Текст книги "Когда он проснется"

Александр Борисович Турецкий доверял логике. Но не меньше, а может быть и больше, в своих действиях он руководствовался интуицией, которая за многие годы работы следователем была отточена до такой степени, что больше напоминала высокоточный датчик. И этот датчик часто указывал Турецкому правильное направление.

Итак, помощник… С него и начнем.

Несмотря на сильный мороз, у подъезда Генеральной прокуратуры жались десятка полтора журналистов. Хуже всего приходилось телевизионщикам – эти должны были заботиться не только о сохранении своего тепла, но и тепла кинокамер. Иначе в самый ответственный момент их может заклинить. А значит, не будет репортажа.

Самый ответственный момент наступил, когда из подъезда вышел Турецкий. Журналисты, неизвестно каким образом идентифицировав его, плотным кольцом окружили Александра Борисовича. Посыпались вопросы:

– Каковы первые результаты следствия?

– Мартемьянова была убита по политическим мотивам?

– Правда ли, что она состояла в любовной связи со своим помощником, что у нее огромные счета в швейцарских банках?

– Известно ли вам что-нибудь о коммерческой деятельности Мартемьяновой?

– Как вы прокомментируете утреннее заявление Вольфа Кириновского о том, что убийство Мартемьяновой – это первая ласточка грядущего тотального террора?

– Есть ли среди версий следствия «чеченский след»?

Турецкого так и подмывало сказать, что, по его мнению, Мартемьянову убили инопланетяне с альфа Центавра. Какой жуткий бред! Самое главное, что уже завтра газеты будут пестреть самыми невероятными оценками произошедшего. А по телевидению с умным видом будут выступать различные «эксперты-политологи», которым до элементарной логики далеко, как до Луны.

Турецкий, ни слова не говоря, продрался сквозь кольцо репортеров и направился к своей машине. Журналисты похватали свои манатки и устремились к автомобилям, припаркованным тут же, несмотря на ясное указание дорожного знака – «Парковка только для машин Генпрокуратуры».

«Кажется, я становлюсь не менее знаменитым, чем принцесса Диана, – подумал Турецкий, наблюдая в зеркало дальнего вида за вереницей машин, устремившихся за ним, – надеюсь, что меня не постигнет ее участь. Да и мой «жигуль» вряд ли разгонится до двухсот километров в час…»

Впрочем, через некоторое время Александру Борисовичу удалось оторваться от журналистских машин при помощи старого, проверенного временем приема: на одном из перекрестков он проскочил на красный свет, оставив свой кортеж дожидаться зеленого сигнала. В случае чего спасет корочка Генпрокуратуры: гаишникам можно объяснить нарушение производственной необходимостью. Все-таки они свои люди, поймут. А вот журналистов у нас не любят. И они прекрасно об этом знают.

Через полчаса Турецкий подъезжал к Центральной клинической больнице, куда был отвезен раненый Игорь Вересов. Кстати, он всего лишь помощник депутата. Льготами и депутатскими привилегиями не пользуется. Почему его без всяких разговоров отвезли сюда, в святая святых нашей политической элиты? В это, если так можно выразиться., «лежбище», куда политики то и дело отправляются, если им грозят какие-нибудь неприятности или им хочется просто на некоторое время скрыться из поля зрения? Почему Игорь Вересов попал именно сюда, а не в общенародный Склиф, к примеру? Этот вопрос нужно провентилировать…

Преодолев массу постов, досмотров и кордонов, Турецкий пробрался-таки в отделение, где лежал Вересов. Однако к нему никого не пускали. Вот тут не помогло даже удостоверение Генпрокуратуры. В конце концов Александр Борисович не выдержал и совершенно бесцеремонно ворвался в кабинет начальника отделения. Маленький, сухонький, аккуратный старичок, небось видавший в этих стенах не только Политбюро ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР в полном составе, но и непосредственно Генеральных секретарей и Председателей этих почтенных учреждений, сидел за небольшим письменным столом и очень приветливо улыбался. Кстати говоря, как заметил Турецкий, здесь все были на редкость любезны и вежливы. Однако отказывать умели как нигде…

– Здравствуйте, доктор, – Турецкий пожал его узкую, почти девичью ладонь. – Моя фамилия Турецкий. Александр Борисович. Я следователь Генпрокуратуры.

