Текст книги "Пологий склон"

Лишенная в юности возможности получить хотя бы какое-нибудь образование, Томо, несведущая, неопытная, долгие годы блуждала по жизни, ощупью пробираясь по темным лабиринтам людских взаимоотношений. Науку постижения человеческих характеров она осваивала постепенно, совершая множество ошибок. Понять другого не каждому дано. Прислушиваться к себе Томо тоже научилась не сразу. Вечно подавляла свои желания, не позволяла себе подчиниться зову инстинктов, импульсов и естественных потребностей.

Она жила в плену нравственных норм, принципов и ограничений, зародившихся еще на заре феодальной эпохи. И лишь слепое повиновение, жертвенность и душевное целомудрие позволили ей столько лет верой и правдой служить интересам семьи, покорно и самозабвенно подчиняться всем прихотям мужа. Но постепенно сомнение и безверие вкрались в ее душу, священные идолы, которым она так фанатично служила, рассыпались в прах.

Каждый день госпожа Сиракава встречалась и как ни в чем не бывало разговаривала с той, которая одним своим присутствием незримо расшатывала и разрушала основы дома, отнимала у Томо ее законные права супруги и хозяйки. Какая вопиющая несправедливость! Разве могла она, Томо, продолжать любить мужчину, который сквозь призму своего тщеславия, вседозволенности и моральной ущербности не разглядел страстную, жертвенную, всепрощающую любовь верной и преданной женщины?

Нет, она больше не любила этого человека. Семейная жизнь превратилась в отвратительную пародию. Томо очутилась одна в пустом, безжизненном пространстве. Ей казалось, что ее бессовестно ограбили, безжалостно отняли мужа, нагло оттолкнули от очага, огонь в котором она должна была поддерживать. Томо знала: если она оступится, упадет, то уже никогда не сможет подняться.

Подаренное мужем трехслойное кимоно с фамильными гербами, подобострастная лесть окружающих уже не могли обмануть ее. Возможно, она предпочла бы закрыть на все глаза и снова стать той, прежней Томо, которая наивно верила в любовь Сиракавы и не страшилась его бесчисленных измен. Но, увы, это было нереально.

Томо находилась во власти силы, которая подхватила ее бурным потоком и понесла в неизведанную даль. Оставалось только беспомощно оглядываться назад и оплакивать то, что ушло навсегда.

Но вместо этого она решила еще энергичнее взяться за домашние дела. Спуску никому не давала, порядок везде стоял образцовый. Госпожа Сиракава не намерена была уходить в тень лишь потому, что у хозяина появилась новая возлюбленная.

По мере того как Сугэ наливалась зрелой красотой, менялась и Томо. Она наполнялась властной, деспотичной силой. Это чувствовали все без исключения. Слуги и горничные, давно знавшие хозяйку, в немом изумлении склоняли головы, стоило им заметить в глубине комнаты темную, застывшую фигуру госпожи. Что-то необъяснимое, отталкивающее, грозное исходило теперь от нее.

Как-то раз пришло письмо от матери. Томо пыталась скрыть от родных свои семейные проблемы, но один из дальних родственников случайно узнал от сотрудников канцелярии пикантные подробности из жизни господина Сиракавы. Сплетни и слухи дошли до далекого Кюсю.

Мать догадывалась, как тяжело приходится ее дочери. Мыслимое ли дело – жить под одной крышей с наложницей собственного мужа?!

Никто в их семье не добивался такого высокого положения в обществе, как господин Сиракава, писала она. Томо повезло, очень повезло, она должна благодарить богов за свою судьбу. Не секрет, что богатые и могущественные мужчины берут себе наложниц. Да-да, такое случается… Отверженная жена не должна забывать о себе и проводить дни в слезах отчаяния. Ей необходимо следить за собой, ухаживать за лицом и телом, чтобы окончательно не потерять любовь супруга… Конечно, такое поведение не украшает главу семейства, отца двоих детей. Все это весьма неблагоразумно и неосмотрительно. Но Томо не должна терять самообладание и позволять яду ревности отравлять тело, душу и разум.

Написанное в спешке, корявым почерком, с массой ошибок и клякс, письмо свидетельствовало о горе и тревоге матери.

