Текст книги "Письма с Первой мировой (1914–1917)"

Жду от тебя писем. Как твое настроение?

Милая ты моя.

Твой Ежка.

17.

Житомир, 19-ю апреля 1915 г.

Шурка милая, пишу тебе утром, еще не побывав на почте. Буду тебе теперь опять писать всегда по утрам. Это самое лучшее время, лучше и складнее работает голова, и нет еще подавляющих впечатлений дня.

Вчера вечером возвращался из бани при роскошном лунном свете… Фонари, конечно, не горели на улицах. Для тебя это тоже знакомая картина, а я всё примечаю и отмечаю. Нет, некоторое время пожить в провинции не мешает столичному жителю. Это любопытно и поучительно. Жаль только, что попал я в еврейское гнездо, собственно говоря, это даже не Житомир, а Жидомир. В закоулках и переулках всюду быстро трещат на жаргоне, а в кофейнях и ресторанах интеллигенция говорит по-польски. Через комиссию больше половины проходят евреи, а остальное делится главным образом на немцев-колонистов и малороссов. Этих немцев сплошь да рядом никак не отличишь от русских: и общий habitus[185]185
  Habitus (лат.) – телосложение, свойство.


[Закрыть], и типичная хохлацкая речь, и даже иной раз фамилия (встречались мне немцы Ивановы и Поповы).

Насколько здесь провинция отстала от текущих событий, видно по тому, что до сих пор в полной неприкосновенности все муниципальные вывески: «С.-Петербургская улица», а на главной, на Киевской, имеется вывеска книжного магазина, на одной половине которой крупным шрифтом написано: «Buch=Kunst=u. Musikalienhandlung»![186]186
  Buch=Kunst=u. Musikalienhandlung (нем.). – Книги – Искусство и Музыкальный магазин.


[Закрыть] <…>

После долгих разговоров наши в Риге решили, наконец, отдать пансионерок на лето в знакомую семью, а самим отдохнуть хоть раз от всей этой педагогики. Я им вполне сочувствую, особенно мать и Лени нуждаются в отдыхе. <…> Горячо целует тебя

твой Ежка.

18.

Житомир, 15-го апреля 1915

Шурка моя милая, и вчера от тебя не было писем, – уже три дня! Я сначала не поверил, заставил чиновника еще раз пересмотреть все письма на «К», утверждал, что должны быть на мое имя письма… Вечером еще раз пошел, но с таким же результатом… Шурочка милая, неужели у тебя опять так сильно болит голова, что ты не можешь писать? Последнее твое письмо от 6-го апреля, а сегодня 15-е – девять дней от тебя нет известий! Что ты там поделываешь, что случилось?

И знаешь, Шурочка, вот ты в таких случаях, то есть когда долго от меня не имеешь писем, предполагаешь всегда всякие ужасы, а я непоправимый оптимист, нет-нет да и думаю, а вдруг Шурка хочет меня поразить неожиданностью, вдруг она появится здесь в Житомире, постучится в мою комнату!.. Я знаю, что вероятия мало, очень мало, а все-таки вот уже три дня меня преследует это навязчивое представление и радостно волнует каким-то предчувствием… А вдруг? Мало ли у вас там какие могут быть соображения?..

Прости, Шурочка, если этими словами только растравляю раны… Ведь рано или поздно, но это будет. В этом я не сомневаюсь! Да и ты, я думаю, не сомневаешься в том, что мы скоро увидимся! Ведь нет?

Вчера, Шурочка, я был опять в канцелярии и говорил с полковником. Он мне очень понравился, обещал во всем меня поддерживать и мне содействовать, чтобы санитарное состояние дружины стояло на высоте. Он лично обходит места расположения рот и строго следит за чистотой в помещениях и на дворах. В чисто медицинскую часть он никогда не будет вмешиваться. Если провизия забракована врачом, то она забракована окончательно, и на этот счет у него уже имеются распоряжения. Медицинский осмотр нижних чинов и т. д. вполне зависит от усмотрения врача, и решение его свято. Любимое выражение полковника: «Вы в этом деле более компетентны, вам и карты в руки»!

Сегодня мы начинаем прививать оспу вновь поступившим. На днях устроим общий телесный осмотр. Как видишь, у меня теперь нашлась работа! Завтра, вероятно, опять буду заседать в комиссии…

Шурочка милая, ведь ты мне пишешь? Ведь я сегодня получу от тебя письма?

