Текст книги "Непотопляемый"

21

Человек, заглянувший в лицо смерти, хотя бы раз в жизни ощутивший на себе ледяной взгляд ее пустых глазниц, меняется мгновенно и необратимо. Меняется каждый по-своему, в зависимости от характера и натуры, но прежним он уже не бывает никогда… До сих пор Борис Николаевич Шахмин знал это, можно сказать, теоретически. Теперь же печальное знание пришло к нему в полной мере.

А само осознание – не там, в темном и страшном лесу, а в момент, когда милицейская «десятка», на заднем сиденье которой он безмолвно сидел между Померанцевым и Гнедичем, выбралась на трассу и адвокат увидел ожидавшую их реанимационную машину…

«Десятка» притормозила, а затем и вовсе остановилась возле нее, и оттуда навстречу выскочившему наружу Померанцеву выглянул человек в белом халате, вопросительно уставившийся на Валерия.

– Все обошлось без ранений, но у него, по-моему, шок, – произнес следователь.

– Еще бы!.. – на ходу буркнул доктор, направляясь к их машине. В руках у врача был небольшой металлический чемоданчик. Через секунду он уже сидел в салоне «десятки», помогая адвокату снять пальто и закатывая рукав его пиджака и рубашки. Шахмин покорно подставил врачу руку, хотя уколов, как это ни смешно, всю жизнь боялся до одури… Судя по всему – следователь тоже, поскольку все время, пока доктор возился с Шахминым, курил рядом с машиной, старательно отвернувшись в сторону.

Неизвестно – то ли укол помог, то ли шок отступил сам по себе (в лекарства Борис Николаевич не очень-то верил), но к тому моменту как «десятка» и следовавшая за ней реанимационная машина достигли окружной, к Шахмину наконец вернулась способность мыслить более-менее ясно и четко. А вместе с ней понимание – он надеялся, что понимание полное и точное, – всей ситуации, в которой он сейчас находился. Нет никаких сомнений – везут его сейчас на допрос.

И прежде чем он окажется в кабинете этого легендарного Турецкого, необходимо решить раз и навсегда, что именно он будет там говорить… Мысль о том, что в любом случае, а может быть, даже в лучшем случае ближайшие годы ему придется провести на шконке,[3]3
  Шконка – откидная спальная полка в тюремной камере.


[Закрыть] еще пару часов назад способная ввергнуть Шахминав отчаяние, теперь вовсе его не пугала… Кто-кто, а он понимал, что вряд ли выживет даже в заключении, если Каток не отменит своего страшного решения казнить провинившегося, теперь уже точно бывшего дружка…

Ну а в то, что отменит, верил Шахмин плохо, то есть почти не верил. Но один-единственный шанс из тысячи у него все-таки имелся. А это означало, что он его использует, даже если в итоге получит несколько лишних лет лишения свободы…

А еще это означало, что господину Непотопляемому пришел-таки конец, даже если его ставшие легендой связи придут этому подонку на помощь по полной программе. Борис Николаевич Шахмин к тому моменту, как «десятка» достигла здания Генпрокуратуры, твердо решил не только рассказать правду о гибели Познеева, но и по возможности свалить на Кругликова остальное, сведя собственную роль к минимуму…

Александр Борисович Турецкий предпочел бы вести первый допрос Шахмина наедине с ним. Но, увы, сие от него никак не зависело: его непосредственный начальник и давний друг Константин Дмитриевич Меркулов, Слава Грязнов, Галочка Романова, приготовившаяся вести протокол, наконец, руководитель опергруппы Управления по экономическим преступлениям ФСБ полковник Анисимов…

Турецкий уже и не помнил, когда в его кабинете, да еще на допросе подозреваемого, собиралось столько официальных лиц…

Он посмотрел на только что появившегося перед ним смертельно бледного адвоката и невольно испытал к нему нечто, отдаленно напоминавшее сочувствие: под таким давлением вряд ли Боб сумеет ускользнуть от ответа хотя бы на один, самый мелкий вопрос – особенно с учетом только что пережитого им ужаса.

Сейчас, во всяком случае, Шахмин ничем не напоминал того нагловатого, самоуверенного лгуна, каким запомнился Турецкому в их последнюю, она же была первая, встречу. Дело было не в помятой и перепачканной одежде и не только в бледности: круглое лицо Бориса Николаевича в считанные часы осунулось, глаза потускнели, и выглядел он по меньшей мере лет на десять старше своего паспортного возраста. Турецкий перехватил его ставший безразличным взгляд и начал разговор – именно разговор, а не допрос.

