Текст книги "Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3"

Надыр-шах в диком восторге закричал, предвкушая победу:

– Табасаранские колдуны уничтожены, гидра обезглавлена, победа будет за нами!

Но вдруг, воодушевленные бесстрашием и волей Набат, на поле брани выскочили переодетые в мужскую одежду сестры, жены, матери и дочери Чоха. Они влились в ряды своих мужчин, давая сокрушительный отпор врагу. Теряющие последние силы горцы и, тем более, кизилбаши не ожидали такого оборота событий. Кизилбашей охватила паника – они беспорядочно заметались по полю, как испуганное стадо. Позорно побежали закованные в железо афганцы. Понеслись быстрее мулов силачи-мазандаранцы. Покатились за ними курды, лазы, туркмены.

Надыр-шах не верил своим глазам, не мог понять, злые духи или сам сатана пришел на помощь дагестанцам. Он пришел в себя только тогда, когда за спинами позорно уносящихся с поля брани кизилбашей раздался звонкий хохот воительниц-горянок.

– Это ведьма Набат призвала на помощь своих духов! Это духи с Урочища оборотня в облике горянок напали на моих воинов! Будь проклят тот народ, который вырастил тебя, ведьма! Будьте прокляты вы все: гунны, калукцы, нитрикцы! – орал Надыр-шах, в окружении личной охраны беспорядочно отступая в сторону Дербента.

Глава 12

После сокрушительного поражения Надыр-шаха в Аваристане в политике России по отношению к Дагестану произошел заметный поворот. С этого поворотного события Дагестан приобрел свою значимость для России. Российское правительство стало удерживать Надыр-шаха от продолжения войны в Дагестане, внушая ему мысль, что ослабление Персии на войне с горцами будет на руку Османской империи.

Надыр-шах был настолько ослеплен поражениями в Дагестане, обозлен на его правителей, что даже дипломатическое вмешательство России в их конфликт не остановило его. По требованию шаха из Персии в Дербент, чтобы продолжить карательные операции в Дагестане, прибыли новые силы – двадцать тысяч воинов. В ставке шаха шли разговоры и о дополнительном привлечении в Дагестан семидесятитысячного корпуса под командованием племянника шаха Али-Кули-хана.

И Надыр-шах с новой энергией набросился на горцев, всеми мерами принуждая их к своей покорности. Но горцы решили: «Лучше идти в подданство России, нежели Персии».

Шаха не покидали мысли о полном покорении Табасарана, поголовного порабощения его жителей, переселения их в Муганьскую степь Азербайджана, в Персию. С этой целью только под аулом Дюбек он держал шестидесятитысячный корпус вооруженных до зубов персов. В конечном итоге он собирался выставлять стотысячное войско против Табасаранского Кадия и правителя Кара-Кайтага.

На владениях Кадия Табасарана, между аулами Дарваг, Рукель, Кемах, Джалган, Гимейди, там, где после поражения в Андалале Надыр-шах расположился лагерем, он готовился провести одну из самых кровавых сражений за всю историю его правления Персией.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана поняли: на этот раз вести равную борьбу с такой армадой Надыр-шаха им будет весьма сложно.

Объединенными вооруженными силами горцев ставка разработала два генеральных плана военных действий на местности Иран-Хараб. По первому плану, горцы собирались громить кизилбашей по частям, методом партизанских сражений. По второму плану они собирались, соединив огромные силы горцев в единый кулак, разгромить их в открытом сражении.

После успешных переговоров, проведенных с Сурхай-ханом, его сыном Муртузали-ханом и правителями Кара-Кайтага и Аварии, в ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана приняли решение дать Надыр-шаху открытый и решительный бой.

* * *

На высокой сопке с седловиной, похожей на спину двугорбого верблюда, объединенными вооруженными силами горцев поставили шатры ставке главнокомандования. Оттуда открывался прекрасный вид на аулы Дюбек, Ерси и Дарваг. Перед шатром подняли боевые знамена объединенных сил горцев. Место необычное: широкая гряда разорванной вереницы больших и малых холмов к югу плавно переходит в прикаспийскую равнину. Равнина, сужаясь, уходит вдаль и теряется за стеной молочно-белого тумана. Покрытая небольшими сопками и увалами, редкой травой, жестким колючим кустарником и суходольной полынью, равнина расстилается с юга на север. С запада она граничит с холмистыми грядами, с востока – с Каспийским морем. Сюда стекались боевые отряды со всех концов Табасарана, со всех горных обществ Дагестана.