Сегодня я должен их получить. Ведь ты тоже пишешь каждый день?

Прощай, моя милая Шурка. Целует тебя

твой Ежка.

19.

Житомир, 16-го апреля 1915 года

Моя милая, милая Шурочка, опять я тебя должен огорчить, а так не хочется! После комиссии, которая длилась сегодня с 10-ти утра до 5-ти вечера, я зашел домой и застал на столе визитную карточку одного врача, на которой рукой моего младшего товарища было приписано: исправляющий] обязанности] старш[его] врача 495-й пеш[ей] Рязан[ской] дружины. На обороте сообщение, что они вечером еще раз зайдут. Я сразу понял, что мне опять предстоит перемена климата.

Так и есть. Только что они ушли, и вот что оказалось: призванный из ратников пожилой земский врач-хирург только что впервые прибыл в Киев. Там он ждал около недели, а затем получил назначение старшим врачом в нашу дружину. Тотчас же сел на поезд и сегодня уже здесь. Относительно меня он ничего не знает. Он думал, что едет на вполне вакантное место… Здесь еще никаких бумаг не получено. Приехал он как снег на голову!

Вероятно, я не утвержден, и мне снова придется ехать в киевский резерв до нового назначения… Сказка про белого бычка!.. Почему я не утвержден? Кто знает? Может быть, они считают, что врач запаса не должен служить в дружине? Всё сие покрыто мраком неизвестности… Нам остается только покориться своей участи, мы люди маленькие…

Только ты, Шурочка, пожалуйста, не думай, что я удручен или что-нибудь такое. Нисколько! Меня это неутверждение даже не удивило. Я с самого начала здесь говорил, что, вероятно, останусь ненадолго… Но все-таки рассчитывал с месяц посидеть, а вышло только 10 дней. Ведь, Шурочка, верно и ты тоже будешь умницей и не будешь особенно огорчаться. Не удалось – не надо!.. Не здесь, так в другом месте устроимся! Ведь верно?

Я думаю, что завтра мое положение выяснится окончательно, и что послезавтра мне уже можно будет выехать в Киев. Там я поговорю с младшим делопроизводителем и сильно надеюсь еще в тот же день выехать в Москву!.. Может быть, когда ты получишь это письмо, я буду уже у тебя. Может быть, твои именины мы справим вместе!.. Это конечно сейчас только предположения, но очень вероятные. Главное, моя милая, милая Шурочка, ты не унывай. Всё устроится, всё образуется…

Вчера я получил от тебя одно письмо, а сегодня еще два, значит от 10-го, 11 – го и 12-го. Ты мне два дня не писала, Шурочка?! У тебя, бедная, опять сильно болела голова?! Ох уж эта твоя голова! А что, Шурочка, если в такие дни написать только два-три слова: не могу писать, болит голова. А адрес можно приготовить заранее…

Шурочка, что мне ответить на твои письма? Они такие милые, такие хорошие! Мне так совестно! Какой я все-таки скверный… Ведь ты меня простила? Ведь я мог и не послать тебе тогда то, что написал, мог и уничтожить, а послал для того, чтобы ты знала, какой я бываю нехороший и пошлый. А я не считаю себя вправе уничтожить то, что было написано для тебя. Ты всё, всё должна знать! Ведь правда?

Шурочка, ведь нам с тобой опять совсем, совсем хорошо, и нет ни малейшей тучки?! И правда, Шурочка, ты меня простишь, ведь так огорчает, когда ты сильно веришь в хорошее светлое будущее, а тебе отвечают упорным пессимизмом… Уж ты на меня не сердись!

Шурочка, моя милая, хорошая Шурочка, вероятно, мы скоро увидимся, и нам тогда будет хорошо, хорошо!..

Воспользовавшись тыловой неразберихой, при первой возможности Фридрих Оскарович поехал повидаться со своей невестой. 19–20 апреля он вновь побывал в Москве.

1.

Сухиничи[187]187
  Город в Калужской губернии.


[Закрыть], 21-ш апреля 1915 г.

Только что проснулся, Шурочка моя милая, уже 12-й час дня! Спал прекрасно. Что мне тебе писать? Что ты у меня хорошая, хорошая, что ты мне милая, милая жена, что я тебя люблю… Да всё это тебе известно. Чтобы ты была бодрой, умницей, верила бы и ждала бы с надеждой… И это тебе известно. Что сейчас холодно, и даже падают отдельные хлопья снега… И это, вероятно, тебе известно, и в Москве то же самое.

