Текст книги "Страсти по-губернаторски"

Глава третья
Обострение ситуации

1

«Хвоста» действительно не было. И «виноватыми» в этом оказались сами бандиты. Они установили для себя дежурство, но только в рабочее время, то есть днем, а целями своих наблюдений избрали лишь Турецкого и Поремского. За генералом никто не следил, поскольку никто не знал толком, чем он вообще занимается, а Романова с Яковлевым их не интересовали как слишком мелкие объекты внимания.

Вот, собственно, поэтому братва, уже как бы приученная к размеренному образу жизни руководителя бригады следователей, не выставляла круглосуточного наблюдения, не видя в нем смысла, и «проспала» отъезд синего «пежо». А когда очередная пара братанов явилась в гостиницу, чтобы продолжить свое навязчивое и назойливое наблюдение, выяснили, что Турецкого и след простыл. Но это обстоятельство не сильно огорчило наблюдателей. Не прошло и часа, как Журавлеву, согласно обычной договоренности, позвонил заместитель начальника колонии по оперативной работе Саид Мугушев и сообщил, что Турецкий уже прибыл в колонию для встречи с Коробовым.

Журавлев потребовал, чтобы Мугуш подробно записал, о чем будут говорить следователь с заключенным. Но Саид возразил – и рад бы, да не получится.

Оказалось, что следователь сразу по приезде в колонию отправился к самому «хозяину» и долго разговаривал с ним наедине. А потом начальник ИК вызвал к себе его, Мугушева, и приказал не препятствовать помощнику генерального прокурора разговаривать с заключенным Коробовым наедине вне помещения колонии. Территория достаточно большая, пусть они отойдут в сторонку и беседуют себе сколько влезет.

Мугушев, естественно, расстроился, намекнул «хозяину», что тогда они оба не узнают, о чем у этих двоих шла речь, а может, Коробов станет жаловаться на порядки в колонии, как тогда узнать об этом? Начальник только посочувствовал своему заму в его служебном рвении, но ответил, что вопрос уже решен и не обсуждается. По этому поводу был уже звонок из областного Управления исполнения наказаний, и последовало прямое приказание: не препятствовать. Ну а если кто подслушает, со стороны, мол, добавил начальник, то лично он, наверное, возражать не станет. Порядок все-таки должен соблюдаться.

С подслушиванием не получилось. Турецкий с Коробовым отошли в дальний угол огороженной территории, где за оградой был большой пустырь, и спрятаться на нем наблюдателю было никак невозможно, а все подходы к этому месту со стороны территории хорошо просматривались. Парочка зэков попыталась ненавязчиво этак приблизиться к разговаривающим, но Турецкий пригрозил вызвать охрану, и те ретировались, не желая неприятностей на собственные шеи.

История, которую рассказал Игорь Коробов, была насколько характерна для своего времени – конца девяностых годов, когда немногие предприниматели, особенно в провинции, смогли оправиться после дефолта, настолько и поражающей воображение по своей продуманной наглости.

Швейная фабрика братьев Коробовых была организована в середине девяностых, на подъеме предпринимательской деятельности в стране. Нашлись партнеры в Италии, появились и лица в России, заинтересованные в продаже качественной продукции, созданной по европейским стандартам, но с учетом чисто российской ментальности.

После дефолта девяносто восьмого года дела пошли хуже, но не настолько, чтобы пришлось закрывать производство и выгонять опытных мастеров. Выстояла фабрика, что стоило немалых, однако, трудов организаторам. И вот тогда, когда стало ясно, что производство выжило и, более того, даже по-своему окрепло, к фабрике немедленно возник пристальный интерес со стороны теневых сил при руководстве губернией.

Ну сначала, как обычно, зачастили комиссии с бесконечными проверками, а если зацепок не находилось, прибывали новые, и так без конца. Было ясно, что кто-то уже положил свой глаз на фабрику, приносящую вполне приличные доходы. Сначала, как обычно, грешили на бандитов, на местный криминал. Рэкет в подобных ситуациях – обычное дело. Братья решили не обострять отношений с уголовниками. Те требовали своего процента, приходилось скрепя сердце отстегивать. Дело было дороже.