Томо показалось, что она слышит родной голос, что мать ласкает и жалеет ее, как в детстве… Из глаз бурным потоком хлынули горячие слезы, слезы жалости к себе… Они унесли ее в годы безмятежного светлого детства, и внезапно через мутную пелену страданий она увидела всю неприглядность своего нынешнего безрадостного существования.

Если отбросить эмоции, то наставления матери были не чем иным, как сводом пресловутых правил поведения порядочной жены. Томо много лет следовала этому кодексу, но, в конце концов, была вынуждена отбросить в сторону устаревшие догмы.

В заключение мать писала:

«Сей переменчивый мир есть царствие зла, юдоль страданий, скорби и горя. Человек ничему не учится; невежественный, он поддается своим страхам и слабостям, впадает в грех. А грехи доводят его до бездны. Поэтому ищи спасения в вере, не нарушай обетов, данных будде Амиде[24]24
  Амида (санскр. Амитабха) – один из пяти верховных будд, владыка рая сукхавати, обетованной «чистой земли», в которой возрождаются все страдающие существа, уверовавшие в него. (Примеч. ред.)


[Закрыть], денно и нощно возноси ему молитвы, взывай к нему, и да будет воля его…

Не знаю, сколько лет жизни мне отмерила судьба. Хотела бы видеть тебя и говорить с тобой о нашей вере. Иногда я мечтаю, чтобы ты с разрешения мужа вернулась домой».

Томо держала в руках письмо, а перед глазами мелькали картины из прошлого. Вот мать возносит молитвы будде Амиде, без конца повторяет его имя и низко кланяется перед алтарем в отчем доме Томо на далеком острове Кюсю. Прижавшись к родным, теплым коленям, Томо, тогда еще совсем ребенок, снизу вверх смотрит на мать, чьи губы шевелятся, произносят священное имя: «Наму Амида-буцу, наму Амида-буцу»[25]25
  Первые слова амидаистской молитвы: «Помилуй меня, будда Амида». (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Маленькая Томо старательно вторит матери…

С той поры много воды утекло. Будда Амида, боги и бодхисаттвы, норито[26]26
  Норито – молитвословия синто, традиционной японской религии, связанной с почитанием предков и обожествлением сил природы. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и сутры – все превратилось в ненужный хлам, в красивую бессмысленную сказку, которой можно обмануть лишь малого ребенка.

Призывы матери вверить свою судьбу Амиде вызвали у Томо горькое раздражение.

Если на самом деле существует некто всемогущий, бог или будда, который правит мирами и видит все, что творится на этой грешной земле, почему же он отвернулся от той, которая всегда старалась жить праведно и честно?

Отбросив грустные мысли, Томо поклялась себе при первой же возможности отправиться на родину и навестить мать. Что бы ни случилось, она должна увидеть мать и получить от нее последнее благословение.

Весной губернатор Кавасима удостоился повышения и был назначен генералом-суперинтендентом столичного департамента полиции. Юкитомо Сиракава с семьей последовал за ним в Токио, где приступил к работе в полицейском управлении района Канда.

Эцуко предстояло учиться в новой школе. Для оформления нужных бумаг Томо получила копию выписки из книги посемейных записей. Рассеянно взглянула на перечень зарегистрированных лиц и невольно вскрикнула. В документе следом за Эцуко значилось имя Сугэ, «приемной дочери Юкитомо Сиракавы и его супруги Томо».

Глава 3
Служанка

Стояла тихая ясная осень. Пышно цвели хризантемы.

Кин Кусуми через большие ворота прошла на территорию императорского дворца. Она несла корзинку с печеньем, которое купила по пути из храма Каннон.

Кин торопилась в резиденцию господина Сиракавы. Это был визит вежливости. Но помимо учтивых расспросов о здоровье, ей предстояло выполнить тайное поручение. Госпожа Кусуми сомневалась в успехе всего мероприятия и озабоченно хмурилась, поджимая губы.

Строительство особняка Сиракавы было закончено лишь в прошлом году. Говорили, это помпезное здание по своим размерам и роскошному убранству уступает лишь резиденции главы токийской полиции. На лужайке перед домом росла могучая сосна. По широкой подъездной дороге в дни официальных приемов вереницей тянулись экипажи. Гости поднимались по ступеням высокого крыльца и попадали в просторный холл.

