Текст книги "Страсти по-губернаторски"

– Почему? – опешил Гордеев.

– Потому что ты пошел против системы, а не против конкретной личности. А такие номера не проходят даже у богов адвокатуры. Вспомни исторические примеры из вашей обширной практики.

– А чего ты меня отчитываешь как мальчика? Учить больше некого?

– Юра, не обижайся, – засмеялся Турецкий. – Ты сам подставляешься, а я только констатирую, не больше. Ладно, оставим это. Спасибо за консультацию. Ты где там останавливался?

– А тебя, как высокого гостя, обязательно поселят либо в «Новоградской», либо в «Юбилейной», но и там и там всенепременно обеспечат номера всякой насекомой нечистью.

– Серьезно? И как же ты обходился?

– В номере не вел никаких разговоров на серьезные темы. А на машине, которую я взял напрокат, до сих пор висит «жучок-маячок». Там с этим делом четко поставлено, руководство хочет слышать каждое сказанное слово.

– Что ж, картина, в общем, привычная. Ну а с женским вопросом как? – спросил с язвительной ухмылкой.

– С чего это ты вдруг? – насторожился Гордеев, подозревая, что и его краткий роман с Людмилой стал уже каким-то образом достоянием Турецкого.

Кто трепанул? Неужто Денисовы ребята догадались? Или он сам им рассказывал о поездке с Людмилой в Холмск? А те сделали собственные выводы? Ну ничего нет тайного на свете, это ж надо!

Он хотел уже ответить, может, резче, чем следовало бы в дружеской все-таки беседе, но увидел, что Александр уже сам потерял интерес к своему вопросу, и промолчал.

Турецкий сказал, что, возможно, уже завтра выедет в Новоград вместе со сформированной бригадой, в которую, указанием министра внутренних дел, входит Вячеслав Грязнов, его оперативники, а в помощники к себе Александр забирает старшего следователя – Володю Поремского. Спросил еще, есть ли там, на месте, серьезные люди, с которыми можно работать. Гордеев назвал Артема Плата, вспомнил и сосланного в Холмск Зотова, упомянул экспертов, которых уже знал. Турецкий заметил, что надежных людей, оказывается, немного, на что Гордеев ответил, что, возможно, есть и еще, но он с ними не пересекался. А те, что работают в суде, почти поголовно сволочи. Вот так категорично и бескомпромиссно их беседа закончилась, и Гордеев, у которого немного отлегло от души, отправился в свою контору на Таганку, чтобы заняться документами для Печерского.

2

Турецкий удивлялся точности слухов, циркулирующих в городе. Ведь это основываясь больше на них, давал свои характеристики губернским начальникам Гордеев. И, знакомясь с ними впоследствии лично – так уж пришлось, на этом настаивал и Вячеслав Грязнов, чтоб соблюсти известный пиетет и не нарушать общепринятых во всех губерниях традиций, – Александр Борисович все больше убеждался, что они все очень похожи.

Большинство из них было высокого роста, крупного телосложения, с грубоватыми чертами «простонародных», можно сказать, лиц. Говорили резко и отрывисто, будучи уверенными в том, что каждое их слово – весомо и неоспоримо. Впрочем, не исключено, что все они брали пример с губернатора. Они демонстрировали свое глубочайшее возмущение по поводу происшедших событий и, что самое удивительное, готовы были свалить вину на любые посторонние силы, вплоть до космических пришельцев, но только не на обстоятельства, связанные с протестом населения против местного произвола. Вот этого не было, да и не могло быть по определению. Никакого произвола! Никакого барского самодурства! Да, проще говоря, никаких причин для серии зверских убийств уважаемых в городе людей!

На несколько провокационный вопрос: «Довольны ли были люди вершащимся в губернии правосудием?» – следовал категоричный ответ: «Естественно!»

Наиболее значительной по времени была у Турецкого встреча с губернатором. Слава Грязнов отказался идти к тому, он сказал, что лучше отправится к генералу Полтавину – все же свое ведомство, а расшаркиваться перед чиновником он не собирается.

