Текст книги "Страсти по-губернаторски"

– Так он обычный стукач, это Артем Плат? – понял по-своему Турецкий.

– Нет, Плат – не стукач!

– Значит, он с тобой просто так разоткровенничался?

– Ах, Саня, почему ты о людях сразу думаешь всякие гадости? Стареешь, по-моему. Это только в пожилом возрасте начинается всякое брюзжание по поводу и без повода. Нет, мы по душам поговорили с Артемом, я ему, кстати, приветик передал от одного его старого знакомого, ты что ж, полагаешь, что я, не зная броду, с ходу в воду? Мы с ним хорошо поговорили, обсудили некоторые вопросы, которые волновали больше меня, чем его, и только потом я сказал ему о своем разговоре с генералом. Вот он и открылся. Поверь, не первому встречному, а человеку, о котором, могу даже погордиться, он уже слышал много хорошего. Кстати, не только от своих сослуживцев, но и в криминальной среде. А чтоб ты мне не слишком завидовал, скажу больше. Здесь уже пронесся слушок, что в область приехали справедливые следаки, с ними можно иметь дело, понял? Но не гордись раньше времени. Вот как это делаю я.

– Спасибо за совет, – засмеялся Турецкий. – Хочу тебе сказать, что дело Васильчикова я сейчас поручаю Володьке Поремскому и придаю ему Галку. Она ведь тоже фактически по этому делу уже работает.

– Не возражаю. Яковлев у меня занимается вплотную ремонтниками. Муторно, понимаю, но он умеет не зацикливаться на неудачах. Я, в частности, и Артема попросил помочь ему в этом вопросе. Да, к слову, мы договорились, что перед каждым его донесением Полтавину мы будем предварительно, как выражается братва, «фильтровать с ним базар», и генерал будет получать исключительно ту информацию, которая нам с тобой выгодна. Неплохо, да?

– Сплошные, смотрю, Штирлицы! Валяйте, только сами не заиграйтесь. А мне скоро доставят результаты всех экспертиз, буду вот сидеть изучать. Если появится охота, загляни в конце дня, вместе посмотрим.

– Ладно. У меня еще предстоит парочка встреч, а после я свободен, заеду.

– С кем – секрет?

– Пока – да.

– Ты прямо как тот грузин! – засмеялся Турецкий. – Помнишь анекдот? «Так Гоги умер или нет?» Ответ: «Пока да». – И, уже отключив трубку, Александр Борисович в раздумье повторил: – Пока да… пока да…

А что – пока? К чему следователя обязывает Закон? Не только изобличить виновных, но и глубоко изучить личности потерпевших. И как же их теперь изучить, когда они – все трое – приказали, что называется, долго жить? А нужно ехать в их семьи, в их дома, опрашивать родных, знакомых, друзей, соседей – доброжелателей и недоброжелателей, чтобы таким образом составить для себя объективные портреты.

И Турецкий решил начать с Васильчикова. Несмотря на кажущуюся легкость расследования, именно его фигура представлялась наиболее важной и серьезной во всех трех эпизодах с убийствами.

Но объединять эти три дела в одном производстве Турецкий пока не собирался – не было еще никаких оснований считать, что все потерпевшие были убиты одними и теми же лицами. Говорить об убийцах во множественном числе позволяли уже имевшиеся показания о тех, кого видели свидетели накануне преступления. Но никто не мог пока доказать, что это были одни и те же люди.

А потом, ему, честно говоря, хотелось посмотреть, насколько четко работает следователь Афанасьев, этот хмурый мужик, который ему чем-то приглянулся – непонятно чем, может, своим упрямством. Ему не очень нравились этакие якобы неугомонные толстячки типа Мордвинова, который расследовал дело Савенко. Неугомонные-то они, как правило, в свою пользу. Показалось, что Роману Яковлевичу вполне хватило собственного поверхностного заключения о том, что покушение приготовили те, кому судья в прошлом «испортил жизнь». Но поскольку дело это – по розыску возможного преступника или нескольких соучастников – длительное, то и торопиться с ним определенно не стоит.