А примеров несогласия тоже хватало. И магазины, не желавшие сотрудничать с братвой, горели бывало, и всякие мастерские страдали от «короткого замыкания», и людям, работающим на производстве, доставалось от бандитов. То есть ничего нового или необычного не было. Дикий капитализм, провозглашенный из Москвы, с самого верха, процветал вовсю, с провинциальным размахом, ссылаясь, с подачи вездесущих новоявленных демократов, на то, что через этот этап, мол, обязано пройти все человечество. И в пример обязательно приводилась пресловутая Америка с ее пиратским первичным накоплением капитала, с чикагскими разборками и нынешним фантастическим ростом благосостояния.

Но бандиты бандитами, а теперь, с началом нового века, фабрикой заинтересовался не кто иной, как сам господин адвокат Васильчиков. Впрочем, его интерес был понятен. Именно этот адвокат, в буквальном смысле сначала пролезший в местный парламент, а затем, под откровенным давлением губернаторского аппарата, выдвинутый в его руководство, по мнению многих предпринимателей, являлся главным держателем так называемого «губернаторского общака». То есть это именно он без всякого зазрения совести в прямом смысле грабил бизнесменов, требуя, чтобы те в обязательном порядке несли свои взносы в губернаторский фонд, который-де рассчитан на всякого рода кризисные ситуации, когда потребуются срочные финансовые вложения в экономику, здравоохранение, помощь малоимущим и прочие необходимые расходы в губернии. Дело-то вроде, с одной стороны, и благородное, но только никто этих взносов потом не видел. Зато ни для кого не оставалось секретом, как вырастали вокруг города, особенно в заповедных его местах, элитные дома, коттеджи, целые поселки.

Братья были готовы поначалу и этот, уже губернаторский, рэкет принять, но – в щадящих размерах. Однако жадность приближенных к руководящему креслу достигла фактически своего апогея. Васильчиков, который однажды прибыл на фабрику в сопровождении известного уголовника Журавлева и целой бригады его приспешников, видимо, с целью придания себе и своему посещению пущего авторитета, фактически в приказном порядке «предложил» Коробовым новый, наиболее целесообразный со стороны адвоката вариант.

Фабрика переходит во владение его, Васильчикова, и, таким образом, включается в общественный губернаторский фонд. Сами Коробовы, если имеют такое желание, остаются при фабрике действующими менеджерами, обеспечивают поставки, переговоры с партнерами и реализацию продукции. За это получают соответствующую зарплату, как и все остальные служащие фабрики. Отказ от предложения не принимался. На это прямым текстом указал присутствующий при разговоре в качестве, видимо, моральной поддержки вор в законе Васька Журавлев.

Наезд был настолько наглым, что братья поначалу даже растерялись. Но быстро взяли себя в руки. Рабочий день был в разгаре. Пока старший, Олег, вел «переговоры, младший, Константин, вышел из кабинета и быстро прошел по фабричным помещениям, где трудился рабочий народ. Слухи о том, что бандиты давно уже целятся на фабрику, давно циркулировали в рабочей среде, и на просьбу хозяина о помощи откликнулись все, без исключения. Через короткое время фабричный двор перед зданием конторы, где заседали прибывшие „гости“, бурлил негодованием. В кабинет явилась делегация, которая потребовала, чтобы все решения относительно судьбы предприятия решались только в их присутствии. А бандитам, которые, надо сказать, несколько растерялись от такого непоказного единства, было в ультимативной форме предложено немедленно покинуть фабричную территорию. Во избежание крупных для них неприятностей – рабочие обозлены, могут и поколотить.

