы в волосы подруги, Дезире бормочет, что коса пойдет ей больше. Маделен делает над собой усилие, чтобы усидеть на месте. Непосредственность никогда не была ей свойственна, хотя в глубине души она всегда завидовала девчонкам, которые могли беззастенчиво вспрыгнуть на кровать подружки и, схватив щетку для волос вместо микрофона, исполнять под фонограмму Girls Just Want to Have Fun[20]20
  «Девочки просто хотят веселиться», хит американской певицы Синди Лопер, записанный в 1983 году.


[Закрыть], пока все не обхохочутся.

В подростковом возрасте Маделен часто мечтала быть как Дженнифер или Мелисса – пахнуть жвачкой, осветлять волосы и бросать фразы типа: «Я просто сделала это!» Хотя в Мил Крик все уже знали, что Маделен из себя представляет. Тихая и застенчивая, она старалась держаться в стороне, надеясь избежать замечаний о своей немодной одежде и о том, что от нее пахнет коровником.

Но однажды в шестом классе к ним пришла новенькая. У Хизер были длинные волосы шоколадного цвета и лакированная, уложенная дугой челка. Она носила модные джинсы фирмы Guess и в раздевалке вешала свой бюстгальтер на крючок так, чтобы все видели, что у нее размер «S». На уроках биологии Маделен сидела позади Хизер и с трудом могла оторвать глаза от красно-белого треугольника на заднем кармане ее джинсов.

Маделен изо всех сил старалась держаться так, чтобы Хизер приняла ее за одну из девочек-красоток. Она одолжила у Патрисии самые эффектные серьги, накрасила глаза светло-голубыми тенями и громко обсуждала крутых одноклассников, будто она их знает. Усилия возымели эффект: в один прекрасный день после урока биологии Хизер заговорила с ней и, не успев разобраться, что Маделен – из сельской молодежи, которая приезжает на школьном автобусе с окрестных ферм, пригласила к себе домой.

Поход в гости к Хизер вызвал у Маделен целую гамму чувств. Решив не упускать шанс, она нахально уселась на кровать Хизер, застеленную розовым покрывалом, и стала болтать, заявляя с апломбом: «Все знают, что у Билли и Сандры была близость» или «Тедди точно голубой. Это видно по его очкам».

Маделен окрыляло то, что Хизер смеется над ее репликами. Она с трудом могла поверить в происходящее и думала, что достигла поворотного момента в своей жизни. Теперь, благодаря тесному общению с Хизер, ее пригласят в гости к Джошу Андрессону, где, по слухам, родители наливают яблочное вино, а в подвале есть комнатка для свиданий. Но, самое главное, они с Хизер станут лучшими подругами, и на Рождество Маделен сможет подарить ей цепочку с поделенным надвое сердечком, от которого каждой достанется половинка.

Но вот мама Хизер прокричала, что еда готова. Хизер должна была спуститься вниз и поесть, а Маделен – дожидаться в комнате наверху, потому что и ее мама, конечно же, приготовила сытный ужин, чтобы накормить дочь, как только та вернется домой.

В окно Маделен видела, как отец Хизер вышел из припаркованной машины; есть хотелось ужасно, и дома ждали только сухие бутерброды перед телевизором, но Маделен предпочла не портить ничего рассказом о том, что ее матери нет в живых.

И в первые минуты все шло хорошо: Маделен продолжала сидеть на кровати, рассматривая изобилие вещей новой подруги и слушая перезвон столовых приборов за семейным ужином. Но потом она заметила висящие на стуле джинсы Хизер и не смогла удержаться. Маделен уже несколько лет мечтала примерить такие джинсы Guess идеального светло-голубого цвета.

С первого этажа по-прежнему доносились приглушенные голоса. Встретив свой взгляд в трельяже размером в полный рост, она быстро стянула джинсы. Ей очень хотелось посмотреть, как на ней выглядит эксклюзивная модель. Один одноклассник как-то заметил, будто все попы в фирменных брюках смотрятся симпатичнее, и вот Маделен аккуратно натянула на бедра чужие джинсы.