Но если Володя Яковлев справится с заданием по ремонтникам, то Мордвинову придется хорошо побегать, так что и его веселость тогда как ветром сдует.

А заодно это же обстоятельство поможет и Борису Абрамовичу Вайтенбергу, занимавшемуся Самохваловым. Найдутся те, кто помогал убийцам, – откроются и мотивы преступлений.

Не торопился Александр Борисович соединять дела, но внутренне давно уже был готов к этому – интуиция подсказывала. Не могут быть совершены в одну ночь три почти одинаковых преступления, направленных по какому-то единому адресу, без того, чтобы все они не были внутренне связаны между собой. Как бы ни желалось кому-то найти в них исключительно личные, бытовые мотивы.

5

Турецкий вышел из квартиры Васильчиковых с непонятным самому себе настроением. Ничего экстраординарного вроде бы ему не открылось, а вот настроение оказалось испорченным.

Может быть, здесь была виновата какая-то мрачная, душная обстановка гнетущего душу, никому решительно не нужного богатства? Все возможно…

Турецкий вспомнил, как однажды, довольно давно это было, во времена его «юридической» юности, он, молодой, но уже самостоятельный следователь вместе с Костей Меркуловым – тот был тогда «важняком» в Московской городской прокуратуре – посетили по долгу службы квартиру одного крупного махинатора, едва избежавшего, по тем временам, высшей меры. Но срок он схлопотал себе на всю катушку. Так вот это было жуткое, мрачное зрелище. Квартира утопала в коврах, хрустале и мехах, которые в нормальной жизни были практически никому не нужны. Хватило бы для долгой и безбедной жизни и десятой части того, что имелось в наличии. Тогда это барахло подлежало конфискации, и, таким образом, вся долгая жизнь махинатора оказалась бесполезной и решительно никому не нужной. Семьи у него не было, для кого копил?

Вот примерно такое же гнетущее ощущение испытал Александр Борисович и в квартире покойного Васильчикова. Только никто, разумеется, не собирался производить конфискацию в доме бывшего депутата. Но зачем, например, супруге, бездетной, как быстро выяснил для себя Турецкий, и не имевшей близких родственников, огромная коллекция охотничьего оружия, хранившаяся в специальных застекленных шкафчиках и частично развешанная на стенах? Хватило бы целую роту вооружить. Ну ладно, страсть была у человека именно к охотничьему оружию. Но ведь известно, что эта его страсть уже не раз – четырежды – подводила своего хозяина. И что теперь? На кой черт этот арсенал дородной, страдающей явной одышкой супруге, или, правильнее сказать, вдове Роберта Олеговича? Она, как заметил во время разговора Александр Борисович, с некоторой опаской, если не со страхом, поглядывала на эти средства убийства. Ну продаст коллекцию – за особую полноту какой-нибудь не менее сумасшедший покупатель больше даст, и этих денег ей хватит до скончания жизни. А эти пресловутые ковры на полах и стенах, на которых красиво смотрятся развешанные стволы, патронташи, ягдташи и прочая охотничья сбруя, – они-то куда? Зинаида Алексеевна уже в том возрасте и телесном состоянии, пардон, когда рассчитывать на новые какие-то удачные повороты судьбы не очень приходится. Впрочем, пути Господни неисповедимы…

Ко всему прочему, вдова, видимо, никогда не интересовалась делами и заботами своего супруга, жила своей, домашней жизнью, раздобрела рано, развезло дамочку на пышных хлебах. Она, по случайно брошенной фразе губернатора, не составляла компании мужу, любившему широкие застолья, но никогда не устраивавшему их в домашних условиях. Ну а где безудержные застолья, там, прекрасно знал Турецкий, и прочие скоропалительные житейские радости.

Да взять хоть ту же охоту, которую прямо-таки боготворил Васильчиков. Там же, как обмолвился, может, совсем и не случайно генерал Полтавин, и хорошая банька, и обслуга на высшем уровне бывала. Знаем мы этот уровень! Так что, возможно, была лишена Зинаида Алексеевна даже и случайных домашних радостей при вечно занятом в круговерти важных и не очень дел муже.