Короче говоря, визит в тот раз потерпел полное фиаско. Но не таков был Васильчиков, чтобы смириться с подобной неуступчивостью. Видно, жил в нем постоянно этот неистребимый азарт охотника – во что бы то ни стало подстрелить намеченную дичь! Он, между прочим, по рассказу отца Игоря, примерно так и заявил, уходя ни с чем. Мол, вы меня еще не знаете.

Ну о том, какой он охотник, стало несколько позже известно в городе. И первой же дичью стал бизнесмен, который, на свою беду, принял приглашение самого губернатора и отправился на охоту в компании, в которой, естественно, находился и Васильчиков. Прослышав об отказе братьев Коробовых «подарить» свое производство губернаторскому фонду, он, этот бизнесмен, решил, что и он ничуть не хуже, и отказал адвокату в его «заманчивом» предложении. Результат не замедлил последовать, бизнесмен стал жертвой «случайной» пули во время охоты. Послушная прокуратура как возбудила это дело, так и прекратила его, списав происшествие на несчастный случай. А в свидетелях недостатка не было – практически все городское руководство, куда против таких «свидетелей».

Турецкий напомнил Игорю, знакомому, как оказалось, со многими событиями в городе не понаслышке, что за Васильчиковым числятся еще несколько убийств. Интересно, что он скажет о них?

Коробов ответил, что не верит ни в какие случайности, Васильчиков никогда не ошибался и действовал абсолютно расчетливо. И помогал ему в его действиях не кто иной, как тот же авторитет Васька Журавлев, которого, кстати, сам же адвокат и отмазывал не раз, когда банда Журы попадала в переделки и ей грозило наказание. Рука руку моет, тут как раз все ясно. Следовательно, и трупы, которые сопровождали Васильчикова, были результатом его вполне сознательных поступков. И убийство мальчика, забравшегося в его сад, и самоубийство парня, обвиненного в многочисленных изнасилованиях и убийствах малолетних девочек. Убийцу-то ведь нашли! А парня попросту задавили в камере сидевшие там уголовники, чтобы даже и мысли ни у кого не возникло, будто Васильчиков – он был тогда еще следователем прокуратуры – способен пытать человека во время допроса. А ведь так все и было. Об этом потом сами обвиняемые и рассказывали, известный случай, о нем и на лекциях даже говорили, в юридическом институте, где тогда учился Игорь…

А дальше история с фабрикой развивалась уже по сугубо криминальному пути.

В разное время и в разных местах с братьями стали как-то больно уж постоянно пересекаться пути то некоего майора Юрия Казарина, то подручного Журы Матвея Тараторкина. Встречи были словно бы и ненавязчивыми, но частыми. И всякий раз речь на них заходила об одном и том же – когда Коробовы наконец примут предложение, сделанное им Васильчиковым? Как, и не собираются? Но это же очень серьезная ошибка! Нет, никто никому угрожать не собирается, это просто дружеское предупреждение, не больше, пока, разумеется. Потому что когда терпение иссякнет, могут начаться непредвиденные действия, и тогда уже никто не станет идти навстречу интересам владельцев предприятия, а могут быть приняты самые радикальные меры, вплоть до… Ага, вам понятно, о чем речь, о каких таких мерах? Поэтому не тяните, думайте поскорее, людям ждать надоело.

Можно было бы не обращать внимания. Можно было даже заявление написать в милицию о том, что тебя преследуют. Но кому его подавать? Прежний начальник ГУВД был полностью под каблуком у губернатора и ничего слышать о каких-то темных махинациях, связанных с именами руководителей области или их близких приятелей, не желал. Громкое дело о коррупции в подведомственном генералу ведомстве лишило его в конце концов руководящего кресла. А пришедший ему на смену генерал Полтавин поначалу казался решительным и смелым, но вскоре все заметили, что и он не собирается обострять отношений с губернским руководством. Да, заметил он как-то старшему Коробову при встрече, нехорошо получается, и с коррупцией в собственных рядах, конечно, следует беспощадно бороться, но надо и общественность поднимать, почему общественность-то молчит? Где, понимаешь, соответствующий резонанс? На том все, собственно, и закончилось.