Она впервые надела джинсы, застегивающиеся на пуговицы, и с удивлением рассматривала себя в зеркале – ее пронзило чувство восхищения собой. Если они продолжат дружить с Хизер, можно будет как-нибудь одолжить эти джинсы и прийти в них в школу.

Погрузившись в свои фантазии, Маделен внезапно услышала вздох и обернулась. Упершись руками в бока, на нее взирала Хизер.

Торопливо расстегивая джинсы, Маделен начала извиняться. Позднее она догадалась, что именно извинения нанесли смертельный удар их отношениям. Если бы только ей хватило выдержки, улыбнувшись новой подруге, сказать что-нибудь типа: «У меня дома есть пара таких же, я просто хотела посмотреть, не будет ли этот размер лучше сидеть», возможно, Хизер только пожала бы плечами. Но беспокойная возня стягивающей джинсы Маделен лишь подтвердила огромную разделявшую их пропасть, и на следующий день в школе Хизер, отвернувшись, пошла в другую сторону, чтобы им не встретиться в коридоре.

Маделен закрывает глаза. Да, болезненных воспоминаний из дома немало, но сейчас она покинула Мил Крик. Здесь, в Юсшере, и в Церкви ее происхождение никого не беспокоит. Дезире, войдя во вкус, заплетает новой подруге волосы, склоняясь все ближе. Для Маделен это шанс начать жизнь с чистого листа, в новом образе. Ей уже не надо быть серенькой Маделен, которую никто не замечает. Она присоединилась к Свободной церкви и подружилась с Дезире.

Внезапно Маделен осеняет, что следует делать. Нужно спросить, не хочет ли Дезире, чтобы они руководили хором вместе. Эта гениальная идея поможет им сдружиться еще больше.

Дезире расправляет на плече заплетенную косу, и Маделен улыбается. Теперь их двое. Как сказала Дезире, они – избранные; Маделен ощущает прилив радости оттого, что она особенная.

16
Вторник, 11 июня

С кухни раздается звон посуды, и Эрика ощущает, как по всему отелю распространяется запах яичницы с беконом. Стоя у окна в лучах солнца, она выглядывает на главную улицу.

Улица совсем не изменилась. Эрика скользит взглядом по домам и замечает, что многие фасады выглядят так же, как и тридцать лет назад. В детстве она обожала разноцветные домики с их очаровательными ставнями, широкими подъездами и маленькими романтичными верандами. Ей казалось, что Юсшер – сказочный город, где все домики заселены волшебными существами, которые только притворяются, будто ведут себя как обычные люди.

Эрика улыбается воспоминаниям. Во времена детства в Юсшере жизнь била ключом. Летом всегда было полно народа, в отеле часто не оставалось свободных мест, и туристы выстраивались в очередь к ее матери, чтобы выпить кофе или чай с булочкой. Помимо отеля «У Моны» в деревне работали всякие магазины, где продавали украшения, сувениры и конфеты, здесь было даже почтовое отделение, размещавшееся под одной крышей с банком, а в летние месяцы появлялась тележка с мороженым – его продавал вечно скучающий подросток в полосатой рубашке, норовивший всех обсчитать.

Она плотнее обхватывает чашку с кофе. Как бы ни была Эрика тверда в своем решении поднять с матерью вопрос о продаже отеля, она все еще не подступилась к этой теме. Ей все время приходится сдерживать себя, чтобы не поддаться Мониному энтузиазму, когда та рассказывает о планах развития своего отеля. От рассказов Моны о том, как она хочет перекрасить кафе, заменить мебель в номерном фонде и расчистить заросший сад, у Эрики чешутся руки, чтобы взяться за дело, но она понимает: чем больше поддерживать идеи матери, тем труднее потом будет убедить ее в необходимости продажи.

