Текст книги "Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3"

– Вчера ночью, перед началом путешествия великого шаха, идолы устроили здесь кровавый пир. Они напали на стоянку наших врагов и съели их живьем. Поэтому сегодня все идолы сытые и из свиты шаха никого не тронут, – вращая глазами, прошипел главный шаман.

К стоянке идолов свита шаха подходила с опаской, стараясь ступать неслышно, пугливо озираясь от их грозных взглядов. Нукеры перед идолами робко пригнули головы и потупили глаза. Деревянные истуканы зловеще стояли вокруг огромного серого валуна в человеческий рост. Одни из них были прислонены к валуну, другие к стволам высохших деревьев айвы, находящихся рядом, третьи стояли на ногах. Некоторые идолы были с туловищами людей и головами волков, другие с туловищами ящеров и головами людей, третьи были полностью похожи на людей.

Командиры, сопровождающие шаха, пугливо отворачивались от хранящих сумрачное молчание стойбища идолов. Они боялись даже вздохнуть, чтобы не рассердить раздражительных и вспыльчивых божков. Из-за спин друг друга они опасливо подглядывали, как главный шаман по порядку, начиная с самых маленьких идолов, горсточкой зачерпывая кровь из нательной сумки, мазал им губы.

– Так я делаю, чтобы они не проснулись после вчерашнего сытного ужина, чтобы они не почувствовали запах ваших тел…

Главный шаман стал рядом с Надыр-шахом, под руку повел его к озеру, усадил на небольшой валун, накрытый черным войлоком. А визиря и командиров дружин поставил так, чтобы луна очутилась у них слева, со стороны спины. Вооруженная дружина встала вокруг этой процессии, спинами друг к другу.

– Теперь, Великий шах, смотрите, смотрите на водную гладь озера!

Шаман ткнул пальцем вниз, на гладкую поверхность озера, на которой от края до края озера, расширяясь, тянулась кроваво-красная лунная дорожка. Вся гладь воды, обхватываемая лунной дорожкой, была охвачена странными изображениями вооруженных воинов, разных животных и странных людей. Тени, отражаемые от косых лунных лучей, на волнах создавали резкие контуры сражающихся верхом и пешим способом воинов, в то время как другая сторона волн почти сливалась с освещенным кровавым фоном. Сноп серебряных лучей луны, вечерний закат, отражаемые на глади озера, создавали ассоциацию с алой кровью, проливаемой из ран пораженных вражеских воинов.

Среди теней воинов, отражающихся на водной глади, были видны и фигуры каких-то птиц с длинными шеями, огромных змей.

Холод пробежал по спине Надыр-шаха. Люди из его свиты с ужасом отворачивались от страшных кровавых картин, появляющихся на глади озера. А нукеры шаха со стоном падали на колени и навзрыд плакали.

– Он тут выходит из воды, – прошептал главный шаман.

Все поняли, кого главный шаман имеет в виду.

Не успела свита шаха от страха еще прийти в себя, как в нескольких шагах от них из воды стала выходить огромная фигура косматого человека, с головы до ног покрытая речной тиной.

– Это он! – с придыханием прошептал шаман.

Свита шаха упала на колени, нукеры легли ничком вниз. Перед шахом возвышалась и колыхалась странная фигура высотой в два человеческих роста.

– Всем зажмуриться! – приказал шаман.

Едва свита шаха успела зажмурить глаза, как легкое веяние пахнуло им в лицо; пряди их волос зашевелились, стали дыбом. Раздался глухой длительный свистящий звук со стороны огромной фигуры и стоящего рядом с ними шамана.

Шах сидел, как белое изваяние. Визирь и командиры вздрогнули, со страхом отворачиваясь от духа воды. Шаман стоял над ними с поднятым выше их голов бубном. Он, потихоньку бормоча странные слова, начал ходить вокруг странной фигуры духа воды. Временами раздавалось странное жужжание со стороны то ли водного духа, то ли главного шамана. В это время легкое дуновение коснулось и лица шаха.

Бормотание главного шамана усиливалось, оно раздавалось все громче и громче. По временам оно прерывалось странным жужжанием, а за ним следовало сопение, тяжелое холодное дыхание духа воды.