А спустя месяц после того «посещения» младший брат Константин собрался в Москву. Причем, что самое важное, уезжал он фактически тайно, потому что братья уже заметили за собой плотную слежку. Куда бы ни шли, куда бы ни ехали, повсюду сопровождали лихие молодцы с коротко стриженными головами и внимательными взглядами, спрятанными за темными стеклами очков.

У Константина в Москве были чисто служебные дела, а потом он хотел посоветоваться с кем-нибудь из известных адвокатов по поводу собственных проблем с фабрикой. Одним из таких адвокатов был, как ему подсказали, некто Юрий Петрович Гордеев, который уже отличился в Новограде в свое время.

Но ни до партнеров, ни до Гордеева Костя Коробов не добрался. Он просто исчез.

Олег немедленно кинулся разыскивать следы брата. Последнее телефонное сообщение от Кости, которое он получил с дороги, где-то уже с границы, судя по времени, Новоградской области, было кратким: «Кажется, меня преследуют. Постараюсь оторваться». И все, больше никаких известий не было. У Кости был «БМВ» седьмой модели, и оторваться от своих преследователей он, разумеется, мог. Но, видимо, этого не случилось, потому что пропали и сам Костя, и его автомобиль. Милицейские розыски и того, и другого решительно ничего не дали – как сквозь землю провалились. Ну с автомобилем было понятно, об этом и в милиции потом сказали: небось перебили номера на двигателе и кузове – и ищи-свищи ветра в поле. А что человек исчез, жалко, разумеется, но что поделаешь?.. Объявили в розыск и вовсе успокоились.

Игорь знал эту историю из рассказов отца, который затеял провести собственное расследование. Но как, с какими силами? Помогла случайная встреча.

Еще в детстве Олег дружил с одним соседским мальчишкой, Рустамом Сабировым. Был вхож в его многочисленную, многодетную семью, знал Рустам и младшего Коробова – Костика, который всегда норовил увязаться за старшими ребятами. Но катилось время, каждый однажды ушел в свою жизнь, Коробовы стали бизнесменами, а Рустам попался однажды на карманной краже, получил первый свой срок, запутался в сетях криминала, да так и остался там. Теперь он входил в преступную организацию, которую возглавлял Василий Журавлев, Жура.

Где теперь проживал Рустам, Олег не знал, но однажды увидел его, когда тот приехал к своим старикам родителям – в соседний многоэтажный дом. О судьбе Рустама Олег слышал. Знал, видно, и Рустам, чем занимаются братья Коробовы. В общем, тема для недолгого разговора бывших товарищей нашлась. Они посидели в кафе напротив дома, поворошили в памяти прошлое, повздыхали над настоящим и собрались уже разойтись, когда Рустам вспомнил про Костика и спросил, что с ним. Олег и сознался в том, что младший брат пропал и что он, Олег, грешит в этом деле на Журу и его парней. Или же на продажную ментуру, причем кто хуже, он еще и сам не знал.

Вот ведь как получается иной раз: в бандитском сообществе дела складываются словно в самой что ни на есть бюрократической организации. Далеко не каждый член «бригады» порой знает, чем занимается другой ее член. Рустам, например, ничего не слышал о факте исчезновения Костика Коробова. А мог бы. Значит, не положено ему было слышать об этом от своих. Либо сыграло роль то обстоятельство, что в последнее время отношения их с Журой, похоже, накалились. Не нравилось Рустаму, как и некоторым его товарищам, что пахан слишком тесно стал сотрудничать с властями. И вот уже, к большому позору в воровской среде, братва в некоторых случаях действует совместно с органами милиции, что элементарной воровской этикой полностью отрицается и отрицалось во все времена. Это – западло! За такие финты можно и короны лишиться. Вместе с головой. Но это уже другое дело. А вот сама новость о пропаже Костика, чисто по-человечески, обеспокоила бывалого уже преступника. И он, в порыве нахлынувших детских воспоминаний, пообещал Олегу что-нибудь выяснить по поводу его младшего брата.