Эрика бросает взгляд на экран мобильного телефона. Похоже, летняя работа Эмме нравится. Каждый день ближе к вечеру дочь посылает эсэмэску с кратким отчетом о том, как собиралась клубника. «Сегодня не очень жарко. Побила рекорд – двадцать ведер!»

Судя по всему, Мартин все еще в Хальмстаде и работает все дни напролет. С тех пор, как она уехала к матери, Эрика с ним ни разу не разговаривала. Муж звонил пару раз в выходные, но они с Линой были на пляже и пропустили звонки. А поскольку Эрика по-прежнему обижена и, не успев разобраться в своих чувствах, боится наговорить лишнего, она ему не перезванивала.

Эрика размешивает в чашке капучино с овсяным молоком. Раньше ей всегда казалось, что они с Мартином созданы друг для друга и неразрывно связаны, но теперь она в этом не уверена.

В глубине холла сидят Мона, Мариан и Дорис – планируют летний фестиваль. На столе перед ними лежат груды книг, и ликующая Дорис, жестикулируя, рассказывает, как она представляет себе формат мероприятия:

– Мариан зачитывает абзац и потом задает вопрос, на который они должны ответить.

– А потом они пробуют пирог? – растерянно спрашивает Мона. – Или покупают его отдельно?

– Нет, пирог из картофельных очисток – часть вопроса. Все участники викторины могут попробовать кусочек.

– Но, получив бесплатный пирог, они ведь больше ничего из еды не купят.

Дорис сникает, но потом опять оживляется:

– Если у нас будет несколько блюд из разных книг, мы можем назвать это «литературно-гастрономическая викторина» и брать деньги за вход.

– Не знаю, – скептически замечает Мона.

– Я думаю, нас ждет успех, – откликается Дорис, поднимаясь с места. – Не забывай, что все это будет вести кинозвезда, – добавляет она, искоса посматривая на Мариан.

– Да-да, не забывай, – хорошо поставленным голосом повторяет за ней Мариан.

– Ну ладно, – кивает Мона. – Но вы точно уверены, что успеете все подготовить? У вас осталось чуть больше двух недель.

– Абсолютно точно, – говорит Дорис, размахивая ручкой. – Я все подготовлю. Вам пальцем о палец ударить не придется.

– Если не считать репетиций. Сценического света и звукоусилительного оборудования, – сухо добавляет Мариан.

– Да, за исключением этих моментов, – соглашается Дорис, моргая, словно маленькая птичка.

Эрика ухмыляется. Ей непонятно, откуда матери взять время еще и на это мероприятие. Хорошо, что им хотя бы удалось убедить председателя сельского совета не отменять летний фестиваль.

Услышав звон колокольчика над открывающейся дверью, Эрика оборачивается. В отель заходит высокий мужчина со светлыми, зачесанными назад волосами и здоровается с дамами из книжного клуба.

Эрика хватается за спинку стоящего перед ней стула. Сразу возникает удивительное ощущение, будто все внутри оборвалось.

– Юнас! – Радостно восклицает Мона. – Как здорово, что ты вернулся. Я видела тебя пару раз мельком в деревне, и все думала, когда же зайдешь навестить?

– Ой, я совсем замотался, – извиняющимся тоном отвечает мужчина. – Но все-таки выбрался к вам, и, как вижу, вы тоже без дела не сидите.

– Да, мы готовим мероприятие для летнего фестиваля, – говорит Мона, широким жестом показывая на подруг. – И Эрика вернулась домой – видел?

Юнас оборачивается к Эрике, и она чувствует, что ей не хватает воздуха.

– Привет! – здоровается он.

– Привет! – отвечает Эрика, по-прежнему судорожно сжимая спинку стула.

– Подумать только! Давно не виделись!