– Ты считаешь, я сам должен перед ним прогнуться? – упрекнул друга Турецкий.

– А как же! Иначе они тебе тут и шагу сделать не дадут. Жалобами прокуратуру засыплют, и хорошо еще, если только прокуратуру, а не администрацию президента, где, при всем к тебе их показном уважении, сознайся, отношение-то всегда было весьма неоднозначным!

Тут Славка был прав – с чиновниками из администрации Турецкий старался и не «дружить», и не спорить. Ему вполне хватало положительной реакции Самого. И критикам приходилось поневоле себя сдерживать.

В центральной гостинице, носившей имя города, Турецкого поселили в большом номере, даже вопреки его согласию. Александр Борисович сказал, что во время напряженной работы любит тишину и одиночество, и ему не нужен стадион.

– Но ведь вы же не один, вы с целой бригадой прибыли к нам, – парировала похожая на воблу администраторша с некрасивой улыбкой и тусклым рыбьим взглядом. – У вас много помощников, они будут к вам постоянно ходить, советоваться. Да у меня и указание такое – выделить руководителю лучший номер.

– А от кого указание, если не секрет?

– От Алексея Петровича, конечно. А что им сказано, то обсуждению у нас не подлежит.

– Это вы такие послушные? – Турецкий усмехнулся и увидел, как «вобла» приняла его вопрос едва ли не как оскорбление для себя.

– У Алексея Петровича не может быть неправильных указаний. Мы все его глубоко уважаем.

Надо же, она учила его правилам поведения! А может, так у них тут положено?

Грязнов, видя, что с ними вопрос уже решен на «местном верху» и особенно церемониться не будут, в свою очередь потребовал и для себя тоже одиночный просторный номер. Как генерал. Старшего опера Галю Романову поселили в небольшом и уютном одноместном, а оба Владимира – Поремский и Яковлев – устроились в двухместном – с просторной прихожей, спальней и гостиной – так им было, видишь ли, удобнее размышлять.

Вячеслав Иванович, зная по опыту да и из информации Гордеева, которую передал ему Александр, о том, что разговоры в гостинице могут прослушиваться, прошел по всем номерам с небольшим чемоданчиком, который он одолжил у племянника Дениса, проверил помещения на присутствие «посторонней техники» и успокоился – все было в порядке, прослушивающие устройства работали везде. Небольшой аппарат, в просторечии именуемый «акулой», подавал устойчивые сигналы. Из этого вывод – в номерах ни о чем не болтать!

Поремский, кинув свою сумку, по указанию Турецкого отправился в областную прокуратуру, чтобы выбить для группы рабочий кабинет со всеми возможными телефонами и сейфом.

Галя с Яковлевым решили немного познакомиться с городом, хотя бы с его центром, чтобы потом проще было ориентироваться.

Грязнов захотел немного передохнуть после почти четырехчасовой поездки на машине и обследования номеров.

Ну а Турецкий с ходу, по совету Грязнова, отправился наносить «визиты». И первым был визит к губернатору.

Вообще-то они прибыли в город на двух машинах – синем «пежо» Турецкого и «девятке» Поремского. Но собственные машины решили оставить исключительно для личных нужд. Раз местные власти настаивали на самом активном расследовании, так пусть они же и обеспечивают группу соответствующим транспортом. Этот вопрос тоже следовало поднять во время беседы с губернатором…

Алексей Петрович Рыжаков старательно, так поначалу показалось Александру Борисовичу, демонстрировал свою глубокую озабоченность, вплоть до потери контроля над собой. Этот крупный и неповоротливый мужик с бульдожьим лицом сильно дрожащей рукой со скомканным в ней носовым платком поминутно вытирал мокрое от пота лицо. А между тем в его кабинете было совсем не жарко, да ко всему прочему громко шелестел работающий кондиционер, распространявший ледяные струйки воздуха. После уличной жары было даже немного холодновато. А он – потел! По какой причине?