Кин подошла ближе к дому. Два рикши поджидали хозяев у входа. На бортах колясок золотом горели фамильные гербы.

Если бы госпожа Сиракава уехала по делам, Кин бы легко справилась со своей миссией. Странно, они знакомы уже много лет, но доверительных отношений между ними так и не возникло. Кин всегда чувствовала себя неловко в обществе Томо, что-то незримое, но почти осязаемое висело в воздухе, давило на плечи и грудь. Часто Кин терялась и не знала, что сказать.

Мать Сугэ обратилась к ней за помощью и просила передать небольшое послание лично в руки дочери.

Три года прошло с того дня, как госпожа Сиракава пригласила Сугэ с матерью в дом семьи Кусуми. Кин представила, как Томо сидит в полном одиночестве в своих покоях, и невольно вздрогнула от тягостного ощущения.

Миновав парадный вход, она прошла по боковой галерее и позвонила в дверь. Ей открыла молоденькая служанка с премилым личиком и блестящими черными волосами, уложенными в замысловатую прическу. Кин никогда прежде ее не видела. Девушка почтительно согнулась в глубоком поклоне. Польщенная и приятно взволнованная, гостья попросила позвать домоправительницу Сэки, с которой была на дружеской ноге.

– Госпожа с дочерью собираются на благотворительный базар. С ними сейчас возится какая-то заграничная портниха, – торопливо объяснила Сэки. – Не хотите к ним заглянуть?

Кин обожала все новое и необычное, поэтому охотно приняла приглашение и засеменила вслед за домоправительницей по длинному коридору. Под ногами блестели полированные половицы.

– Надо же, какая у вас очаровательная служаночка, а? И давно она здесь?

– Да уж второй месяц пошел. – Сэки обернулась на ходу и многозначительно посмотрела на Кин. – Как говорят у нас в доме, она точная копия актера Ёдзабуро из театра Кабуки.

Кин уклончиво пожала плечами. Поразительно, выходит, мать Сугэ не зря беспокоилась? И как это ей удалось что-то разнюхать раньше всех?

– Сколько же ей лет? И откуда она взялась? – Кин старалась держаться спокойно, но звенящий голос и пунцовые пятна на щеках и шее выдавали ее волнение.

– Шестнадцать, кажется. Она года на два моложе Сугэ, но из-за своего роста выглядит старше. По всей видимости, ее отец был в услужении у главы клана Тода. Но уж больно она зазнается, скажу я вам!

– Ну и ну! – выдохнула Кин и внезапно остановилась: так велико было ее изумление. – Я надеюсь… она еще… не… – Заикаясь, Кин с трудом выдавливала из себя слова, ее глаза при этом раскрывались все шире и шире, а Сэки в такт каждому слогу выжидательно кивала.

– Нет… пока еще нет. Но рано или поздно это все равно случится… – Неожиданно она вцепилась пальцами в худое плечо Кин и горячо зашептала ей прямо в ухо: – Вопрос в том, догадывается ли о чем-нибудь наша госпожа.

– Надо полагать, догадывается… Послушайте: она хлопнула в ладоши. Наверное, вас зовет.

Раскачиваясь всем телом и манерно вихляя бедрами, Сэки стремительно бросилась на зов хозяйки.

В дверях просторной комнаты как изваяние стояла Томо. Она была одета по европейской моде: платье с корсетом из китового уса и пышной юбкой с желтовато-коричневым рисунком. Лицо Томо, гладкая кожа цвета слоновой кости, матовые веки с двойной складкой, мягкие пухлые губы выглядели странно и необычно в обрамлении высокого воротника.

Это лицо принадлежало другой эпохе, другому народу. В диковинном наряде Томо больше похожа на китаянку, решила Кин.

Замерев на месте, молодая женщина пристально смотрела на дочку. Эцуко мерила платье перед большим зеркалом, которое вынесли на середину комнаты. Ей помогала портниха из Англии.

Кин вошла и устроилась возле Сугэ, которая сидела в сторонке и с восторгом глядела на Эцуко.

Грациозная высокая девочка, точно трепетная лань, застыла перед портнихой, дамой неопределенного возраста с тусклыми льняными волосами и длинной, как у жирафа, шеей.

