Текст книги "Казаки-разбойники"

– Блин, отпусти, сука, чего надо? – взвизгнул он, еще не совсем понимая, что же происходит. Сначала мелькнула мысль, что кто-то за ним следил, когда он обшаривал ту бабу у диспансера. А теперь хочет поживиться за его счет. Отнять золотишко.

– И за «суку» ответишь, – перед Валеркой появился тот самый мужик, который обогнал его во дворе. И только теперь он почему-то догадался, что это мент. Да не один. Потому что кто-то невидимый все еще держал его за плечи своими клешнями.

– Чего нужно? – испуганно спросил Валерка, понимая, что попался. Но как? Никто же ничего не видел! На остановке не было ни единого человека.

– А что у тебя в карманах, Валерий Онуфриев? – спросил его кто-то за спиной.

– Ничего нет, – изумленно ответил Валерка. – Е-мое, они уже знают, как его зовут! Кто его заложил? Кто? Неужели Замок, за то, что вчера Валерка ничего ему не принес?

– А это что? – появился второй мент, не отпуская его плечо. Он запустил свободную руку в карман Валерки, ловко обшманал его и вытащил горку теткиных побрякушек.

– А это не мое, – заюлил Валерка. От испуга все мысли испарились из его головы, как будто их выветрило сквозняком.

– А чье же? – ехидно спросил первый мент.

– Подсунули, в автобусе, – пришла спасительная мысль. – Да, в автобусе. Возле меня мужик терся, он и подсунул.

– А не баба? – усмехнулся мент и легонько повернул наручники на Валеркиных запястьях. Стало больно и Валерка промычал:

– А, может, и баба…Она тоже терлась. Наверное, баба. Барахло-то бабское…

– А зачем она тебе это подсунула, как ты думаешь? Подарок хотела сделать?

Валерка замолчал, лихорадочно обдумывая, что же ответить.

– Ну что, парень, придется тебя арестовать.

– Не надо! – залепетал Валерка. – Дяденька, отпустите, меня мать ждет. Убьет, если я задержусь.

– А сколько тебе лет, хлопчик? – усмехнулся мужик.

– Семнадцать…

– И ты все еще взрослых мужчин называешь дяденьками? Пошли, сопляк. Маманя теперь тебя так или иначе убъет. Как ты думаешь – лучше раньше или позже?

– Позже… – промямлил Валерка, ужасаясь перспективе быть убитым собственной матерью. Почему-то он сразу поверил менту, что она способна на это. Если она узнает, что он грабил женщин, тут никакая «пятихатка» на поможет… А вдруг какая-нибудь из тех клюшек откинула тапочки? Замок говорил, что за убийство какая-то особая статья. Чуть ли не пожизненно… Ой, мамочка, что же делать? Что говорить ментам? Как бы так вертануть, чтобы они ему поверили? Он совершенно не был готов к тому, что когда-то попадется. Даже с Замком разговор об этом не заходил ни разу. Смешно было даже думать, что какая-нибудь старуха сможет дать ему отпор да еще задержать и сдать в ментуру. А менты по дворам не ездили. За все это время ни разу ему не встречались.

Эти мысли его как-то сразу успокоили. Он не попался ни разу. И пусть еще докажут, что золотишко, которое они нашли в его кармане, он грабанул. Может, на свое заработанное купил, мамане в подарок. У нее как раз в декабре день рождения. Надо, чтобы она сходила к дяде Жорику и он подтвердил, что Валерка у него работал.

Мысль перескочила на другое. Они же его фамилию назвали! – похолодело в сердце.

– А откуда вы узнали мою фамилию? – не сдержался он и сразу подумал: зря спросил. Теперь они подумают, что он их боится. Подумаешь – фамилия! Пока он сидел на скамейке, может кто-то из соседей проходил из дома напротив, кто его знает, а менты и спросили.

– Добрые люди подсказали, – насмешливо ответил мент и бережно пригнул его голову, когда сажал в милицейскую машину. – Осторожно. А то последние мозги вышибешь.