Так напишу же, что я взялся за перо только для того, чтобы первое мое обращение было к тебе, и ты бы видела, что первые мои мысли – о тебе!..

Твой Ежка.

2.

Киев, 22-го апреля 1915 г.

Моя милая Шурка, вот прошел день, и я устал. Теперь только чувствую, как устал, а днем был совсем свеж и бодр. Приехали мы с небольшим опозданием, в половине восьмого утра. Как только я побрился и помылся, отправился к Лейкину. Переговорить с ним пришлось только через дверь, так как у него оказалась жена, и они еще не встали. Рассказал он, что уже два дня, то есть вчера и третьего дня, приходил вестовой из управления с приглашением мне пожаловать туда. Лейкин говорил вестовому, что я уже давно уехал в Винницу… Вот какой недогадливый!

От Лейкина я пошел на почту, но писем мне ниоткуда не было. Лейкин тоже не получал писем на мое имя. Тогда я пошел в управление, где из начальства еще никого не было. Дежурный писарь подтвердил, что меня уже искали два дня и показал мне мое новое предписание: командируюсь впредь до утверждения для исправления должности старшего врача в парковый дивизион вновь формируемого в Киеве 33-го армейского корпуса…

Через некоторое время появился Стабников (младш[ий] делопроизводитель]) который мне и сообщил, что Паньковский (старш[ий])[188]188
  Николай Юлианович Паньковский, старший делопроизводитель окружного военно-санитарного управления в Киеве, из врачей.


[Закрыть] вчера приказал составить рапорт о том, что меня не могут найти по указанному мною адресу. Рапорт, однако, еще не написан. Я ждал беды, когда появился Паньковский. Однако он довольно приветливо и даже дружелюбно встретил меня и только спросил мельком, не дожидаясь моего ответа: «Вы куда ездили?» Затем он выразил уверенность, что в новой должности я буду непременно утвержден, и поздравил меня с хорошим назначением! Так мы с ним и расстались.

Потом я пошел рядом в штаб узнать месторасположение моей части, но там они ничего не могли сказать и посоветовали зайти в соседнее артиллерийское управление. Там мне сообщили, что моя новая часть еще не начата формированием, что это начнется, вероятно, через 3–4 дня. Тут я поглядел на часы и сообразил, нельзя ли тотчас же сесть на скорый поезд и все-таки поспеть к твоим именинам!.. Поговорил с дежурным адъютантом, но тот мне сообщил, что меня сегодня же в приказе командируют на время в какой-то 4-й запасный артиллерийский дивизион, за которым я и буду числиться до поры до времени. А явиться туда мне надо еще завтра… Так вспыхнувшая было надежда тотчас же и погасла.

Из артиллерийского управления я пошел на телеграф и отправил тебе и в Ригу по депеше. Затем я пошел на Аскольдову могилу и долго оттуда любовался импозантным разливом Днепра. Такая красота! Не река, а море! Почти не видно другого берега! Знаешь, Шурочка, почему-то мне вспомнилось озеро Несиярви, которым мы с тобой любовались в Таммерфорсе… Ты помнишь, Шура?

Долго я бродил по аллеям и дорожкам парка. Людей почти никого, только отдельные парочки военных с дамами встречались изредка. Сильный ветер гудел и шумел. Было холодно, а деревья все-таки уже совсем зеленые!..

Затем я пообедал и взял себе комнату на Жилянской улице, меблированный дом Франсуа. Дом этот новый и чистый, устроен на заграничный манер. Комната просторная, с широчайшей кроватью, обширным зеркальным шкафом и умывальником с тазом. Все чисто и достаточно изящно, этаж пятый (подъемная машина). Цена 1.50 в сутки или 30 р. помесячно. <…>

Шурочка милая, ты, конечно, не знаешь, что такое парковый дивизион. Мне объяснил адъютант в артиллерийском управлении. Это соединение двух парков артиллерийских, то есть тех частей, которым приходится доставлять снаряды к местам расположения батарей. В парке около 300 человек, значит, в дивизионе их будет 600, не больше. А в дружине было 3000! Сами парки в бою не участвуют, они позади боевой линии! Так мне объяснил адъютант. Он считает, что должность очень хорошая.