– Что ж, Борис Николаевич, – вздохнул он. – Все присутствующие здесь готовы чисто по-человечески порадоваться тому, что вы избежали гибели, а не только тому, что вы здесь находитесь в качестве подозреваемого в соучастии сразу в двух убийствах…

– Благодарю вас, – Боб горько усмехнулся и покачал головой. – Лично я считаю, что нахожусь здесь в качестве свидетеля…

– Готового дать показания? – спокойно поинтересовался Турецкий.

Борис Николаевич глубоко вздохнул и пристально посмотрел на следователя. В том, что информация, которую он собирался предоставить в этом кабинете, явится для присутствующих здесь чем-то вроде маленькой бомбы, Шахмин почти не сомневался. Конечно, он знал, что следствие по убийству Познеева ведется, однако считал, что ведет его Мосгорпрокуратура…

– Возможно, не совсем те, которых вы ожидаете, хотя в их важности я не сомневаюсь: речь пойдет об убийстве вашего коллеги Николая Петровича Познеева…

– Того самого, – спокойно подхватил Александр Борисович, – которому вы и ваш подзащитный совсем по другому делу – по убийству граждан Болгарии – угрожали?

Но, вопреки ожиданиям, адвоката эта реплика ничуть не смутила.

– С моей стороны это было всего лишь одним из методов защиты, – возразил он. – Как вы понимаете, от угроз до их осуществления еще очень далеко… Могу я продолжить?

– Слушаем вас очень внимательно.

– Некоторое время назад, если не ошибаюсь, за неделю до убийства Николая Петровича, на таможне «Казимовская» были арестованы в момент получения взятки заместитель ее начальника Олег Маркович Марусин и некий бизнесмен Арциховский… До того момента, как меня лишили лицензии, я являлся защитником Марусина. А попросил меня об этом, сразу после факта ареста, его начальник, он же начальник упомянутой таможни господин Кругликов… Ему приспичило обратиться ко мне прямо на презентации фирмы «Петергоф», проходившей в тот вечер… Мы были там оба…

– Как давно вы знакомы с упомянутым Виталием Егоровичем? – поинтересовался Турецкий, отметив настороженность, мелькнувшую в глазах Боба: адвокат явно не ожидал, что имя-отчество Непотопляемого здесь известно. Но сделать из данного факта соответствующее умозаключение времени у Шахмина не было.

– На этой презентации я увидел его впервые… Нас познакомил Женя Катальников, мой давний друг…

– Уж не тот ли, который в итоге и заказал вас?

– Это нонсенс!! – невольно повысил голос Шахмин. – Только не Евгений!

Александр Борисович отметил, как мгновенно покрылся испариной лоб Шахмина, и, едва заметно усмехнувшись, кивнул:

– Ну что ж… Продолжайте.

– Женя отрекомендовал ему меня тогда как… хорошего адвоката, и я сразу же поехал… И, к своему немалому изумлению, столкнулся с тем, что в качестве следователя от Мосгорпрокуратуры там вновь присутствует Николай Петрович… Он… уж вы меня простите, но не могу не сказать… Я бы сказал, что в процессе дознания Познеев вел себя не совсем профессионально…

– Что, в вашем присутствии? – подал неожиданно голос Константин Дмитриевич Меркулов.

– Нет, я знаю это со слов Марусина… – тут же повернулся к нему Шахмин и вновь перевел вопросительный взгляд на Турецкого, молча кивнувшего.

– Вернувшись в тот вечер, точнее, уже ночью домой, я решил позвонить господину Кругликову, несмотря на поздний час. Он сам меня об этом просил… И в числе прочего упомянул Николая Петровича Познеева… Реакция была настолько бурной, что я даже растерялся!..

– А именно?! – уточнил Турецкий.

– Я могу привести его реакцию дословно, хотя это звучит не вполне прилично…

– Ничего, – заверил его Меркулов, – как-нибудь потерпим… Девушка же вас, я думаю, извинит.

Галя Романова, вопреки ожиданиям, на этот раз даже не покраснела.