Между тем шаман, ударяя в бубен, стал вертеться, все ускоряя шаг. За ним в пляс пустилось странное существо, которое он называл духом воды. Теперь шаман не только жужжал, но и постукивал по бубну, а бормотанье его делалось все громче и резче.

По временам шаман испускал какие-то глухие стоны и снова принимался произносить непонятные обрывки речи. Шах недоумевал: в этом бормотании он не разбирал ни слова.

Танец шамана и духа воды перешел в какое-то безумное беснование. Шаман кричал, делал рожицы, дико вращая глазами, размахивал бубном. Он неожиданно подбежал к духу воды и обнял его, затаскивая в озеро. На краю озера дух воды неистово закричал. Все, кроме шамана и шаха, попадали на землю, пряча лица в ладони. На краю озера дух воды исчез, шаман упал, завопил страшным голосом.

Надыр-шах подбежал и в ужасе глядел на упавшего лицом вниз шамана. Некоторое время шаман лежал, как мертвый, с остановившимся, бессмысленным взглядом. Потом зашевелился, повернулся, приподнялся на локте и сел на гладкий камень. Несколько раз он глубоко вздохнул, тяжело набирая в легкие воздух. Наконец он поднялся, вытер мокрое от пота лицо. Бубен лежал рядом. Он три раза обошел вокруг бубна, бормоча непонятные слова, приподнял его, кончиками ногтей начал скрести по натянутой шкуре.

Луна спряталась за обрывками густых, кроваво-сизых облаков на западе. Но еще все было видно. Острые зубцы скал на другом берегу озера зловеще выступали в медном закате. Вечерние сумерки были ясны. Легкие тучи собирали свои кудри, уносили в наступающую ночь. Узкий котлован Аймакинского ущелья стоял темным, зловеще отталкивающим.

С гор на озеро набежал легкий вечерний ветерок. Озеро заволновалось, зарябило. Из-за туч низко над озером показался диск огромной кроваво-красной луны. А за ней по глади взволнованного озера потянулся узкий длинный алый шлейф. На волнах озера зловеще подпрыгивали, разбрасываясь в лунном свете, мрачные черные чешуи.

Каменным выступом у берега озера на фоне лунного диска обозначились фигуры четырех людей. Двое в длинных черных халатах с капюшонами на головах были вооружены кривыми саблями. На головы других двоих были надеты кожаные мешки, руки были завязаны назад. Главный шаман сделал в ту сторону условный знак рукой. Люди в черных халатах с капюшонами вдруг разом столкнули в озеро людей с мешками на головах.

Неожиданно из лунной дорожки вырос дух озера с огненным мечом в правой руке, облепленный кровавой металлической чешуей. За ним из озера вереницей выходили воины в шлемах, облаченные в латы медно-красного цвета. Они шли в сторону главного шамана с Надыр-шахом.

Изумленный шах с его окружением в ужасе отступали назад.

– Владыка Вселенной! – прошептал главный шаман. – Дух воды принял наши жертвоприношения, только что сброшенные в озеро. Один из них был астрологом, другой воином дружины Муртузали-хана, сына Сурхай-хана. Дух воды говорит, что победа будет за вами. А против горцев выступить надо завтра с зарей.

А дружина водного духа, гремя оружием, сверкая чешуей и кроваво-медными латами, все росла и стройными рядами шла в сторону заката…

* * *

Надыр-шах уверенно глядел на расплывающиеся в сумерках просторы гор и теряющиеся в зияющей глубине аулы. Он был уверен, что скоро все эти аулы будут в его власти.