Услышав о предложении такого рода, Олег даже обрадовался. Кандидатура бывшего дворового дружка Рустама для исполнения задуманного им расследования показалась наиболее благоприятной. И он, что называется не отходя от кассы, предложил Рустаму выяснить этот вопрос досконально, а гонорар решил назначить такой, чтоб у Сабирова не возникло даже и сомнений в честном отношении к нему братьев Коробовых.

Услышав, что Жура вместе с Васильчиковым требовали «подарить» фабрику адвокату, Рустам не особенно удивился. Роберта он уже знал, как и то, что адвокат не за простые коврижки носит прозвище Генерала. И он любит, когда его так называют в камерах, куда он является для защиты своих наиболее постоянных клиентов. Но известно также и то, что этот адвокат кого хочешь обведет вокруг пальца и натянет нос любому, а в дружках у него – сам господин губернатор вместе с генералом Полтавиным, и за это его особенно ценят в уголовном мире. Правда, посмеиваются – даже сам генерал Полтавин ни в какое сравнение не идет с Генералом Васильчиковым.

Конечно, Рустаму не нравилось такое «содружество», что всячески поддерживает Жура, но тот официально считается паханом, даже «смотрящим», хотя воровской закон трактует исключительно по-своему и только на пользу себе и своим дружкам, вроде того же Роберта.

В общем, показалось Олегу, что у Рустама, настроение которого было умело подогрето старым приятелем первосортным коньячком, имеются свои собственные серьезные претензии к «руководству». А там, где нельзя воздействовать на человека идеей справедливости, можно, отчасти и под флагом как бы этой идеи, попытаться оказать на него влияние с помощью финансовой стороны. Куш в десять тысяч долларов заставил Рустама задуматься. И подсказка, что сумма может быть запросто удвоена, если вина Журавлева с Васильчиковым в исчезновении младшего брата Коробова будет доказана с помощью неопровержимых фактов.

Возможно, Рустам увидел в такой постановке вопроса реальную возможность не только хорошо заработать, но и поквитаться со скурвившимся, по его убеждению, паханом. А сочетание приятного и полезного всегда, как известно, греет душу. Действительно, а почему бы не попробовать? Или Рустама кто-то учить должен?

Чтобы не затягивать дела, Олег, располагавший приличной суммой наличными, быстро отсчитал Сабирову хороший аванс. После этого они разошлись, уверенные в том, что настоящая детская дружба, несмотря ни на что, ни на какие-то там житейские пертурбации, не стареет.

И Рустам вскоре принес Олегу горькую весть. Костик был в самом деле перехвачен братвой по пути в Москву, но стал отстреливаться и был убит. Вообще-то указания убивать парня у братвы не было, получилось так. Но в конечном счете постарались сделать, чтобы происшествие не попало в милицейские сводки. А что можно придумать лучше, кроме как имитировать исчезновение? У дорогого автомобиля перебили номера и продали чеченцам, на юг. А сам труп закопали в лесу. Где? Кажется, у самой границы Московской и Новоградской областей, в районе деревни Кривухи. Но там сплошные леса да болота, сам черт ногу сломит.

Олег уже, честно говоря, и сам догадывался о таком трагическом исходе. Но все-таки на что-то еще рассчитывал, думал, может, брата держат в заложниках, чтобы потребовать выкуп или заставить теперь вот таким образом отказаться от своего дела. Все оказалось проще, да и Костя с детства отличался воинственным характером, вот и дострелялся… Олег не знал, что брат прихватил с собой в дорогу оружие, знал бы – не позволил. Пистолет в кармане очень опасная штука. Вот и результат…

А Рустам между тем, довольный отчасти проведенным поиском, а еще больше тем фактом, что появился лишний козырь – хороший повод обвинить Журу в том, что он заставляет братву исполнять указания властей, собирался действовать дальше.