Между тем губернатор рассказывал, слегка придыхая и осторожно откашливаясь, о том ужасе, который испытал он сам – да что там он, весь город! – когда рано утром в субботу ему доложили о ночных происшествиях, а уже днем местное телевидение сообщило о смерти троих известнейших в городе людей. Тогда совершенно невероятные слухи поползли по городу.

– Ну уж, – не поверил Турецкий, – прямо так и ужас? Удивились… изумились… в это я еще как-то поверю. И то, полагаю, далеко не все. А уж те, кто совершили данные преступления, подобных чувств наверняка не испытывали. Вы кого-то подозреваете? Криминальную среду?

– Криминалитет? – переспросил губернатор и задумался – так, будто такая простая мысль была им осознана впервые. – Вообще-то я не думал, но если вы так ставите вопрос, то… пожалуй. А что, вы намерены копать именно в этом направлении?

– Я еще нигде не намерен копать, это не по моей части, есть землекопы. А вот постараться найти тех, кто мог быть крайне недоволен действиями перечисленных вами лиц, для каждого из которых была, как я слышал, избрана своя, персональная казнь, – это задача посерьезнее. Так кто мог быть таким недовольным? Я облегчу вам вопрос. Обычно судьям и адвокатам стараются отомстить преступники, которые получили определенные сроки. Адвокату – за то, что не смог отстоять своего подзащитного, а судьям – за суровые приговоры. Вот нам и придется поднять судебные дела последнего времени и посмотреть, кто может оказаться заинтересованным в убийстве своих, скажем так, личных врагов.

– Да-да, наверное, вы правы, Александр Борисович, – поспешил заверить губернатор и снова промокнул большим, словно полотенце, носовым платком крупный свой лоб, покрытый капельками пота. – Но только я думаю, да я почти уверен, что в нашем городе появились люди, которым не нравятся не только работники суда, а всякая власть вообще. Вот бы где вам посмотреть.

– Вы опасаетесь, что их планы могут распространиться и на вас? Извините за такую постановку вопроса. Что вы тоже можете стать жертвой неизвестных преступников? – удивился Турецкий. – Помилуйте, но вас-то за что? Или, по-вашему, у них найдутся причины и… поводы?

– Ну это уж вы слишком!

– Я тоже думаю, что слишком, поэтому не будем заострять тему до такой степени. Уголовные дела по поводу названных убийств уже, я полагаю, возбуждены? Следствие по ним проводится?

– С этим вам надо бы обратиться к Фатееву, нашему областному прокурору. Думаю, да, ну конечно, а как же иначе? И потом, меня все время не отпускает такая мысль, Александр Борисович, – почти доверительным тоном заговорил этот задыхающийся то ли от волнения, то ли от страха, черт его знает, человек. – Я все думаю, как же так – троих и почти одновременно? И пришел к выводу, что вряд ли эти убийства связаны с каким-нибудь так называемым общественным протестом, на который вы уже намекнули. Может быть, стоит рассмотреть, как у вас говорят, другую версию?

– Это какую же?

– Ну возможно, это следствие личной мести за какие-нибудь, извините, обычные, человеческие грехи. Вот, скажем, всем было известно… ну многим, что районный судья Самохвалов был большим… э-э, любителем женского пола. Так может, кто-то его приревновал?

– А Савенко – он тоже по этой части ходок?

– Нет, ну что вы… однако, кто может знать все глубины человеческой души? Или вот взять того же Роберта Васильчикова. Ведь он всегда представлялся мне открытым, честнейшей души человеком! Щедрый, друзей любил, веселые компании. Но может быть, кто-то завидовал его публичному, общественному успеху? Или у него было что-то такое, о чем я не знал…

– А такое могло быть?