Валерка разозлился. Еще и издеваются, сволочи! Но надо было сейчас думать совсем о другом. Раз они ничего не говорят о его предыдущих ограблениях, значит точняк ничего не знают. А откуда он взял эти побрякушки, нужно придумать срочно, пока еще едет в машине. Потому что там, куда его везут, могут и побить. А тогда он точно проговорится. Валерка совершенно не выносил боли. А если он сдаст Замка, тот его из-под земли достанет. И убьет. Что ему стоит? Он как-то хвастался, что за ним трупов – на целое кладбище хватит. Валерку охватил ужас и он мелко задрожал, как от озноба. От страха же решил, что лучше говорить немедленно, пока не применили свои пытки. О них Замок тоже рассказывал со знанием дела, красочно описывая их многообразие, да так, что кровь стыла в жилах.

– Это сюрприз для матери. Я ей на день рождения купил, – наконец выдавил из себя Валерка. – Я в автомастерской машины мою, сам заработал.

– И кто подтвердит? – спросил заинтересованно наглый мент, ехадно улыбаясь.

– Мать и дядя Жорик.

– Отлично, парень. А теперь вспомни, сколько ты заплатил за эти подарки и где чек на покупки. Или там, где ты покупал, вразвес отпускают?

Валерка вспотел, пока обдумывал ответ. А тут зазвонил мобильный у мента. И по ответным репликам Валерка понял, что ему доложили о тетке из тубдиспансера. Потому что мент выложил перед собой теткино золото и угукал после небольших пауз.

– Говоришь, матери подарок купил? – переспросил он у Валерки, когда закончил разговор и сунул свою мобилу в карман. – А вот у нас другие сведения. Так что, мальчик, посидишь пока в «обезьяннике». Там условия хорошие для размышления.

Валерка вспомнил, что ему рассказывал Замок об «обезьяннике» и душа его похолодела. Там тоже, бывает, совсем отпетые сидят. Двое держат, третий мозги вышибает. Или того хуже – опустить могут, если дежурный мент отвернется.

Валерка тихонько заскулил, раскачиваясь из стороны в сторону. Менты удивленно переглянулись.

– Охренел с переляку? – спросил один. – Если сразу расколешься, никто тебе ничего не сделает.

Но Валерка продолжал скулить и не мог остановиться.

22

День был солнечный, на небе ни тучки. Тишина стояла такая, что только слышалось гудение проводов над железной дорогой. Ворыпаевские съехались к пятьдесят шестому километру на трех машинах в разное время.

– Прямо как партизаны, – ухмыльнулся Хорек, который приехал в первой машине и дожидался с братками приезда остальных.

– А ты хотел, чтобы мы выехали торжественно, колонной? И по дороге объявляли, куда путь держим? – загоготал Шнур и шумно почесал пятерной волосатую грудь под расхристанной сорочкой.

– А еще лучше по матюгальнику объявлять! – раздухарился Хорек, который пребывал в нервном возбуждении в связи с предстоящей операцией. Ему предназначалась одна из главных ролей и он очень этим гордился. Наконец все прибыли. Сергун напомнил, кто где должен находиться и велел не отсвечивать. Мало ли – вдруг казачки тоже прошурупают, что эта позиция очень удачна для ограбления. Поэтому никаких сигарет, машины загнать в кусты, головы не поднимать и главное – громко не разговаривать.

Хорек с Шнуром и Жмыхом под прикрытием кустов прильнули к теплой земле и напряженно всматривались вдаль. Солнце висело прямо над головой и все трое вскоре уже маялись от жажды. Никто не догадался взять с собой воду и теперь тихо переругивались.

– Хватит бухтеть, – Жмых первый вспомнил, что Сергун велел сидеть тише воды, ниже травы. – Ты, Шнур, не отвлекайся. Давай зырь на дорогу.

Бинокль был только у Шнура. Глаза под окулярами потели, и он на мгновение отрывал бинокль, чтобы быстро тыльной стороной ладони протереть их.

