Текст книги "В поисках экстаза. Целительный путь неукрощенного духа"

Цикл смерти

Я пока еще нахожусь в середине цикла зрелости, а не в цикле смерти. Однако смерть была частью моего опыта в каждом прожитом цикле, а умиротворенность, уединение, тишина, всеохватность и сбалансированность, которые предвещает последний цикл, уже манят меня. Я хорошо понимаю тех многочисленных людей, которые сегодня выбирают ранний выход на пенсию, если пенсия означает не прекращение работы, а переход к самому главному – вхождению в самую цельную и богатую фазу жизни.

Последний цикл начинается в возрасте около шестидесяти лет, предвосхищенный менопаузой (как женской, так и мужской), и заканчивается, когда тело издает свой последний вздох. На этом последнем участке нашего пути перед нами во весь рост встает проблема смертности, фундаментальная человеческая истина, что мы рождены, чтобы умереть. Мы получаем этот последний урок от самой жизни: вселенная как духовный наставник является заключительной стадией просветления. Не экзальтированное просветление, а просветление каждодневное, здесь и сейчас: мудрость жизни, присутствие в данном месте в данный момент. Последний пункт назначения – жизнь в невесомости, в моменте, без прошлого и без будущего. Жизнь без привязанностей – к людям, местам, имуществу, знаниям, к жизни, к существованию. Отпуская. Позволяя быть. Просто бытие. Только бытие. И это есть все.

Смерть – это окончательное освобождение от материальной составляющей реальности. Просветление – это окончательное освобождение от психической составляющей реальности. Смерть освобождает нас от жизни. Просветление освобождает нас изнутри.

Если мы прибываем к последнему циклу жизни, реализовав задачи предыдущих циклов, то мы естественным образом подготовлены к просветлению. Мы все рождены для того, чтобы с возрастом становиться мудрее. Пожилые люди, которые смогли оставить позади себя исцеленное прошлое, обладают мудростью жизни. В последней фазе, завершив задачи своего отдельного существования, мы освобождаемся для того, чтобы стать гражданами мира, видя нашу связь с каждым человеком и со всей вселенной, размышляя над вселенской истиной. Именно в процессе нашего единения со всем сущим мы развиваем наш инстинкт к вечному, тот внутренний дух, который оказывается за пределами всего жизненного, включая нашу собственную индивидуальность.

Как же важно вступить в последнюю фазу жизни с невинностью, с опытом, но неиспорченными, непресыщенными, открытыми для последнего приключения, для пути, которым мы пришли сюда. Именно поэтому в традиционных обществах всегда было так важно, чтобы пожилые люди и дети проводили как можно больше времени вместе, соединяя мудрость и избирательное внимание пожилого возраста со свежей невинностью и открытостью детства. Оба находятся на краю вечности, близко к источнику.

Трагично, что пожилые люди в нашем обществе часто оказываются где-то в стороне, чувствуя себя ненужными и нежеланными. Для них пожилой возраст – жестокое время, а цикл смерти кажется темным и устрашающим, тогда как, наоборот, он должен стать радостной дорогой к свету.

Последний цикл – это время отбросить вожжи контроля и амбиций. Это время, освобожденное для того, чтобы следовать импульсам бытия, чувств, мыслей. Это свобода от условностей, свобода от опасений в отношении того, что привлекательно, удобно или лестно.

В идеальном варианте человек постепенно перемещается в центр покоя. От младенческой энергии потока через темп стаккато в детстве и хаос юности за пределы лирического ритма зрелости мы продвигаемся к динамическому покою жизни в духе.

В последнем цикле, когда смерть становится частью жизни, но не ее окончанием, движение нашей сексуальной энергии постепенно перемещается внутрь. Это не означает, что престарелые люди отказываются от секса, так как известно, что они способны на богатую сексуальную жизнь. Последний цикл может быть временем для завершения ранних сексуальных циклов. И все же направление нашей энергии меняется. Нам требуется все больше энергетических ресурсов для решения базовых жизненных задач и постепенно мы вынуждены посвящать все больше времени и энергии заботе о себе и на любви к себе. Если же нам повезло и в пожилом возрасте мы остаемся вместе с любимым человеком, то мы испытываем скорее приятное чувство покоя после любовной игры, чем озабоченность и поиск партнера для секса, и наше выражение любви и заботы приобретает множество новых форм. В идеальной ситуации мы будем переживать сдвиг в сторону исполненного целибата, супружества мужских и женских энергий внутри нас. Полное жизни безбрачие в пожилом возрасте – это торжество целостности, а не отказ от сексуальности, поскольку мы продвигаемся к глубокой внутренней чувственности, любовной связи с жизнью, тантрическому союзу со всеми живыми существами. Мы не воздерживаемся, а вмещаем. Происходит естественная утрата интереса к генитальной сексуальности, и наша сексуальная энергия распространяется на всю нашу жизнь – держаться за руки, быть вместе, вместе есть, спать, гулять. В конце жизни наша сексуальность проходит полный круг и, как у детей, направлена на каждодневную жизнь, на само наше существование.