Ежедневно на эту местность прибывали все новые и новые силы. На помощь табасаранам прибыли десятки тысяч лакцев, аварцев, лезгин, кайтагцев. Пришли рутульцы, цахуры из Масари. Со всех концов Дагестана в Табасаран шла беспрерывная помощь.

Дружины, прибывающие с разных концов Дагестана, лагерем располагались у северо-западных склонов, под Дарвагом и Ерси, на местности Иран-Хараб. Здесь они собирались преподнести персам решительный урок боевого искусства. Они клялись или победить, или костьми лечь в сырую землю. К решающему дню на местность Иран-Хараб собралось более шестидесяти тысяч табасаран. С разных окраин Дагестана сюда на помощь в общем количестве собралось более сорока тысяч горцев.

С той и другой стороны разведчики узнавали сильные и слабые стороны противника. Иногда между холмов неожиданно вылетали небольшие отряды табасаранских всадников, нападали на караульные отряды шаха, раздражая, выводя их из себя, и, пока те не опомнились, так же внезапно уносили ноги. Бывало, что воины шаха пускались за ними вдогонку, отступающие неожиданно поворачивались, вступали с кизилбашами в кратковременные драки, потом внезапно со свистом и гиканьем отступали, рассредоточивались. А персы что есть мочи гнались за ними, пытаясь догнать и наказать их, что не получалось.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана с надеждой ждали прибытия новых сил с севера и юга Дагестана. Вестовые доносили депеши от правителей разных округов Дагестана, что помощь вот-вот подступит, но она запаздывала.

А в это время в районе Дюбек горцы временами ввязывались в упорные сражения с хорошо вооруженными и обученными воинами Надыр-шаха.

Когда в лагере сопротивленцев стали терять надежду, вдруг с севера и запада Дагестана широким потоком горной реки, после обильно выпавших дождей, на прикаспийскую степь стали прибывать долгожданные отряды горских обществ. Они в строгом порядке, тысячами, туменами двигались к месту сбора. На виду у врага они сходу перестраивались в боевые дружины. Дружины горцев направлялись к широким холмам, возвышающимся над станом врага. Они роями диких пчел перед атакой облепляли холмы со всех сторон. В стройности рядов, в неторопливости движения, в безбоязненности, с какой горцы останавливались на виду у персидского войска, была видна чудовищная сила, стойкость, уверенность в победе. Воины объединенного войска горцев подтягивались до самой темноты. А в темную ночь зажглись огни, десятки тысяч огней. Образовалась картина, словно в перевернутый купол неба кто-то собрал все звезды и бросил их к подножию населенных пунктов Дюбек, Дарваг, Ерси, Рукель, Кемах, Джалган, Гимейди…

На двугорбой сопке горцев тоже пылали огни. Жарилась баранина, баурчи разносил командующим вино. Где-то в отряде табасаран заиграла зурна, громы барабана эхом прокатились по холмам. Там и сям с дикими выкриками «асса» затеяли огненную лезгинку. Им со своих холмов вторили аварцы, лакцы, даргинцы, лезгины, цахуры, рутулы… Зурна заиграла и на многих соседних холмах, внося сумятицу в сердца кизилбашей и в прикаспийскую степь.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами горцев обсуждали разработанный ранее генеральный план предстоящей битвы. Для Махмуд-бека и кузнеца Мажвада давно все было понятно, поэтому споры, разгорающиеся рядом, они пропускали мимо ушей. Они рассеянно рассматривали огни, горящие в стане врага.