– Кмит, – произнес он.

– Извините? – вырвалось у Турецкого, который тут же осекся и почти прикусил себе язык.

– Роланд Анатольевич Кмит, – раздельно и по слогам произнес заведующий старческим, дребезжащим голосом, – хирург-реаниматолог.

– Очень приятно. Хочу задать вам несколько вопросов. Конечно, если разрешите…

– Пожалуйста, – кивнул старичок.

– Как состояние Игоря Вересова?

– Сейчас стабильное. Ранение неопасное, жизненно важные органы не задеты, артерии тоже. Пуля прошла сквозь мягкие ткани навылет. В основном больной пострадал от потери крови. Но думаю, это не страшно. Воспалительные процессы остановлены, в настоящий момент проведена интенсивная терапия. Вот и все.

– Значит, он в сознании и может отвечать на вопросы?

– В принципе конечно.

– Тогда почему к нему не пускают посетителей?

Старичок пошамкал губами и пожал узенькими плечами.

– Вы знаете, гражданин…

– Турецкий.

– Простите. Однако я отвечаю только лишь за медицинскую часть. Понимаете ли, специфика нашего учреждения предполагает разделение функций…

– Однако, – перебил его Турецкий, – именно вы определяете, способен больной отвечать на вопросы или нет. Особенно если это вопросы следователя по делу об убийстве известного в стране лица.

Старичок вздохнул:

– Поймите, гражданин Турецкий. Я не могу решать эти вопросы. Больному запрещены посещения.

– Но он в сознании.

– Да. Но ничего не могу сделать.

– Палата охраняется?

– Нет. У нас хорошая охрана снаружи, как вы уже, наверное, успели заметить, – улыбнулся врач.

– Да уж, заметил. Но тогда, может быть, вы проводите меня к начальнику режима или кому-то, кто занимается вопросами допуска к больным.

Доктор посмотрел на Турецкого с хитрым прищуром. Расчет следователя был прост и немудрен: в разговоре с начальником режима голос завотделением может сыграть решающую роль.

– Извольте. – Кмит вышел из-за стола и пошел к выходу из кабинета.

Турецкий последовал за ним.

Они пересекли почти всю больницу, миновали множество извилистых коридоров и лестничных пролетов, прежде чем оказались перед обитой темно-коричневым дерматином дверью без всякой таблички. Видимо, предполагалось, что тому, кто знает, чей это кабинет, табличка не нужна, а тому, кто не знает, и не нужно знать.

Кмит постучался и, не дожидаясь приглашения, вошел. Турецкий вошел за ним.

За столом сидел рослый офицер в форме майора ФСБ.

– Здравствуйте, Роланд Анатольевич, – приветствовал он Кмита, – чем могу?

– Вот вопросик у нас к вам, – встрял в разговор Турецкий, – я следователь Генеральной прокуратуры Турецкий. Я веду дело об убийстве Мартемьяновой, по которому, как может быть вам известно, Игорь Вересов проходит свидетелем и пострадавшим.

Майор нахмурился:

– Доступ к больному Вересову запрещен. Вы же сами понимаете, господин Турецкий. Но вы же понимаете – порядок. Кроме того, человека вчера чуть не убили…

– Знаю. Это я его вчера обнаружил с пулей в плече.

Майор, видимо, радио не слушал и телевизор не смотрел. Иначе ему бы обязательно запомнилась уникальная фамилия Александра Борисовича.

– Но в любом случае, – подумав, ответил он, – Вересов сейчас в тяжелом состоянии. Последствия шока, сами понимаете…

Он попытался незаметно для Турецкого подмигнуть Кмиту, но, интересно, как это возможно, когда Турецкий стоял рядом с завотделением?

– Да, – сокрушенно покачал головой Турецкий, – это действительно так. Но сегодня утром Вересов резко пошел на поправку, и Роланд Анатольевич считает, что состояние больного хорошее и он вполне может ответить на мои вопросы. Так, Роланд Анатольевич?

Старик чуть замялся, а потом смело кивнул:

– В принципе да.