Хорек лежал вплотную к Жмыху, потом немного отодвинулся и недовольно повертел носом.

– Ну и духман от тебя!

– Вчера мылся! – огрызнулся Жмых. – А не нравится – отканай.

– Едет, едет! – наконец подал голос Шнур и толкнул ногой Хорька, который попытался хоть одним глазком заглянуть в бинокль.

– Та мы уже и сами видим, – пробурчал Жмых, посчитавший личной обидой недоверие Сергуна – бинокль достался Шнуру, более молодому, а Жмых в банде уже давно ошивается, так сказать бандит со стажем.

На пятьдесят шестом километре поезд начал сбавлять ход.

– Есть! Наш вагон последний. Подфартило!

Хорек засуетился и стал торопливо набирать номер на мобильном.

– Мы отцепляем вагон. Он предпоследний. Ага…

Он подтолкнул замешкавшегося Жмыха

– Пошли, пора…

Они скатились к железнодорожной насыпи и побежали вдоль путей, шурша гравием, который разлетался из-под ног в разные стороны. Бежать пришлось недолго – быстро догнали едва ползущий вагон и по очереди запрыгнули на подножку. Хорек сразу же оседлал сцепку и работа закипела. Он не без усилий отцепил тормозной шланг, Шнур достал свой инструмент – кувалду, и стал лупить по сцепке.

– Дай я, – протянул к кувалде руку Жмых. – У меня удар сильнее.

Но Шнур уже справился и сам. Последние два вагона сначала по инерции катились за составом, потом начали замедлять ход, все медленнее и медленнее и наконец совсем остановились. Шнур утерся рукавом, размазав мазут по всей широкой морде, и радостно улыбнулся, ощерив крепкие белые зубы.

– Оп-паньки, приехали!

Братки спрыгнули с подножки и повернувшись к дороге, замахали руками.

Им и в голову не приходило, что с другой стороны насыпи за их действиями наблюдали их враги – Куренной с казачками. На возвышенности стояли три машины «казачков», откуда им было видно как на ладони – суетня братков, а потом и приглашающие их жесты, адресованные выжидающим в стороне подельникам.

– Есть… – обронил Куренной, опуская бинокль. – Предпоследний вагон.

– Начнем? – Клест нетерпеливо засучив ногами, потому что тоже лежал в траве и уже готов был сорваться по первому приказу Куренного.

– Погодь, – придержал его прыть Куренной, опять приложив к глазам бинокль. Вагоны окончательно остановились, и с противоположной насыпи к ним уже съезжали три машины.

– Негоже нам заниматься черной работой. Мы ж казаки, а не якась там шпана. Нехай они вскроют, а там побачим.

Тем временем из машин выскочили не менее дюжины ворыпаевских, оживленно жестикулируя и переговариваясь, все при оружии. Куренной переводил окуляры бинокля по лицам, почти всех он знал, но вдруг увидел среди них Турецкого.

– Мать твою… – от неожиданности выругался Куренной. – Там Антон…С ними.

Клест напряженно вглядывался в лица.

– А ты казал, шо его убили ворыпаевские… Выстрел слышал… Это он нашего Димона застрелил, а сам переметнулся. Ах он дятел хренов! Сукодей! Я ж говорил, шо засланный он. А вы все ему в рот заглядывали, каждому его слову верили.

Клест вытащил из-за спины винтовку:

– Щас я его быстренько мочкану, – злорадно пообещал он и взвел курок.

– Тихо! – оборвал его Куренной. Он следил за дальнейшими действиями уже Турецкого. Тот постоял в толпе братков, один из них подтолкнул его в спину в сторону к вагону и Антон, или как там его, не спеша зашагал в заданном направлении.

– Глянь, а он не добровольно идет, – заметил Клест. – Его ворыпаевский под прицелом держит. Шо-то я эту харю не знаю. Какой-то из новых. Вишь, сами не хотят рисковать, нашли себе пушечное мясо… – он рассмеялся и с интересом смотрел, как будут развиваться события.