В «шестерках» у Журы, точнее, его личным водилой был некто Митя Шкваркин, лопоухий молодой уголовник, гордый тем, что он шоферит у самого пахана. А еще Митя имел одну страсть – он обожал фотографировать. А когда Жура вручил ему видеокамеру, чтобы тот ненавязчиво запечатлевал важные встречи законника с его подельниками и клиентами, то совсем съехал с катушек. Снимал и фотографировал все, что мог, хотя предпочитал шикарные пикники, в которых участвовали власти. Рустам, помнится, поначалу бывал на некоторых таких сборищах. Однажды даже самого губернатора Рыжакова видел в этой компании. Ну, а судейских – Самохвалова, к примеру, или Савенко – и считать перестал, сколько раз они бывали вместе с Васильчиковым. Из ментов только однажды появился генерал Полтавин и больше не стал бывать. Ну ему-то, понятно, с уголовниками общаться – действительно западло. А так – компания веселая.

Вот, собственно, часть этих материалов Рустам и собирался выкрасть у Митьки, знать бы только, где тот их держит. А такой материал, да если его хорошо, а главное, вовремя представить на воровском сходняке, «нарисует» полный крест на дальнейшей карьере Журы в качестве «смотрящего» – как пить дать.

И что самое удивительное, а возможно, и не менее печальное, Сабиров добыл эти материалы и передал Олегу. Отец Игоря, естественно, немедленно ознакомился с ними и понял, что тут речь уже не о пахане Журавлеве, его судьба в руках его бандитов, но здесь пахнет «крестом» и для карьер некоторых ретивых судейских работников, и для одного из руководителей областного парламента Васильчикова, и тем более для многих его покровителей, а в первую голову самого губернатора. Еще бы, достаточно только представить себе такую полосу в газете! Губернатор распивает чаи и более крепкие напитки в обществе широко известных в губернии бандитов, которых не сажают в тюрьмы лишь по той простой причине, что сам же Рыжаков «крышует» эту уголовную братию! Есть чему радоваться…

Игорь знал об этих материалах со слов отца. Но он не видел их, потому что отец тщательно и далеко их спрятал. Сделал несколько отпечатков с фотографий и увез в неизвестном направлении. А эти самые фотографии позже сыграли трагическую роль и в биографии Рустама Сабирова, и в семье Коробовых, которым пожилой вор помогал, правда, не без корысти и для себя.

Рустам пострадал из-за ошибки со стороны Олега Коробова. С одним из журналистов у него состоялась приватная встреча. Олег сказал сыну, что под строгим секретом передал журналисту две фотографии, на которых присутствовали губернатор и Васильчиков посреди пирующей братвы. Парень-газетчик в восторге заявил, что это сенсация и уж он-то знает, как распорядиться с умом полученными материалами.

Знал он или не знал, вопрос третий, но, вероятно, решил сделать на этих фотографиях хорошие деньги и с этой «благородной» целью предложил – только подумать кому! – Васильчикову выкупить у него компромат, который, в случае несогласия, может быть напечатан в очередном номере газеты и даже быть показанным в местных новостях на телевидении.

Закончилась эта история тем, что избитого журналиста доставили в больницу с множественными переломами. Дескать, он катался в парке на «американских горках» и сверзился на грешную землю – сам виноват, надо было прочно пристегиваться. А он, придя в сознание, и сам не отрицал, что «лопухнулся» в парке на аттракционах. Никаких документов, как и прочих материалов, у него при себе не оказалось.

Но дальше события последовали по нарастающей. Наверняка парень сознался, от кого получил компромат. За Олегом, разумеется, следили, и довольно плотно. Просто он сам, как человек в таких делах малоопытный, не замечал явных вещей. И не слушал сына, умолявшего его остерегаться. Но уж такая у них порода – все Коробовы были от рождения упрямы.