Если мы подходим к последнему циклу, не испытав зрелой близости, то наши последние годы жизни могут быть проведены в боли, одиночестве и смешении ориентиров. Но если мы обретаем близость, даже если наш партнер по жизни умирает раньше нас, то испытываем глубокое удовлетворение в теле, сердце и голове, понимая, что мы жили полной жизнью и теперь можем обратиться вовнутрь себя. Но сколько людей разводятся из-за неудач и разочарований в среднем возрасте и проводят свои оставшиеся годы, терзаемые потребностями, которые не могут удовлетворить ни друзья, ни дети!

Подобным образом многие вступают в последнюю стадию жизни, ощущая свою никчемность и опустошение, поскольку они уже утратили связь со своей работой или профессией и не чувствуют своей востребованности. Но если человек находит себе профессию, соответствующую его жизненным установкам, которая будет чем-то большим чем просто источником зарплаты, высокого статуса или способом проводить время, то такая профессиональная деятельность может развиваться и естественным образом трансформироваться с возрастом, а потому всегда будет присутствовать длительное удовлетворение от того, что ты сделал существенный вклад и развил свои таланты.

Если мы приходим к последнему циклу, не излечив большую часть наших психических травм, то старость не дает нам того покоя и созерцательности, которые мы от нее ожидаем. Все невротические паттерны, которые развились у вас на протяжении многих лет, запечатлеваются в камне, оказываются темницей, которая замуровывает ваш дух в теле, у которого нет жизненных сил, чтобы двигаться через целительные ритмы, эмоциональные артерии вашего сердца оказываются заблокированными, а ум закрытым для движений и перемен.

Как печально смотреть на людей, которые движутся к смерти, «упираясь руками и ногами», злобные и все еще ищущие воздаяния, отрицающие правду своей жизни до самого горького конца. Так быть не должно.

Наш вечный инстинкт продвигает нас осознанно к смерти – наши глаза открыты, а счета оплачены. Как удивительно вдохновляют пожилые люди, выражающие свое истинное «Я», наполненные юмором и состраданием, созерцающие в конце жизни трагикомедию личных и глобальных событий.

Несколько лет назад мне пришлось близко соприкоснуться со смертью. Я провела шесть месяцев со своим умирающим отцом, пытаясь создать хореографию его последнего танца смерти. Когда у него обнаружили конечную стадию рака легких и ему оставалось жить всего несколько месяцев, он обратился ко мне, чтобы я провела его к смерти, так же как он когда-то привел меня к жизни. Он хотел, чтобы я расшифровала тайны, раскодировала главный замысел, а я чувствовала себя такой хрупкой и некомпетентной. Все, что я могла ему дать, – это внимание, любовь и какие-то отрывки знаний, которые я приобрела на своем жизненном пути. Я столкнулась с реальной необходимостью проверить важность всего того, чему я научилась. Что ты можешь дать своему умирающему отцу?

Произошло так, что духовный наставник моего детства, моего сердца, мой первый друг в процессе умирания привел меня к новым, более глубоким уровням целительства. Его смерть была также моим вторым рождением.

Умирание – это обычно процесс столь же активный, сколь и пассивный. Тут не только действие, но и переживание. Он включает активный выбор и установление отношений, а также способность отпускать. Это последний танец со сложными танцевальными фигурами, и нам обычно приходится импровизировать. Конечно, многие люди умирают мгновенно, даже и не подозревая, что их настигло, но другие, подобно моему отцу, готовятся к смерти, осознавая ее как процесс.

В течение шести месяцев он отвечал взаимностью на невероятную преданность моей матери, терпеливо обучая ее тому, что ей нужно было знать для жизни без него. Это было время для прощания с дорогими сердцу людьми. Время для выражения благодарности. Печальное и радостное время.