«Мои звездочеты неделю не выходят из своих палаток, обращая свои взоры к звездам, – с сарказмом размышлял шах. – Главный звездочет мне докладывал, что по звездам он высчитывает день, когда я удачно выступлю против горцев. Звездочеты в один голос повторяют, что удача будет за мной. То же мне говорил и главный шаман. Хотя странно: во всех предстоящих походах и сражениях мой главный шаман и главный придворный звездочет предсказывали мне удачу. А когда они осмеливались предсказывать по-другому?! Хотя главный шаман не лишен таланта, как сегодня ночью. Им повезло, что я удачливый и могущественный полководец. Они, несчастные, не догадываются, что в тот день, когда от меня отвернется удача, их головы первыми будут торчать на осиновых кольях. Мне кажется, что звездочет не так умен, чтобы понять, что не звезды и не луна управляют судьбой великого падишаха. Звезды всего лишь освещают путь, по которому я веду своих воинов к победе…»

Сколько звезд видно на небосклоне, столько же сигнальных огней горело на вершинах Андалала, оповещая горцев, что враг находится рядом и его очень много. А в это время в небольших ступах, горных крепостях, на некоторых дозорных пунктах безостановочно грохотали барабаны, возвещающие о надвигающейся угрозе со стороны персов.

Новости в горах разносятся быстро, особенно связанные с безопасностью родины. Известие о том, что на местности Хициб поднялся небесно-голубой шатер шаха и что вчера вечером туда перебрался шах со своим гаремом и свитой, разнеслось по многим аулам и селам Дагестана.

Горцы и воины, находящиеся на дозорах, передавали друг другу и другие, не менее важные известия:

– Говорят, из Кази-Кумуха к нам со своими дружинами прибыли сыновья Сурхай-хана!

– Если бы вы знали, какими богатырями выросли сыновья Сурхай-хана!

– Сущие богатыри, настоящие полководцы. Любой отец гордился бы такими сыновьями!

– Говорят, Сурхай-хан с женой, чтобы дать сыновьям возможность вырваться из Кази-Кумухской крепости, сдался в плен шаху!

– Сурхай-хан – умный полководец, он просто так к шаху в заложники не пойдет! Этот старый лис задумал хитрый ход, а главный перс попал в его мышеловку.

– Как?

– А так. Сурхай-хан решил выиграть время, чтобы в Андалале за это время успели приготовить к встрече с его войском.

– Конечно, Сурхай-хан не простой человек, чтобы за милую душу сдаться персидскому шаху.

– Он всегда добивается того, что задумал.

– Усмирил же Сурхай-хан шаха у себя в Кази-Кумухе! Скоро месяц, как Надыр-шах не переступает границы Андалала. Сурхай-хан напугал шаха, что горские правители собрали войско в два раза больше, чем он. Шах поверил и дожидается подкрепления из Персии.

– Выходит, шах боится нас, не решается первым напасть?!

– Да, не только у осла, но и у страха тоже длинные уши. За это время под знамена Муртузали-хана, Пир-Мухаммада, Амирасулова, других аварских предводителей собралось такое огромное количество воинов, что не только Надыр-шах усомнится в своих возможностях.

– Я успел перекинуться несколькими словами с одним из дружинников Муртузали-хана. Так он говорил, что Сурхай-хан очень умный предводитель. Он спас от поголовного истребления обреченных на смерть кумухцев и, возможно, не только их…

– Сурхай-хан осознанно стал заложником шаха, его узником. Он понимает, за короткое время наши командиры не успеют собрать в Андалал необходимое количество воинов. А пока он в заложниках, шах не станет особо напрягаться.

– Дагестанцы запомнят великого полководца Сурхай-хана и день победы над Надыр-шахом на вечные времена…

* * *

Как родники в низовьях гор превращаются в реки, как струи ветерка преобразуются в мощные воздушные потоки, так и дагестанцы со всех аулов, сел, с кипучей энергией в груди собирались в дружины, ополчения и шли на местность Хициб. Они клялись биться за родную землю до последней капли крови, не повернуться спиной к врагу, если даже реки повернут вспять. «Либо смерть, либо победа!» – в мечетях клялись на Коранах горцы. Командование объединенными вооруженными силами горцев взял на себя сын Сурхай-хана Муртузали-хан.

Местом главного сражения с врагом, отвечающим стратегическим замыслам горцев, определили плато Хициб. От Согратля эту местность отделяли река и крутые склоны горного хребта.

В ставке главного командования горцев идет оживленное обсуждение предстоящего сражения.