Я тоже очень доволен. Во-первых, это не Кавказ. Во-вторых, это, хотя в будущем и действующая армия, но все-таки не передовой перевязочный пункт – под обстрелом не будешь! И, в-третьих, это должность старшего врача. Разница оклада приблизительно на 100 р. в месяц! Приходится невольно и об этом подумать. Ведь у меня сейчас опять только 35 р. в кармане! Новый корпус должен быть готов в начале мая, но считают, что едва ли раньше 1-го июня он действительно будет таковым… Был ландштурмист, а стал артиллерист!..

Шурочка, я надеюсь завтра все-таки освободиться на несколько дней. Боюсь только, что удастся maximum на два или три дня. В таком случае я поеду в Винницу, не сидеть же мне здесь. Если как-нибудь удастся на неделю, то я через Москву поеду в Ригу. Я обязан это сделать. Как они теперь там поживают? Что-то там теперь, кажется, не очень уютно!..[189]189
  Обстановка на Северо-Западном фронте заставляла опасаться захвата Риги немецкими войсками.


[Закрыть]

Ну, Шурочка моя милая и хорошая, будь веселой и бодрой, как веселым и бодрым буду я. А сейчас я ложусь спать, и через пять минут в номере раздастся здоровый храп!.. Целую тебя много, много раз.

Твой Ежка.

3.

Киев, 23-го апреля 1915 года

Сегодня для тебя, моя милая Шурочка, весь Киев украсился флагами, и солнце светит вовсю! Хороший и теплый весенний день, масса праздничной публики на улицах. У всех такой вид, словно они сами именинники![190]190
  23 апреля (6 мая н. ст.) – день именин Александры Ивановны. Этот день широко отмечался также как день ангела людей с именами Георгий, Иван и др.


[Закрыть] Именинником ходит и выглядит также и твой Ежка… Что бы тебе пожелать самого лучшего, моя милая именинница? Желаю тебе, чтобы мы с тобой скоро встретились опять, чтобы нам скоро устроиться уже навсегда вместе и больше не разлучаться!.. Вот, я думаю, самое ценное для нас обоих пожелание, лучше ничего не придумаешь… Ведь так?

Что ты сегодня поделываешь? Как справляешь свой праздник? Получила ли ты мои цветы, заказанные еще из Житомира? Я просил прислать тебе розы, лилии и тюльпаны. Гвоздики сейчас достать нельзя. Я искал в Москве, да не нашел. Шурочка, моя милая, милая! Я сегодня получил два твоих письма, пересланных из Житомира. Скажу только одно, что уж много раз говорил и говорить не устаю: какая ты у меня бесконечно хорошая, хорошая! По существу вопроса писать не стану, ведь все эти вопросы решены и решены окончательно нашими встречными и прощальными поцелуями, всем содержанием этих кратких, но таких богатых полутора дней! К чему тут слова? Ведь ты со мной согласна?

Ну, а теперь будни, повседневная проза… Был я сегодня утром в запасном дивизионе, к которому я на время причислен. Оказывается, что при нем и будет формироваться новая часть. Я первый из приехавших офицеров. Сегодня вечером ждут новую партию. Нижние чины все уже отобраны. Недостает командного состава и всей материальной части. Предполагают, что формирование затянется на 2–3 недели, и мы будем готовы только к концу мая. Вероятно, формирование начнется послезавтра. Во всяком случае, как говорит адъютант, мне далеко удалиться нельзя, чтобы, в крайнем случае, можно было вызвать телеграммой. Поэтому я думаю сегодня ночью поехать опять в Винницу, пробыть там завтра и послезавтра и вернуться сюда 26-го рано утром, если только телеграммой меня не вызовут раньше. Нет, Шурочка, пока далеко не уедешь, а я уже строил планы…

Мне придется быть здесь, потому что я пока буду один. Мне надо будет выписывать и получать все медикаменты, перевязочные материалы и т. д., отбирать и распределять фельдшеров и санитаров, вести денежную отчетность, подписывать бумаги и т. д., и т. д. Если возни будет много, то сейчас же буду просить о присылке мне младшего врача (из зауряд-врачей второй очереди!), – все-таки легче.

Куда нас двинут? Конечно, неизвестно, но существует возможность отправки нас в южные губернии, где, кажется, формируется армия. Может быть, мы предназначены брать Царьград?!.. Кто знает, кто знает? Всё возможно!