Я дала ему все, что было в моих силах: методики для укрепления его психики, для связывания воедино его фрагментарного «Я», для подготовки к последнему путешествию в вечность, для поддержания единства тела, сердца, ума, души и духа. Я прилагала все усилия, чтобы мы смогли принять умирание как глубоко религиозный опыт, как дверь, ведущую к просветлению, к целостности и покою.

Путь целительства всегда начинается и заканчивается в теле. Чтобы как-то смягчить воздействие рака, разрушающего его тело, отец решил давать телу только сырую пищу. В дополнение к такому пищевому режиму я вместе с ним начала проводить разные виды релаксационных медитаций. Страх смерти привел его тело в сильное напряжение. Я садилась рядом с ним и начинала успокаивать его медленным, глубоким, расслабленным голосом, призывая его дух возвратиться обратно в тело.

Я зажигала свечи и благовония, чтобы усилить святость последнего обряда посвящения. Часто я играла спокойную, расслабляющую музыку, иногда друзья аккомпанировали мне на флейте, барабанах или синтезаторе. Целительство – это искусство. Я старалась реагировать на энергию конкретного дня или часа, иногда погружаясь в медитативный транс, с помощью которого я брала его с собой, проникая глубоко в его тело, и тогда приходили слова: «Почувствуй, как тело погружается в кровать, тяжелое и расслабленное. Представь, как теплая волна энергии мягко окружает твои ступни и входит в пальцы, расслабляя все крошечные мышцы и сухожилия. Твои ступни ощущают тепло и тяжесть по мере того, как они погружаются в кровать, и эта энергия движется в твои лодыжки, массируя их, освобождая напряжение в ступнях. Ты чувствуешь, как голени расслабляются, получая эту теплую, целительную энергию, золотые лучи океанского солнца…» И так далее по всему телу.

Я массировала его два или три раза в день, чтобы он сохранял расслабленность и непосредственно чувствовал мою заботу. Еще я старалась, чтобы он каждый день гулял на свежем воздухе. Мне надо было заставлять его двигаться. Движение пробуждает энергию, уверенность, чувство значимости и полноты бытия; сидячий образ жизни приводит к пассивности, робости, ощущению бесполезности и беспомощности. Просто понаблюдайте за тем, насколько различаются пожилые люди, которые гуляют и с энтузиазмом выполняют упражнения, и те, кто этого не делает; энергичные люди здоровее не только физически, но и во всех других аспектах.

Сложнее было работать с эмоциями моего отца. Внутри него с детства были погребены чувства: страхи, комплексы, гнев, печаль. Он гордился своей способностью сдерживать эмоции. И вдруг его уязвимое состояние оставило его один на один с сильными, всепоглощающими эмоциями, у которых не было выхода.

Я научила его, как разрушить манию величия и гордость. Мы смотрели в лицо страхам вместе: описывали их, говорили о них и, поскольку он не мог танцевать, то я танцевала его страхи за него. Мы рисовали его страхи и быстро набрасывали гневные стихи. И мы плакали. Очень много. Не стыдясь.

Он сохранял положительную ментальную установку и твердое, возможно, даже слишком твердое, присутствие духа. Он слишком боялся полностью высвободить свои «негативные» эмоции – это было наследие хранимого на протяжении жизни контроля. Но он сохранял эмоциональную подвижность, и я радовалась тому, как он справлялся с собой. Мы визуализировали, но его рисунки были мало выразительными. Он не мог и не хотел представить свой рак в качестве безумного, громадного чудовища, а себя в качестве не менее устрашающего воина, сражающегося против него. Он попался в ловушку, пытаясь удержать вместе все части своего полноценного, нормального «Я», а они стремительно выскальзывали у него из-под пальцев, сносимые потоком последнего обряда посвящения.

Он делал утверждения, повторяя в уме положительные мысли. «Начиная с этого дня, я больше не болен». «С этого момента все симптомы и ощущения, которые у меня есть, являются проявлениями выздоровления». «Независимо от того, что я еще способен сделать, мое исцеление идет каждую минуту, не прекращаясь ни днем ни ночью». Он развесил эти утверждения по всему дому.

По мере того как истощалось его тело, но улучшалось его внутреннее самочувствие, мы стали больше заниматься исцелением ума и души. Это было время для последней встречи с его духовными наставниками и принятия тех благословений и травм, которые он получил в своей жизни. Это было время учебы искусству отстраненности.