Она и о нем теперь говорила в третьем лице, не называя по имени, словно избегала показывать свое истинное отношение к покойному. Что же касается прошлых дел, из-за которых Васильчикову грозили наказания, то, по словам Зинаиды Алексеевны, он очень переживал.

– Очень, знаете ли… Но недолго. Он же сам – адвокат, а потом, у него под рукой была, по существу, вся областная адвокатура. Друзья в прокуратуре… в суде… Он часто встречался с Алексеем Петровичем, с губернатором. А уж про телефон и вспоминать нечего, каждый день, по нескольку раз на дню… Точнее, по вечерам, если Васильчиков оказывался дома…

Вот такие были семейные отношения.

– А эта его страсть к оружию? – спросил Турецкий, надеясь на то, что вдова как-нибудь случайно проговорится.

– Это у него чистый азарт. Да, азартный человек, вспыльчивый, из-за этого и попадал в ситуации, откуда его вытаскивали.

– Именно вытаскивали, по вашему выражению?

– А что, я не стесняюсь вам в этом признаться. Каков пан, говорят, такие и холопы…

– Холопы? Это интересно, – заметил Турецкий.

– А чего интересного? – безразличным тоном ответила вдова. – Вы наблюдали у нас что-нибудь иное?

– Но ведь кто-то же произвел выстрел. Даже два, собачку тоже ведь пристрелили.

– Как вы уничижительно об этом сказали, – поморщилась Зинаида Алексеевна, – пристрелили…

– Убили, застрелили – суть-то не меняется.

– Меняется отношение к предмету, – наставительно произнесла вдова. Вон как! Она, оказывается, имела все-таки свою точку зрения по поводу данного вопроса. Но открывать ее не собиралась, случайно вырвалось.

– Ну а ваше отношение? – нейтрально этак спросил Турецкий. – Меня интересует ваше мнение больше даже в чисто философском плане. Убийство. Как вы к нему относитесь? Как бы вы расценили его с точки зрения какой-то справедливости? Если посмотреть объективно, абстрагируясь от того, что Васильчиков был вашим мужем. По сути, как вы помните, повторился тот же вариант, который уже случился в вашем дворе, но только с обратным знаком. Так как?

– Мне Дика жалко, – спокойно ответила вдова. – Правда, Васильчиков его портил своими постоянными натаскиваниями. Но что поделаешь, Дик – собака.

– Каков пан? – подсказал Турецкий.

Вдова посмотрела на него тяжелым взглядом и не ответила. Но по ее движению, словно она собиралась подняться и выйти из душной комнаты с недобро поблескивающими со всех стен дорогими ружьями, он понял, что больше разговаривать она не намерена. Что ж, и того, что он услышал, по идее, было уже не так мало для того, чтобы составить для себя качественный психологический портрет покойного.

Собираясь уже покидать «гостеприимную» квартиру, Александр Борисович поинтересовался, не заходил ли сюда, в квартиру, следователь областной прокуратуры Афанасьев – такой высокий, с мрачноватым лицом?

Оказывается, заходил, даже допрашивал. Не далее как сегодня утром. Зинаида Алексеевна расписывалась на каждой страничке протокола. Поэтому она и удивилась тому, что к ней снова заявился следователь, но только теперь уже московский. Ничего нового она рассказать не могла, да и не собиралась, поэтому странно, разве занятым людям больше заниматься нечем?

– Меня в меньшей степени интересовали обстоятельства дела, это расследует Афанасьев. Я же хотел, поговорив с вами, понять суть характера вашего покойного супруга. Что-то понял.

– А чего там понимать? – вдруг будто фыркнула вдова с легким презрением. – Идеальный портрет эгоиста – в самом примитивном его исполнении. Он и жизнью своей не приносил мне радости, не оставил ее и после смерти. А если вы постеснялись спросить меня, мог бы он вот так, запросто, как куропатку, застрелить и человека, я ответила бы с уверенностью – мог. Ваш следователь уже спрашивал меня на эту тему, я ответила, что думаю. Так почему же вы постеснялись точно так же, без ненужной щепетильности, задать мне этот вопрос? К чему вся эта ваша вежливость? – Она, кажется, собиралась повысить голос. – Ведь вы же наверняка уже прочитали те мои показания?