Махмуд-бека с самого вечера гложет тоска, такая горькая, хоть волком вой. Нет, он не боялся смерти, и за то, что дружины горцев отступят перед каджарами, тоже не тревожился. Его тревожили совсем другие думы: сердце почему-то болит, о ком-то горько плачет. К нему вдруг откуда-то снизошло озарение. На мгновение перед его глазами предстала страшная картина кровавого побоища: на прикаспийской низменности, порубленные мечами, заколотые копьями, с зияющими ранами от пуль, со стрелами, торчащими в груди, вместе с убитыми, ранеными лошадьми, лежат сотни, тысячи мертвых и раненых своих и персидских воинов. Он увидел страшное лицо предстоящей кровавой войны: завтра никто не победит, это будет сокрушительным поражением и той, и другой стороны. На поле брани, выполняя приказы главнокомандующих противоборствующих сил, убитыми лягут сотни и тысячи молодых парней, не успевших еще обзавестись семьями. Быть может, и те, и другие сегодня ночью последний раз смотрят на мириады звезд, едят последний кусок жареной баранины, пьют последний глоток ключевой холодной воды, допевают последнюю песню о любви. Завтра прольются реки крови, они унесут с собой в вечность имена и помыслы юнцов, не успевших зачать сыновей, недоконченные дела зрелых воинов, остатки цивилизаций древних племен. А отвага воинов, победивших в этом сражении, дух оставшихся в живых богатырей, мудрость старейшин, песни ашугов будут поставлены на службу правителей выигравшей страны. В то время как имена великих богатырей проигравшей стороны вместе с ее правителем на многие времена канут в Лету.

Махмуд-бек незаметно, никому ничего не сказав, ускакал к своим воинам, табасаранским «барсам», которые стояли в самом конце, у левого крыла войска. Они не спали, по разработанному в ставке дагестанского командования плану их завтра собирались забрасывать в жернова войны в кульминационный момент сражения. По мнению многих специалистов военного дела, от них во многом будет зависеть исход битвы. Когда на поле сражения наступит кризис и многие дагестанские дружины, обливаясь кровью, окажутся в тисках врага, тогда им на помощь примчатся воины-смертники, особые дружины табасаран, сколоченные покойным чунгуристом Мирзой Калукским, которых прячут в священных пещерах Дюрка.

А пока их братья, кому выпала участь первыми вступить в бой с врагом, сидели и лежали у огней, увлеченно разговаривая. Махмуд-бек размышлял про себя: «Кто знает, сколько из них завтра больше не увидит звезд, не сядет в круг с друзьями, обоняя горький дым и запах костра. А кому-то из них в последующем не нужны будут ни острые стрелы, ни хорошо подогнанные седла, ни резвые кони… Потом, когда в родных местах узнают об исходе сражения, о погибшем отце здесь, в этих диких степях, где-то далеко, в горной сакле, на курене перса, жена и малый сынишка оплачут его горькими слезами. Но убитый в сражении отец больше не услышит ни жалобного зова сына, ни стенаний оплакивающей его жены. Через год-два в бескрайней пустыне прикаспийских степей у воина, бездыханно лежащего со стрелой в груди, в пустых глазницах черепа прорастет ковыль. Со временем, быть может, какая-нибудь степная птица использует этот череп, чтобы свить гнездо и вывести пташек, или случайно забравшаяся гадюка воспользуется им, как единственным укрытием от дневного зноя или временным убежищем от непрошеных гостей. Зачем этот воин жил, для чего жил? Только ли для того, чтобы вырасти, научиться воевать, проливать свою и чужую кровь, отстаивать свои земли от иноземных захватчиков, беречь честь матерей-горянок?.. Разве для меня и тысячи молодых дагестанцев этого мало?! А где же песня жизни, что будет с ней? Этот молодой человек даже не успеет ее придумать и спеть, так, еще не сочиненной, не спетой, унесет ее с собой в сырую могилу. Ее сочинит его сын, ради которого он пошел на смерть. Но это будет другое время, другая эпоха, другой напев песни…»

Махмуд-беку казалось, что люди похожи на музыкальные инструменты. Некоторые инструменты красивы и звучны, а другие некрасивы и безголосы; одни большие, а другие – маленькие, одни востребованные, а другие – забытые. Чувства воинов – это струны на чунгуре. У героев они всегда натянуты до предела. Только в кровавых сражениях за свободу отчизны они вдруг просто, звонко обрываются. У предателей, трусов, подлецов, струны, натянутые на сердце, обрываются от того, что со временем оно ржавеет, их жизнь становится бессмысленной. А у иных струны, не успев даже ни разу расправиться на чунгуре, покрываются ржавчиной и ссыплются в прах.