Получил сегодня из Житомира открытку от Раф. Мих., где он меня упрекает, что я ничего не пишу и их забываю. Открытка помечена 17-м числом! А я-то им писал до этого четыре раза! Неужели все письма пропадают? Ну, завтра увидим. Любопытно мне посмотреть, как они там поладили со своим новым главным врачом.

Написал я длинное письмо в 8 страниц матери. Застанет ли их это письмо в Риге? Вот тоже вопрос. Вообще с наступлением летного сезона опять всюду сильнее чувствуется война. Тяжелее она ложится на плечи всем… Все-таки, Шурочка, я всё больше убеждаюсь, что очень долго она длиться уже не может. Торговаться мы будем долго и упорно, но фактически все стороны выдохнутся много раньше… Ну, сейчас надо еще зайти к Лейкину и затем упаковать вещи, а там опять на вокзал!

Кончил я читать сегодня проф. Крэмб: «Германия и Англия»[191]191
  Книга шотландского историка, профессора Лондонского королевского колледжа Джона Крэмба «Германия и Англия» (М., 1915).


[Закрыть]. Лекции эти немного витиеваты, автор увлекается, но все-таки я тебе посоветовал бы прочитать эту книгу. Она во многих отношениях интересна и характерна.

Ну, прощай, моя именинница, останься такой же лучезарной и одухотворенной, какой я оставил тебя в Москве!.. Я ясно вижу тебя перед собой сейчас мою милую, верную, бесконечно хорошую жену!

Целует тебя твой Ежка.

4.

Винница, 24-го апреля 1915 г.

Шурочка милая, уже поздно, и нет у меня подходящего освещения, пишу при свете парафиновой свечи. Дело в том, что к Раф. Мих. с 19-го числа, наконец, приехала семья – жена, дети, отец и даже теща. Он их поместил недалеко отсюда в маленьком домике и перевез туда почти всю обстановку, которая здесь имелась. Я сегодня почти весь день провел там. О впечатлениях расскажу завтра, ибо уже поздно, и я устал. После того мы в компании поехали кататься на лодке по Бугу. Было очень хорошо, тепло и звездно. Вовсю трещали соловьи, пахло черемухой… Наивно заметила Мария Николаевна[192]192
  М. Н. Волоцкая, сестра милосердия.


[Закрыть]: «Хорошо бы сюда еще Вашу жену!» И я с ней вполне был согласен.

Шурочка, милая, не сердись, что я сейчас больше ничего не пишу. Свеча догорает, а если начинать рассказывать, то не скоро кончишь…

До завтра, моя дорогая. Спи хорошо.

5.

Киев, 26-го апреля 1915 г.

Милая Шурочка, вот я опять вернулся в Киев. Какой я, правда, стал путешественник! Какая подвижность! Я уже смеюсь, что для меня теперь одинаково легко, что переулок перейти, что в Москву съездить!.. А только опять спать хочется! Опять засну сегодня богатырским сном.

А писем от тебя почему-то еще нет, да и вообще нет никаких писем. От родителей ни слуху, ни духу. Как у них там? Вероятно, чувствуют себя неважно.

Расскажу о своих впечатлениях. Приехал я в Винницу третьего дня рано, но уже никого не застал, все были на работе. Я немного привел себя в порядок и пошел в госпиталь. Конечно, всеобщее изумление. Выразили все на своих лицах удовольствие, даже Клавдия Петровна (сестра милосердия. – Сост.). Работы у них сейчас много, около 500 человек больных! И справляются они втроем довольно быстро, к часу дня работа заканчивается.

Своим главным врачом они остались очень довольны. Он оказался именно таким, каким я себе его представлял: очень спокоен и уравновешен (после П[етра] П[етрови]ча-то!), лишних слов не говорит, не в свое дело не вмешивается, весьма деликатен и предупредителен (предлагал заменить дежурного, если тому хочется уходить!), требует, чтобы работа была сделана, но кем, в каком порядке и с соблюдением каких формальностей, – это ему совершенно безразлично. Одним словом, он оказался прямо-таки идеальным главным врачом. Вдобавок к нему приехала его жена, и они с ней даже не показываются, столуются отдельно, занимают отдельную квартирку в две комнаты. Я очень рад за товарищей и от души их поздравил.