Синее с отливом бархатное платье в складку необычайно шло Эцуко, подчеркивая нежную свежесть ее щечек и губ, стройность фигурки. В новом наряде она походила на юную особу голубых кровей.

– Маленькая госпожа – вылитая принцесса! Она прелестна! – провозгласила портниха, лучезарно улыбаясь. Она закончила подгонять платье и, взяв Эцуко за плечи, развернула девочку лицом к матери.

Теплое сияние на мгновение вспыхнуло в глазах Томо, но в следующий миг они снова сделались холодными и бесстрастными.

Ощущая на себе материнский взгляд, Эцуко нервозно поводила плечами и косилась на зеркало.

– Красный Крест проводит сегодня благотворительную акцию. Жена господина генерала-суперинтендента настояла на том, чтобы Эцуко участвовала в мероприятии. Должна признаться, мне неловко появляться на людях в таком наряде, но… – Томо совершенно не нравилась вся эта затея, и все же она решила не ударить лицом в грязь.

Фланировать по залам клуба Рокумэйкан[27]27
  Рокумэйкан – здание, построенное в 1883 г. в Токио, в районе Тиёда. В нем часто проходили балы и благотворительные базары, на которые допускались только представители японской знати и чины иностранных посольств.


[Закрыть] в обществе жен высокопоставленных лиц – весьма заманчивая перспектива, однако Томо понимала, что не принадлежит к кругу избранных. Будучи супругой чиновника, она лишь выполняла свои формальные обязанности, и это вызывало в ней протест.

– Сама императрица должна быть, – сказала Сугэ, аккуратно складывая кимоно Эцуко. – И наша юная госпожа будет участвовать в чайной церемонии!

– О! – задохнулась от восторга Кин. – Постарайтесь быть на высоте, госпожа Эцуко. Я уверена, вас выбрали за вашу красоту и прилежание.

– Не думаю, что это так, – запротестовала Томо. – Ну, нам пора. Мы вернемся не очень поздно. Госпожа Кин, располагайтесь, пожалуйста.

Томо направилась к выходу, Эцуко засеменила следом, приподняв пальчиками длинную юбку.

Рикши унесли прочь мать и дочь. Кин, немного поболтав с Сэки, пошла к Сугэ.

Окна небольшой комнаты выходили в сад, наполненный запахом цветов и трав. Сугэ, склонившись над пяльцами, подшивала шарф из шелка юдзэн[28]28
  Юдзэн – особый способ набивной окраски тканей, отличавшийся богатством цветов; назван по имени его изобретателя.


[Закрыть].

Девушка была удивительно хороша в эту минуту. Ее прекрасные волосы, уложенные в сложный пучок, обвивала розовая узорчатая лента.

Завидев Кин, Сугэ не удивилась. Она воткнула иглу в красную игольницу, услужливо подвинула гостье дзабутон и пригласила ее присесть к хибати.

– Вы давно виделись с моей матерью? В последнее время от нее не было никаких вестей.

До родного дома Сугэ от резиденции Сиракавы было рукой подать, но девушка находилась на особом положении и не имела права свободно заниматься своими делами. Никого не интересовало ее душевное состояние. Официально она была зарегистрирована как приемная дочь господина Сиракавы, и, следовательно, ей пришлось прервать все отношения с родственниками.

Сделав Сугэ своей наложницей, Сиракава окружил ее нежной заботой. Любовник, учитель, наставник, он, подчиняясь прихотям, слепил из девушки диковинное создание, которое преклонялось перед своим творцом. По натуре коварный и осторожный, Сиракава сделал все, чтобы полностью обезопасить себя и лишить маленькую пташку возможности упорхнуть из золоченой клетки. Он удочерил любовницу!

Сугэ дорожила вниманием своего господина. Особенности мужского менталитета были ей недоступны, но она все-таки поняла, что даже мимолетное упоминание о родных приводит Сиракаву в тихое бешенство. Бедняжка так страшилась вспышек его злобы и гнева, что предпочитала избегать разговоров на столь щекотливую тему. Ей крайне редко удавалось встретиться с матерью: та заглядывала в дом Сиракавы лишь на праздник Бон и на Новый год, чтобы поздравить семью благодетелей. В другое время приходилось пользоваться услугами Кин, которая вызвалась быть тайным посредником между Сугэ и ее матерью.