– Для достижения намеченной цели мы должны выработать такой план, перед которым дружины Надыр-шаха не устоят, а сам он от злости потеряет голову! – Муртузали-хан увлеченно водил указательным пальцем над картой местности перед Пирмухаммадом и Амирасуловым. – Сначала пощекочем шаху нервы: угоним коней, лишим его маневренности в военных действиях. После чего, как условились, с разных сторон внезапно атакуем ошарашенного нашими действиями шаха.

Пирмухаммад и Амирасулов согласились с планом Муртузали-хана.

* * *

Темная ночь, в стане врага все спят, кроме караульных. Группа джигитов под прикрытием ночи подобралась к пасущему в степи вражескому табуну лошадей. Они тихо убрали сторожей, а табуны лошадей угнали в стан горцев.

Как страшно был обозлен Надыр-шах на своих нерадивых командиров, когда до него довели весть об угнанных горцами табунах лошадей, которые с зарей должны были ставить под седло!

Дерзкий план горцев не остановил, а раззадорил Надыр-шаха. Он дал приказ к наступлению. На Турчидаге началось небывалое сражение. Фронтовые действия развернулись от Аймакинского ущелья до Согратля, в которое с обеих сторон были задействованы десятки тысяч воинов.

Дружины Лютф Али-хана, миновав Волчьи ворота, вошли в узкую горную долину. Дорогу ему преграждали ополченцы нескольких аулов, которые каждую саклю превратили в бастионы, огневые позиции, крепости. Со стороны врага аулы прикрывал небольшой хребет. За хребтом начиналось глубокое ущелье, через которое тянулась дорога на Хунзах и Гергебиль…

Лютф Али-хан вместе со своими дружинами продвигался по этой дороге на место ведения главных военных баталий.

Битва началась нападением горцев на двадцатитысячный корпус Лютф Али-хана в Аймакинском ущелье. К концу дня горцы полностью истребили этот корпус. Командующему корпусом с несколькими сотнями воинов чудом удалось спастись бегством с поля боя. Такую же участь постиг и десятитысячный отряд Гайдар-бека, от которого после разгрома остались пятьсот воинов. Полностью был уничтожен пятитысячный отряд Джалил-бека. Ему самому чудом удалось спастись бегством в сопровождении шести сотен воинов. Весь обоз этого отряда – девятнадцать пушек, мортиры, боеприпасы – оказался в руках горцев.

В это время горцами была одержана головокружительная победа и над отрядами Ага-хана и Мухаммед Яр-хана в местности Койлюдере.

Решающее сражение, в котором были уничтожены лучшие персидские войска, произошло на территории Андалала. Военные действия начались нападением шахских войск на аулы Согратль, Мегеб, Обох, Чох, где они встретили ожесточенное сопротивление и дружный отпор горцев.

Очевидец рассказывает, война разыгралась так, словно гром обрушился на речные долины, и небо упало на горные вершины. Это не гром гремел, низвергая молнии с небес, а отважные горцы свинцовыми пулями и дальнобойными стрелами косили вражескую рать, метали ядра из пушек. Дагестанские воины, крепко держа длинные пики, на ветру развевая андийские бурки, мчались по плато Турчидаг на быстроногих скакунах.

Завязалась такая кровавая драма, словно на плато в смертельной схватке столкнулись небо, земля и море. Смерть с обеих сторон косила воинов сотнями, тысячами. Но дагестанские воины не дрогнули, они встали перед лицом смерти гранитными скалами, которые не могли преодолеть даже птицы.

От грохота войны рушились скалы, трупы павших воинов преграждали ручьи, которые превращались в кровавые реки.

В Андалале с персами сражались не только мужчины, но и женщины. Используя природные условия родной земли, дагестанцы били кизилбашей повсюду: сотнями брали в плен, обращали в бегство. Воинов шаха на каждом шагу подстерегала смерть. Положение экспедиционной армии Надыр-шаха, находящейся в незнакомой местности, в окружении враждебного населения, становилось все более тяжелым. Шахские отряды терпели поражение за поражением. Это сражение на территории Андалала продолжалось пять дней. Закаленные в боях опытные дагестанские военачальники, воспользовавшись ослаблением обороны шахских войск, повели своих воинов в наступление. За ними в бой пошли все, кто в состоянии были носить оружие.