– Тем более, – продолжал давить на психику чекиста Турецкий, – сами понимаете: чем раньше следствие получит необходимую информацию, тем скорее мы найдем убийц депутата Мартемьяновой.

По губам майора пробежала тонкая улыбка. Ну, разумеется, он тоже прекрасно понимал, что вероятность этого приближается к нулю. Однако крыть было нечем, и он, немного помявшись, согласно кивнул.

– Ну раз Роланд Анатольевич согласен… Только недолго, господин Турецкий…

Александр Борисович с Кмитом вышли из кабинета и пошли по коридору.

– Демократия, – вдруг негромко произнес Кмит.

– Что? – переспросил Турецкий.

– Я говорю, демократия у нас. Свобода. Мог ли я еще пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет назад хотя бы пикнуть в кабинете начальника режима? – Старичок интенсивно замотал головой. – Нет, нет и еще раз нет. Раньше служба режима была самой главной здесь. Самое меньшее, что мне грозило бы в этом случае, – понижение в должности. Строгие времена были. Порядок неукоснительный. А теперь? Говори что хочешь. Делай что хочешь. Иди куда хочешь.

– И чем вы недовольны?

– Я?! – остановился Кмит. – Да что вы. Я всем доволен. Я даже испытываю некое моральное удовлетворение, что человек из КГБ имеет теперь меньшую власть. Но знаете, гражданин Турецкий, помяните мое слово, когда здесь, в этих стенах, уже тоже не будет порядка, значит, все. Страна окончательно погибнет. И ничего ее не спасет. Помяните мое слово. Вот, Вересов лежит здесь, в этой палате. Только прошу вас, недолго.

Они подошли к одной из дверей, Кмит указал Турецкому на нее и, заложив руки за спину, ушел. Маленький осколок прошлого, который, возможно, знает о настоящем и будущем гораздо больше, чем это можно предположить…

Игорь Вересов лежал на кровати и смотрел небольшой телевизор, который крепился на специальном кронштейне у противоположной стены. Вообще, обстановка была очень современной – покрытые белоснежными деревянными панелями стены, кожаный диван и модерновый журнальный столик у стены, кровать, оборудованная разными немыслимыми приспособлениями, вышеупомянутый телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр, кондиционер…

Оглядев все это великолепие, Турецкий решил, что государственные чиновники, которые то и дело сюда наведываются, далеко не дураки. Он сам бы не отказался провести тут недельку-другую. А то и месячишко.

Судя по виду Вересова, он не слишком-то страдал от своей раны. Цвет лица у него был вполне нормальный, взор ясный. Завидев вошедшего Турецкого, он чуть помрачнел. Но тут же улыбнулся:

– А-а, это вы, мой спаситель? Здравствуйте. Присаживайтесь.

Турецкий поздоровался и сел в удобное кресло рядом с кроватью Вересова.

– Как вы себя чувствуете, Игорь…

– Можно просто по имени. А вот как вас по батюшке?

– Александр Борисович.

– К счастью, все обошлось. Никаких последствий ранения, кроме потери крови, нет.

– Вам повезло. Снайпер попал в мягкие ткани.

– Лучше бы он вообще промазал. Врачи обещают в ближайшие дни выпустить меня отсюда. Хотя, если честно, я бы здесь еще полежал.

– Да, – кивнул Турецкий, – здесь очень славно. Даром что больница.

Вересов кивнул в ответ и, нажав кнопку на пульте дистанционного управления, выключил звук телевизора. Там показывали какой-то американский боевик с погонями и потоками крови.

– У вас крепкие нервы, – заметил Турецкий, кивнув на экран телевизора, – после вчерашнего смотреть такой фильм…

– Не жалуюсь, – вежливо улыбнулся Вересов.

– Итак, Игорь, если позволите, я задам вам несколько вопросов. Сегодня утром мне поручили расследовать дело об убийстве Елены Мартемьяновой. Так что…

– Сейчас будет происходить допрос свидетеля? Я ведь являюсь свидетелем по этому делу, не так ли?

– Да. Именно. И еще вы – потерпевший, прочитайте вот здесь о ваших правах. Я очень коротенько запишу ваши показания. Более развернутый допрос будет позже, когда вы выздоровеете и выпишетесь из больницы.

