Текст книги "Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3"

На правом крыле вереницей растянулись едва угадываемые тысячи Рустам-бека, цахуры, тавлинцы, ахтинцы, на левом крыле – аварцы, даргины, теркеменцы.

Крупные капли дождя застучали по спинам воинов и коней. Через минуту с неба полилось, как из ведра. Струи воды больно секли лица, черкески воинов промокли насквозь, и холодная вода поползла по их телам. Махмуд-бек сгорбился, на плечи накинул белоснежную бурку. Дождевая завеса скрыла от взоров военачальников и шахское, и их собственное войско.

Ливень прекратился так же скоро, как начался. С неба все еще падали крупные капли дождя. Оно стало очищаться от туч. За дальними холмами выглянуло солнце. Махмуд-бек вместе Муртузали-ханом поднялись со своих мест, улыбаясь солнышку и стряхивая с себя капли дождя.

Последовал условный знак: началось наступление горцев. По липкой земле передовые тысячи всадников ринулись на врага. Ветер слизывал с неба оставшиеся клочья туч. Степь наконец залилась солнечными лучами.

Перед огромным войском Надыр-шаха передовые отряды дагестанцев смотрелись жалкими кучками. У Махмуд-бека заныло сердце: вдруг они не справятся с персами, если командование ошиблось в своих расчетах, погибнут самые отборные отряды горцев. Тогда что будет с Дагестаном?!

Тысячи горцев налетели на строй персов, отскочили, снова бросились вперед. Так псы наседают на неповоротливого медведя – кусают и отскакивают, увертываясь от его тяжелых лап, кусают и отскакивают.

«Молодцы, а ну, еще, еще раз ударьте!» – подзорная труба Махмуд-бека выхватывала то одних, то других дерущихся горцев. «Молодцы!» – глаза Махмуд-бека засветились.

Строй передовых отрядов дагестанцев задвигался, начал ломаться, вытягиваясь вслед за передовыми тысячами. Махмуд-бек выжидал этого момента. Ну, братцы, еще немного! Подскакал Хаким, прямо с лошади, как рысь, спрыгнул на холм, горячими глазами впился в черные тучи сражающихся воинов.

– Пора, брат Махмуд-бек, задействовать свежие силы! Пора! – голос Хакима подрагивал от нетерпения.

– Подожди, заманим врага ближе! – Махмуд-бек не отрывался от подзорной трубы.

Строй передовых дружин ломался все больше, вытягивался вперед острым клином. Разозленные воины шаха, видя, как под их натиском, теряя рассудок, отступают горцы, усилили свой натиск. Вот они все ближе и ближе теснятся к туменам Муртузали-хана. Муртузали-хан нетерпеливо выжидает своего часа, укрываясь с дружинами в серых холмах разжиженной степи.

– Хаким, вперед, с богом! – сквозь зубы процедил Махмуд-бек.

Хаким скатился вниз, взлетел в седло, ветер затрепал в полете полы его красной черкески, на всю ширь раскинул их, как кровавые крылья наступающей смерти. Хаким, крутя над головой мечом, огненной птицей подлетел к своим воинам.

– Джигиты, вперед!

– Урр-ра! – раздался громогласный гул. Всадники огромной кипящей лавиной устремились на врага.

Воины Мажвада, долгое время гнавшие и растрепавшие передовые тысячи шаха, наконец, выдохлись и под усиленным натиском врага были остановлены и смяты. Дружина Хакима, ломая строй врага, спешила им на помощь. С прибытием свежих сил горцев отряды Мажвада возобновили ожесточенную сечу. В нее втягивались все новые и новые силы дагестанцев. Через некоторое время под натиском превосходящих сил персов воины Мажвада и Муртузали-хана попятились назад. Они отступали, сомкнув ряды, разя врага направо и налево.

– Ну что, Махмуд-бек? – спросил Муртузали-хан, цепкими глазами впиваясь в сражающиеся ряды воинов. – Нелегко приходится?