– Он, наверное, минут пять материл его распоследними словами – я имею в виду Николая Петровича. Я даже не берусь восстановить все его… построения… А потом сказал буквально следующее:

«Я этого е…го сучонка знаю как облупленного, достал он меня… Надо было его еще в тот раз мочить… Скажешь Марусину, чтобы не бздел. Дело этот гаденыш вести не будет: не успеет начать! Так и передай: мол, его е…е предки давно по нему на том свете скучают…»

– И вы после этого не сочли нужным проинформировать ни самого Николая Петровича, ни его коллег о данном заявлении?!.

Меркулов в бешенстве уставился на Шахмина, но адвоката это ничуть не смутило:

– Я – счел! Я звонил Николаю Петровичу, говорил ему, чтобы он был осторожнее, разумеется, не называя имен… Но он счел это тоже угрозами в свой адрес и, честно говоря, послал меня подальше и тоже не совсем цензурно… Кроме того, я, честно говоря, подумал тогда, что гос-подин Кругликов просто ляпнул это сгоряча, от злости… А когда… Когда все случилось и он при личной встрече сам сказал мне, что, мол, дело сделано и больше Познеев никого не побеспокоит и вообще будет вести свои расследования в лучшем случае в аду, среди чертей… Словом – да, я признаю: струсил… Испугался за себя самого… Ибо никогда в жизни, за всю мою практику, ни один мой клиент не признавался мне в убийстве, да еще и в столь циничной форме… Я в тот момент понял, с кем имею дело, но отступать было уже поздно…

В кабинете, несмотря на обилие народа, повисла минутная тишина. Боб обвел тревожными глазами напряженные лица присутствующих и, поколебавшись, продолжил:

– Я… Я думаю, что испугался совсем не напрасно, если иметь в виду сегодняшние события…

– Хотите сказать, что Кругликов решил отправить вас на тот свет, сочтя, что вы слишком много знаете?

– Оснований для иных предположений у меня нет, – твердо ответил адвокат.

– В таком случае у вас, вероятно, есть предположения и другого рода: по какой причине был убит ваш давний знакомый и подзащитный по болгарскому делу – Юрий Григорьевич Иванов по кличке Башкир?.. Считайте, что тот факт, что убил его водитель господина Кругликова, нами фактически доказан. Во-первых, есть надежный свидетель, во-вторых, нож, которым едва не разделались с вами, отправлен на экспертизу. Результатов, как вы понимаете, пока нет, но мы не сомневаемся, что именно им убит Башкир… Думаю, вы в этом тоже не сомневаетесь… Между тем, насколько нам известно, Иванов и Кругликов даже не были знакомы. Зато с Башкиром был хорошо знаком ваш друг детства Евгений Адамович Катальников по кличке Каток… Или я что-то путаю?..

Адвокат нервно сглотнул, откашлялся и мотнул головой:

– Нет… Да, в прошлый раз я солгал, опять же испугавшись, что… В общем, солгал, назвав Юру своим дальним знакомым… Или недавним – теперь я уже не помню… Знаю я его… То есть знал… Наверное, лет десять, потому что именно столько лет он прослужил у Жени начальником охраны…

– И подручным киллером, – добавил Турецкий.

– Этого я не знаю! – взвился Боб. – Это, простите, ваше мнение, понятия не имею, какие поручения давал ему Женя, но сильно сомневаюсь, что вы правы… Я понимаю, к чему вы ведете: если Евгений познакомил меня с господином Кругликовым, отрекомендовав как проверенного в деле, хорошего адвоката, это совсем не значит, что тот в обмен предоставил ему этого своего… убийцу!.. Да и для чего, для чего Евгению было убивать своего начальника охраны, а вслед за тем и меня, не просто адвоката, но друга?!

– А затем, – сурово прозвучал бас Славы Грязнова, – что своя шкура в вашей среде всегда ближе к телу!..

– То есть?.. – Шахмин едва не подпрыгнул, развернувшись на стуле в сторону Вячеслава Ивановича.

– Вы отлично понимаете, гражданин Шахмин, о чем я: и вы, и ваш Башкир здорово налажали в деле с болгарами! Один привлек к нему свою любовницу, второй, вместо того чтобы сразу же избавиться от опасной свидетельницы, сделал это в самый неподходящий момент… И оба вы, судя по всему, не удосужились при этом посоветоваться с хозяином, решив «исправить ошибки» до того, как они всплывут. Оба, к тому же, знали слишком много о делах Катка… Рано или поздно от таких, как вы, такие, как он, избавляются, и вам это известно не хуже меня!.. Ну а вы еще и дали столь веский, как теперь выражаются, информационный повод…

– Я никакого отношения к Лидочкиной гибели не имею! Клянусь вам – нет!.. Это – домыслы, только домыслы!..