– Хорошо.

Турецкий посмотрел в окно, где на пушистой ветке разлапистой ели сидел снегирь с ярко-красной грудкой, и начал:

– Итак, припомните, пожалуйста, что было вчера вечером, с тех пор как позвонили Елене Александровне?

– Я сидел дома, когда она позвонила и попросила срочно приехать. Я живу недалеко, сел в машину и через пятнадцать минут был у нее. Елена Александровна была очень взволнована и сообщила мне только, что Юра Гордеев позвонил и попросил срочно приехать. У него, дескать, есть очень важные сведения об Оле – ее дочери. Мы быстро спустились и сели в мою машину: Елена Александровна обычно пользовалась служебной, но в это время она ее уже отпускала. Потом Елена Александровна сказала, что надо ехать в сторону ВДНХ. Я и поехал.

– Она сообщила вам что-нибудь по дороге?

Вересов покачал головой:

– Нет. Вообще, вы знаете, Елена Александровна очень властная женщина… То есть, была очень властной. И у нас было раз и навсегда заведено, что все, что она хочет сказать, она говорит. Остальное касается только ее. С моей стороны никаких вопросов. Понимаете?

– Да, – сказал Турецкий.

– Ну и в этот раз я, конечно, не задавал лишних вопросов. Хотя, судя по ее виду, Елена Александровна сильно волновалась. Она курила сигарету за сигаретой, все время беспокойно теребила пуговицу.

– И что, вы так и молчали всю дорогу? – недоверчиво спросил Турецкий.

– Ага, – кивнул Вересов, – но в этом нет ничего удивительного, мы часто молчали. Вообще, мы с Еленой Александровной нечасто разговаривали на отвлеченные темы. Обычно только по работе… Елена Александровна считала, что подчиненный и начальник не обязаны все время болтать как сороки. И честно говоря, я с ней согласен.

– И что было дальше?

– Когда мы подъехали к ВДНХ, Елена Александровна показала дорогу к улице Бориса Галушкина, я свернул по трамвайной линии, потом мы доехали до моста, и вскоре Елена Александровна, видимо по каким-то признакам определив место, сказала, чтобы я остановился. Мы вышли из машины и пошли по узкой дорожке между домов. Я еще, помню, попытался пошутить, что Юра Гордеев назначает свидания в таких пустынных местах. Но Мартемьянова ничего не ответила, и мы продолжали идти. Миновали дома, пошли в лесу. Внезапно раздался негромкий свист, потом как будто глухой удар. Прямо рядом со мной. Я повернул голову и увидел, что Елена Александровна падает на снег. Я очень испугался, попытался поддержать ее, но тут снова раздался свист, я почувствовал толчок в плечо и оказался на снегу. Потом я, видимо, потерял сознание на некоторое время. Когда очнулся, позвонил Юре Гордееву. Вот и все.

– А почему вы позвонили Гордееву, а не в милицию, к примеру?

– Понимаете, Александр Борисович, с тех пор как похитили Ольгу, Елена Александровна не уставала все время повторять, что это нужно сохранить в полнейшей тайне. Я не знал, что по факту похищения уже ведется следствие. А то, что произошло, по моему мнению, безусловно, имеет отношение к похищению. Ну и, естественно, если мы с самого начала не обратились в милицию, то и теперь я тоже рассчитывал на помощь Юры. И потом, я тогда очень надеялся, что с Еленой Александровной ничего серьезного, что это просто ранение. Понимаете?

– Да, – согласился Турецкий, – и все-таки мне не слишком понятно, почему она так стремилась сохранить тайну. Мне кажется, кроме того, что Елена Александровна как политик не хочет лишней шумихи в прессе: это не единственная причина. И не главная. Как вы считаете?

Вересов немного занервничал, подвигал ступнями ног в белых махровых спортивных носках и сказал:

– Вы знаете, Александр Борисович, я тоже так думаю. Но во-первых, бандиты пригрозили, что если она обратится в милицию, то Ольгу убьют.

– Это обычная угроза всех похитителей, – заметил Турецкий.