– Ну отчего же нет? Мы среди людей живем. Разные потребности, разные возможности, опять же – характеры…

– Нет, я о другом. Разве здесь, в вашей губернии, может быть что-нибудь такое, о чем бы вы не знали? И вообще, вы хорошо были знакомы, например, с тем же Васильчиковым? Близко?

– Ну что значит – близко? Знакомы, конечно… как со многими…

– Я слышал, вы дружили.

– От кого? – сразу насторожился губернатор.

Турецкий ответил самой широкой и обаятельной из всех своих улыбок. Мол, не задавайте вопросов, на которые я все равно не отвечу. Рыжаков так и понял.

– Ну в принципе, – подумав, сказал он, – можно сказать, отчасти и так. Мы встречались. И не только в здании нашего местного парламента – ведь Роберт Олегович был зампредом Законодательного собрания.

– На охоте, в застолье, – подсказал Турецкий.

– Вам уже и об этом известно? – почти не удивился Алексей Петрович.

И снова Турецкий не ответил, а лишь пожал плечами, но после короткой паузы заметил, что слухи впереди нас бегут, поэтому нет ничего необычного.

– Ну и о чем же вам рассказали эти слухи?

Александр Борисович уловил, как вмиг напрягся губернатор, даже голос у него посуровел, и куда-то исчезло его, возможно и показное, дружелюбие.

«Эге, – спохватился Турецкий, – нам сейчас не хватает только ненужного конфликта!» И поэтому, решил он, сейчас настало самое время немного раскрыться.

– Да это даже и не столько слухи, – небрежно сказал он, – сколько личные впечатления очевидца, в некотором роде, последних событий в вашем городе, Алексей Петрович. Не буду темнить, сознаюсь. – Он улыбнулся. – Перед отъездом к вам я разговаривал со своим старым приятелем, есть такой адвокат Гордеев, который… впрочем, может, вы в курсе?

– Ах вон это кто?.. Да, отчасти. А откуда вы-то знакомы?

– Он когда-то работал в Генеральной прокуратуре – следователем, под моим, как говорится, началом. Был способный следователь, но потом переквалифицировался в адвокаты, это уже известная у нас в Отечестве практика.

– Ах вот как? Теперь мне многое понятно…

– Что именно? – Турецкий устремил на губернатора наивный взгляд.

– Ваш Гордеев не может быть объективным.

– Батюшки мои! – воскликнул Турецкий, даже руками всплеснул. – Да почему же?

– Он ведь проиграл свой процесс, – с торжеством в голосе ответил губернатор. – И жалоба его была оставлена без удовлетворения, разве не так?

– Смею вас уверить, Алексей Петрович, адвокат Гордеев в жизни своей не проиграл ни одного процесса, я-то знаю. Просто одни длились дольше, другие были совсем короткими. Но в данном случае, уверяю вас, меня не интересует личное отношение того же Юрия Петровича к покойному теперь Васильчикову либо к кому-то другому. Кстати, я совершенно не в курсе, как он будет теперь поступать в отношении истца, который, увы, приказал долго жить, но это уже его адвокатские проблемы. Зато, как мне показалось, он прекрасно знал всех троих – ныне покойных. А для меня такая сугубо объективная информация, как вы понимаете, чрезвычайно важна. Ведь, как известно, да вы и сами хорошо разбираетесь в законах, следователь – в нашем конкретном случае это я – обязан не только изобличить виновных в гибели троих людей, но также глубоко изучить личности потерпевших. Верно?

Турецкий дождался неторопливого кивка губернатора и продолжил:

– И в данном контексте я очень надеюсь также и на вашу помощь. А слухи, как таковые, между нами говоря, Алексей Петрович, меня совершенно не интересуют, все слухи на свете – везде одинаковые. Молодых, неопытных следователей они нередко сбивают с толку, тут вы правы.

– Ну если вы так ставите вопрос? – Суровость исчезла из глаз губернатора, он задумался. – Что ж, я бы посоветовал вам…

Александр Борисович понял, что Рыжаков, убежденный в собственном величии, уже воспринял его слова как первую просьбу о помощи, о важном совете опытного, пожилого человека, в руках которого сосредоточены не только бразды правления губернией, но и абсолютное знание причин и следствий всего происходящего вокруг. Это было бы забавно.