Эрика не сводит с него взгляда. Юнас похудел, от этого его черты лица заострились, цвет лица стал смуглым, почти загорелым, а в остальном он, на удивление, не изменился.

Она протягивает руку для приветствия, но Юнас, притянув к себе, обнимает ее.

Эрика чувствует, как подкашиваются ноги, но все равно задерживается в его объятиях, а когда они наконец отпускают друг друга, Юнас делает шаг назад, чтобы рассмотреть ее.

– Ты очень красива, – говорит он.

– Правда? Спасибо.

Эрика поправляет свое пляжное платье. У Юнаса такой же пристальный взгляд, как раньше, и в нем сквозит все та же меланхолия.

Лина выбирается из своей засады под одним из столиков и, уставившись, смотрит на Юнаса.

– Какой ты высокий, – замечает она.

– Да, пожалуй, можно так сказать, – отвечает он, наклоняясь к девочке. – Как тебя зовут?

– Лина, с одним «н».

Эрика берет ее за плечи.

– Лина, с одним «н», – повторяет Юнас. – Как мило. А меня зовут Юнас, с одним «с».

Лина, смеясь, опять исчезает под столом, а Юнас кивает в ее сторону.

– Твоя?

– Да, младшая. Ей пять.

– Ты давно дома? – спрашивает Мона, появившись рядом с ними.

– Где-то три недели, – отвечает Юнас, проводя рукой по выцветшим от солнца волосам. – Маме ведь стало плохо, и я прилетел домой.

– Да, я слышала. Но сейчас она опять бодра и работает на полную?

– Да, ее, похоже, ничто не берет.

– Ты долго еще у нас пробудешь? – продолжает Мона.

– Как минимум до конца месяца. Дел накопилось порядочно, раз уж приехал, надо ими заниматься.

Мона кивает, а Эрике хочется, чтобы она перестала любопытствовать.

– А потом обратно в Индию?

– Ну да, в Калькутту. Я руковожу там двумя детскими домами, – говорит он, искоса поглядывая на Эрику.

– Надо же, – отвечает Эрика, изображая удивление, хотя на самом деле прекрасно знает, чем занимается ее первая любовь. Мона отчитывается дочери каждый раз, когда Рут делится с ней новостями о сыне. – Как интересно.

Юнас пожимает плечами.

– Да, полагаю.

– Мне кажется, ты делаешь потрясающее дело, – хвалит его Мона. – Когда человек посвящает всю свою жизнь такой помощи другим, это действительно достойно восхищения.

– Спасибо, хотя восхищаться тут нечем, я только выполняю свой долг перед ближними. В жизни каждого из нас есть своя миссия. Я слышал, что ты обеспечиваешь пожилых жителей деревни качественным питанием.

– Да ладно, это и в сравнение не идет с помощью бездомным детям, – отвечает, отмахиваясь, мать Эрики.

– Каждому свое. А ты что скажешь, Эрика? Как у тебя дела?

Эрика опускает глаза. Ну что ей сказать? Спасибо, все хорошо. Я живу в роскоши и постоянно позволяю себе приобретать то, что мне не требуется. Но несмотря на привилегированные жизненные условия, я все равно несчастлива, потому что мы с мужем ругаемся из-за мелочей и совершенно перестали мыть окна.

– Неплохо, – уклончиво отвечает она.

Внезапно у Юнаса загораются глаза.

– Ты же хорошо рисуешь! – восклицает он.

– Не знаю, – сомневается Эрика, качая головой.

– Да, точно, так и было, я все помню. Скажи, у тебя будет время помочь мне? Дети нашего прихода готовят благотворительное представление, чтобы собрать средства для детских домов, но у нас беда с декорациями.

Эрика чувствует, как краснеет. Работая администратором, она практически не использует свои творческие способности, и берет в руки кисти, только когда Лина собирается на праздник и ей нужна поздравительная открытка.

– Не знаю, подхожу ли я для такого дела.

– Ты бы очень помогла, – говорит Юнас.