– Может быть, для вас, Александр Борисович, это и обычная вещь, вы сталкиваетесь с такими вещами очень часто, – возразил Вересов, – но для Елены Александровны жизнь дочери – это самое главное. Мне кажется, что ради Ольги она была бы готова не только пожертвовать своей политической карьерой, но и собственной жизнью. Вы знаете, она потеряла своего сына совсем маленьким ребенком… Так что она готова была сделать все, что могла.

– Например, отдать им документы, которые они требовали?

Вересов грустно кивнул:

– Конечно. Но бандиты не сказали, какие именно документы им нужны.

– Но согласитесь, это несколько странно, Игорь. Бандиты организовывают операцию, похищают не кого-нибудь, а дочь известного депутата Государственной думы. Подвергаются риску. Должна же быть какая-то цель? И она, разумеется, существует. Но они, вместо того чтобы четко и ясно сказать, что им нужно, получить документы и отвалить, пудрят мозги Мартемьяновой, которая и так была на грани нервного срыва. Это очень подозрительно и странно. Не так ли?

Вересов согласно кивнул:

– Конечно, это странно.

– А как Мартемьянова объясняла такое поведение похитителей?

– Никак. Ей было не до объяснений. Она слишком нервничала. И ждала, когда наконец все это закончится и Ольга вернется домой.

Турецкий вздохнул:

– Это какой-то бред. Ну а вы-то сами, Игорь, что думаете по этому поводу? Вы наверняка были в курсе дел, которыми в последнее время занималась Мартемьянова. Может быть, среди последних было что-то такое, что могло представлять опасность для нее?

Вересов нахмурился, чуть помедлил и наконец произнес:

– Да, Александр Борисович. Мне кажется, я знаю, что это за документы.

17

Синий джип «ниссан» свернул возле метро «Красногвардейская» с Каширского шоссе и углубился в лабиринт типовых улиц одного из окраинных спальных районов Москвы.

Промчавшись по улице, машина свернула у двухэтажной коробки магазина «Океан», проехала оживленный пятачок, где старушки привычно торговали семечками, сигаретами, вяленой воблой и шерстяными вязаными носками, и остановилась у неприметного козырька, прилепившегося к торцу жилой девятиэтажки. В советское время такие полуподвальные помещения приспосабливались под убежища химзащиты, а лекторы ЖЭКа проводили там свои лекции для пенсионеров и школьников «Как уберечься на случай ядерного взрыва». Теперь же в них чаще всего располагались магазинчики, где торговали крупами, кетчупом и минералкой, а постоянным клиентам из числа жильцов дома отпускали в долг под честное слово дешевую водку.

Но у этого козырька не было никакой вывески. Серая, обшитая железным листом дверь под козырьком с кружевными завитушками решеток вела явно не в магазин.

Из джипа вылез Михась. За ним, придерживая полы длинного черного пальто, на снег выпрыгнул мужчина лет тридцати, в туфлях, итальянском костюме и белой рубашке с ярким «петушиным» галстуком.

В этом районе редко можно было встретить днем человека, одетого подобным образом.

– Давненько я у них не был, – сказал батька Михась, нажимая кнопку домофона, прикрепленного к косяку массивной двери.

– Слушаю! – донесся из домофона голос охранника.

Михась негромко бросил какую-то фразу, которую спутник его не расслышал. Замок немедленно щелкнул, дверь раскрылась. Охранник, подобострастно кивая, возник перед ними.

– Здравствуйте, Михаил Семенович. Люба вас ждет. Проходите.

– Привет! – снисходительно буркнул Михась.

Его спутник молча кивнул охраннику.

– Много народу сегодня? – поинтересовался Михась.

– Да сейчас почти никого. Только к вечеру, как обычно, начнут собираться.

Вниз вела лестница, покрытая зеленым ковролином. Низкие своды помещения сглаживались за счет романских арок и белых стен, на которых горели красивые светильники и вились пластмассовые плющи. В промежутках между плющами и светильниками висели картины в тонких рамках под стеклом.

Батька Михась шел первым.

– Не отставай, Адвокат, – шутливо поторопил он своего спутника.