Махмуд-бек только сжал зубы.

Поскольку персы выдержали первый натиск, сражение обещало быть затяжным, тяжелым, кровопролитным. Махмуд-бек гордо оглядывал воинов, ждущих своего часа. Не бросить ли их в кипящий котел сражения? Нет, пока рано, их надо пустить в ход в решающий момент. Вслед за отрядами Махмуд-бека и Муртузали-хана шли тысячи лезгин, лакцев, кумыков, даргинов, аварцев. Они были опьянены сражением.

– Крепки, проклятые! – пробормотал Муртузали-хан, приглаживая растрепанные волосы с проседью.

– Но, тем не менее, друг, мы их опрокинем! – уверенно улыбнулся Махмуд-бек.

Дружина Хакима пятилась назад. Она отступала дружно, так, чтобы враг не почувствовал подвоха. Халид на взмыленном коне носился от края до края дружины. Там, где взметывались полы его черкески, воины ожесточенно вгрызались в ряды врага, стояли насмерть.

«Молодец, какой молодец!» – радовался за брата Махмуд-бек.

– Махмуд-бек, не пора ли нам ударить резервными силами? – спросил Муртузали-хан.

– Пора, Муртузали-хан! С пятью отрядами резервных сил скачите на помощь правому крылу, ломайте правое крыло шаха, не давайте ему опомниться!

Настало время последнего рывка. Махмуд-бек дал условный знак дружине, стоявшей за его спиной в запасе. Подозвал к себе Ахмед-бека:

– Скачите, Ахмед-бек, на помощь к Мажваду. Умрите, но приостановите натиск персов!

Махмуд-бек поднялся на телегу, одиноко стоящую на холме, сел, свесил ноги, расслабил мускулы, снял с головы шлем, подставил ветру горячую голову. Все, теперь Надыр-шаху наступит конец! Злорадно усмехаясь, посмотрел на высокий, выжженный за лето горячими солнечными лучами холм напротив, где была расположена ставка шаха. Там нукеры шаха носились роем потревоженных диких пчел. Вдруг они стянулись в одну кучу и покатились вниз, к своему левому крылу. Холм опустел. Сам Надыр-шах пошел в атаку. Так и есть! Над персидскими всадниками, высоко вознесенные, плыли белые и черные знамена шаха со львами. Надыр-шах повел с собой, видимо, все оставшиеся силы. Правое крыло шаха под ударами дружин Муртузали-хана, усиленного отдохнувшими отрядами, покатилось к подножию горы. Дрогнули главные силы врага. Теперь дело за Мажвадом. Перед ним – мазандаранские тигры. Они будут драться отчаянно, до последнего воина.

На поле брани лежали десятки тысяч убитых и раненых воинов. Куда ни глянь, везде лежали разрубленные на части тела воинов и покалеченные, умирающие в агонии лошади. Они ржали от боли, стонали, как люди, ждали помощи от людей. Время клонилось к вечеру. Вдруг ветер подул с моря и нагнал на степь тучи. Пошел мелкий дождь, колючий и непрекращающийся. С той и другой стороны затрубили трубы, возвещающие о прекращении сражения. Сражение прекратилось с обеих сторон. Передовые отряды с той и другой стороны на своих позициях стояли насмерть. Только у горцев боевые дружины, незаметно для врага, повременно менялись, отдыхали вдали от передовых позиций, накапливали силы и вступали в бой.

* * *

На поле за ушедшими на отдых воинами вышли санитарные отряды горцев, собранные из стариков, женщин и детей. Им помогали интернациональные санитарные дружины, сколоченные из новобранцев. Они подбирали раненых, выносили их в санитарные и перевязочные пункты. Вновь и вновь выходили на поле санитарные отряды на волах, ослах, запряженных в телеги. Убитых собирали в одни телеги, тяжелораненых – в другие. Легкораненые, кто был в состоянии передвигаться самостоятельно, опираясь на санитаров, спешили покинуть это страшное место. Остальные раненые терпеливо ждали своей очереди.