У многих из нас завтра сорвет струны с сердец кровавое сражение. И мы, вместе с нашими музыкальными инструментами, превратимся в пепел войны. Поднимется ветер, он развеет его по пустыне. Откуда пришли, туда и уйдем, без музыки, без барабанного боя, без отпеваний, без материнских слез, стенаний любимой женщины…

* * *

Надыр-шах отправил разведчиков в Барсарли и Дюбек, чтобы раздобыть военные, тактические данные, выяснить уровень вооруженности объединенных горских сил пушками, мортирами и стрелковым оружием. Разведчикам также было поручено раздобыть данные о сосредоточении основных и резервных сил горцев, об их продовольственных запасах, а главное, узнать психологический настрой в дружинах.

Разведка донесла Надыр-шаху, что дагестанские правители со стотысячной армией расположились лагерем на холмах между населенными пунктами Дюбек, Дарваг, Рукель, Кемах, Джалган и Гимейди. А дополнительные силы непрерывным потоком идут по дорогам и тропам, ведущим из-под Джуфдага и Каркулдага. Противник имеет хорошо вооруженную конницу. В его вооружении имеются десятки пушек и мортир, стрелки обеспечены исправным огнестрельным оружием. Продовольствие бесперебойно поставляется со всего Табасарана, Агула, Рутула, Ахты-пары. Воинов хорошо кормят, они готовы драться до последней капли крови.

Хотя данные разведки сильно расстроили шаха, он не дал своим подчиненным ни малейшего повода усомниться в победе.

Предстоящее сражение все еще горячо обсуждалось в ставке горцев. Муртузали-хан растянул на белом войлоке карту местности и высыпал на нее горсточку камешков. Махмуд-бек разровнял их, потом сгреб в кучу.

– Мажвад, показывай, с какими силами противника придется нам воевать.

Мажвад, могучей фигурой нагнувшись над картой местности, сделал несколько черточек:

– Тут, в середине, стоят мазандаранцы и персы. На левом крыле сосредоточены курды, туркмены, самаркандцы, а на правом – узбеки, афганцы, таджики, лазы…

Рядом горел костер, возле него толпились командиры, к ним подъезжали порученцы. Они, получив поручения, на конях черными стрелами уносились в темноту.

Махмуд-бек заложил руки за спину, Муртузали-хан затолкал под узкий пояс большие пальцы, Каранаф, почесывая у виска, ходил вокруг карты. Генеральный план действия объединенных сил у них был разработан еще со вчерашней ночи. Сегодня после получения уточненных разведывательных данных они в нем делали некоторые незначительные корректировки. За исход сражения они были уверены. А Амир-Хамза, Хасан-бек и Рустам-хан Барсарли, стоя в юрте, разрабатывали свои комбинации предстоящего сражения.

– Будем бить Надыр-шаха или ждать, когда он ударит?

– Зачем ждать, бить надо, – сказал Мажвад.

– У него воинов больше, чем у нас…

– Больше, – согласился Мажвад, сел, скрестив длинные, мощные, как бревна, ноги. – Тем не менее, Надыр-шах побаивается нас.

– Почему так думаешь?

– Своих воинов он поставил очень плотно, плечом к плечу. Рыхлое у него войско, Махмуд-бек. Потому он и сбил свое войско потуже. Нам от этого – польза.

– Хорошо подметил, Мажвад, глаз у тебя меткий. Надыр-шах зря своих воинов поставил так плотно. Стрела, пущенная даже неумелым стрелком в плотный табун диких кабанов, найдет свою цель. Будем бить шаха!

– А как?

Над камешками наклонился Хаким, брат Махмуд-бека. Огненные блики заиграли на сверкающих доспехах, от широкой ярко-красной черкески упала тень, закрыв камешки. «Опять вырядился, как дятел!» – подумал Махмуд-бек и впился указательным и большим пальцами руки в газыри[14]14
  Газыри – металлические или деревянные гнезда для патронов, нашитые рядами справа и слева на черкеску на уровне груди. (Прим. ред.)