Человек в итальянском костюме впервые попал в бордель такого пошиба. Он с любопытством рассматривал картины. На них пастелью изображались рыжеволосые девушки с пышной грудью, в полупрозрачных туниках, занятые различными деталями утреннего и вечернего туалета.

– А тут ничего, – хмыкнул он.

Помещение подпольного публичного дома занимало почти всю полуподвальную площадь под крайним подъездом дома. Спустившись по лестнице, посетитель попадал в большой зал со столиками, баром и подиумом, в центре которого торчал металлический шест для стриптиза.

Зал тонул в полумраке. Неяркий свет исходил от шаровидных плафонов, свисающих с потолка над стойкой бара. Он отражался в многочисленных зеркалах. Даже потолок был выложен зеркальной плиткой.

– Что будем пить? – по-хозяйски подошел к стойке бара батька Михась.

– Мне, пожалуй, джин-тоник, – ответствовал Адвокат.

– Ну а мне горилки этой, мексиканской… как ее?

– Текила, – бесстрастно подсказал бармен.

– Вот-вот. Только соли не надо. И лимон оставь себе. И в большой стакан налей. А еще дай шоколадку, – распорядился Михась.

Бармен в красном жилете, с галстуком-бабочкой, подал Михасю и Адвокату два больших стакана с толстым дном.

Зашуршал занавес из стеклянных бус, прикрывающий арку за спиной бармена, и оттуда выплыла необъятно пышная хохлушка: курносая, чернобровая, с распущенной по спине гривой смоляных волос. Увидев за стойкой бара Михася и Адвоката, она протянула к ним руки, издав радостный вопль.

– Ах, божечка ж мой, кого я вижу! Михал Семенович! Миленький вы наш!

– Мама Люба! Привет, дорогая.

Женщина выплыла из-за стойки, сдавила Михася в объятиях. Облобызались.

– Как я рада тебя видеть. Как жена? Как ребенок?

– Растет, – неопределенно ответил Михась, пожав плечами.

– Молодец, весь в папу. Орлом вырастет!

– Знакомься, Мама Люба. Это Адвокат. – Михась похлопал своего спутника по спине. – Наш человек.

Люба внимательно оглядела гостя с ног до головы. Протянула ему руку:

– Здравствуйте.

– Привет, – кивнул тот, обращая внимание на перстень, надетый на пухлый безымянный палец Мамы Любы.

Судя по размеру, бриллиант в перстне тянул каратов на пять.

– Стасик, Марат, обслужите по полной программе! – махнула ручкой Люба, усаживаясь рядом с Михасем за столик перед подиумом.

Бармен мотнул головой, как китайский болванчик, и исчез в подсобке. Откуда ни возьмись выскочили два официанта, оба под два метра ростом, и принялись накрывать на стол.

– Ну рассказывай, как вы тут поживаете? С ментами ладите? Я слышал, у вас проблемы были? – забрасывая в рот горсть соленых орешков, поинтересовался Михась.

– Все устроилось, – заволновавшись, стала отчитываться Мама Люба. – Были небольшие неприятности, но я все утрясла. Сейчас в окружной сидит у нас свой майор, мы ему в месяц отстегиваем полштуки да девочек бесплатно, когда понадобится. Нет, сейчас все в порядке, Михаил Семенович, можете не беспокоиться. С продуктами тоже, у нас три основных поставщика, которых вы сами порекомендовали, остальное берем на оптовых. Желаете документы посмотреть?

– Майор твой мне жаловался, что ты деньги под себя гребешь, – строго погрозил пальцем батька Михась.

Лицо Любы пошло фиолетовыми пятнами. На лбу выступила испарина. Она уставилась на Михася, как курица на удава.

– Бог с вами, Михал Семенович, да разве ж я стану? Миленький мой, бриллиантовый, да что же это такое?..

На глазах Мамы Любы моментально выступили крупные слезы и покатились по пухлым холеным щекам.

Михась вдруг громко расхохотался, обнял Маму Любу за плечи и прижал к себе.

– Да шучу я, Любка! Шучу!

Мама Люба несмело улыбнулась в ответ. Слезы высохли.

Михась встал из-за стола, кивнул Адвокату:

– Прогуляться не хочешь?