Короче, первым исчез Рустам. Коробов исподволь, от стариков Сабировых, узнал, что «старшой» погиб. Затем настала очередь и самого Олега. Его перехватили прямо у ворот фабрики. Охрана видела, как старшего Коробова догнала «девятка», из которой выскочили четверо молодцов в камуфляжной форме и с черными масками на мордах, накинулись на «форд» хозяина фабрики, выхватили его из машины, стукнули, чтоб не брыкался, и, засунув его к себе в багажник, вскочили в машину и мигом умчались. И вся эта операция по захвату длилась не более полутора минут. Охрана и сообразить-то не успела, что происходит. А когда сообразили, «девятки» уже и след простыл.

Поначалу грешили на спецслужбы, уж больно ловко все получилось, как в кино. Но куда бы Игорь ни обращался, ему везде говорили, что ничего об исчезновении Олега Коробова не знают. Милиция вяло объявила пропавшего в федеральный розыск. В областном управлении ФСБ ответили на запрос, что сотрудники управления в описываемой Игорем операции не участвовали, да и сама операция подобного рода не проводилась.

И, наконец, настал черед самого Игоря.

Операция по его захвату была проделана в высшей степени элементарно.

Отцовский «форд», на котором он ехал, ловко взяли в «коробочку» бордовая «шестерка» и микроавтобус «шевроле». Игорь и сообразить не успел, как из микроавтобуса выскочили люди в омоновской форме, выхватили его из машины, врезали пару раз по почкам, печени и закинули на пол в микроавтобус. И пока он лежал и медленно приходил в себя, в машине его шел милицейский «шмон».

Из того же микроавтобуса вышли двое людей, которые «оказались» понятыми. В их присутствии из-под сиденья «форда» были извлечены пакетик с наркотиком и пистолет Макарова. Что тут же и зафиксировали в протоколе.

А затем Игоря повезли из города.

Это было страшное путешествие. Майор милиции Казарин – Игорь уже знал его и по рассказам отца, и сам однажды видел – разбил ему все лицо, тыча стволом пистолета в нос и рот. И делал он это с каким-то откровенным садистским наслаждением, каждый свой удар сопровождая фразой: «Ну говори, где тебя завалить? Здесь или поглубже в лес отвезти, как твоих родственничков?»

Вот из этой реплики Игорь и узнал теперь о судьбе своего отца. И кто его захватил, бандиты Журавлева или менты Казарина, значения уже не имело. И те, и эти – отпетые уголовники. Следовательно, и ждать от них нечего, кроме страданий.

Насчет страданий Игорь не оговорился. Его три дня, в буквальном смысле, пытали в какой-то избе, вдали от города. Требовали, чтобы он сознался, где его отец спрятал документы с компроматом. Как Игорь ни уверял, что ничего об этом не знает, пытки не прекращались. Казарин лично надевал на него целлофановый пакет и держал до тех пор, пока сознание не оставляло Игоря. Его лупили по пятками, ребрам, животу. А все из-за чего?

На третий день «тайна» раскрылась. В избушке появились адвокат Васильчиков – самодовольный, упитанный, заметно подшофе, а с ним нотариус, который назвался Ефремовым. И они оба предложили Игорю, во избежание печальных последствий, подписать дарственную на фабрику, которая, оказывается, по закону о наследстве, а также по завещанию братьев Коробовых отныне принадлежала ему. Все необходимые бумаги были уже изготовлены, оставалось дело только за подписью владельца.

Пытка продолжалась еще сутки, после чего Игорь просто не выдержал и… подписал эту проклятую бумагу.

Вместе с «дарственной» адвокат и нотариус покинули избушку, искренне пообещав Игорю, что на этом акте его мучения прекращаются, а дальше все будет идти по закону…

Этот закон, в лице судьи Самохвалова, отнесся без предубеждения к несчастному молодому человеку, избитому неизвестными бандитами. Помощник районного прокурора Моисеенков, поддерживавший обвинение, потребовал четырех лет общего режима. Защитник, назначенный судом, не возражал, и судья утвердил это решение.