[Закрыть] его черкески:

– Снял бы ты это, брат! Персы скажут: бедный брат у Махмуд-бека – свой шатер на себе носит.

– Что мне персы, брат! Мне интересно не то, что скажут персы. Мне интересно будет то, что скажут наши земляки, когда я сегодня сорву с головы Надыр-шаха золоченый шлем и водружу на свою голову! Мои воины меня должны видеть отовсюду. В этом мне поможет красная черкеска. А насчет первого удара я думаю, брат, так: главные силы Надыр-шаха стоят в середине, вот по ним и следует ударить! Переруби у мешка с зерном горловину – он сам рассыплется. Наши дружины поставим так, – он поднял горсточку камешков и разложил их на карте короткими зарубинами, чтобы они лежали один за другим. – Мы поведем тысячи и рассечем персидское войско на две части.

Хаким ничего нового не придумал. Он хотел вести битву так, как ее вели Мирза Калукский и Махмуд-бек в местности Хина. Тогда была другая атмосфера и обстановка ведения военной баталии, другая стратегия и тактика войны. Тогда они прижали Надыр-шаха к отдушине скал в узкой горловине Рубас-чая. Огромное, неповоротливое войско шаха потеряло элементарное управление, не имея возможности маневрировать. Здесь не узкое горное ущелье, а бескрайняя прикаспийская степь! Ни одно сражение не бывает похоже на другое. Однако, зная обидчивость Хакима, Махмуд-бек промолчал.

– Хорошо, очень хорошо! – опустился рядом Муртузали-хан. – Но, но… Надыр-шах посторонится, пропустит наши дружины в глубину своего войска, потом – хоп! – Он поставил ладони на ребро, сомкнул их, перерезав борозду. – Стиснет в зубах, пожует, выплюнет. Давайте, друзья, найдем другие варианты ведения войны, и, на всякий случай, разработаем и вариант отступления.

Время близилось к полуночи, когда была разработана выигрышная, на их взгляд, генеральная линия ведения войны. Махмуд-бек поднялся на ноги, положил руки на затылок, всем телом выгнулся вперед, хрустнул суставами рук и позвоночника. Черная с проседью борода свисала к груди, шапка съехала на бок. Он с уважением взглянул на Муртузали-хана:

– Все, на что способны, мы сделали, мой брат, а остальное в воле Аллаха. Пойдем, Муртузали-хан, в мой шатер, перед сражением подкрепимся, чем бог послал. А остальным всем спать!

Махмуд-бек с Муртузали-ханом легли спать не в походной юрте, а бросили на землю у огня бурки, под голову подложили седла. Командиры разошлись по своим дружинам.

Низко над головой висела полная луна и сияли крупные созвездия; их свет играл мириадами красок в глазах Махмуд-бека. На темном небосклоне, среди неисчислимого множества звезд, ярче всего горела Полярная звезда, звезда его надежды, звезда, ведущая его к победе. Он протянул руки к ней. Вдруг от нее отделилась крошечная частичка, быстро, за какие-то мгновения, опустилась на землю, присела на его правую ладонь и зазвенела, запела, как льдинка на ветру, свисающая на конском волоске с крыши шалаша, потом поднялась и улетела назад. Это был добрый знак Небес. Махмуд-бек сам засиял, как звезда. Прикрыл веки, уснул крепким богатырским сном…

Глава 13

Раннее утро. Махмуд-бек и Муртузали-хан встречали зарю в ставке главного командования объединенными горскими отрядами. Наступил час расплаты за боль и унижения, нанесенные персами народам Дагестана. Перед решающей схваткой с неприятелем в военный лагерь на совместную утреннюю молитву, для благословления воинов перед сражением пригласили святого шейха Юсуфа Табасаранского.

Шейх молитвенно воздел руки к небесам, все воины смиренно замерли перед начинающимся совместным намазом.

– Аллаху акбарр! – шейх подобострастно воздел руки. – Аллаху акбарр…

– Аллаху акбарр! – стали в молитвенную позу десятки тысяч воинов, и шевеление губ в молитвенном шепоте пронесся по толпе.