Мама Люба встала, желая сопровождать Михася.

Они прошли через арку в бильярдную, где стояли в ряд три стола на массивных резных ножках. В углах зала на кронштейнах крепились телевизоры. Работал только один и показывал эротический канал. На кожаных диванчиках вдоль стен сидели девушки в полупрозрачном белье, курили и, вяло перебрасываясь фразами, без всякого интереса наблюдали за происходящим на экране. При виде Михася и Адвоката все дружно встали.

– Сидите, сидите, девочки, – покровительственным жестом остановил их Михась. – Как настроение?

Девушки хором заверили, что отлично. Михась принялся расспрашивать каждую, как идут ее дела. Некоторых девушек он помнил по именам, из какого они города или поселка, расспрашивал, как поживают оставшиеся на Украине родители или дети… Девушки благодарили батьку за заботу.

– Там дальше сауна. Желаете посмотреть? – заискивающе забежала вперед Мама Люба, распахивая перед Михасем и Адвокатом новую дверь. – Все чисто, специально уборщицу держу. Михал Семенович, как вы скажете, может, ванну с гидромассажем купить? Как ее? Джакузи. Клиентам нравится, и…

– Не надо, – коротко отрезал Михась, – обойдутся клиенты твои. Вон у тебя, целый штат массажисток, – он кивнул в сторону девушек.

Мама Люба прикусила язык.

Они заглянули в комнаты девушек.

– Ну как тебе? – спросил Михась у Адвоката. – Ты же большой спец по этой части. Что скажешь?

Адвокат пожал плечами.

– Это, конечно, не Голландия, – протянул он, разглядывая широкую кровать и светильники в виде мигающих свечей. – Девчонки с обвисшими сиськами, ноги в синяках. Никакого удовольствия.

Михась посмотрел на Маму Любу.

– Почему твои девки в синяках? – строго спросил он.

– Я, что ли, их насажала? – обиделась хозяйка заведения. – Клиент знаете какой нынче пошел? Грубый, распущенный. Девушки жалуются. А я что могу?

Михась развел руками – мол, действительно, что тут поделаешь?

– Рыженькая с краю, правда, ничего, – признал Адвокат. – И другая, в красном белье, тоже нормальная. Их врач хоть проверяет?

– А как же! Обижаете! – ответила Мама Люба. – Раз в две недели, я за этим строго слежу. У нас своя врачиха в поликлинике, я ей сто баксов в месяц, она всех моих девчат на учет, как москвичек, карточки завела. Анализы, противозачаточные уколы и все такое – бесплатно, только за лечение мы ей отдельно приплачиваем.

– Видишь, все пучком, – похвалил Михась.

Они вернулись за столик, который к этому времени успел обрасти всевозможными яствами.

Усевшись, Михась закинул ноги на соседний стул, не затрудняя официанта, откупорил зубами бутылку текилы и плеснул себе в фужер для вина. Адвокат невольно поморщился.

– Ты бы выпил, а не сидел с такой кислой рожей, – подсказал ему Михась.

– Еще утро, – сухо ответил тот.

– Как знаешь.

Михась наполнил второй фужер, выпил и только потом стал закусывать бутербродом: свернутая кольцом семга, ложка черной икры и свежий огурец, посыпанные рубленой зеленью.

– Да, умели люди жить, – пробормотал он, следуя своим мыслям. – Так что, Мам Люба, ты новый товар получила?

– Получила.

– Сколько?

– Всего семь. То есть всего восемь, но одна не ваша, ее сестра с собой привела.

– Где они?

– Здесь, у меня.

– Так чего ждешь? Выводи. Посмотрим. Сейчас увидишь наш конкурс красоты, – пообещал батька Михась, обращаясь к Адвокату.

Тот скептично дернул бровями. Мама Люба позвонила по сотовику, коротко приказала:

– Готовь девчат.

Минут через пятнадцать, когда Михась и Адвокат уже заканчивали обедать, подиум вдруг осветился синими и красными огнями, заиграла расслабляющая музыка. С двух сторон гуськом, друг за дружкой, на сцену вышли обнаженные девушки и, повинуясь чьей-то неслышной команде, принялись ходить по кругу вокруг блестящего металлического шеста.