– Я бы посоветовал вам, – повторил губернатор, – обратить главное внимание не столько на деловые, сколько на личные качества погибших.

– Вот как? Полагаете, могли быть личные мотивы и злые завистники?

– А что, не бывает?

– Полностью с вами согласен, еще как бывает! Ну хорошо, не стану больше отнимать ваше дорогое время, Алексей Петрович. Я постараюсь обязательно учесть ваши соображения и пожелания. А теперь давайте покончим заодно уж и с некоторыми формальностями, касающимися транспорта, связи, помещений и так далее.

После такого «покладистого» хода Турецкого все остальные вопросы были решены немедленно.

– Значит, вы не забудете о моем совете? – с непонятной настойчивостью спросил губернатор, самолично провожая Турецкого до двери.

– Никак нет. Поеду сейчас к прокурору и генералу Полтавину, уточним, так сказать, общую диспозицию. Всего вам доброго, благодарю за дельный совет.

«Интересно, а зачем он с такой старательностью подсовывал мне „завистников“? – думал Александр Борисович. Ответ лежал на поверхности: – Чтобы отодвинуть от себя самого всякие подозрения, которые, несомненно, возникнут во время проведения следствия. Не могут не возникнуть…»

Виктор Афанасьевич Фатеев был под стать губернатору, с одной только разницей – он не потел, не выказывал заметного волнения и вообще вел себя в высшей степени независимо. Вот уж кто был, даже внешне, истинным столпом законности!

Хоть он и являлся таким же государственным советником юстиции третьего класса, как и его московский гость, но служебное положение Турецкого – должность первого помощника генерального прокурора – давала Александру Борисовичу некие, невидимые простому обывателю, преимущества. Все-таки Москва, высшие круги, поручения иной раз дает сам президент. А ты здесь, в губернии, хочешь или не хочешь, все равно зависишь в немалой степени от отношения к тебе губернатора. Есть, правда, и свои плюсы – даже чисто материального плана, но и они не идут частенько ни в какое сравнение с теми, которые дает чиновнику его ранга возможность запросто общаться с «верхним кругом».

Может быть, поэтому областной прокурор принял Турецкого с некоторой показной провинциальной почтительностью. Однако ее полностью нивелировала в дальнейшем разговоре твердая, даже незыблемая, позиция самого прокурора.

Для начала Виктор Афанасьевич считал, что губернатор Рыжаков поторопился. Не было никакой необходимости забрасывать Москву не до конца продуманными в своей поспешности тревожными телеграммами. Нет, конечно, неплохо, что Москва отреагировала должным образом и прислала в Новоград бригаду, возглавляемую известными и уважаемыми сыщиками. Но прокурор был твердо уверен, что область справилась бы с этой задачей и собственными силами. Три уголовных дела распределены между наиболее сильными в практическом отношении следователями-«важняками» областной прокуратуры – Борисом Вайтенбергом, Романом Мордвиновым и Станиславом Афанасьевым. Уголовные дела по статье сто пятой Уголовного кодекса уже возбуждены, и следователи, насколько известно Фатееву, активно занимаются сбором улик и свидетельских показаний. Делам придано с самого начала максимально серьезное значение и оказывается реальная помощь по мере ее необходимости.

Ну что ж, хорошие общие слова. Больше всего прокурора заботила честь собственного мундира – это было видно. Не испытывал он, видимо, и никакого страха, продемонстрированного губернатором. Почему – это интересный вопрос, конечно, но сейчас рассуждать об этом неразумно. Несвоевременно, во всяком случае. Хотя тема была, что называется, «горячей».