– Увы, я еще ничего не читал. А относительно того, о чем вы спросили… Я просто пожалел вас. Зачем задавать женщине в несчастье тревожащие душу вопросы? Вы и без того, я думаю, пережили немало. С похоронами обошлось?

– А как вы думаете? – Она посмотрела насмешливо. – По высшему разряду. Как-никак известное лицо…

– А что вы думаете по поводу двух других, не менее громких убийств? Кажется, все эти люди были не только службой или общими интересами связаны между собой?

– Все, не хочу больше, – неожиданно сказала она. – Они меня совершенно не интересуют. Вам не надо ничего подписывать, нет?

– Не надо.

– Ну и уходите, я больше не желаю никого видеть. А судить его? Или их? Так Бог же – судья! Он уже и осудил. Каждому по заслугам. Прощайте.

«А молодец Афанасьев, – думал Турецкий, спускаясь в лифте. – Устроил-таки ей допрос. Видно, им и сбил с нее спесь. А моя мягкость ее вновь возвела как бы на пьедестал. Ну и пусть, это теперь уже никому не нужно…»

И еще Александр Борисович подумал, что устроенный в городе переполох вызвал бурную реакцию лишь в довольно узком кругу «единомышленников», если их можно назвать таким словом. Ну народ тоже пошумел малость, но ведь забыл уже. Эта пожилая тетка в чем-то права. Неизвестные лица, назовем их «мстителями», вынесли суровый приговор, который даже пострадавшая сторона готова назвать Божьим судом. А значит, и справедливым? Так следует понимать? А как же относиться к преступникам, совершившим три убийства?..

Глава вторая
Новое направление

1

Возле дома, из которого он вышел, Турецкий встретил Галю Романову. Девушка сидела на лавочке во дворе и словно наблюдала за подъездом, в котором проживал Васильчиков.

Подходя к машине, Александр Борисович посмотрел на Галю, а та сделала ему почти незаметный жест рукой, мол, надо поговорить.

Просидевший практически целый день в кабинете, Александр Борисович решил, что сейчас самое время немного проветриться. Пройтись, подумать над прочитанным и услышанным. И он, подойдя к машине, сказал водителю, что тот на сегодня свободен, а тут недалеко до гостиницы, поэтому он с удовольствием прогуляется по городу пешком.

Шофер уехал. Проводив его взглядом, Александр Борисович подошел к лавочке, где сидела Галя, и присел рядом. Ну, так вот иногда мужчины пытаются завести разговор с симпатичными женщинами – ненавязчиво как будто, но целенаправленно.

Турецкий не торопясь закурил, затянулся и только тогда повернулся к Гале вполоборота.

– Что скажешь, красавица? – и насмешливо подмигнул ей. – Как успехи?

– Да есть кое-что, – улыбнулась в ответ Галя.

– Да ну? Уже? Так сразу?

– Работать надо, – продолжая улыбаться, сказала она. – Обнаружила я парочку бомжей…

– Значит, все-таки бомжи! – обрадовался своей же подсказке Турецкий.

– Именно. Вы тут, рядом-то, долго не сидите, лучше вечером встретимся, и я подробно расскажу. А у меня с ними через часок встреча назначена, вот как стемнеет немного. Они бутылку потребовали, – Галя показала глазами на свою набитую сумочку. – Пообещали за приличный ужин кое-что рассказать интересное. Видели они нашего стрелка.

Турецкий посерьезнел.

– Ты того… поосторожней с ними. Может, Володьку Яковлева тебе в помощь подослать?

– Не надо. Да они и нападать сами не станут, пожилые люди уже…

– А-а, ну-ну…

Разговаривая, словно через губу, с Галей, Турецкий уже приметил одного мужчину, сидевшего с газетой в руках на противоположной стороне скверика, у чугунной оградки. Газету он держал раскрытой, но не читал, а изредка посматривал в их с Галей сторону. Этакий, понимаешь, классический книжный образец «топтуна», ведущего слежку за клиентом.