* * *

На смертный бой с ненавистным врагом встали не только мужчины, но и женщины, старики и дети. Особенно безрассудно вели себя матери, жены и сестры воинов, убитых каджарами на войне. Они по ночам, переодетые в мужскую одежду, угоняли коней, нападали на обозы, поджигали юрты и шатры. Под покровом ночи вместе с детишками собирали сухой хворост и напротив мест расположения военных лагерей кизилбашей, на холмах, скалах, жгли множество костров, сбивая персов с толку. Кизилбаши, видя многочисленные костры, которых вчера ночью не было, пугались, что к воюющим горцам вереницей идет беспрерывный поток свежих воинских сил. Женщины шли и на другие ухищрения, запутывая врага. Днем, на виду у кизилбашей, они ходили по дальним дорогам, горсточками разбрасывая золу. А персам издалека казалось, что к горцам по всем дорогам, тянущимся в Андалал, на помощь идут многочисленные военные отряды, теряясь в клубах пыли.

По вечерам женщины собирались у общественных хлебопекарен населенных пунктов Чоха, Согратля, Гуниба и Хунзаха. Туда со всех концов Дагестана свозились припасы хлеба, муки, мяса. Женщины организовали из своего состава специальные бригады, которые месили тесто, пекли хлеб и на арбах, ослах, непригодных для верховой езды лошадях вместе с другими продуктами отвозили на передовую, кормили больных и раненых воинов.

Эти бригады женщин после того, как заканчивали печь хлеб, в жаровнях пекарен коптили мясо и сыр. Они подрядили к себе стариков, подростков. На наиболее сложные участки фронта погонщиками ослов, нагруженных хлебом, мясом, сыром, перевязочным материалом, по горным тропам отправляли подростков и девочек, переодетых в мужскую одежду.

Общественные пекарни Согратля, Гуниба и Хунзаха стали своего рода местами сбора, распространения информации, поступающей с передовой, опорными пунктами ополченцев, местами поддержки и вдохновения женщин, потерявших в сражениях своих мужчин.

В последнее время самой главной темой обсуждения в пекарнях была весть об ожесточенных сражениях горцев с персами, которые велись за каждый аул, стратегически важную дорогу, тропу. Женщины, как могли, старались помочь своим мужьям, отцам, братьям, сыновьям…

Накануне не утихали тревожные разговоры и у общественной пекарни Чоха:

– Женщины! – секретничали недавно вышедшие замуж неразлучные подружки Патимат, Хадижат и Аминат. – Почему наши братья и мужья не разрешают нам принимать участие в военных сражениях?

– Что, мы не в состоянии стрелять, в крайнем случае, ружья заряжать? – подливали масло в огонь старые, умудренные опытом жизни горянки. – Забыли, когда в былые времена мы, переодетые в мужскую одежду, наравне с мужчинами дрались с нашими врагами?

Лукаво переглянулись молодые женщины, они, по всей вероятности, задумали что-то интригующее. Все они недавно сыграли свадьбы, у всех мужья находились на передовой. А неразлучные подружки Патимат, Хадижат и Аминат всего лишь на той неделе сыграли свадьбы. Они толком не успели понежиться со своими мужьями. Эта троица в ауле среди молодых женщин слыла затейницами самых сумасбродных игр и выдумок. Видимо, сегодня они тоже задумали что-то такое, от чего у них животы пучились от нетерпения.

– Пойдемте с нами на полигон, не пожалеете! – они обратились ко всем женщинам.

Полигон находился за аулом, на общественном майдане.

– Кизилбашам мы заготовили «сюрприз»! – из складок платьев, архалуков[13]13
  Архалук – женское верхнее одеяние.


[Закрыть] они доставали охотничьи ножи, кинжалы, сабли, пистолеты, даже обрезы. – Пусть персы только попробуют к нам сунуться! Всех отправим к праотцам, даже не услышат свой отпевальный Ясин. Женщины! – задорно улыбаясь, подружки вышли в круг. – Посмотрите, на что способны девушки Чоха и некоторые члены их боевой команды!