– Мы встречались в конце прошлого месяца. Она совершила паломничество в храм в Хасибэ. Говорит, ей стало лучше. Болезнь бери-бери не так теперь мучит ее, и ногам легче.

– А как дела в лавке? Я слышала, грядут перемены – они хотят торговать чем-то другим.

– Ах, ты об этом… Ну, это вряд ли можно назвать переменами. Помимо бамбуковой обертки они собираются продавать шкатулки, коробы и другие подобные вещи.

– Интересно, они понимают, во что ввязываются? – озабоченным тоном проговорила Сугэ. – Мой брат слишком честен и простодушен, его легко обвести вокруг пальца. – Ее прекрасные, похожие на драгоценный камень глаза широко распахнулись. Загадочно мерцающий взгляд, чувственная грация гибкого тела придавали девушке хищную таинственность кошки.

Кин поспешила стряхнуть с себя неизвестно откуда нахлынувшее тревожное наваждение.

– Не волнуйся, у них все хорошо. – Кин небрежно махнула рукой и вытащила из мешочка у пояса длинную курительную трубку. – Вообще-то я хотела сообщить, Сугэ, что твоя матушка о тебе беспокоится. – Она выпустила в воздух струю дыма.

– Обо мне? Интересно почему? – Девушка недоуменно покачала головой. Ее взгляд затуманился. Из-под маски взрослой женщины на мгновение показалось невинное личико маленькой девочки, которая искренне пытается понять причину материнских страхов.

– Ну и ну! Твоя матушка изводится от плохих предчувствий, хотя толком ничего не знает, а ты тут сидишь как ни в чем не бывало…

Когда Кин в последний раз видела мать Сугэ, та выглядела совсем больной от переживаний, даже думала пойти в дом Сиракавы и потребовать встречи с хозяйкой, но робость и врожденная тактичность не позволили ей это сделать. И тогда ей пришла в голову мысль обратиться к госпоже Кусуми. Возможно, той удастся окольными путями узнать, что же на самом деле происходит. Бедная мать была так напугана и озабочена, что совсем перестала улыбаться, хотя обычно ее губы заискивающе кривились.

Сначала слухи были неопределенными. Кто-то что-то сказал, кто-то что-то видел. По словам главного садовника из резиденции Сиракавы, в сентябре в дом приходили наниматься на работу две девушки, двоюродные сестры. Встречу с хозяином им устроили супруги Сонода, родом с острова Кюсю. Пара занималась антиквариатом, но, видимо, не только этим.

Госпожа Сонода привела девушек в резиденцию по личной просьбе Сиракавы. Ему вдруг потребовалась служанка с приятной внешностью и хорошими манерами. Одна из сестер была взята на службу, другая вернулась домой.

В резиденции уже работали три служанки, но лишь Сугэ была в полном распоряжении хозяина. Когда господин Сиракава устраивал официальные приемы или увеселительные мероприятия, в дом приглашались гейши и подавальщицы из Симбаси и Янагибаси.

Хозяйка, привыкшая подавлять в себе эмоции и боль, всегда держалась с челядью холодно и отстраненно. Эцуко же была рада любому новому лицу и возможности поиграть и поболтать.

Всем было предельно ясно, что круг обязанностей новой служанки скоро будет существенно расширен. Ее судьба была предрешена: хозяин соблазнит ее и сделает своей наложницей.

А как же Сугэ? Что за чувства должна была испытывать она? Саму Томо уже ничто не могло вывести из равновесия. Какая, в сущности, разница, сколько у мужа наложниц: одна или две? С тех пор как в доме появилась Сугэ, эти мелочи уже не играли никакой роли. Интересно другое. Если Сиракава пресытился своей любовницей и намеревался заменить ее новой фавориткой, позволит ли он Сугэ остаться в доме в качестве законной дочери и вести праздный образ жизни?

Сиракава по-прежнему занимал ответственный пост в столичном полицейском управлении. Он привык жить на широкую ногу, приглашать на вечеринки известных гейш, как это было принято среди богатых отпрысков аристократических фамилий. Он обладал изворотливым умом и, конечно, мог с легкостью обвести вокруг пальца доверчивую Сугэ.