– Прямой взгляд не бросай, – тихо сказал Турецкий, – вон тот, с газетой, напротив, на лавочке, не один из твоих?

Галя вместе с поворотом тела успела бросить беглый взгляд на незнакомца.

– Нет, но этот давно сидит.

– Как давно?

– Ну когда я пришла и увидела вашу машину, он уже сидел. Вы думаете, по нашу душу?

– Кто знает, ладно, я пойду, будь осторожна. Оружие есть?

– Ну а как же, научена.

– Пойду, я не прощаюсь…

Турецкий поднялся, сильно потянулся всем телом, будто оно затекло у него от долгого сидения, кивнул Гале, как случайной знакомой, и неторопливо пошел из двора. У арки, возле выхода на улицу, нагнулся, чтобы поправить якобы развязавшийся шнурок, и взглянул назад – тот мужчина со свернутой газетой в руке шел за ним, ускоряя шаг. Догонял, что ли? А что у него в газете?

Турецкий, выйдя из арки на улицу, завернул за угол дома и остановился.

Неизвестный быстро вышел следом, тоже остановился и начал оглядываться. Газета в его левой руке была скомкана, а сама рука как будто висела плетью. Во всяком случае, в газете никакого «сюрприза» завернуто не было. И уже одно это утешало – нападать мужчина, похоже, не собирался.

Ответив себе на этот «животрепещущий» вопрос, Турецкий показался из-за угла и встретился глазами с неизвестным. Левая половина лица его была словно обожжена, но глаза смотрели смело и открыто, и вообще сам вид его никак не указывал на то, что человек собирался сделать какую-нибудь гадость Турецкому.

– Вы не меня ищете? – спросил Александр.

– Именно вас, Александр Борисович, – ответил тот. – Но я не хотел бы, чтобы пока кто-то знал о нашей встрече. Я проследил, за вами «хвоста» не было. Если бы вы не возражали, я предложил бы вам пройти, недалеко есть маленькое кафе. Там уж точно ненужных наблюдателей мы не встретим.

– А у вас что, ко мне дело?

– Да, если вы позволите… – Он вроде бы нервничал, но пытался скрыть это.

– Но я очень занят и вряд ли смогу заняться новыми проблемами.

– Я в курсе. А потом, я сегодня разговаривал по телефону с Москвой, с Юрием Петровичем Гордеевым, если вам говорит о чем-то эта фамилия…

– Юра-то? Можете себе представить, говорит. А вы, собственно, кто?

– Его знакомый. Но он вряд ли вам рассказывал обо мне.

– Так что у вас за дело?

– Не сочтите за труд, пройдемте в кафе, и я вам все изложу по порядку. Это мне, кстати, сегодня Юрий Петрович и посоветовал обратиться к вам.

– Почему?

– Я вам все объясню.

– Ну хорошо, только ненадолго.

– А та милая девушка, простите, она вам кто?

– Какая девушка? – насторожился Турецкий.

– Ну та, на лавочке, с которой вы разговаривали?

Турецкий обернулся, чтобы «вспомнить».

– Ах вон вы о ком? – Он улыбнулся. – Нет, случайная собеседница.

– А мне показалось…

– Может быть, вам и правильно показалось, но вы забудьте об этом.

– А что она делает в этом дворе?

– Слушайте, неизвестный гражданин, знакомый Юрки Гордеева, а вам не кажется, что вы задаете слишком много посторонних вопросов?

– Не обижайтесь, – примирительно произнес незнакомец, и лицо его при этом как-то болезненно передернулось – ну да, след от ожога. Или ранения. – Но этот двор не простой, здесь произошло уже два убийства.

– Я в курсе. Должны подойти новые свидетели убийства… сержанта, – непонятно почему соврал вдруг Турецкий.

– А вы разве продолжаете разбираться в этом деле? – удивился незнакомец.

– Приходится. Составляю для себя психологический тип покойного адвоката.

– Так вы расспросите людей, они помогут. Причем с удовольствием. Эта пошлая и подлая волынка в судах – она многих у нас в городе возмущает.