По лицу Боба вдруг сплошным потоком хлынули слезы, его крупное тело содрогнулось, он уронил голову на руки и зарыдал – тоненько, по-бабьи… Действие укола явно закончилось.

Турецкий бросил на Вячеслава Ивановича быстрый сердитый взгляд и нажал кнопку вызова охраны.

– Попросите сюда доктора, – бросил он вошедшему дежурному. – Он в соседнем кабинете.

На этот раз Шахмину уколов не ставили, предложив только выпить «хирургическую дозу» валерианки, что он покорно и сделал при полном молчании присутствующих в кабинете.

Дождавшись, когда всхлипывания и вздрагивания у Боба прекратятся, Александр Борисович Турецкий пододвинул Шахмину взятый у Романовой протокол.

– Прочтите внимательно и подпишите, – вздохнул он. – Думаю, есть смысл прерваться до следующего раза… И подумайте, Борис Николаевич, как следует, стоит ли вам защищать человека, так легко отдавшего вас в руки убийцы…

– Я его не защищаю, – произнес адвокат, успевший взять себя в руки. – Более того, повторяю, я от своих показаний не откажусь – хоть на очной ставке, хоть на суде.

– Я имел в виду не господина Кругликова, прозванного, насколько нам известно, в определенных кругах Непотопляемым… – покачал головой Турецкий. – И вы меня отлично поняли… Не понимаете вы только одного: пока ваш «друг детства» Евгений Адамович Катальников находится на свободе, гарантировать вам полную безопасность реально не сможет никто, даже в Матросской Тишине. Ваше благородство он вряд ли оценит… Подумайте об этом!

– Может, зря ты прервал допрос, – первым, после того как задержанного увели, заговорил Константин Дмитриевич Меркулов. – На мой взгляд, его вполне можно было сейчас «додавить»…

Александр Борисович поморщился и с упреком посмотрел на Меркулова:

– Я, Костя, не палач, а следователь! Ты прекрасно знаешь, что у меня другие методы и «додавка» полумертвого от страха подследственного в их число не входит!..

В дальнем углу кабинета у кого-то из присутствующих зазвонил мобильный телефон, разразившись бетховенской темой, известной среди музыкантов под названием «Судьба стучится в дверь»… Знающий эту мелодию Турецкий, глянув, у кого именно «труба поет», невольно усмехнулся: связь включил полковник госбезопасности Анисимов. Похоже, у Михаила с чувством юмора все в порядке… Однако, глянув на лицо полковника, Турецкий сразу же прогнал с лица улыбку. Тому явно было не до юмора, во всяком случае, в данный момент.

Отключив связь, Анисимов мрачно поглядел на Турецкого.

– Неужели… ушел?! – не выдержал Меркулов, тоже пристально наблюдавший за полковником.

– Дело не в этом, – сухо произнес тот, мотнув головой. – Непотопляемого взяли час назад. Погиб наш спецназовец, отличный оперативник… Я его знал… Двое ранены: у этой сволочи там не охрана, а целая вооруженная банда оказалась…

– Ранены серьезно?! – быстро спросил Турецкий, у которого вдруг как-то нехорошо, в ускоренном ритме забилось сердце.

– Ваш – довольно легко, в предплечье, кажется… Наш – средней тяжести, как говорят в таких случаях доктора… Какого дьявола, Александр Борисович, туда вообще понесло этого вашего Померанцева?!

– Валера… Валера – ранен?!. – Галочка Романова вскочила со своего места, опрокинув стул, на котором сидела во время допроса адвоката, и тут же зажала рот ладонью.

– Померанцев?! – Подчиненные Турецкого редко видели своего шефа в таком состоянии, моментально побледневшим, с отчетливо заходившими желваками.

– Да не переживайте вы так, – сухо бросил Анисимов. – Говорят, кость не задета, их в Склифосовского увезли, хотя, на мой взгляд, вашего следовало бы в Кащенко… Насколько я понял по вашей реакции, на взятие Непотопляемого его никто не отряжал даже в качестве следователя… Не говоря о том, что никто не просил лезть под пули!..

– Я совершенно определенно приказал Валерию отправляться домой, – выдохнул Турецкий и неожиданно стукнул кулаком по столу. – Ну, пусть только объявится, инициатор хренов… Капитан Романова, немедленно прекратите разводить сырость!..