Мать Сугэ, женщина простая и недалекая, интуитивно почувствовала скрытую опасность, зревшую в недрах дома Сиракавы. Черные тучи сгущались над головой Сугэ. Бедной матери казалось, что это недруги и завистники порочат доброе имя ее дочери и притягивают своей злобой беду.

Сугэ не отличалась крепким здоровьем, страдала припадками меланхолии, бывала апатичной или неуравновешенной. Многое давалось ей с трудом. Но глупой ее никак нельзя было назвать. Сугэ была честной, искренней и неизбалованной девушкой. С малых лет она привыкла трудиться, добилась больших успехов в школе танцев. Она любила и почитала родителей. И кто знает, не попади ее родные в беду, она наверняка вышла бы замуж за достойного человека. Отдать, нет, фактически продать ее, пятнадцатилетнюю девочку, такую хрупкую, ранимую, развращенному, похотливому сластолюбцу! Как могла мать так жестоко поступить со своим ребенком? Такое нельзя забыть или простить!

Но Сугэ, похоже, не таила зла на мать. Она даже жалела несчастных родителей, которые были вынуждены продать родную дочь. Сугэ не могла навещать родных, но она никогда не забывала о них и при первой же возможности посылала им небольшие суммы денег и гостинцы.

Как только Кавасима получил пост главы полицейского управления Токио, Сиракава следом за ним переехал в столицу и занял весьма ответственное место в той же структуре. Злые языки утверждали, что Сиракава купается в роскоши, а карманы свои пополняет за счет несанкционированных поборов в увеселительных заведениях квартала Ёсивара.

А ведь мать Сугэ могла бы гордиться и радоваться за свою малышку, ставшую дочерью такого влиятельного и богатого чиновника. Но гордиться было нечем.

Слухи между тем не затихали, вселяя страх и неуверенность. Мать Сугэ внезапно осознала, что дочери приходится сталкиваться со многими людьми: с хозяйкой, с Эцуко, служанками, приказчиками, посыльными, управляющим. Все они казались бедной матери страшной, враждебной силой, угрожавшей Сугэ, и ей хотелось прижать дочку к груди и спасти от неведомых напастей.

Что будет с Сугэ, если новая наложница займет ее место в постели и в жизни хозяина? А вдруг он охладеет к Сугэ?

Когда три года назад мать решилась на столь отчаянный шаг и отдала чужим людям свою дочь, она возлагала большие надежды на Томо, поверив, что хозяйка позаботится о судьбе Сугэ. Госпожа Сиракава дала клятвенное обещание не оставить девочку в беде.

«Что будет, если любовь хозяина иссякнет и он отвернется от Сугэ? Мысль об этом не покидает меня ни днем ни ночью», – сказала тогда пожилая женщина. Томо, спокойная, холодная, неподвижно сидела, положив руки на колени, и слушала. Идеально аккуратная: волосок к волоску, складочка к складочке… Ей было безумно жаль просительницу. В темном потоке ее собственных мучительных размышлений и переживаний вдруг образовался просвет, и Томо увидела перед собой истерзанную горем мать, которая забыла о безобразной сделке, о грязных деньгах и молила лишь о милосердии и сострадании, о снисхождении к своему несчастному ребенку.

Чужая боль отозвалась гулким стоном в сердце Томо. Она была не в состоянии оставаться в стороне. Личная причастность к драматической истории тяжким бременем давила на нее. Да, странная роль ей досталась в этом мрачном спектакле: привести в дом наложницу для мужа…

Но на этом ее мучения не закончились, ей были уготованы новые страдания. Она внезапно осознала, что должна была чувствовать мать, продавшая тело своей дочери, и чуть не задохнулась от жгучей, пронизывающей боли. «Не беспокойтесь, – ответила тогда Томо пожилой женщине. – Что бы ни случилось, я позабочусь о Сугэ. Доверьтесь мне. Иного и быть не может: я беру в свой дом юное беззащитное существо. Не тревожьтесь, я сделаю все, что смогу».