– Я обязательно воспользуюсь вашим советом.

И Турецкий заметил, что незнакомец как будто немного успокоился. Во всяком случае, первоначальное возбуждение его прошло. И тот жестом пригласил Александра Борисовича следовать за собой.

Они устроились в уголке потемнее, и незнакомец попросил официантку принести им по чашечке кофе, и, когда это было сделано, он наконец представился, даже паспорт показал. Валерий Артурович Печерский, капитан в отставке, последняя должность – комбат спецназа. Сейчас на пенсии по инвалидности.

Пока все это ничего не говорило Турецкому, как и не объясняло причины, по которой здесь общались этот капитан и Юрка Гордеев. Но когда Печерский сказал, что убитый Васильчиковым сержант Кураев служил под его, капитана, началом и даже спас своему командиру жизнь во время боя, стала кое-какая взаимосвязь проясняться.

– Значит, это вы помогали Юре в процессе его работы? Он говорил мне о своих добровольных помощниках, но вашу фамилию почему-то не упоминал. Либо я просто забыл, хотя вряд ли.

– Я действительно кое в чем помог ему, но что моя посильная помощь, когда против нас такая организованная машина? Но я обращаюсь к вам сейчас совсем по другому вопросу, скорее личному, или, правильнее сказать, семейному. Я могу?

– Я вас внимательно слушаю, но постарайтесь не растекаться мыслью по древу, а излагайте самое главное. Потому что пока я вам никакого своего участия пообещать не могу. Однако, если уж случится так, что пообещаю, тогда непременно начну вникать во все малейшие детали. Вот и не будем терять времени…

И Печерский рассказал свою историю. Как и просил Турецкий, в сжатом виде. Мать Валерия в девичестве носила фамилию Коробова, Печерская она – по мужу. У нее есть, точнее, были два брата – Олег и Константин. У дяди Олега есть сын Игорь. Вот о них, собственно, и разговор.

Далее Турецкий услышал, как братья Коробовы и помогавший им юридическими советами студент юрфака Игорь создали швейную фабрику, как на них постоянно наезжали всяческие комиссии, отдельные лица, в том числе и адвокат Васильчиков, и требовали каких-то взносов в «Фонд города», что ли, или чего-то еще, в подобном духе. Коробовы, по словам их знакомых, которые были в курсе подобных наездов, не соглашались. А потом неожиданно пропал один из братьев, а затем и второй, и, наконец, милиция «нашла» в машине Игоря компромат – дозу кокаина и незарегистрированный пистолет Макарова. В общем, вся эта компания по дискредитации владельцев доходного производства закончилась тем, что фабрика, по слухам, перешла во владение именно господина Васильчикова. И помогал ему в этом грязном деле якобы местный уголовный авторитет Журавлев. По поводу исчезновения обоих братьев в милиции были зарегистрированы заявления Игоря, но на этом также все и закончилось. Есть основания полагать, что Коробовы были похищены, а затем убиты, когда все соответствующие документы на владение фабрикой перешли в руки известного в городе адвоката. Игорь, еще до того, как его осудили, пробовал самостоятельно проводить расследование, но власти ему всячески мешали, ну а завершилась история понятно уже чем – тюрьмой.

Однако теперь, когда уже нет на свете мерзавца Васильчикова, появилась наконец возможность расследовать это затянувшееся уголовное дело, от которого всячески отпихивались и прокуратура, и милиция. Короче, вся надежда на Александра Борисовича Турецкого. Точнее, последняя надежда.

– Это вам Юра посоветовал? – мрачно спросил Александр Борисович, уже понявший, в какую муторную и грязную историю его затягивают.

– Я просил поначалу его. Ну чтобы он взялся за дело осужденного Игоря, доказал его невиновность. Ведь парня просто подставили, это даже такому дураку, как я, понятно. Я имею в виду – в юридическом отношении полному профану. И он поначалу согласился. А теперь вот позвонил и высказал новую идею, которую, по его словам, считает наиболее правильной и целесообразной.