Слава Грязнов нервно хмыкнул, покосившись на свою «крестницу», но вступаться за нее не стал. Так же как не стал в присутствии Анисимова упрекать Сашу за то, за что упрекал не раз: с его точки зрения, Турецкому следовало быть со своими подчиненными пожестче, а уж Померанцева это касалось в особенности – с его темпераментом и вольнолюбием…

Допрыгался, голубчик! Хорошо еще, что вообще жив остался.

– Ладно, – хмуро произнес Александр Борисович, подводя черту под этой богатой событиями ночью. – Думаю, анализ результатов допроса Шахмина, так же как план дальнейшего следствия, мы обсудим завтра на свежую голову… Заодно и с юрисдикцией разберемся… Предлагаю всем отправляться по домам и выспаться, совещание оперативно-следственной группы завтра, скажем, в полдень… Возражений нет?

Возражений не было. И вскоре в кабинете Турецкого остались только Александр Борисович с Костей Меркуловым.

– Тяпнем понемногу? – исключительно для проформы поинтересовался Турецкий, уже раз-ливавший по рюмкам извлеченный из сейфа коньяк.

– Тяпнем, – покорно кивнул его шеф, перебираясь в кресло возле низкого журнального столика, на котором Саша и организовал, помимо выпивки, скромную закуску из каких-то чипсов и лимона.

– Прозит! – рассеянно произнес Турецкий, и, посмотрев на него, Константин Дмитриевич понял, что мысли Саши сейчас витают далеко и от его кабинета, и даже от начальства. И он знал, где именно они крутятся, ничуть не сомневаясь, что верная и преданная Ирина Генриховна вряд ли увидит своего мужа дома раньше, чем на рассвете. Что ж, конечно, он мог бы вмешаться в ситуацию… Если бы от этого была хоть какая-то реальная польза. Но его подчиненный и друг все равно поступит по-своему, кто бы и что ему ни говорил.

Константин Дмитриевич Меркулов вздохнул, поднялся с кресла и устало потянулся.

– Ладно, Саня, – сказал он. – Давай-ка и мы по коням… А то мой водитель, ожидаючи меня, наверняка уже третий сон видит!

Примерно через полчаса синий «опель» Александра Борисовича Турецкого, послушно мчавшийся в сторону Проспекта Мира, выехал на кольцо, затем нырнул в один из переулков и спустя еще минут пять затормозил у центрального входа в институт Склифосовского.

Время близилось уже к четырем часам утра, когда, преодолев с помощью своего удостоверения все препоны, выстраиваемые на его пути дежурным врачом в нужном ему отделении, Саша подходил к палате, в которую после операции по извлечению пули поместили Валерия.

Прежде чем войти туда, Турецкий слегка приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся щелку. Лишь после этого, усмехнувшись, вошел, уже не таясь…

При его появлении Галочка Романова, сидевшая спиной к двери возле кровати Померанцева, вскочила, во второй раз за эту ночь уронив от неожиданности стул… И на сей раз вспыхнув до ушей при виде Александра Борисовича.

– Ой… – пробормотала она и тут же уставилась в пол.

Зато Валерий, до этого лежавший на кровати с видом смертельно раненого бойца, тут же попытался приподняться… Увы, какой бы легкой ни была его рана и операция по извлечению пули, наркоз уже явно начал отходить, и Померанцев помимо воли охнул.

– Так тебе и надо! – с порога произнес жестокосердный Турецкий. – Герой хренов…

– Александр Борисович, ну зачем вы так? – жалобно пролепетала Галочка. – У него же операция была, температура повышенная, я только что мерила…

– А ты помолчи! – с нарочитой суровостью произнес Саша. – Температура у него… Ничего, может, в следующий раз не посмеет ослушаться приказа вышестоящего лица!.. Сейчас мы этого израненного враз от температуры вылечим… Ну-ка, капитан Романова, марш на стрему!..

– К-куда?.. – Галочкины и без того огромные глаза стали напоминать блюдца.

– На стрему… Ну и молодежь пошла – обычных слов не понимает… Покарауль с той стороны двери, если какой медик – особенно такой, в шапочке и очочках кругленьких, – появится, свистнешь… Теперь поняла?

И на глазах потрясенной Гали Романовой грозный Александр Борисович жестом фокусника извлек откуда-то маленькую фляжку коньяка…