Старушка мать в безудержном порыве пала ниц перед Томо. Судорожные рыдания перемежались со словами благодарности. Томо было очень тяжело, она едва сдерживала слезы.

Мать Сугэ вспомнила все подробности той давней встречи. Она поняла, что должна немедленно увидеть госпожу Сиракаву и напомнить ей об ее клятве. Но бедняжке не хватило решительности для столь отчаянного поступка. И она обратилась за помощью к Кин.

– Речь идет о Юми, не так ли? – уточнила Сугэ, когда Кин закончила свой отчет. – Если дело в этом, то не стоит беспокоить хозяйку. Просто передайте матери, что повода для тревог нет.

– Правда? Ну конечно… конечно. – Кин глубокомысленно покивала. – Так ты считаешь, что Юми не постигнет та же участь? – неожиданно спросила она.

– Нет-нет, я вовсе не это имела в виду. – По губам девушки скользнула тихая печальная улыбка.

И улыбка эта была такой скорбной, смиренной, беспомощной, что Кин невольно поежилась, будто чья-то ледяная рука провела по ее шее и спине.

– Все уже произошло, – медленно проговорила Сугэ. – Как только хозяин уладит некоторые проблемы с ее родителями, она станет жить вместе со мной в этой комнате.

Девушка спокойно смотрела на гостью, а та, выпучив глаза и раскрыв рот, окаменела на месте. Она так и не успела поднести трубку к губам, рука застыла в воздухе.

– Ах вот как… Гм, тогда понятно, почему так тревожится твоя мать.

– Но ведь особых причин для беспокойства нет, – еще раз повторила Сугэ. – Юми хорошая, честная. Она худенькая и стройная, как юноша. Вместе мы смотримся весьма оригинально.

– Все это, конечно, замечательно… Но пойми, ведь, если хозяин привяжется к Юми, тебе будет не до смеха.

– Ничего страшного, я все знаю и понимаю, – сказала девушка.

На ее устах блуждала та же странная улыбка, зыбкая, призрачная, будто лишенная физической субстанции. Казалось, неведомо откуда густым туманом выползла таинственная чернота и поглотила тело и лицо, а на поверхности остался лишь дрожащий отсвет улыбки.

Кин вздрогнула и пытливо посмотрела на Сугэ. Внезапно у женщины появилось ощущение, что где-то рядом, за потайной невидимой ширмой, прячется господин Сиракава. Безжалостный кукловод, он дергает за ниточки безвольной куколки…

– Ничего страшного?! Ты хочешь сказать, хозяин открыто и откровенно обсуждает с тобой свои делишки?

– Ну, не все, конечно… – Сугэ осеклась и вспыхнула до корней волос, словно сказала что-то лишнее, о чем вообще не следовало упоминать.

– Послушай, девочка моя, ты должна как-то успокоить мать. Даже не знаю, что тебе надо сделать, чтобы она перестала волноваться. Видимо, ей все-таки придется побеседовать с твоей хозяйкой.

– Нет, ни в коем случае! – Сугэ нахмурилась и недовольно повела плечами.

В эту секунду маленький котенок черепахового окраса, до этого тихо спавший на шелковой подушке, потянулся и подошел к девушке. На его шейке позвякивал колокольчик. Сугэ взяла малыша и посадила на колени. Поглаживая котенка по мягкой шерстке, она вдруг медленно заговорила тихим, бесстрастным голосом:

– Хозяин добрый человек, он заботится обо мне. Он сказал, что я физически не такая выносливая и крепкая, как другие женщины, и что я… могу умереть, если буду… перетруждаться. Вот почему в доме появилась Юми. Хозяин опытный мужчина, он много общался с гейшами и знает, как должен функционировать женский организм. С самого начала он был мне как отец, поэтому я не испытываю ревности или других подобных чувств. Возможно, сказывается и большая разница в возрасте. Хозяйка не знает всех этих подробностей. Прошу вас, храните все в тайне.

Она утомленно умолкла. Веки-лепестки прикрыли глаза, лицо застыло, побледнело, и вместе с живыми красками мгновенно исчезли детское простодушное очарование и безмятежная одухотворенность. Это был слепок с лица, пустой, призрачно-мертвый.

Не в силах скрыть своего разочарования, Кин ушла, так ничего и не добившись.