– А местные правоохранители, вы говорите, заниматься не желают? Чем мотивируют?

– Коробовы пропали давно, уже больше трех лет прошло. Игорь два года сидит. Я ведь узнал об этом, только когда вернулся из госпиталя, то есть недавно. Пошел по инстанциям, и везде пожимают плечами. В прокуратуре утверждают, что у них никаких заявлений от родственников не было, так что и возбуждать вроде нечего. В милиции говорят: «Ищем». Но я-то знаю, что никто никого даже и не собирается искать. А с Игорем? Был, говорят, суд, парень получил заслуженный срок. Все законно.

Да, такая вот жутковатая по своей наглости провинциальная история… Следовало хорошенько подумать, прежде чем давать свое согласие на расследование этого дела.

Но главное было в другом, и Александр Борисович постарался объяснить это Печерскому.

– Видите ли, Валерий Артурович, расследование вашего дела не входит в мою компетенцию, я прибыл в ваш город с другой целью. Совершено три уголовных преступления, три убийства, понимаете?

– Ну я-то понимаю, но, может быть, эти ваши убийства и то, о чем вам рассказал я, как-то связаны между собой? Попробуйте представить.

Турецкий усмехнулся наивности Печерского.

– В основе всякого тяжкого преступления лежит, естественно, веская причина. Если расследование покажет, что, скажем, одной из причин убийства, например, того же Васильчикова, которого вы обвиняете в бандитском захвате чужой собственности, является именно этот факт, то мы будем им заниматься по своей прямой обязанности.

– А если это только мое предположение?

– Ну вот видите? Поэтому давайте так договоримся, Валерий Артурович. Я сегодня вечером буду разговаривать с Москвой. Вот попутно и посоветуюсь по вашему делу. Далеко не уверен, что займусь сам – на мне, как вы видите, действительно уже висят три уголовных дела. У вас же тут кто-то постреливает, причем убивает не простых граждан, а облеченных определенной властью, а кому-то приходится голову ломать, разыскивая преступников. Словом, я поговорю, а как отнесется к вашей просьбе мое начальство, скажу позже. Не возражаете?

– Напротив, – горячо ответил Печерский, – я буду только обязан вам. Искренне говорю.

– Ну обязан – это лишнее, а вот помочь мне, в свою очередь, вы определенно могли бы.

– Чем же? Я к вашим услугам.

– Оставьте мне ваши координаты, я подумаю и позвоню.

Что-то в этом отставном капитане было очень необычное. Так думал Турецкий. Странно, что Юрий ничего о нем не говорил. Александр Борисович помнил, что им были названы некоторые фамилии, но Печерский среди них не значился. Почему? Раз уж по дружбе хотел предложить ему заняться делом Печерского?

Вот и надо бы проверить свои первые впечатления. Ну а что история сволочная, так и двух мнений нет, конечно, надо бы поехать в ту колонию, где содержится младший Коробов, и потолковать с ним по душам. Сам-то Печерский это сделать не догадался, впрочем, может быть, ему и не разрешили. А что есть требования законные, так то здесь никого, видно, не волнует.

Они расстались, и Турецкий пешком отправился в гостиницу. По дороге вспомнил, что говорить по телефону из номера нежелательно, а тут подвернулся тихий скверик – самое то, что требовалось. Народу там было немного. И лавочки свободные.

Первый свой звонок Александр сделал на мобильник Гордеева.

– Привет, адвокат, – начал он. – Ты чего это меня сватать взялся?

– Здравствуй, Сань. Ты, наверное, про Печерского?

– Я ж говорю, знает кошка, чье мясо съела. Ты уже разбирался в его деле?

– Только отчасти, но понял, что у меня ничего не получится, тут необходимо тщательное расследование. Которого, кстати, никто не проводил. А в Новограде за него никто и не возьмется.

– Даже теперь?

– А что изменилось? Ну убили одного, другого, система-то, как ты изволил сам выразиться, осталась. То-то… А такое дело, я подумал, только тебе по зубам.

Это Гордеев так решил польстить, понял Турецкий. Ну босяк!