Окружающие женщины не успели даже глазом моргнуть, как Патимат, Хадижат и Аминат открыли огонь из всех видов стрелкового оружия по горшкам, нанизанным на колья сплетенной из орешника ограды. К ним присоединились сверстницы, вооруженные мечами, шашками. Они вскочили на коней, со свистом и гиканьем пронеслись мимо остальных женщин; с размаху рубили чучела, тыквы, нанизанные на колья ограды.

Сельские женщины джигитовкой этих сорвиголов от восхищения были на седьмом небе. Молодецкая удаль троицы хохотушек и присоединившихся к ним других таких всадниц воодушевила всех женщин:

– Джигиты, вперед!

А старые бабки ликовали:

– Бабы, смотрите на них, они себя ведут так, как мы в молодые годы!

Настала очередь группы девушек. Они были очень дружны и организованны. Эта группа девушек себя никогда и никому в обиду не давала. Их острого языка остерегались даже самые злые сплетницы аула. Они замкнули круг, бросая сверкающие взгляды на молодых женщин, которые только что закончили джигитовку. Они зашушукались. Одна из них, лопаясь со смеху, выступила вперед:

– Сегодня, говорят, по аулу прошелся слух, что против Надыр-шаха и его военачальников восстали их гаремные дамы. Говорят, в страхе перед вашими мужьями кизилбаши потеряли свою мужскую силу и перестали исполнять свой супружеский долг… И теперь боятся возвращаться к своим чрезмерно требовательным в постели персиянкам…

Другая девушка похватила:

– Персиянки перед ними поставили условие: если в ближайшее время они не восстановят свою утраченную мужскую силу, то грозятся переходить в юрты ваши мужей…

– Вот бессовестные черти! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! – дружно захихикали вокруг.

– Выходит, подружки, – подбоченилась другая девушка, – нам с оружием в руках придется не с персами воевать, а уберечь ваших мужей от домогательств наложниц из гарема шаха?

Замужние женщины от горячих шуток чрезмерно смелых девушек падали со смеху. Это шутила Шахрузат, самая острая на язык из аульских девушек.

– Дадим дружный отпор нашествию гаремных наложниц шаха! – шутку девушек поддержала одна из молодых замужних женщин.

– Будем бить их не в глаз и не в пупок, а чуть ниже пупка! – хорохорилась другая молодая женщина.

– Эй, женщины, побойтесь бога, что, решили оставить всех персов с персиянками без наследства? – лукаво улыбнулась юркая бабушка.

– Нет, через каждого десятого будем промахиваться! – захихикала Шахрузат.

– Ха-ха-ха, хи-хи-хи, ха-ха-ха! – весь полигон заполнился звонким смехом женщин.

Создавалось такое впечатление, что здесь, на полигоне, сельские женщины готовятся не к сражению с персами, а к предстоящей свадьбе – сочиняют свадебные частушки с перцем и солью.

– Девушки, вы что, ослепли? – отвела в сторону подружек и зашушукалась с ними красавица Шахрузат. – Видели, как здесь некоторые сельские курицы, словно персидские павлины, расправляют перышки? Покажем им, на что способны горные куропатки! Нельзя нам перед ними ударить лицом в грязь! Ну что, куропатки, готовы выдержать экзамен? – она лукаво улыбнулась подружкам.

– Еще как! – загорелись у них глаза.

Шахрузат выхватила из складок архалука пять пистолетов, подмигнула подружкам и залихватски выпрямила руку вперед. Пока замужние женщины гадали, что же собирается делать девушка, как пятью выстрелами она сбила с колышек пять горшков. К ней присоединилась вся группа девушек, и вся поляна заполнилась громом от ружей и пистолетов.

А другая группа девушек на лихих конях, ловко выхватив мечи и шашки из ножен, хлесткими взмахами рубили чучела, висящие на кольях плетеных ограждений.

Со стороны аула, переодетые в черкески, папахи, мягкие мужские сапоги, на лихих конях одной масти на полигон направлялась группа всадниц. Они на майдане стали демонстрировать искусство верховой езды.