Сугэ тихо сидела, охваченная неизбывной печалью. Она машинально ласкала котенка, устремив тоскующий взгляд в сад, где в лучах солнца розовели, как кроличье ушко, цветки сасанквы[29]29
  Сасанква – камелия горная, известная также под названием «японский чайный куст».


[Закрыть].

Почему мать и Кии так всполошились, недоумевала Сугэ. Ей было не по себе. Она запуталась в своих ощущениях и не знала, что же на самом деле должна чувствовать. Наверное, это действительно странно, что Юми не вызывает в ней ни злости, ни ревности.

Сугэ выросла среди простых людей в одном из торговых районов Токио. Родители ее были обычными порядочными горожанами. Поразительно, но она многого не знала в жизни, а вопрос взаимоотношений мужчин и женщин всегда был для нее тайной за семью печатями.

На уроках хореографии Сугэ часто танцевала мужскую партию. Это были роли романтических героев, к которым тянулись и льнули прекрасные девы. Учительница пристально наблюдала за ней и постоянно требовала раскрепоститься, раскрыться и полностью отдаться танцу – ярко, страстно. Неудивительно, что для девушки чувственное желание, любовь, томление оказались неразрывно связаны с красочной роскошью сценических костюмов, с тоскливым звучанием сямисэна и нежным очарованием напевов.

Переезд в дом господина Сиракавы, столкновение с миром мужчин, познание сущности мужской натуры, истязание, которому были подвергнуты ее душа и тело в безмолвном сумраке ночи, – все это было лишено света, цвета, музыки и радости. Врагу не пожелаешь таких испытаний! Несмотря ни на что, в душе Сугэ, почти не затронутой отношениями с хозяином, сохранилась мечта о сказочном мире, о мире, где древние тоскливые напевы проникают в тело и рвут на части душу, где яркость костюмов, струящихся рукавов и накидок околдовывает, завораживает и пронизывает беззащитное сердце томлением, негой, смятением – и все существо до краев наполняется невыносимым блаженством. И как ни странно, эта волшебная иллюзия, это ожидание чуда не вступало в противоречие с образом реального, вполне конкретного мужчины, хозяина и повелителя.

Сиракава был жестким, деспотичным человеком. Он крайне редко улыбался, все в доме боялись и сторонились его. Он никогда не терял контроль над собой, даже выпив две-три чашечки сакэ. И не только страх уронить себя в глазах жены, показаться в невыгодном свете заставлял его обуздывать свои страсти и внешне ничем не выдавать бурлившего внутри неутолимого вожделения.

Сиракава был вечно чем-нибудь недоволен, приход приказчиков из мануфактурного магазина мог вывести его из себя. Он предпочитал одеваться в традиционном японском стиле, на его белых таби[30]30
  Таби – японские носки из плотной ткани с отделением для большого пальца.


[Закрыть] никогда не было ни пятнышка, ни морщинки. Он любил, чтобы Сугэ прислуживала ему, приносила вещи, помогала одеваться, держала зеркало под нужным наклоном во время бритья.

Аккуратность, подтянутость и моложавая энергичность хозяина давали Сугэ ощущение легкости и воодушевления. Общение с хозяйкой никогда не вызывало в ней таких эмоций. Но простой вопрос: любит ли она господина, привел бы девушку в замешательство. Она не знала бы, что ответить.

Сиракава всячески баловал свою наложницу, берег ее как зеницу ока, как драгоценный камень. А Сугэ по-прежнему мучило чувство, что ее обманули, обокрали, отняли что-то бесценное. И красота ее поблекла, лишилась живого сияния. Цветущая вишня в хмурый пасмурный день…

Она пощекотала котенка по белому животику и взъерошила шерстку на спинке. Малыш крохотными коготками вцепился ей в руку. Сугэ в каком-то отчаянном порыве схватила котенка и так сильно прижала к себе, что он жалобно пискнул.

– Мы с тобой так похожи, правда? – вздохнула Сугэ, знавшая, что, как бы ни сопротивлялся маленький зверек, он не сможет одолеть существо высшего порядка. Интуитивно она угадывала, сколько ядовитой жестокости, бессердечного самодовольства скрывается под лощеной, изысканной внешностью господина Сиракавы.