Сегодня жители аулов Дюбек, Ерси, Гурхун и Хустиль с утра возились, как в пчелиных ульях. Многие неравнодушные жители, любители острых ощущений из аулов Хапиль, Ягдыг, Татиль, Хустиль и Гурхун спешили в сторону аула Дюбек. Они шли не с пустыми руками: на спинах, на арбах, запряженных волами, они доставляли продукты питания, теплую одежду, перевязочные материалы. Все они хотели быть свидетелями грандиозных военных баталий, которые происходят в низине, под аулом Дюбек. Женщины, старики, дети облепили крыши плоских саклей, с замиранием сердца следили за тем, что происходит на поле сражения огромной прикаспийской низменности.

У женщин болели сердца за мужчин, находящихся на передовой. У многих не выдерживали нервы, поэтому они громко голосили, когда персы брали верх, и радовались как дети, хлопали в ладоши, когда горцы теснили врага. У каждой из них в рядах сражающихся горцев были родные и близкие. Они понимали, каждый из сражающихся воинов в любое мгновение мог быть раненым, убитым, оказаться в плену у врага.

Матери, жены, сестры, любимые старались внести свой вклад в разгром врага. Они днем и ночью собирались у тандыров общины селений Дюбек, Хустиль, Гурхун и Ерси, куда каждая семья приносила поспевшее за ночь тесто и полные кувшины воды. Там они пекли хлеб, готовили еду, снабжали ею передовую. А старики, молодые женщины, переодетые в мужскую одежду, подростки на гужевом транспорте, запряженном лошадьми, волами, ослами, и даже просто на спинах доставляли продукты питания на передовую. А на обратном пути выносили с поля боя убитых и раненых.

Общественные хлебопекарни стали местами снабжения гражданской части населения свежими новостями с передовой. Туда по утрам и вечерам стекало все население аулов.

Дюбекцы третьи сутки не смыкали глаз. Все сведения с передовой поступали в ставку Кадия, расположенную в сакле Старосты села. Но порой бывало так, что одни из них исключали подлинность других.

Поэтому от Кадия на передовую отправляли посыльных за дополнительной информацией. Для того, чтобы облегчить работу связных, на самом высоком холме, над селом вскидывались в воздух то одни, то другие знамена, дающие условные сигналы посыльным. Кроме этого на холмах и на военных башнях аула горели сигнальные костры разной величины, тоже имеющие свои условные обозначения. От Кадия то и дело мчались вестовые со срочными поручениями к Муртузали-хану, Махмуд-беку.

Старики и женщины облепили все крыши саклей, с тревогой следя за происходящим на поле брани. Они не могли видеть и сотой долей всего того, что происходило на передовой. По тому, как дружины на передовой перекатывались то в одну, то другую сторону, как громогласно кричали «ура», наблюдателям становилось ясно, что там сражаются не на жизнь, а на смерть.

Женщины с милостыней ходили к священному дубу, проводили зикр, часто собирались в мечети, неистово молились. Молили Аллаха о помощи, просили Его покарать кровожадного врага Надыр-шаха, просили победу своим родным и близким.

Когда в мечеть приходил имам мечети или кто-нибудь из людей из ставки Кадия, женщины облепляли его, выспрашивая вести с места сражения. Мужчины собирались снабжать женщин самой щадящей информацией. А имам мягко уклонялся от прямых вопросов, не желая огорчать и без того убитых горем женщин.

К концу дня имам заглянул в мечеть.

По всему его виду было понятно, что он хотел что-то передать женщинам, но мялся, не зная, с чего начинать.

Жена сельского Старосты незаметно подошла к имаму и дернула его за рукав, требуя, чтобы он перестал мучить женщин.

– Дядя Магомед, не трави душу, признайся скорее, что ты нам хочешь сказать!