– Вот-вот… Я и говорю – они его без тебя мочканут. Зараз он им поможет открыть вагон, а они ему откинуть тапочки.

Клест зашелся в беззвучном смехе. Но Куренной даже не улыбнулся. Ему ничуть не было жалко заезжего «охранника». Хотя что-то вроде сожаления промелькнуло в его глазах. Этот Антон и так долго продержался в здешних суровых условиях. Уже сколько раз мог отдать концы, побывав в руках ментов, казаков, а теперь и бандитов. Сколько веревочке не вейся…

Турецкий шел сначала по жесткой выгоревшей траве, потом по гравию, он не спешил, потому что торопиться уже было некуда. Позади дуло пистолета, впереди закрытая дверь вагона, за которой его тоже ждут стволы. При любом раскладе пуля его найдет.

– Ну, и что теперь делать? – тихо пробормотал Турецкий, останавливаясь у двери. – Хоть бы в голову что-нибудь пришло. Ничего…Вот тебе, Турецкий, и переоценка ценностей…

Ну что ж, хоть его в вагоне и не ждут, но постучаться нужно. Так сказать, напоследок отдать долг вежливости. А там уже действовать по обстоятельствам.

– Кто? – тотчас рявкнул голос из-за двери. – Я сейчас через дверь выстрелю!

Турецкий молчал, потому что не знал, как назваться.

– Кто там? А ну говори! – заорали сразу два голоса.

Турецкий подумал, что мужикам внутри тоже не позавидуешь. Они уже наверняка поняли, что вагон отцеплен, поезд уехал и ждет их полная неизвестность. Вряд ли их встретят с распростертыми объятиями. Так что перед ними стоит задача – либо сдаться на волю грабителей, либо отстреливаться до конца. В любом случае конец непредсказуем. Хотя первый вариант дает какой-то шанс…

Куренной смотрел на фигуру Турецкого, замершую у вагона, и мысленно подгонял его. Ему хотелось, чтобы действия разворачивались быстрее. Но там что-то медлили. Заминка была непонятна. Если вагон откроют и налетят ворыпаевские, охранники вагона начнут палить в них, ворыпаевские в ответ, и казачки поспеют как раз к раздаче слонов. Останется только добить оставшихся и затариваться рыжьем. А если эти в вагоне решили не сдаваться, то без шума никак не обойтись. Что нежелательно. А ну, как кто-нибудь услышит стрельбу и сообщит ментам? А те ведь примчатся исполнять свой служебный долг. Они же не в курсе, что бандиты с казаками схлестнулись на общем интересе и лучше в это дело не вмешиваться…

Неожиданный одиночный выстрел заставил Клеста вздрогнуть. Он завертел головой и зачастил:

– Хто стрелял? Хто? Я не бачу! Куренной, ты бачишь?

Куренной резко опустил бинокль.

– Пошли! – и первый побежал к вагону.

Лена все решила еще ночью. Когда у нее на глазах уводили Турецкого, она сразу поняла, что это ворыпаевские, больше некому. И теперь ему надеяться не на кого. Как только машина с Турецким уехала, она побежала домой, слыша за заборами возбужденные голоса соседей. Все только о пожаре и говорили, да о том, что жизнь в станице становится все опаснее, а начальник милиции Шкурат жирует неизвестно на какие деньги, то есть всем известно, что на подношения казачков да бандитов, и безопасность жителей станицы ему по барабану.

Лена решила дяде Володе ничего не говорить о своем плане. Знала, что ни за что не одобрит, да еще и запрет ее в хате. А ведь человек попал в беду и его надо выручать. Лена сама боялась себе признаться, что этот человек для нее стал много значить. Мысли о том, что она элементарно влюбилась, некогда было обдумывать.

Лена про себя поблагодарила дядю Володю, который первое время, когда она приехала в Новоорлянскую, частенько муштровал ее, заставляя стрелять по мишени. Придирчиво рассматривая ее достижения, обычно скептически усмехался.

– Ну вже трохи лучше, племяшка. На троечку с минусом.