Мы начали с истоков его жизни, с его матери. Любила ли она его? Прикасалась к нему? Знала ли его? Вдохновляла его? Уделяла ли она ему время? Заботилась о нем? Относилась к нему с уважением и любовью? Все ответы моего отца были отрицательными. Он был последним, шестым ребенком, ребенком климактерического периода, случайностью. Ему пришлось доказывать и себе и миру, что он здесь не чужой, что он не был ошибкой.

Я побудила его написать письмо своей матери, раскрывающее все чувства, которые он подавлял все эти годы. Он писал, а слезы потоком струились из его глаз, а я качала его у себя на руках, массируя его распухшую спину, пока он плакал по маме, которой у него никогда не было. На следующий день он написал ее портрет, посмотрев на нее со стороны. Очень важно, что мы провели медитацию, во время которой он обнаружил в себе ее лучшие и худшие качества и установил с ней воображаемый контакт, наконец-то освобождая ее и разрешая себе простить ее. Начиная с этого дня, его ощущение ответственности за собственное тело и уверенность в том, что он сможет удовлетворить его потребности и желания заметно усилились.

Работать с образом его отца было для меня значительно сложнее. Там практически не о чем было говорить. Отец не знал своего сына, не прикасался к нему, не разговаривал с ним и не умел его любить. У моего папы никогда не было своего папы, это было всего лишь темное облако, отбрасывающее тень на все его мечты, это был вечно недовольный старый человек, доживший до ста лет. Мой отец написал своему отцу гневное письмо, которое постепенно все больше наполнялось состраданием к старому человеку. К тому времени, когда он описывал своего отца, он уже по-настоящему отстранился от внешнего мира, и мы провели медитацию, принимающую, отпускающую и прощающую отца.

Чтобы разобраться с его отношением с самому себе, он написал краткую, но чудесную автобиографию. Историю фермерского мальчика, переехавшего в большой город, получившего работу, женившегося на своей настоящей любви и в возрасте 25 лет имевшего уже троих детей. Он чуть не умер от рака в 33 года. Стал местным общественным деятелем, малооплачиваемым журналистом, продавал недвижимость, а затем ради стабильности устроился на государственную службу. Простой человек, простая жизнь.

Но его жизнь была наполнена друзьями и воспоминаниями. Потрясающим было то, что, учитывая его детство, он стал человеком, который научился любить, и все, что он отдавал своим друзьям, они возвратили в последние месяцы его жизни. Он сохранил всех своих друзей еще с начальной школы, со свадьбы, со своей первой работы. На меня это произвело большое впечатление, и я решила создать такую же преемственность в дружбе, которую мое сорванное с насиженных мест, разрозненное и мобильное поколение вряд ли знало. Он писал о важных моментах, например, о том, как задавило машиной его овчарку Шепа, его самого лучшего друга на тот момент, а он не мог заплакать. Зато смог теперь.

Мы вместе прокрутили его жизнь назад, посмотрели на то, каким родителем он был самому себе. Позволил ли он себе быть тем человеком, которым хотел быть? Был ли он авторитетом самому себе? О чем он сожалел? Чем дорожил? Мы рассмотрели его варианты выбора – супруги, работы, мест, которые он предпочитал для жизни, и то, каким образом он обустраивался в окружающем его мире. Каким мужем, каким отцом, по его мнению, он был? Каким сотрудником, начальником? Мы говорили обо всем этом. Мы освободились от всего этого.

И мы наполняли его дух ритуалами, медитациями, священной музыкой и духовными учителями, например, Кришнамурти. Отказавшись от официальной религии еще в раннем возрасте, он был в восторге от того, что смог найти религиозных учителей, чьи мысли он мог уважать и с которыми он мог идентифицироваться. Ему нравились ритуальные песнопения, и он любил слушать, как поют те, кого он любил. Иногда мой муж, Роб, стуча в наш испытанный, бьющий из сердца бубен, и я, потрясая своей трещеткой, пели его любимую старую песню: «Я хожу по кругу / Я хожу по кругу / Границ этой земли / Одетая в длинные крылатые перья / Когда я лечу / Одетая…». Мой папа отстукивал ритм по моему колену худыми пальцами.