И вот два года прошло. Но Игорь ничего не забыл. Ни тех, кто издевался над ним, ни их приспешников. И когда в колонию пришла весть о казни троих мерзавцев, здесь эту весть многие отметили как праздник. А теперь даже заключаются ставки, кто будет следующим. Некоторые «ставят» на прокурора, другие на генерала Полтавина. Но лично он, например, считает, что следующим должен быть наказан майор Казарин. Причем показательно, чтоб другие запомнили и обгадились со страха.

Самое печальное заключалось в том, что Александр Борисович прекрасно понимал Игоря Коробова и глубоко ему сочувствовал.

Игорь, кажется, уловил это внутреннее душевное состояние Турецкого, когда тот сказал, что, в сущности, дело с родительской фабрикой, если умело взяться за эту проблему, в принципе исправимо. Найдется и человек, который будет им заниматься. Тут Александр Борисович с легким злорадством вспомнил Юру Гордеева – нечего отлынивать. Все за него делай, а он будет себе купоны стричь! Ах какие мы умные – адвокаты!

Но гораздо важнее было другое. Игорь решился и сказал, где его отец спрятал материалы. И даже на оторванном Турецким листочке из блокнота написал своей бабушке несколько строк и расписался. Иначе она бы никому не поверила. Уж такая она – мудрая старуха. И характер – кремень. И вот это было теперь действительно самым главным.

2

Ни слежки, ни погони не наблюдалось. Но, как человек серьезный и опытный, Александр Борисович не должен был особо «упиваться» ощущением свободы от посторонних взглядов. Еще уезжая на рассвете из города, он на всякий случай пощупал под днищем – в доступных, естественно, местах, – нет ли где «маячка». Ничего напоминающего этот малый предмет не обнаружил, но тем не менее успокаиваться не следовало. Машина ночь простояла без присмотра, а местные бандюки на многое способны.

Впрочем, если они каким-то образом связаны с работниками колонии, то им уже известно, зачем сюда приезжал московский следователь и чем он тут занимался. Но в данном случае у Турецкого было одно утешение – они все не знают, что он станет делать дальше. А у него, в связи с новыми полученными данными, родилась идея не затягивать с получением секретных сведений, а решить этот вопрос максимально быстро, пока нет погони. Потому что потом придется снаряжать целую экспедицию. Ведь если эта губернская гоп-компания догадается, за чем поедут люди, они костьми лягут, войну начнут, но вывезти материалы не дадут. Сожгут, уничтожат, все сделают так, чтоб о них не было ни слуху ни духу. А вот этого им позволить нельзя.

И Турецкий решил рискнуть, ибо нередко повторял, что риск – благородное дело.

Главная усадьба старого, давно уже развалившегося колхоза «Заветы Ильича» располагалась в заброшенной, но когда-то процветавшей деревне Горенки. Здесь доживала свой век Антонина Григорьевна, бабушка Игоря по материнской линии. Старушка жила одна, существовала, разумеется, не на сиротскую пенсию, а на те средства, что посылал ей Олег Коробов и завещал помогать сыну. Но сын уже два года находился в колонии и, как там чувствовала себя его бабушка, фактически не знал. Больше того, он даже во сне не позволял себе упоминать о ней. Ведь если бы кто из врагов отца узнал о ее существовании, ее старенький дом давно бы обшарили от пола до крыши и со злости сожгли. Возможно, что и вместе с его последней хозяйкой. Бабушка осталась теперь единственным человеком, который знал, где спрятаны компрометирующие высшее областное руководство материалы. Вот ее адрес и назвал Игорь, когда почувствовал наконец полное доверие к Александру Борисовичу. А до того, то есть практически до самой последней минуты разговора, молчал.