Когда Рафаил кончил, я с ним пошел на его квартиру, где он устроился со своей семьей. Там я и оставался до 7-ми часов вечера. Присмотрелся я немного к его семейной жизни, сравнивал, мысленно критиковал. И что ты думаешь, Шурочка? Пришел к очень утешительным для нас с тобой результатам: далеко им до нас! Ведь вот они друг друга любят, это несомненно, и все-таки это их не предохраняет от раздражительного тона, от постоянного разногласия… Не хватает им чего-то! И капризная она у него! И детей своих она систематически не воспитывает, а портит.

Рафаил слишком мягок, чтобы взять определенный курс. Он только нервничает, пробует настоять на своем и сразу сдает. <…> Попади ребятки в хорошие руки, они были бы славные, как, впрочем, все дети. Я с ними целый день возился, и они сразу ко мне привыкли. Жена Рафаила даже заметила, что мне следовало бы завести своих собственных!.. Ты как на это смотришь? <…>

После обеда опять составилась компания: три сестрицы, Покровский, аптекарь и я. Мы забрали с собой денщика, который нес нам посуду, и отправились поперек через поля в лес. Погода роскошная. Деревья уже давно все распустились, травка довольно высокая, свежий лесной аромат. Долго мы гуляли, делали снимки, качались на изогнутых стволах молодых березок, даже в горелки играли (я уже могу опять бегать, хотя еще умеренно). В лесной сторожке поставили самовар, пили чай и виноградный сок, поедали пирожные! Одним словом, вышел пикник честь честью. Эх, Шурочка, с тобой бы теперь в лесочке погулять!..

До смерти усталые в темноте вернулись домой. <…> Спал чутко, боясь проспать. В 3 часа ночи вскочил, быстро собрал свои пожитки и помчался на вокзал. Как нарочно поезд опоздал на один час, и я выехал из Винницы только в 5 утра, полдесятого был в Киеве. Снова остановился в меблированном доме Франсуа, только в другом номере, немножко похуже (прежний занят).

Узнал, что в эти дни вестовой за мной не заходил. Посему и так как я сильно устал, то решил пойти в казармы только завтра, а сегодня отдохнуть. Днем читал Мечникова, которого закончил. Сейчас 9 час. вечера, пойду спать. Милая, прощай. Ведь завтра будут от тебя письма?

Целую.

6.

Киев, 27-го апреля 1915 г.

Моя милая Шурочка, надежда меня обманула, и писем от тебя нет и сегодня… Какая причина? Головная боль? Собираешься ли ты ко мне приехать? Или письма затерялись? Но ведь я сегодня получил три письма из Риги и одно (от брата Карлушки) из Двинска. Получил также и с опозданием поздравительную телеграмму от Веры Михайловны: «Поздравляю дорогой именинницей»! Значит, почта действует, и меня находят… Выехал я от тебя 20-го, а сегодня 27-е! Как объяснить?

Тем временем, у меня опять перемена, как я тебе уже сегодня телеграфировал. Я к этим превратностям судьбы начинаю относиться вполне хладнокровно, – пусть их! Не стоит себе нервы трепать. Дело в том, что в канцелярии, куда я сегодня пошел, мне адъютант объявил, что формирование корпуса, а вместе с ним и паркового дивизиона, отменено, назначения все аннулированы…

Тогда я поехал в окружное военно-санитарное управление. Там мне Паньковский объявил то же самое. «Ну, уж и везет Вам, как утопленнику! Поздравляю Вас!» – сказал он мне и предложил снова написать рапорт о прибытии. Я пошел и написал рапорт. Просил Паньковского назначить меня на постоянное место, на что он только плечами пожал: не от меня зависит. Теперь снова буду ждать назначения…

В Москву же я не еду по нескольким причинам: 1) сегодня было уже поздно, и я потерял целый день; 2) второй раз, если я опоздаю, мне едва ли сойдет, пока

еще свежо в памяти мое первое отсутствие; и 3) нет денег, у меня сейчас только 10 р. в кармане, даже на билет не хватает! А из Житомира почему-то до сих пор не шлют моего аттестата, без которого я даже 1 – го мая не могу получить денег. Я сегодня уже написал по этому поводу в Житомир. Я, конечно, мог бы сегодня вечером поехать в Винницу, но мне не хочется. Хочу отдохнуть и сидеть несколько дней (если только дадут!) спокойно дома. Буду читать, писать письма. Ведь получу же я завтра твои письма!