– Как вы полагаете, Виктор Афанасьевич, чем вызвана столь бурная реакция Рыжакова по поводу, скажем так, не совсем ординарных убийств? Вот у меня во время разговора с ним сложилось некоторое ощущение, будто губернатор – я не хочу сказать, что он как бы примеряет эти, мягко говоря, огорчительные факты на себя, – чего-то все же испугался. Причем всерьез. Словно получил какое-то известное одному ему предупреждение. Вы знаете атмосферу в области лучше всех остальных, скажите, а у вас нет подобного ощущения?

– Я тоже заметил у Алексея Петровича определенную растерянность. Чем она вызвана? Не уверен, что, как вы изволили выразиться, «предупреждением». Хотя… в нашем мире все может быть, – философски закончил он.

– Но почему жертвами неизвестных убийц стали поборники, скажем так, правосудия? Не представители, к примеру, милиции, которых обычно больше всего ненавидят люди, преступающие закон, не государственные чиновники с их вечными взятками – будем смотреть правде в глаза. Но может быть, у вас здесь не все в порядке именно с правосудием? Не обижайтесь, ради бога, и не принимайте на свой счет, я просто хочу понять и вашу позицию.

– Я бы, разумеется, высказал свою точку зрения, но почти уверен, что она пойдет вразрез с общественным мнением…

– Общественным? – удивился Турецкий.

– Я имел в виду мнение руководства областью.

– Ну это другое дело. И что же? В чем вы, извините, расходитесь?

– Судебная сторона – это не совсем дело прокуратуры. Если с нас можно драть по три шкуры за любые просчеты, если, скажем, ошибка следователя либо прокурора, как-то бывает, в конечном счете исправима, то судебные просчеты и ошибки остаются, как правило, неизвестными широкой публике. Как и взаимоотношения в среде судебных чиновников. Вы меня понимаете?

– Вы хотите сказать, что суд – тема для нас с вами закрытая? Варятся в своем соку, никому не подчиняются, кроме как самим себе, и оттого недоступны для критики?

– Примерно. Возможно, только не столь безапелляционно и резко.

– Ну хорошо, двое погибших – судьи. А как же Васильчиков?

– Это опять-таки сложный вопрос их собственных взаимоотношений. Роберт Олегович скверно «отличился» в свое время, когда исполнял должность следователя. Это давняя история, если захотите, ее вам охотно расскажут, как всякие иные сплетни.

– Так сплетня или факт? – хмыкнул Турецкий.

– Вы потом сможете сами сделать вывод. Но потом он стал адвокатом, и довольно успешным, первым в области. Возглавил даже адвокатскую палату. Я бы сказал, что он сумел стать слишком успешным. Обладающим крупными, устойчивыми связями в руководстве областью, а также и…

– И? – улыбнулся Турецкий.

– Полагаю, и в криминальном мире. Недаром же уголовники окрестили его Генералом. Такие «погоняла» просто так никому не присваиваются. Значит, все-таки имело место…

– Мне знакомы подобные ситуации, когда адвокаты, защищая не просто по обязанности, но еще и по призванию уголовных преступников, пытались договариваться с судьями. Иногда у них это получалось, не отрицаю, из собственной практики мог бы привести примеры.

– Ну вот видите, тогда о чем же мы говорим? – развел руками Фатеев.

– Но эта ваша точка зрения известна? Хотя бы среди ваших работников, занимающихся расследованием? Она где-нибудь, как говорится, озвучена?

– Помилуй бог, да о чем вы? – усмехнулся прокурор. – Такой мой шаг слишком бы отдавал неоправданной фрондой. А потом, нужны веские доказательства, которых вам никто не даст. И тогда все ваши убеждения квалифицируются как клевета на честного человека с целью нанесения ему морального, а то и материального ущерба. Процитировать соответствующую статью? – ухмыльнулся прокурор.

– Что вы! Зачем?.. Но сами-то вы именно так считаете?

Прокурор неопределенно пожал плечами.