Он знал, что Лена была очень самолюбива, и его оценка ее вовсе не устраивала. Она вновь и вновь спускала курок карабина, чтобы заслужить его похвалу. А для Володи единственным результатом отличного выстрела было попасть в яблочко. Лена иногда попадала в «яблочко» и слышала:

– Ну вже совсем хорошо, почти как я…

Притом он совершенно не брал в расчет, что у Лены был опыт стрельбы в тире. Он считал, что в городе ничему путному научиться нельзя. Хотя в «молоко» она никогда не попадала и худший ее результат был в шестерку, да и то крайне редко.

Володя с утра куда-то исчез, не предупредив ее, когда вернется, так что она сама себе была хозяйкой. Вот и хорошо, не надо отчитываться, зачем она заворачивает карабин в старый теткин платок и куда собирается ехать. Выбегая из дома, она вспомнила: «Бинокль!» – и метнулась обратно. Потом опять выскочила во двор и на ходу шуганула Марсиков – они бросились ей под ноги и жалобно завыли.

– Отстаньте, некогда, – на ходу бросила она им и оседлав мотоцикл, выехала за ворота. Соседка Надюха шла навстречу с полными ведрами и даже извернулась вся, чтобы посмотреть, куда это учительша отправилась спозаранку на мотоцикле, да еще в таком чудном виде – в шлеме и очках. И куда директор школы смотрит? Разве прилично учительнице кататься по станице на мотоцикле, как какому-то, прости господи, шалопутному хлопцу?

Но учительница уже пронеслась мимо, подняв тучу пыли, соседка на нее даже разозлилась. Носится, пылищу поднимает, не видит, что ли – Надюха воду несет?

Лена выехала на дорогу и помчалась вдоль железнодорожной насыпи. Она эту дорогу знала отлично, не раз дядя Володя возил ее в город на мотоцикле, а потом и сам стал доверять ей своего железного коня. Потому что девушка оказалась большой любительницей быстрой езды, да и техники не боялась. Любила понаблюдать, когда дядя возился в моторе. Иногда и подсобить могла. Володя всегда мечтал о сыне, но жена его, Ленина тетка, по женской части хворала, так и не послал им Бог дитя. Поэтому сильно прикипел он к племяшке, хоть она ему была и не родная по крови. Учил ее всему, чему учил бы своего родного сына.

Лена заехала в низенькие кусты, проверила, что с дороги мотоцикл не видно, его закрывала насыпь. Прошла еще немного пешком, чтобы оказаться чуть дальше пятьдесят шестого километра и залегла в траву. Резкий запах полыни напоминал о том, что хоть по календарю уже месяц как наступила осень, южное лето еще окончательно не ушло. Место она выбрала очень удачное. Лена порадовалась, что не зря прислушивалась позавчера к обсуждению плана дяди Володи и Турецкого и запомнила его детали. И дядя Володя молодец – хранил карту местности так же бережно, как и свою милицейскую форму… Прислушиваясь к каждому звуку, девушка наконец уловила шум приближающихся машин, а вскоре и увидела их – прибыли казачки. Она сразу вспомнила Димона и вдруг почувствовала огромное облегчение. Никогда, никогда больше она его не увидит! А ведь как сначала испугалась, когда после выстрела увидела рухнувшего Димона. Впервые на ее глазах убили человека. Правда, Димон заслужил такой конец. Тут же запоздалое чувство вины заставило ее раскаяться. Как она может радоваться чужой смерти? Ведь он человек, и какой ни есть – она не вправе злорадствовать, что он умер! Но что же делать, если она действительно испытывает если не радость, то чувство избавления? Если бы не Турецкий, страшно подумать, что мог бы с ней сотворить Димон. Ее передернуло от отвращения. А ведь как стелился перед ней, такой был внимательный, трогательно заботился. Но зверь есть зверь. Не зря у него в станице такая репутация. И не напрасно дядя Володя предостерегал ее.