– Свет включи, хрен я что разгляжу в такой темноте, – сказал Михась. – Может, она косая, прыщавая или без зубов.

– Свет! – крикнула Мама Люба.

Тут же зал осветился ярким белым светом, даже в глазах зарябило. Девушки ходили кругом, как заключенные в тюремном дворе.

– Чего это они как солдаты маршируют? – поинтересовался Адвокат.

– По одной подходите поближе! – командовала Мама Люба. – Веселее, девочки, веселее. С огоньком. Подвигайтесь, покажите, что вы умеете делать.

– Скольких ты думаешь оставить? – перегнувшись через стол, спросил Адвокат.

– Одну. Больше не надо, все места заняты.

– А остальных? На улицу?

– Борьба за выживание, – развел руками Михась. – Но без работы не останутся. Пристроим куда-нибудь.

Девушки, зная, какая судьба их ждет, вовсю старались понравиться. Они неумело танцевали, крутили бедрами, извивались змеями вокруг шеста, поглаживали свое тело, демонстрируя груди и попки, как могли подражали эротическим фотомоделям из журналов. Больше всего зрелище напоминало телевизионную передачу «Знак качества». Во всяком случае, никакой эротикой и не пахло.

– Коровы, – резюмировал Адвокат.

– Почему? Вот эта ничего, – Михась показал пальцем на блондинку, отличавшуюся от остальных невысоким ростом, маленькой грудью и крепкими мускулистыми ногами.

Он подманил ее пальцем.

Девушка перепрыгнула с подиума на соседний столик, легко перегнулась назад, сделав «мостик», дотянулась ртом до бокала с шампанским и, придерживая его зубами за край, выпила. Михась восхищенно крякнул.

– Ну, фокусница, ты даешь!

– Это Света, художественной гимнастикой занималась, – шепотом подсказала Мама Люба. – Хорошая дивчина, мне она тоже понравилась.

– Тут не цирк, – нахмурился Адвокат. – Близняшки лучше.

Свету отправили пока обратно на сцену. Подозвали близняшек. Девушкам было лет по восемнадцать, у них были красивые, чуть вьющиеся волосы и неправильные вытянутые лица. Губы и ногти они красили в черный цвет.

– Доски, – прокомментировал Михась, оглядев их тощие фигурки.

– А тебе одни жирные нравятся. Девчонки, а ну-ка поцелуйтесь! – приказал Адвокат.

Близняшки переглянулись, захихикали, обнялись и принялись целоваться, старательно высовывая языки. Адвокат следил за ними с оживленной улыбкой. Его интерес подхлестнул девчонок, они принялись поглаживать друг дружку.

– Класс! – одобрительно кивал Адвокат.

– Дана и Яна. Это она сестру с собой взяла, – шепотом рассказала Мама Люба. – Тоже ничего девчонки. Многим такое нравится.

Михась равнодушно пожал плечами.

Когда представление закончилось, он еще раз прошел мимо девушек, выстроенных в ряд, и каждой заглянул в рот, проверяя зубы, а подозрительные даже пытался качать пальцем. Вернувшись за столик, он плеснул в ладонь водки и стал протирать руки салфеткой.

– Что вы решили? – заглядывая Михасю в лицо, спросила Мама Люба.

– Гимнастку оставляем, остальных… – Михась махнул рукой. – В счет зарплаты поставишь ей металлокерамику, два зуба. В остальном все неплохо. Да, и скажи ей, пусть одевается. Поедет со мной.

Адвокат брезгливо пожал плечами.

– Близнецы были лучше.

– Если понравились, так и забирай.

Отвергнутые девушки рыдали. Пухлая белокожая девица с россыпью веснушек на лице упала перед Михасем на колени, подученная загодя Мамой Любой, поцеловала ему руку.

– Батька Михась, родненький, только вы нас никому чужому не продавайте! – живо затараторила она по-украински. – У меня в Чернигове мама-инвалид, пенсия сто гривен, а еще трое младших, кто их накормит, кто в люди выведет? Хоть на улице согласны работать, но только с вами. Чужие до нитки обдерут, кому мы в этой Москве нужны? А вы нас защитите.