– Я думал, с чего бы начать, – все еще мялся имам. – Наши мужчины на передовой дерутся, как барсы. Но у этих кизилбашей на месте одной отрубленной головы вырастают три. В ставке командования объединенными силами горцев приняли решение вас с детьми отправить в горы, в сторону гуннов, хамандаров, чуркулов верхнего Табасарана. Там вы будете в безопасности…

– В горы, говоришь? Ты случайно не шутишь, дядя Магомед? Говоришь так, словно предлагаешь нам легкую прогулку в сад! Ты думаешь, мы своих сыновей и мужей оставим лицом к лицу с персами, а сами уйдем под крыло гуннов, хамандаров и чуркулов?!

– Вам всего лишь предлагают уйти на несколько дней… Как выгоним персов с нашей земли, вернетесь обратно… – терпеливо объяснял имам.

Жена Базута, Старосты села, вышла на середину круга. Она подбоченилась, наступая на имама мечети:

– Знаешь что, уважаемый дядя Магомед, а мы возьмем и никуда не уйдем! Вы же с Кадием нас насильно из наших саклей не выгоните?! Правда, сельчанки?

– Да, правда… Мы не оставим наши сакли! – хором загалдели все женщины.

– А на кого мы оставим своих воинов? Кто им будет печь хлеб, готовить еду, наконец, ласкать их?.. – шутливо заговорила одна из женщин.

– А стирать, штопать форму, порванную в сражении? – выступила вперед другая женщина.

– А готовить снадобья из трав, отводить от воинов дурной глаз кизилбашей? – вступилась за жену сельского Старосты сельская знахарка.

– И наши дети тоже никуда не уйдут…

– Если суждено погибнуть нашим мужчинам, погибнем и мы с детьми! Кто мы с детьми без наших мужей и отцов?

– Никто! – прошептала женщина рядом. – Без них мы ходячие трупы!

– Мы будем сражаться вместе со своими мужьями! – воскликнула жена Базута. Она сделала условный знак девушкам, стоящим в дверях.

– Почему бы и нет! – поддержали ее женщины постарше.

В это время со стороны площади перед мечетью раздался гул множества женских голосов. Из мечети все устремились наружу.

На площади собирались сотни вооруженных женщин: на конях, арбах, пеших. Гул нарастал с околицы села. К ним присоединялись вооруженные женщины из соседних аулов. Женщины были вооружены кинжалами, шашками, ножами, топорами, вилами, косами, дубинками…

Вперед выступила бойкая девица, вооруженная кинжалом, луком и стрелами. Она была облачена в кольчугу, на ее голове был водружен медный шлем, в левой руке она держала небольшой щит.

– Я младшая сестра Мирзы Калукского, Сейранат. Со мной из магала гуннов пришли триста вооруженных и хорошо обученных военному искусству женщин. Мы пришли защитить вас и бороться с персами. Правда, женщины?

Из гущи собравшихся женщин раздался возглас одобрения:

– Да, мы пришли драться с кизилбашами! Мы, как волчицы, вгрыземся в их глотки! Мы будем гнать их со своей земли!

Такого крутого оборота не ожидал никто из жителей Дюбека. Они были поражены мужеством сестры легендарного табасаранского полководца:

– Сестра Мирзы Калукского с нами! Ура, женщины! Победа будет за нами! – громко прокатилось над Дюбеком.

– Если наши мужчины нам не разрешат драться на передовой, будем драться в тылу врага. Будем поджигать обозы с провизией, угонять их коней.

– Можем стать санитарками, возить провизию на передовую.

– Мы можем выносить раненых с передовой на своих спинах.

– Мы знаем, фронт испытывает нужду в гужевом транспорте. На передовую не успевают вовремя доставлять необходимую военную провизию. А что, мы по отвесным тропам не можем на своих спинах перетаскивать поклажи с провизией?

– Можем, еще не такие грузы перетаскивали! На сенокосах наши хрупкие плечи выдерживали и не такие нагрузки. Не мы ли на себе перетаскивали за десятки километров огромные поклажи сена?