Когда закончилась совместная молитва, святой шейх обратился к Небесам со словами прошения:

– О великий Аллах! О святые духи, духи небес! Мы не хотели воевать, тем более проливать чужую кровь. Это персидский шах, напавший на нашу родину, проглотивший тысячи жизней, вынуждает нас защищать свои семьи и Родину от поголовного истребления и порабощения! Прошу Тебя, даруй победу нашим воинам, защитникам Дагестана! Мы ведем священную освободительную войну, отстаивая интересы Родины, честь наших матерей и дочерей. Прошу Тебя, будь милостив к тем, кто жертвует собой во имя правды. Прошу Тебя, обрати свой гнев на тирана, пришедшего к нам с войной. Низвергай на него весь гнев небес. Амин!

– Амин! – пронеслось по рядам воинов.

Не успел закончить шейх свою проповедь, как оглушительный грохот барабанов поднял на ноги тысячи дагестанских воинов. Гром барабанов вызывал на голову врага гром и молнии. И где-то далеко, в стане Надыр-шаха, ответно прозвучала труба. Едва она умолкла, ей с вражеской стороны откликнулся большой барабан: бум, бум, бум, – глухие удары гулко покатились по прикаспийской степи. Следом заиграли малые барабаны. Барабаны безостановочно гремели так, что на небосклоне закрутились, завертели грозовые облака, тяжело опускаясь над станом Надыр-шаха.

Спустя некоторое время на другой половине неба, где располагались кизилбаши, от ясного, безоблачного дня не осталось и следа.

Над холмами пронесся легкий ветерок. Его вихри закрутились над гладью моря, приводя его в движение, вызывая из свинцовых глубин крутящиеся волны. Над горизонтом моря показались сгустки свинцовых туч. Они, подгоняемые ветром, разрастаясь, приобретая гигантские формы экзотических животных, тяжело пронеслись над кипучими волнами, домчались до берега, низко опустились над границей моря и степи. Прогремел отдаленный гром, сверкнула молния. По рядам дагестанских воинов прошелся изумленный гул: «Святой шейх вызвал гром и молнии на головы персов!».

Из-за туч выглянуло солнце. Едва блеснув, оно скрылось за гущей туч, угрожающе надвигающихся на ряды персов со стороны моря. Воины из сводного отряда дагестанцев: сотни, пятисотенные, тысячи, тумены, – в строгих рядах верхом сидели на конях, ждали условного сигнала главнокомандующего.

Махмуд-бек и Муртузали-хан расположились на вершине широкого холма. Отсюда видна вся степь, вплоть до берегов Каспия. Хлебая обжигающий куриный бульон, Махмуд-бек и Муртузали-хан посматривали на тучи, которые со стороны моря грузно надвигались на ряды персов. Тучи наползали, застилая бело-серыми свесами невысокие одиночные холмы и кустарники. Ветер усилился. С моря понеслись новые караваны туч. Они грозно расстилались над степью. Раздался гром, с неба змейкой сорвалась молния и с треском ударила в море, за ней вторая, третья. Ветер разрывал тучи на клочки, крутил в порывах вихрей, с треском закидывал огромные клубы, несущие в себе тысячи тонн пара и воды. Мощные разряды грома и огня не на шутку напугали врага. Ветер превращался в ураган, он с воем слизывал огромные волны с взбесившегося Каспия, поднимал вверх и огромными валами опрокидывал на берег. Крутящийся ветер с воем гнал клочья разорванных туч, крутил их в вихре головокружительной высоты.

Над станом врага раздался оглушительный гром, вспыхнула молния и ударила в макушку высокого холма. Над степью в вихре закрутились тучи, оглушительно загрохотали небеса, затем последовали вспышки молний. Они зигзагами устремились на место расположения вражеских сил. В стане врагов были слышны крики отчаяния, вопли, стоны. На их головы пошел ливень из градин с куриное яйцо.