Однажды ему потребовалось больше 15 минут, чтобы подняться со своего любимого кресла. «Я знаю, что должен сделать. Я знаю, что я могу это сделать. Но я не могу найти связи между этими двумя вещами». Я тогда поняла, что мы приближаемся к концу. Мы с братом сидели рядом с ним и делились бесценными воспоминаниями. Мой брат говорил: «Когда я играл в Младшей Лиге, я всегда смотрел на трибуны, и даже в самые холодные дни ты был там, папа. Для меня это было так важно». Каждый день мама поднимала его с постели и одевала, чтобы поддерживать в нем жизнь. Однажды, чтобы укрепить в нем веру, что он справится, мы провели наш книжный час на свежем воздухе, среди жужжащих пчел и аромата упавших с ветки персиков. Он задремал, а я смотрела на его черты, которые живут и на моем лице. Я любила тогда его лицо и любила себя в нем, вспоминая элегические строки Джона Донна: «Весны и лета чище и блаженней / Представший предо мною лик осенний»[2]2
  Пер. А. Сергеева.


[Закрыть].

На следующий день он не смог подняться с постели. Я помню то утро, как будто это было вчера: комната была наполнена утренним солнечным светом, но я все равно зажгла свечи, чтобы утвердить свет внутренний.

Я попросила его почувствовать его дух во мне – в моей интонации, моих ритмах, моих жестах, моих действиях. «Посмотри на свою улыбку на моем лице, на свои морщинки вокруг моих глаз, на свои длинные тонкие пальцы на моих руках. Посмотри, как твой дух движется через меня, через твою любящую жену, твоих детей, твоих внуков, твою семью, друзей, сослуживцев, жителей этого штата, этой страны, этого мира». Я провела его дух через весь животный мир, включая его старого друга Шепа, затем через мир растений, минералов и дальше в пространство до тех пор, пока мы не оказались на вершине горы, обозревая всю Вселенную и наблюдая за его духом во всех живых существах.

Затем я позвала его назад, в настоящее, фокусируясь на его дыхании, на его кровати, комнате, музыке, внешних звуках. Внезапно он сел и попытался пронзительно вскрикнуть: «Эй, вы все, я только что прошел через скалу!» Закрыв глаза, он опять погрузился в молчание. Я наблюдала за тем, как его дыхание медленно поднималось от живота к голове, и позвала всех членов семьи провести с ним несколько минут наедине: разговаривая с ним от чистого сердца, рассказывая истории, рассказывая свою правду, все, что они еще удерживали в себе. Я попросила маму войти последней, и она оставалась там очень долго. Затем я вернулась, чтобы почитать ему и помассировать его руки, ноги и лицо.

В ту ночь, читая ему, я спросила, помнит ли он нашу медитацию и как он прошел сквозь скалу. Он сжал мою руку. Я оставалась сидеть вместе с ним и просто держала его руку. Через некоторое время он стал громко смеяться и продолжал хихикать около десяти минут. Это был такой прекрасный подарок для меня, этот смех. Затем он погрузился в молчание. Может быть, умирать – это не так уж и плохо.

Около часу ночи я поцеловала его и сказала, что иду спать. Когда я уходила из комнаты, он поднял свою длинную, покрытую веснушками руку и послал мне последнее прощание. Я остановилась на пороге и в последний раз с неизмеримой любовью посмотрела на этого прекрасного человека, так замечательно служившего мне всю жизнь.

Моя мама легла с ним в постель, как обычно, и я закрыла дверь. В пять утра мама разбудила меня: «Габриэлла, он умер». Отец ушел около двух часов ночи, в день осеннего солнцестояния. Она обнимала его всю ночь, его мертвое тело, свернувшееся калачиком в ее любящих руках. Ей никто никогда не говорил, что духу требуется несколько часов, чтобы покинуть тело. Но ей подсказали это инстинкты и ее любовь.

Я провела эти месяцы со своим отцом не для того, чтобы что-то доказать, а потому, что я должна была. Это было нужно мне, как и моему отцу, и всей нашей семье. Я рассказываю эту историю в надежде, что она воскресит в вашей памяти какие-то чувства.

Ниже приведено несколько упражнений, которые помогут вам принять последний жизненный цикл.

1. Подумайте и напишите о том, как вы будете общаться со своими любимыми, скажем, родителями и супругом по мере того, как они будут становиться старше и приближаться к смерти.

2. Как бы вам хотелось провести последний цикл вашей жизни? Какую смерть вы бы выбрали? Что вы можете сделать, чтобы гарантировать, что так все и произойдет?

3. Напишите собственную эпитафию. Напишите себе надгробную речь. Напишите этическое завещание – слова вашей мудрости для людей, остающихся после вас.

Жизнь так устроена, что если она проживается полностью, то есть если пройдены все циклы, то просветление приходит естественно и неизбежно. Именно динамизм духа двигает вперед весь процесс, и потому именно сейчас мы переходим к разговору о пробуждении души и освобождении духа.