– А связки дров, хвороста?

– А что, наших погибших мужей, братьев, сыновей оплакивать, хоронить будут персы? Этому не бывать!

Жена Базута выхватила из ножен кинжал:

– Наши мужчины защищают родную землю. Если они будут знать, что мы с ними рядом, трусливо не отсиживаем в горах, они будут воевать намного лучше! Правильно говорю, сельчанки? – обратилась она к собравшимся вокруг нее женщинам.

– Правильно, правильно! – хором ответили женщины; их лица засияли, а губы растягивались в улыбке.

Имам мечети тяжело вздохнул, пораженно качая головой. Он, не понимая женщин, женскую натуру, изумленно разводил руками и с их окончательным ответом отправился в ставку Кадия. Через некоторое время имам мечети вернулся с ответом от Кадия Табасарана.

– Кадий доволен вашей решимостью и волей к победе над персами. По указанию Кадия женщины-гунны под предводительством сестры Мирзы Калукского будут учить вас военному искусству. Они вас обучат верховой езде, фехтованию, стрельбе из лука, ружей. Вас научат партизанской, диверсионной войне, бороться в тылу у врага. Вас научат перевязывать раненых, из вас составят санитарные, продовольственные отряды. Вам понятна задача?

– Да, нам понятна задача! – хором ответили женщины.

– Тогда расходитесь по домам. Сборы на сельском майдане через час.

На этом разошлись…

* * *

Весть о том, что в Дюбеке женщины под предводительством сестры Мирзы Калукского собирают женскую дружину и отказываются отправляться в горы, за считанные минуты облетела всю передовую. Боевой дух женщин воодушевил воинов-горцев. Громкими возгласами «ура» они выразили свое восхищение.

Со всех концов Табасарана к месту сражения днем и ночью передвигались телеги, арбы, загруженные хлебом, мясом, водой, чистой бязью – перевязочным материалом. В перевязочные пункты санитарами шли сотни женщин, девочек, подростков. К сражающимся воинам старики и мальчишки отвозили на вьючных животных и гужевом транспорте горячий хлеб, лепешки, лаваш, мясо, другие необходимые продукты питания.

У тандыров, как правило, обсуждались новости с передовой. Сегодня вечером главной новостью стало то, что враг дрогнул, в сердца персов закрался страх, победа не за горами. Эта весть вселила надежду в сердца женщин, сгладила морщины на их лицах, мрачных, высохших от горя и бессонных ночей. Молодые женщины и девушки устроили пляски под барабанный бой…

* * *

Наступило утро. С обеих сторон фронта прозвучали трубы, возвещающие о начале сражения.

Махмуд-бек еще раз проанализировал возможности своей и противоположной стороны. Все факты говорили о том, что Надыр-шах находится на грани разгрома.

«Ну что, Надыр-шах, каково тебе тягаться с нами? Ты тянешь канат в одну сторону, а мы – в другую! Посмотрим, кто кого вытянет!» – улыбнулся Махмуд-бек.

Ему показалось, что шах услышал его слова. Шах на мгновение приостановил коня и растерянно обернулся в его сторону.

«Нечего было к нам соваться, шах! А теперь собирай плоды своего безрассудства!»

Махмуд-бек спустился с холма. С помощью помощников он облачился в боевые доспехи и сел на коня. Он пронесся перед дружинами, воодушевляя их на победу:

– Воины, победа близка! Пять тысяч гуннов, кухуриков, хамандаров и каркульцев, нитрикцев, объявившие себя смертниками, воинами Аллаха, вчера взяли ставку шаха в плотное кольцо. Еще немного, и враг будет повержен! – Махмуд-бек уверенно закончил свою краткую речь: – Братья, Аллах с нами! Победа будет за нами!

– Урр-ра! Ур-раа! – над полем брани пронесся дружный гул.