– Видите, как мы лихо правим боевыми конями! – смеялись девушки. – А тем временем наши мужчины не разрешают нам участвовать в сражениях с каджарами! Они думают, что мы слабее кизилбашей?! Ничего, мы им покажем, мы отважны не только в постели, но и на поле брани!

Женщины, умудренные опытом, видели, как в своей необузданности далеко заходят молодые женщины с девушками. Они решили сбить с них спесь.

– Девушки, мы приветствуем вашу удаль и видим желание как можно скорее расправиться с кизилбашами. Но давайте сначала организуем свое ополчение, потренируемся, а там видно будет… А для маскировки перед нашими мужчинами начнем с того, что пожилых женщин и подростков отправим на передовую ухаживать за больными и ранеными.

– Носить еду, воду, готовить пищу на передовой, – добавила вторая женщина.

– Переодевшись дервишами, нищими, калеками, собирать информацию в стане врага, – подключилась третья.

– А сеять семена страха и сомнения в тылу врага?

– А по ночам угонять их коней, скот?

– А поджигать в тылу врага арбы, фургоны с амуницией, другими военными припасами?

– А читать Ясин и хоронить погибших воинов?

– Кто это будет делать, если не мы: жены, матери, сестры, невесты воюющих мужчин?

На лицах женщин – старых, молодых, девушек – появилась давно забытая улыбка. Теперь они знали, как мстить персам, как реализовать свои не востребованные до сих пор потенциальные возможности…

* * *

В Андалале столкновения между кизилбашами и горцами становились вся яростней и кровопролитней. Массовый героизм проявляли его защитники. Сын Сурхай-хана Муртузали-хан своим героизмом, организаторским способностями на борьбу с кровавым врагом вдохновил всех аварских ханов. Они разрабатывали планы военных действий, плечом к плечу рубили головы кизилбашей.

Надыр-шах для уверенности ни на минуту не отпускал от себя Сурхай-хана, находящегося в заложниках. На северный поход он забрал его с собой. Увидев в гуще сражающихся двух всадников на белом и вороном конях, Надыр-шах спросил Сурхай-хана:

– Сурхай-хан, скажи, кто этот храбрец на белом коне?

– Это мой сын Муртузали-хан! – гордо заблестели глаза хана.

– А на вороном коне?

– Это табасаранский ашуг Мирза Калукский.

– Опять эта бестия! – зарычал Надыр-шах. – Откуда он, дьявол, взялся в аварских горах?! Он что, крылатый?!

– Да, крылатый! – рассмеялся Сурхай-хан.

Изумленный шах невольно воскликнул:

– Я за то, чтобы твой сын перешел ко мне, готов тебе уступить Грузию, а если моим будет и табасаранский тигр Мирза Калукский, сделаю так, чтобы и Дагестан, и Грузия стали твоими!..

– Великий шах, Дагестан и Грузию у тебя можно отвоевать, а вторых таких героев, рожденных матерями, больше нигде на свете не найдешь!

– Посмотрим, посмотрим, – злобно прищурил один глаз коварный шах, – кто у кого что отвоюет!

– Не грозись, шах, не перепрыгнув речку, «гоп» не говори!

* * *

В начале нашествия кизилбашей защитники Чоха оказались в тяжелейшем положении: не хватало сил, не было подкрепления, плохо работали тыловики. Но вскоре к ним на помощь пришла дружина, которой командовал Магомед-хан из Согратля. Из Табасарана со своей дружиной прибыл и Мирза Калукский.

Защитники Чоха вдохновились. Удача стала поворачиваться к ним лицом. Дагестанцы показывали чудеса храбрости, стойкости и героизма. Они с кизилбашами вели тяжелейшие сражения как на местности Хициб, так и под аулом Чох.

Плечом к плечу с аварцами сражались лакцы, каракайтагцы, акушинцы, табасараны… Дружина Мирзы Калукского своей храбростью и удалью поразила видавших виды воинов с той и другой стороны. Была страшная сеча. Будто тучи опустились на землю – из тыла шахских войск на вороных конях выскакивали храбрецы Мирзы Калукского и рубили врага. Впереди дружины на вороном коне с развевающейся гривой несся черной тучей Мирза Калукский, а рядом с ним – воительница на белом скакуне.