«Да, – подумал Турецкий, – тяжко ему тут, если он такой один и ни в ком не чувствует поддержки…»

Александр Борисович вспомнил рассказ Гордеева о «сосланном» в Холмск следователе, которого и отправили-то туда приказом вот этого Фатеева, и усмехнулся. Но прокурор усмешку принял по-своему.

– И ничего тут нет смешного, – наставительно произнес он. – Если внимательно присмотреться, то губернатор у нас – это наше всё, что называется. И те, кто с ним заодно, кто способен направлять его слова и действия, они, по существу, и являются основными хозяевами в губернии. Между прочим, очень советую вам, если сочтете необходимым, посмотреть повнимательнее, как обстоят дела с собственностью, принадлежащей Васильчикову. Там ведь не только большие гонорары.

– Может быть, именно в ней и кроется главная причина?

– Возможно, но не думаю. Наверное, есть еще что-то, о чем мы пока не знаем.

– Но ваша личная позиция в этом вопросе какова?

Фатеев, этот малоповоротливый, лысый толстяк в синем мундире, туго обтягивающем его большое тело, словно бы олицетворяющий собой «всесильный закон», который, все по тому же определению, мог, да и обязан был изрекать только прописные истины, промолчал. Он «поиграл» кустистыми бровями, сделав многозначительное выражение на широком лице, а потом лишь вздохнул и откинулся на спинку большого своего кресла. Не было, значит, у него собственной позиции? Так следовало понимать? Или он не собирался ее высказывать?

Турецкий почувствовал, что задавать слишком много неприятных вопросов прокурору не стоит. Довольно того, что он уже и сам позволил себе высказать. Правда, один совет его следовало обязательно учесть – это тот, который касался собственности покойного адвоката Васильчикова. Не исключено, что это серьезная подсказка.

А в общем же основную житейскую позицию прокурора Александр Борисович понял без дополнительных объяснений. Фатеев был определенно недоволен тем, что происходит в области, но он никому и никогда не выскажет своего недовольства. Если его что-то и не устраивает, то, во всяком случае, он постарается быть осторожным, принимая те решения, которые окажутся для него самого безопасными. Судьи – закрытая епархия, и нечего их критиковать. Губернатор – всему голова, вот и пусть сам думает. А окружение? От этих одни неприятности, но… терпеть можно. А раз можно, значит, и нужно. Понятная точка зрения…

Пришла пора менять тему.

– Тут у вас уже был мой коллега, следователь Поремский, он заходил к вам?

– Да, – заметно оживился прокурор, – и мы с ним все необходимое решили. Если вы пожелаете ввести в состав своей следственно-оперативной бригады и наших следователей, которых я вам уже назвал, то в вашем распоряжении окажутся сразу четыре удобных кабинета. Компьютеры и другая необходимая техника – факсы там, прочее – у нас имеются, и они тоже к вашим услугам. Если сочтете необходимым принять и мою помощь, милости прошу.

Чем оставалось ответить? Благодарностью на любезность.

К генералу Полтавину Александр Борисович отправился вместе с Грязновым. Так и в самом деле выглядело представительней.

Красивый, рослый генерал милиции принял их незамедлительно, выслав из своего кабинета нескольких человек, которые сидели у него, разложив свои бумаги на большом столе для заседаний. Значит, либо тут шла обычная и не самая важная болтовня, либо этим своим показным жестом Полтавин желал продемонстрировать свое особое почтение к гостям из Москвы.

Для начала генерал поинтересовался, как они устроились. Затем он спросил, чего хотели бы гости – чаю или кофе? Потом была дана команда в приемную – приготовить кофе.

Полтавин вел себя по-свойски, по-простому, демонстрируя полное свое спокойствие и радушие. Вставал, ходил по кабинету, курил, предлагая сделать то же и гостям, расспрашивал о погоде в Москве, всячески отодвигая пока вопросы, ради которых и появились в его кабинете руководители московской следственно-оперативной бригады. Впрочем, возможно, он полагал, что их вопросы могут оказаться для него не самыми приятными, и просто оттягивал время.