Вот, Шурочка, какие сейчас мои дела! Поверь, что нервы мои теперь спокойны, только скучно всё это, надоело… Шурочка, мне такхотелось бы быть уверенным, что и ты не близко примешь к сердцу все эти пертурбации, ведь всё это пройдет!.. <…>

Шурочка, как хороши были эти полтора дня в Москве! Чем это не Нагу?.. И как хорошо бы сейчас, если бы ты была у меня! Но это, к сожалению, невозможно, ведь совсем неизвестно, как долго я останусь здесь. Ну, не теперь, так в другой раз! Верно, Шурочка?

Написал письмо матери, сообщил ей новую перемену и старался успокоить. Они в Риге тоже провели несколько тревожных дней. Решили «во всяком случае» остаться в Риге. Карлуша кончает свои экзамены, пока успешно. <…> Как твои родные? Поклон от меня Лизе. <…>

Твой Ежка.

7.

Киев, 28-го апреля 1915 г.

<…> Поскорей бы всё выяснилось, ох, поскорей бы!.. Мне лично было бы теперь безразлично, куда и когда, если бы не ты! Хочется побыть хоть некоторое время с тобой и хочется, чтобы наша переписка не прерывалась насильственно. Опять-таки я всё это перенесу, будет только обидно. А ты? Как на тебе всё это отразится, если это будет? Вот это меня беспокоит, иначе я был бы покоен. <…>

8.

Киев, 29-го апреля 1915 г.

Дорогая Шурочка, сегодня весь день безвыходно просидел у себя в комнате. Принес мне лейкинский денщик открытку от матери. От тебя же опять нет ни малейшей весточки. А так хочется получить хоть несколько слов!

Читал «Русские ведомости» за последнюю неделю, взял у Лейкина. Вообще весьма внимательно слежу за развертывающимися событиями, вхожу во все стратегические детали. Всё больше убеждаюсь в правильности своих последних взглядов на всё и вся… <…>

Завтра утром непременно пойду в управление узнавать, как обстоит дело с моим назначением. Ты только подумай, Шурочка, как будет обидно, если пройдет еще несколько дней в таком бездействии!.. <…> И вот я сижу и жду… Жду назначения, жду писем от Шурочки, жду приезда самой Шурочки… И хочется, очень хочется, чтобы всё это исполнилось поскорее…

Ну, лягу спать! Спи и ты хорошо. Будь здорова.

Твой неизменный Ежка.

Мать пишет, что на днях отправит Лени с детьми в деревню к тете в Лифляндию, – на всякий случай!..

9.

Киев, 1-го мая 1915 года

Шурка, за последние сутки целый ряд событий. Вчера получил два твоих письма, 5-е и 6-е, а сегодня уже 7-е от 28-го. Буду тебе опять писать по утрам, вчера вечером так и не успел черкнуть.

Очень огорчился твоим сообщением, что заказанные цветы так и не попали к тебе. Какое свинство! У меня имеется почтовая расписка в том, что я из Житомира еще 10-го апреля отправил деньги (10 р.) в Москву, в магазин Филиппова (бывш[ий] Райбле) на Мясницкой. В переводе же подробно указывал, на что их истратить и когда. 20-го днем я зашел в магазин и лично говорил со старшим приказчиком, выбирал с ним цветы и заставил его даже записать для памяти мои поручения. «Будьте покойны-с! Плохого не дадим», – и такие фразы были его постоянным ответом. Получены ли мои деньги, он сказать не мог, так как кассирша ушла обедать. <…> Был, впрочем, убежден, что деньги получены, почему же нет? Был Райбле, австриец, и заказы исполнялись добросовестно; появился Филиппов – и получилось свинство!

Я до поры до времени остаюсь в Киеве. <…> Пошел я вчера утром в управление. Оказалось, что еще третьего дня я получил новое назначение, которого, однако, мне еще не передавали: Вы предназначаетесь и[справлять] должность] старшего врача формируемого летучего санитарно-дезинфекционного отряда… и т. д. Оказалось, что отряд этот уже две недели формируется одним врачом-евреем (вероятно, поэтому он и отчислен)[193]193
  Доля евреев среди военных медиков ограничивалась 5 %.


[Закрыть]. Формируется он в Киеве и предназначен для Киева, вероятно, для обслуживания санитарных поездов.