Вдруг в разрывах туч обозначилась огненная фигура Набат, убитой в сражении с персами. А за ней, облаченный в доспехи, стоял дух воды со своей огромной дружиной. Дружина состояла из раков в человеческий рост, вооруженных огромными клешнями, способными резать металл, и все они были закованы в черепашьи панцири. Надыр-шах был поражен этим явлением. Выходит, табасаранская ведьма обладает способностью путешествовать между миром теней и света. Она переманила духа воды с его войском на сторону горцев. Это говорит о том, что табасаранские шаманы сильнее его главного шамана. Шах был взбешен. В промежутках между громыхающими небесами Набат неистово кричала сверху: «Кизилбаши, трусы, кизилбаши, убирайтесь вон!», а дух воды сверкал белками огромных кровавых глаз и угрожал Надыр-шаху огненным мечом.

– Будь ты проклят, главный шаман! Ты предал меня! Ты потерял свои силы! Ты обманул надежды своего шаха! – скрипел зубами Надыр-шах; он дал своим нукерам команду немедля обезглавить главного шамана.

От такого явления многие персы в ужасе попадали на землю. Последовал оглушительный раскат грома, второй, третий; с небес на степь с воем и грохотом полетела череда молний. Гром и молнии разрывали тучи на части, расплющивали их. Они с гулом опускались вниз, на степь, лохматили траву в степи, сгибая и отбивая макушки стеблей полыни, превращая прибрежье моря в один кипящий котел.

Мажваду не терпелось, его душа требовала мщения. Он кликнул в ухо Махмуд-беку:

– Махмуд-бек, скоро ли начнем?

– Куда спешишь, не видишь, что в стане врага творится? Наш шейх сделал так, что за нас заступились небеса. А это явление дочери ясновидицы Набат?! Дух воды с дружиной, который стоял рядом с ней?! Подумай, это не дело случая! Давай подождем, посмотрим, что они нам подскажут! – Его глаза довольно блестели.

Над станом горцев небо стало очищаться от туч. В то время как над лагерем врагов установился кромешный ад: ливень шел стеной, беспрерывно грохотал гром, сверкали молнии. Через некоторое время гром и молнии переметнулись в сторону морем. И дождь медленно уходил за ними. Тучи рассеивались, небо постепенно очищалось.

Персы после такого удара из небес долго приходили в себя. Теперь они стояли, сомкнувшись в тугие ряды, ожидая сигнала к атаке. Вдруг из рядов персов вперед вышел богатырь-мазандаранец. Он был облачен в золоченые доспехи. В руках держал огромный щит и меч. Он был на голову выше воинов шаха. Мазандаранец ударами кривого меча в украшенный золотом щит из стана врага стал вызывать противника на кровавый бой.

– Эй, жители Табасарана, есть ли среди вас хоть один воин, способный сражаться с мазандаранским тигром? Если есть, пусть выходит в круг и мерится со мной силами!

Его вызов прозвучал, как гром средь бела дня. Персы вдруг ожили и весело зашумели, загалдели за спиной мазандаранца. Они, неистово бряцая оружием, устрашая горцев, стали поддерживать своего богатыря.

Из рядов горцев вперед вырвались несколько воинов. Но их удержал Халид, выговаривая:

– Этому самохвалу один раз, перед сражением у Хучнинского водопада, я хотел отрезать болтливый язык, но тогда вы, Махмуд-бек с Мирзой Калукским, не дали. На этот раз прошу вас мне не мешать!

– Э, да это же тот самый ящер, которому у Хучнинской крепости я не успел обрить бороду! Ха-ха-ха! Смотрите, братья, каков богатырь! – закатился в смехе верзила. – Ты, тифозный, не боишься, что я могу оставить тебя без детородного органа? Надеюсь, ты хоть успел наплодить наследников? А то могу помочь!..

– Я, горилла, способен не только обрить тебя, но и затащить твоих жен и наложниц в мою постель и наделать им кучу детей! – весело ответил Халид.

Шутка удалась. В рядах горцев раздалось громыхание барабанов – это виртуозные барабанщики стали отбивать ритмы лезгинки. Бой барабанов стали поддерживать и мелодичные трели зурны.

Махмуд-бек понимал, что в этот раз поединок неминуем, и от него будет зависеть многое в предстоящем сражении.