Коснувшись попутно своего прошлого, он упомянул, что здесь, в городе, живет относительно недавно, но уже отчасти освоился. Не преминул сказать, что вообще с преступностью, как таковой, в области положение далеко не самое худшее по сравнению с некоторыми другими российскими регионами. О том, что это и его заслуга, он не сказал, но исподволь намекнул – мол, до него тут было далеко не все в порядке. И тут же он нашел удобный переход к основной теме.

Он сказал, что, по его личному мнению, именно это обстоятельство – резкое снижение уровня преступности в последнее время – и сыграло, если можно так выразиться, злую шутку. Естественно, что три, в общем-то, ординарных убийства, но почему-то совпавших по времени, и вызвали столь горячий и тревожный резонанс у областного руководства. То есть получалось так, что он, как бы сам того не желая, перекладывал вину за громкое общественное возмущение с возглавляемой им правоохранительной системы исключительно на губернатора и его ближайшее чиновничье окружение. Область, по его убеждению, могла бы и сама разобраться в сути происшедшего, но теперь это, разумеется, вышло за пределы, эхом отозвалось в самой Москве, как будто ей больше нечем заниматься, кроме как криминальными разборками в Новограде.

– Но ведь произошли не просто убийства, – мягко возразил, словно оправдываясь за свое присутствие, Турецкий, – свалили столпов судейской системы, – вычурно этак выразился он.

– Ну и что – столпы? – с изрядной долей пренебрежения ответил Полтавин. – Они что, не люди, как остальные? Со всеми своими человеческими недостатками? Извините, я по-нашему, по-простому: он что, Ваня Самохвалов, бабником не был разве? Да про то многие знали!

– Так вы полагаете, с ним так поступили из-за женщины? Чрезвычайно любопытно. Ну а второй? – подсказал Турецкий.

– Это Савенко, что ли? – с тем же пренебрежением спросил Полтавин. – Не знаю, но наверняка он тоже в душе у себя какую-нибудь подлянку носил. А про Роберта я уж и не говорю.

– А что так? – удивился Турецкий.

Грязнов же молчал и внимательно наблюдал за генералом.

– Да на нем столько грехов висело! Очень по-своему безответственным человеком был. И не в меру самолюбивым, а оттого неосторожным.

– Разве? Вообще-то это новая для меня точка зрения. А вот губернатор ваш, прокурор – у них несколько иное мнение.

– Ну каждый, в конце концов, судит по-своему. Я человек простой, говорю всегда то, что думаю. Не всем нравится, а я иначе не могу. Но если Алексей Петрович уже высказал вам свою точку зрения и вы с ней согласились, то я ни с ним, ни с вами спорить не собираюсь. Ему, как говорится, сверху видней. Они же с Робертом – давние друзья, так кому же и знать, как не Рыжакову.

«Ага, и этот с ходу пошел на попятную…» Турецкий едва заметно усмехнулся, но, поймав взгляд Грязнова, сделал нейтральное выражение лица.

– Однако и ваше мнение мне очень интересно. Особенно в той его части, которое касается Васильчикова. Я не мог бы попросить вас, Григорий Петрович, высказаться поподробнее?

– Да что там… – не очень уже охотно отозвался генерал. – Могу сказать вам откровенно. Мое отношение к Васильчикову отчасти продиктовано теми делами, которые против него уже возбуждались, прошу заметить, четырежды, и всякий раз ему сходило с рук, а в последнем случае удалось отделаться совсем малым – условным наказанием. Почему говорю? Да вы же сами первым делом в архив влезете, поэтому и скрывать, как некоторые хотели бы, нечего – факты на поверхности. И отомстил наверняка кто-нибудь из лично обиженных им, ну из родственников покойных. Но это – сугубо моя точка зрения, я на ней настаивать не собираюсь и выступать по этому поводу – тоже. Вам – говорю.

– Он что у вас – рецидивист, что ли? – подал голос Грязнов и смешно фыркнул от удивления.