– А ты-то чем связан с этим Печерским? Ему вообще-то можно верить? Я ж не знаю, что он за человек.

– За него ручаюсь. Он хорошо помогал мне.

– Да? И в чем же?

– Ну-у… – Гордеев замялся. – По мелочам. Задержать убийц помог. Разные дела были. Я сейчас помогаю ему учредительные документы оформить…

– Какие?

– Да, понимаешь… Они там хотят общественную правозащитную организацию официально зарегистрировать. Вот я юридическими документами и занимаюсь. Уже послал им по факсу на областной Комитет ветеранов. Должен был получить. И о твоем приезде сообщил, ты уж извини.

– Поздно извиняться.

– Так ты уже взялся? – обрадовался Гордеев.

– Нет, разумеется. У меня собственных дел по горло. Я вот поговорю с Костей Меркуловым, обрисую ему ситуацию, и как уж дальше – он сам решит. А ты мог бы, со своей стороны, позвонить ему и тоже добавить от себя что-нибудь впечатляющее по поводу здешних дел.

– Ты когда будешь звонить?

– Да прямо сейчас, вот закончу с тобой и позвоню.

– Договорились. Слушай, Сань, если тебе понадобится помощь, ты не стесняйся, в самом деле, обращайся к Печерскому, он в городе пользуется авторитетом.

– Среди кого, господин адвокат?

– Ну ты неправильно понял! Среди нормальных людей, конечно.

– Ладно, посмотрим. Учти, твое присутствие здесь потребуется. Мы собираемся тебя допросить по делу Кураева, ну и вообще.

– Что значит – вообще? – насторожился Гордеев.

– То и значит, что будем говорить по душам. Как следователь со свидетелем. Пока.

«Свидетель! Ха-ха!» – Турецкий усмехнулся. Пусть-ка теперь Юрка немного понервничает, прежде чем станет в следующий раз заниматься самодеятельностью.

И он набрал Костин номер.

В нескольких фразах ознакомил с положением дел, сказал, что местное руководство было бы просто счастливо, если бы московские следователи сумели доказать, что все три преступления совершены на сугубо личной, бытовой почве.

– Но тогда зачем им было огород городить? Могли бы справиться с такой задачей и собственными силами, – возразил Меркулов.

– Я задавал себе этот вопрос. Думаю, что это ошибка одного человека – конкретно губернатора. Он поднял волну, чего-то сильно испугавшись. А его соратники никакой политики тут не усматривают. Точнее, пытаются уверить, что не видят.

– А ты видишь?

– Есть кое-какие мысли, но я бы не хотел пока ими делиться, додумать бы надо.

– Вот это хорошо, что ты понимаешь. Ну а какие вопросы?

И вот тут Турецкий рассказал о встрече с Печерским и о его просьбе заняться делом его исчезнувших родственников, фабрикой которых завладел Васильчиков.

– Ты усматриваешь связь?

– Пока нет, но он как бы намекнул на такую возможность. Причем вскользь, без особой уверенности, скорее как аргумент в пользу своей просьбы. Но…

– Ясно, уже сомневаешься?

– Знаешь, Костя, у меня в разговоре с ним вдруг мелькнуло нечто… Может быть, без веской причины. Вот бывает, человек случайно не оговорился, а как бы проговорился. И тут же смикшировал, увел разговор в сторону, постарался сделать так, чтобы о его словах забыли. Нечто подобное я и почувствовал. Это из области скорее интуиции, чем уверенности.

– Ну почему же? Если не верить собственной интуиции, то чему же тогда вообще верить? Грязнов что по этому поводу думает?

– Еще не успел поговорить с ним. А с Печерским я встречался меньше часа назад.

– Посоветуйтесь… Он к понятию «интуиция» относится трезво…

– Ну да, как всякий генерал.

Меркулов на столь мелкий укол не отреагировал.

– А история, что ты рассказал мне, Саня, оставляет нехорошее впечатление. Так что, я думаю, вам надо, в рамках расследования убийства адвоката Васильчикова, присмотреться и к этому делу. Пускай Володя Поремский истребует дело Коробова, я правильно назвал фамилию пострадавшего?