– Халид, племянник мой, твоя храбрость известна всем, – выступил вперед Мажвад. – Этот мазандаранец – сущий дьявол. Видишь, он не вышел, а выкатился, как огромный жернов, из рядов персов. Ты знаешь, я всю жизнь работал кузнецом. Мне известен секрет и язык любого металла, я его расплавляю, кую, заливаю в любые формы. А эта глыба металла – порода особого состава, тебе, мой племянник, он не по зубам. Лучше уж я его заколдую, а потом порублю на куски. – И напоследок он прошептал Халиду на ухо: – Если убьют, пусть убьют меня! Ты не женат, а моему роду нужны продолжатели рода! Так что не спорь со мной! Я знаю, что делаю!.. Уйди с дороги, не мешай!

И Халид повиновался.

– А?! Это ты, несчастный Мажвад! – самонадеянно захохотал мазандаранец. – Что ты там шушукаешься, словно торговка на Дербентском рынке?! Что, сам решился биться с мазандаранским тигром? Подумай о себе, зачем тебе это надо? Не лезь в неравную драку, не советую! Когда я обезглавлю тебя, кто будет ковать трусливым воинам Махмуд-бека восковые мечи?

В стане Надыр-шаха персы разразились громовым хохотом.

Не успел мазандаранец договорить свою злую шутку, как Мажвад бросился и нанес ему удар такой силы, что щит выпал из его рук, расколотый на две половинки. Мажвад бросил под ноги и свой щит.

По рядам горцев пронесся одобрительный хохот. В стане горцев зурна заиграла с таким упоением, барабаны загрохотали с такой силой, что у многих персов по спинам пробежали мурашки. Под музыку с дикими выкриками «асса!» в пляс пустились десятки, сотни горцев. В стане горцев Мажваду, который вышел на поединок с мазандаранцем-великаном, и воинам, танцующим лезгинку, захлопали десятки тысяч пар рук.

Мазандаранец, сокрушенный мощью и настырностью противника, бросился в ответную атаку с такой яростью, что от их скрестившихся мечей во все стороны разлетелись искры. В яростную атаку бросался то один, то другой. Доспехи едва выдерживали удары клинков, от кольчуг со звоном отлетали кольца и даже целые звенья.

Мазандаранец ждал момента, чтобы применить свой коронный удар «косой надрез мазандаранца». Вот и наступил тот момент. Он, поднявшись на левый носок, вложил силу в правую руку и размахнулся с такой колоссальной силой, что сбился с равновесия. Мазандаранец не рассчитал силу удара, меч скользнул по кольчуге Мажвада, разрывая на нем целые звенья стальных колец. Мажваду этого мгновения было достаточно, чтобы нанести по голове противника ответный удар колоссальной силы. Мазандаранец не понял, что случилось, он удивленно уставился на Мажвада, закачался на месте и, обливаясь кровью, рухнул под его ноги. По рядам горцев пронесся вздох облегчения и громогласное «ура!».

У Махмуд-бека и Муртузали-хана отлегло на сердце.

С гор поднялся шквальный ветер, он разметал тучи, солнце скрылось за ними, кругом потемнело. Через минуту или две вновь хлынул ливень.

Не успели Махмуд-бек с Муртузали-ханом обмолвиться двумя-тремя словами, как Надыр-шах дал сигнал к началу общего наступления.

– Что, шах с ума сошел?! – удивился Муртузали-хан. – Не видит, что с моря надвигается очередной ураган?!

– Видимо, это судьба! – не вникая в планы опрометчивого шаха, ответил Махмуд-бек. – Муртузали-хан, Аллах с нами, береги себя! – и он выхватил из ножен огромный меч.

За спинами Махмуд-бека и Муртузали-хана теснились агулы, лезгины; под началом Хасан-бека и Халида из Турага стояла легкая конница. Впереди, прячась в лощинах многочисленных холмов, таились главные силы под началом Мажвада. А на виду стояли тысячи Муртузали-хана, Амир-Хамзы и Хакима: аварцы, лакцы, кайтагцы, рутулы… Им предстояло выдержать самую сложную задачу в сражении – опрокинуть первый натиск многочисленных сил врага.