Подробностей я еще не знаю, сегодня в управлении встречусь с предшественником и приму от него все дела. Имеется еще младший зауряд-врач, кажется, тоже еврей. Команда состоит из 11 человек, но их еще нет, – они «ошибочно» отправлены в другой город. Отряд находится в непосредственном ведении «санитарного управления». Я думаю, что, вероятно, мы еще недели две-три будем формировать, а затем меня опять почему-нибудь отчислят. Не верю я теперь в постоянство назначений. Правда, в управлении мне говорят, что это место постоянное… Кто знает? Я думаю, что скептицизм все-таки вполне уместен. Во всяком случае, мы с тобой встретимся еще в Киеве! А это для меня сейчас самое главное. <…>

Познакомился я в управлении с ординатором Старо-Екатерининской больницы[194]194
  Старо-Екатерининская больница, одна из старейших в Москве, ныне Московский областной научно-исследовательский клинический институт им. М. Ф. Владимирского.


[Закрыть] Выгодчиковым[195]195
  Григорий Васильевич Выгодчиков (1899–1982), впоследствии выдающийся микробиолог, академик Академии медицинских наук СССР.


[Закрыть]. Знаешь ли ты его? Он днем после обеда заехал ко мне, и мы гуляли с ним на Аскольдовой могиле. Было чудесно, роскошная погода. Потом пошли в Купеческое собрание на открытие летних симфонических концертов. Шурочка, и мы с тобой будем туда ходить. Как там хорошо! Какие роскошные виды! Мы с тобой здесь как погуляем!

Твой Ежка.

10.

Киев, 2-го мая 1915 года

Шурочка, милая, выяснились некоторые подробности, и я тебя опять должен огорчить. Оказывается, что наш летучий отряд предназначен не для Киева, а для обслуживания тыла армии. Куда он будет направлен, еще совсем неизвестно, но, во всяком случае, не на Кавказ, в этом отношении ты можешь быть совершенно спокойна.

Теперь другой вопрос: когда он будет отправлен? Мой младший товарищ, Исаак Абрамович Катович (!), говорил мне, что через полторы-две недели, а мой предшественник, Лазаркевич[196]196
  Георгий Александрович Лазаркевич, врач.
  ¹ Накануне приезда Ал. Ив. влюбленные обменивались телеграммами. В тот же день,


[Закрыть], говорил, что отправят нас не раньше, чем через месяц, быть может, даже позже, будто бы так говорили ему в канцелярии управления. Я по прежнему опыту тоже уверен, что улита едет, когда еще будет!.. Май наш, Шурочка, это несомненно!

Формируется всего пять таких отрядов. Я вчера познакомился с другими старшими врачами. Я оказался, конечно, среди них самым несолидным на вид. Есть среди них один в чине полковника (коллежский советник), другой – подполковника (надворный советник, как и П. П.), и вдруг я! Ну, мы за себя постоим, лицом в грязь не ударим.

Оказывается, что этот отряд совсем самостоятельная часть, будет подчинен только непосредственно начальнику санитарной части. Придется брать на себя все обязанности П[етра] П[етрови]ча! И вот что скверно: не будет смотрителя, а посему всю хозяйственную и канцелярскую часть придется вести мне лично и, конечно, нести за нее ответственность. Я думаю, что многое узнаю от коллег, но все-таки хотелось бы по душам поговорить на эту тему с опытным Раф. Мих. и нашим смотрителем.

В 10 ч. утра у нас сегодня совещание. Посмотрю, если окажется возможным, то поеду на сутки в Винницу, узнавать всё, что мне знать надлежит, застраховать себя от слишком грубых ошибок. Ведь я до сих пор принципиально отстранялся от обсуждения всяких формальных дел, думал, что не понадобится.

Степень формирования отряда пока такая. За две недели успели порыться в законах и приказах и узнать самое существенное из того, что надо знать. Многое еще покрыто мраком неизвестности. Получили на непредвиденные расходы по 200 р. на руки. Из этих сумм истратили около трех рублей на канцелярские книги и бланки. Узнали, что в интендантстве должно быть известное по списку имущество (будет ли?), а в полевой аптеке медикаменты; узнали, что гидропульты и термометры придется покупать; узнали вчера, что при военном госпитале имеются фельдшера и нижние чины для отрядов. Кое-что уже выписал и даже получил жалованье за половину апреля.

Вот пока всё. В управлении никто ничего не знает, и приходится до всего докапываться, что и делают, не спеша! Куда нам спешить, в самом деле?!