На противоположной стороне железнодорожных путей за насыпью она заметила какое-то движение. Так, ворыпаевские уже тоже наготове. Она нетерпеливо завозилась, но поезд все не появлялся. Больше всего Лена не любила ждать, и временное бездействие ее раздражало. Вдали зашумел поезд, Лена повернула голову в сторону звука, приложила бинокль к глазам и напряженно стала всматриваться. Она видела, как с противоположной стороны насыпи скатились трое, но длинный состав закрыл их и только приходилось догадываться, что они делают. Поезд на повороте заметно замедлил ход. Она машинально стала пересчитывать вагоны. На тридцать девятом заметила три копошащиеся фигуры. Они действовали быстро и слажено. Один стал лупить кувалдой по какой-то штуке между вагонами, второй нагнулся и копошился внизу, быстро работая руками. Вскоре последние два вагона отделились, расстояние между ними и составом все увеличивалось, поезд загудел и покатил дальше, не заметив потери двух вагонов. А они, замедляя ход, еще немного подползли вслед за составом, как будто не желая с ним расставаться, а потом и вовсе остановились. Трое спрыгнули на землю, замахали руками. К ним уже бежали ворыпаевские, весело перекрикиваясь, но к самим дверям не приблизились, а вытолкнули вперед одного из толпы.

Когда Лена увидела знакомую фигуру Турецкого, который отделился от ворыпаевских и медленно направился к вагону, сердце ее заколотилось и она едва подавила в себе желание вскрикнуть. Вот он, момент, которого она ждала со вчерашней ночи, много раз представляя, как спасает человека, нарушившего ее покой.

Турецкий шел не спеша, словно под принуждением. И когда Лена посмотрела в окуляр бинокля за его спину, увидела, как один из ворыпаевских нацелил свой пистолет в спину Турецкого. Вот ото что! Значит, Саша знает, что если не пойдет к вагону, в него могут выстрелить. А если что-то пойдет не так, в него все равно могут выстрелить. Лена держала на мушке ворыпаевского, а сама бросала быстрые взгляды на Турецкого. Она видела, как он постучал в дверь, потом еще раз. Турецкий нерешительно топтался у вагона, дверь не открывалась. Она опять взглянула в прицел на ворыпаевского и увидела, что он вскинул руку. Не раздумывая, Лена выстрелила в него и тот рухнул на землю. Ворыпаевские загалдели, стали озираться по сторонам. Со стороны казачков тоже началось движение. Ворыпаевские с опозданием заметили их и в то время, когда они сорвались с места, и стреляя на ходу в казачков, кинулись к вагону, пытаясь их опередить, казачки, съезжая с насыпи в машинах, открыли стрельбу прямо из окон. Стрельба поднялась такая, что Лена, оглушенная, на мгновение даже закрыла ладонями уши и пригнулась. А когда подняла голову, Турецкий исчез. Она завертела головой и стала лихорадочно шарить взглядом по местности. На земле уже валялось несколько раненых или убитых – Лена понять не могла. Она только молила Бога, чтобы среди них не оказался Турецкий. На ее глазах рухнул Куренной, и по его неестественно застывшей позе Лена поняла, что тот убит. Клест, рванувшийся сначала к Куренному, отпрянул и стал отчаянно отстреливаться с обеих рук. Лена в кустах чуть не плакала, потому что не знала, что теперь делать. Она боялась вылезать из кустов, но в то же время ее ужасала мысль о том, что Турецкий лежит среди тел на земле, возможно – ранен, а она ничем не может ему помочь. Ей только и остается, что смотреть через прицел на развернувшийся у вагона настоящий бой.

В разгар стрельбы послышался шум подъезжающих машин. Лена встрепенулась и повернула голову, вставать она все еще боялась, опасаясь стать мишенью для случайной пули.

– Наконец-то, – облегченно вздохнула она, увидев два милицейских УАЗика. Вот и начальник милиции Шкурат решил приступить к исполнению своих обязанностей. Окно головного УАЗика приоткрылось. Оттуда высунулась голова Шкурата с рупором мегафона и его голос, многократно усиленный, перекрыл беспорядочные звуки стрельбы:

– А ну прекратить стрельбу! Стволы отбросить и на землю! Лежать! Быстро всем на землю!