Эрика проводит носком по выступающему краю половицы.

– Ладно, – соглашается она в конце концов. – Я могу зайти посмотреть.

– Спасибо, было бы здорово. Мы еще не все материалы получили, но, может быть, я позвоню тебе, когда все будет на месте?

– Конечно.

Они достают мобильники, и Эрика диктует ему свой номер. Пока Юнас звонит ей, чтобы она сохранила его телефон в своем мобильном, у нее сосет под ложечкой. Возникает чувство, будто делается что-то запретное, и после нескольких секунд раздумья Эрика добавляет к его имени слово работа.

Юнас смотрит на нее так, что трудно дышать, и приходится смущенно отводить глаза. Эрике совершенно непонятно, почему она так реагирует; когда он похлопывает ее по плечу, по телу будто проходит электрический разряд.

– Приятно было повидаться.

– Взаимно, – отвечает Эрика, не встречаясь с ним взглядом.

Наклонившись, Юнас приподнимает край скатерти.

– До свидания, Лина с одним «н»!

Потом, выпрямившись, он отдает честь женщинам, сидящим за столом с книжками:

– Хорошего вам дня и удачи с летним фестивалем! – говорит он и подмигивает Эрике, прежде чем исчезнуть.

Та, слегка пошатываясь, садится. Она напоминает себе перегревшийся двигатель и, чтобы обмахнуть лицо, берет со стола книгу. Это «Конец одного романа» Грэма Грина. «Как символично», – думает она, одергивая платье, которое внезапно будто прилипло к телу. Эрика не видела Юнаса все эти годы с тех пор, как он покинул Юсшер, уехав путешествовать по Европе. Тогда она еще не понимала, что их отношения закончились. Как его девушка, она проводила Юнаса до остановки и посылала воздушные поцелуи через мутное от грязи стекло, пока автобус медленно выезжал из деревни. Неделю спустя ей пришло письмо, отправленное из Берлина.

Она никогда раньше так не рыдала. Мона подумала, что дочь порезала палец, и со всех ног примчалась на кухню, где, сжимая в руке помятое письмо, стояла Эрика.

Странное чувство – потерять большую любовь из-за клочка бумаги. Эрика написала ему. Она сочиняла одно письмо за другим – в злых и отчаянных словах Эрика металась между обвинениями в предательстве и объяснениями в любви к Юнасу. К счастью, отправлять письма было некуда, и за пару месяцев ее горе поутихло, а к Рождеству Эрика уже нашла себе нового молодого человека.

Лина подползает украдкой и хватается за подол материнского платья.

– Мама, я хочу на площадку.

Эрика глубоко вздыхает. Даже в самых диких фантазиях она не могла себе представить, что Юнас по-прежнему будет так действовать на нее. Вероятно, встреча после длительного перерыва вызвала шок, думает она.

Эрика гладит Лину по голове, и девочка забирается к ней на колени.

– Мама, – говорит дочка, глядя на нее большими глазами. – Я хочу покачаться.

– Ладно, – отвечает она дочери. – Но разве мы не собирались сегодня поучиться плавать? Там ярко светит солнце, и вода уже достаточно прогрелась.

Лина морщится:

– Я не хочу плавать.

– Любимая моя, – мягко говорит Эрика. – Ты ведь такая умница и уже почти справляешься без нарукавников. Если еще пару раз потренируешься, все получится.

– Никогда не получится, – протестует Лина.

– Получится. Помнишь, как ты долго мучилась, пытаясь научиться кататься на велосипеде, и в один прекрасный день все получилось? И с плаванием будет ровно то же самое.

– В любом случае, сначала хочу на площадку.

Эрика выглядывает в окно. Задумывается, велики ли шансы столкнуться с Юнасом, если они пойдут по одной и той же дороге, но потом ей становится стыдно. Эти чувства – из другого времени, напоминает она себе. Осколки прежней, уже чужой жизни.