– Смотрите, смотрите! – удивленный возглас пронесся в толпе женщин, стариков и детей, наблюдающих за сражением с плоских крыш саклей и возвышенностей скал. – Это кизилбашей рубит чунгурист из Табасарана со своей ясновидицей Набат! Сейчас они персам дадут жару!

Перед глазами Надыр-шаха на поле брани еще раз промелькнуло лицо Мирзы Калукского. Он летел с хищно раздувающимися ноздрями, колючими черными усами и горячим пламенем в глазах – попробуй, тронь его воинов, он тотчас отправит своих обидчиков в Преисподнюю Мира.

– Опять мне на больную мозоль наступает этот табасаранский абрек со своей ведьмой! – горячился шах. – Афганцы, мазандаранцы, курды, лазы, туркмены! Отсечь Мирзу Калукского с его ведьмой от головного отряда, окружить и доставить ко мне живыми или мертвыми! А тому, кто из моих воинов возьмет этих бестий в плен, даю награду в пять тысяч рублей золотом! Кто их убьет и обезглавит – три тысячи! Вперед, мои орлы, вперед!.. Мирза Калукский, – шах заскрежетал зубами, – скоро ты передо мной заскулишь, как побитая собака!

Мирза Калукский словно услышал угрозу шаха:

– Не грозись, шах! – воскликнул Мирза Калукский. – Угроза твоя звучит, как рык льва в безлюдной пустыне! Помни, шах, и мой отец, и мой дед знали, как с вами, персами, обращаться! Мои предки насколько были искусны в военном деле, даже железо в их руках становилось говорливее струнного инструмента, мягче воска. Свое умение заговорить врагов мои предки передали и мне. Уезжай, шах, из наших гор, не настраивай свой желудок на непривычную для твоей особы еду, не порть свой аппетит! – заметив саркастическую гримасу на лице шаха, Мирза продолжил: – Что, шах, не желаешь? Тогда мы тебе поможем со сборами!..

* * *

Все нагорье Хициб было окрашено кровью его защитников, ненавистных каджар. Дружина Мирзы Калукского билась, не щадя жизни. А ангелом-хранителем, духовной вдохновительницей табасаранских воинов на подвиги вместе с Мирзой Калукским отправилась молодая ясновидица Набат.

Надыр-шах с первых мгновений вступления в бой дружины Мирзы Калукского следил за действиями молодой табасаранской воительницы. Одно время он, пораженный бесстрашием и красотой табасаранской воительницы Набат, воскликнул:

– За эту красавицу я бы отдал половину завоеванной Вселенной! – Спустя мгновение добавил: – И в придачу добавил бы половину царства Персии!

– Зря не старайся, шах, – подшучивал Сурхай-хан, – на такую дагестанскую красавицу у тебя всей казны не хватит!

– О священный дуб на Урочище оборотня! О священная шашка Абумуслима! О духи наших дедов и отцов! Помогите нам одолеть бешеного шаха, рыжего пса из Персии!» – выкрикивала Набат, рубя шашкой головы кизилбашей.

Но силы были неравные, ряды горцев стали редеть – они больше не ждали притока свежих сил. В гуще врагов, на вороном коне, как барс, бился Мирза Калукский. Наравне с ним билась и Набат. В какое-то мгновение он не заметил, как специальная группа захвата шаха, организованная из одних мазандаранцев, вклинилась между ним и Набат. Мирза Калукский не успел оглянуться, как эта группа отрезала его от нее. Набат отражала удары врага справа и слева. И вдруг перед ней на огромном коне встал грозный мазандаранец. Их взгляды и мечи скрестились. Она не успела заметить, как великан сделал молниеносный выпад, мощным взмахом меча выбил из ее руки меч и снес ей голову.

Ослепленный этим зрелищем, Мирза на мгновение замешкался. Этого мгновения хватило трем мазандаранцам, закованным в железо, чтобы одновременно с разных сторон нанести Мирзе Калукскому три смертельных удара. У Мирзы Калукского потемнело в глазах, грудь обожглась, как будто ее проткнули сотнями раскаленных булавок. Он зашатался в седле, наклонился на сторону и упал на руки своим воинам…