Вдруг Шкурат проворно нырнул в машину. Наверное, в машину тоже попали пули – догадалась Лена. Милиционеры дали ответные автоматные очереди и выскочили из машин.

Никогда Клест не бегал еще так быстро. На коне – да, приходилось, скакал во весь опор, даже некоторых казаков обгонял. Но своими ногами не доводилось ставить рекорды.

Он бежал вверх по насыпи, петляя, как заяц, убегая одновременно и от стрельбы, и от милиционеров. Оглянувшись в очередной раз он понял, что они решили во что бы то ни стало его догнать. А кто знает, что у них на уме. Еще примут за ворыпаевского, подстрелят, как куропатку, и кирдык казачку Клесту. Он совсем уже запыхался, но менты, сволочи, как хорошие спортсмены бежали ровно и дышали дружно и сил у них было еще полно, они уже почти настигли его. Клест сделал рывок, как учил его когда-то школьный учитель физкультуры, но споткнулся об какую-то кочку и упал. На всякий случай он сразу накрыл голову руками и сжался в комок. Одновременно на него запрыгнул Волохов. А тут и Степка Байда навалился своим пудовым телом, аж кости затрещали у худощавого Клеста.

– Мужики, вы шо, охренели? – взмолился он, извиваясь всем телом, в то время, как Волохов защелкивал наручники на его вывернутых руках – Я же свой, не бачишь, чи шо, Петька? Совсем опух?

– Я те дам Петьку, – пригрозил ему сержант Волохов, находящийся при исполнении служебных обязанностей, и совсем уже не по уставу смачно врезал Клесту по его разгоряченной быстрым бегом морде. Клест даже взвыл от обиды и пытался достать Волохова ногами, но его уже рывком подняли с обеих сторон под руки и поволокли к УАЗику. Разозленный Клест решил ментам не помогать и расслабился, повиснув у них на руках, загребая ногами сухую траву и поднимая пыль так, что они даже расчихались. Волохов беззлобно стукнул его по голове.

– Ноги подними, урод, если покататься вздумал!

Клест что-то буркнул под нос и стал перебирать ногами, норовя зацепить Петьку носками своих видавших виды сапог.

– Гад, ты мне тут побалуй еще! – пнул его под коленку Петька и вдвоем с Байдой они забросили его в машину.

Начальник отделения удовлетворенно следил за четкой работой своих подчиненных. Оставшиеся в живых братки уже не сопротивлялись. Поняли, что бесполезно. А оказывать сопротивление властям себе дороже. Никому неохота наматывать себе лишний срок. Шнур, совершенно потрясенный провалом операции, только и бормотал под нос:

– Хто ж нам западлянку подкинул? Узнаю – урою гада! Из-под самого носа рыжье ушло! У с-суки! – неизвестно к кому обращался он, брызгая слюной.

Жмых бросал свирепые взгляды из-под насупленных бровей на ментов, но помалкивал. Он смолчал даже тогда, когда мент Кирик двинул его локтем под дых, посчитав, что ворыпаевский браток недостотчно быстро идет к машине. Но если бы Кирик заглянул в глаза Жмыху, то понял бы – он теперь навечно останется в списке злейших врагов в памяти Жмыха, который никогда не забывал обид.

Всем надели на руки наручники и погрузили в УАЗик. Лейтенант Кирик собрал казачков и велел не дергаться. Сейчас не до них, а там разберутся, что они тут делают, у отцепленного вагона, который везет ворованное у Родины золото. Можно сказать – золотой запас страны.

– Не мы отцепляли, – хмуро заявил один из них. – Мы как раз засаду устроили, чтобы на горячем бандюков поймать, а золото государству вернуть.

– Бреши больше, – перебил его Кирик. – Вы золото сами хотели захапать, потому и засаду устроили. К нам информация поступила. А мы – отряд быстрого реагирования, – самодовольно усмехнулся он и пошел к начальнику. Тот уже приступал к осуществлению второй части плана захвата.

Шкурат, оглядев расчищенное поле боя, махнул рукой в сторону вагона.

– Ну шо, пошли? Будем этих брать.

Два милиционера с автоматами выступили вперед и все вместе остановились у двери. Шкурат даже не стал стучать. Он зычным голосом приказал:

– Откройте, милиция.

За дверью молчали.

– Ну, долго вы в молчанку будете играть? Не хотите по хорошему? Сейчас взломаем дверь. И только попробуйте сделать хоть один выстрел, мы вас в решето превратим.

Шкурат махнул рукой, подзывая Сашка Ященко, и тот фомкой стал вскрывать дверь. Он довольно быстро справился со своей задачей. Когда дверь со скрежетом отъехала, на пороге стояли трое молодых, но довольно помятых мужиков с обалдевшими физиономиями. Бесполезное теперь оружие лежало у их ног. С законом спорить они не решились. По начальственному тону Шкурата поняли, что теперь имеют дело с местными властями. Кирик и Волохов тут же надели на них наручники и выволокли из вагона.

– Ну и влипли! – пробормотал один из охранников, когда его взгляд упал не лежащих на траве убитых – и братков, и казачков. – Да тут война была!

– По вашей милости, – ухмыльнулся Волохов.

– Накаркал, – укоризненно взглянул второй охранник на говорившего. – Хотел кому-то ряшник прострелить…

Начальник отделения мельком взглянул на охранников вагона и распорядился:

– Нехай сидают на траву. А я посмотрю, из-за чего такой бой разгорелся.

Он с трудом взобрался в вагон, очень мешал живот, но просить подмоги у подчиненных не позволяло самолюбие. В вагоне стоял застоявшийся запах мужского пота, дешевых папирос и испорченного туалета. Шкурат поморщился:

– Сколько дней ехали? – выглянул он из вагона глотнуть свежего воздуха.

– Сегодня десятые сутки, – пробурчал самый старший с уставшим, невыспавшимся лицом.

Шкурат пересилил отвращение к запахам и принялся осматривать вагон.

– Ты смотри, как оборудовали, – обратился он к Кирику.

Вдоль стен на полках стояли ровными рядами ящики. У одной из стен лежали прямо на полу три тюфяка.

– Давай сюда фомку, – обратился Шкурат к Кирику.

Кирик взломал замок на первом ящике и открыл крышку.

– Якись каменюки, – удивленно протянул он.

Шкурат заглянул через его плечо. В ящике действительно лежали серые необработанные камни.

– А ну остальные взломай, – приказал он.

Кирик стал обходить ящик за ящиком и сбивать замки. Когда последний ящик был вскрыт и там тоже оказались камни, Шкурат уже не удивился. Он взял в руки один камень и как будто в раздумье взвесил его. Потом встал в дверях вагона и обратился к Волохову.

– Подведи ко мне этого, замученного. Точняк старшой у них, ночи не спал – золото охранял.

Когда Волохов подтолкнул к двери Бориса, Шкурат присел перед ним на корточки и ткнув под нос камень, спросил:

– Золото где?

– Какое золото? – хмуро переспросил тот.

Начальник резко встал и ударил охранника ногой в лицо. Тот упал на насыпь и схватился за челюсть.

– Золото где?! – повысил голос Шкурат.

Охранник медленно встал и, сплюнув сгусток крови вместе со сломанным зубом, процедил:

– Ты стоишь на нем.

Шкурат сначала непонимающе взглянул себе под ноги. Потом постучал каблуком по половицам и наконец широкая улыбка появилась на его лице.

– Давай фомку, – протянул он руку к Кирику. Поддел одну доску – и она легко поддалась, потом вторую.

– От и ладненько, – еще шире улыбнулся начальник отделения. – А то якись каменюки хотели нам подсунуть. За дурачков нас держали.

Под досками ровным рядом лежали слитки с золотом. Охранники тоскливо смотрели на богатство, которое уплывало из их рук. А какая ждет перспектива их самих, об этом сейчас лучше было и не думать.