Все дружины объединенных сил горцев подхватили боевой клич, брошенный воинами-смертниками, которые переродились в священной пещере «Дюрк».

– Ур-ра-а-а-а! – покатилось по всей долине.

Между противоборствующими сторонами завязалась драка, которая без перерыва продолжалась до обеденного намаза. Персы, злобно огрызаясь, дрогнули и начали отходить назад. Правое крыло строя Надыр-шаха все больше теснилось горцами, а левое крыло прижималось к веренице крутых холмов. Муртузали-хан бросил свое войско к персидским обозам, отсек их от передовой. Он вышел в тыл дружин персидского шаха. А навстречу ему с другой стороны с боем выходили воины Махмуд-бека. Шахские войска были окружены.

День клонился к закату, наступило затишье, быстро сгущались сумерки. На холмах дагестанцев зажглись тысячи костров: жарили шашлыки, в огромных котлах варилась баранина; то там, то сям раздавались веселые голоса, задорные, с перцем и солью, рассказы воинов; заиграла зурна, загремели барабаны, и молодые воины пустились в пляс…

Затрубили трубы на отбой. Но этой ночью никто не спал. Все с нетерпением ждали утренней зари, чтобы напасть и наголову разбить врага. Короткая передышка длилась недолго. Не успели толком закрыть глаза, как на востоке забрезжил рассвет.

Несколько дружин шаха, которые оказались в плотном кольце горцев, сделали попытку вырваться из замкнутого наглухо кольца. В двух местах они смогли прорвать кольцо дагестанцев, но уйти удалось немногим. Горцы бросились вдогонку, порубили всех.

Но главные силы шаха все еще отчаянно бились с противником.

Неожиданно по передовым рядам горцев, дерущимся на северном крыле, недалеко от моря, прошелся гул восхищения:

– Смотрите, смотрите наверх, это же ведунья Набат!

Все повернулись в сторону моря. Из моря с огненным мечом, посланным табасаранам Небесами, верхом на Небесном камне, почти не касаясь волн, с моря на берег летела Набат. За ней на огромной скорости плыл дух воды с дружиной, состоящей из огромных раков со страшными клешнями, закованных в черепашьи панцири.

Они со стороны моря сходу напали на кизилбашей, огромными клешнями нанося страшные увечья, отрывая руки, ноги, головы… А ведунья Набат сверху звонким голосом командовала над отрядом духа воды: «Бейте, убивайте кизилбашей! Никого не щадите!».

Кизилбаши, преследуемые ракообразными существами, в ужасе разметались по степи, нигде не находя от них защиты. Дружина водного духа за небольшой отрезок времени выкосила такое огромное количество кизилбашей, что они своей кровью оросили всю степь.

Вдруг по команде ведуньи Набат дружина водного духа стала в стройные ряды. Они, как неожиданно появились из глубины, так же неожиданно и вернулись в море.

Горцы, пораженные неожиданной удачей, упали на колени, прочли молитву, поблагодарили небеса за оказанную поддержку…

На другом крыле еще ожесточеннее продолжались кровопролитные сражения. На высоких шестах, воздвигнутых над холмом, у шатров шаха издалека виднелись реющие знамена со львами небесного цвета. Но самого шаха там не было. По рядам горцев прошелся слух, что он тяжело ранен и сбежал с поля брани. Эта весть воодушевила горцев.

Корпус под предводительством Гайдар-бека отчаянно дрался, не собираясь сдаться. Махмуд-бек и Муртузали-хан пообещали персам сохранить жизнь, если сдадутся в плен. Но они не приняли их условия пленения, не побросали оружия. И к вечеру почти все они были порублены и растоптаны под копытами коней, раздавлены под колесами колесниц.

К концу дня были разбиты остатки личной охраны шаха, отчаянно охраняющие его ставку. Остальные, раскиданные по всей степи, разрозненные дружины шаха, покинув поле сражения, хаотично отступали в сторону Дербента…

– Смотри, Махмуд-бек, это шатры Надыр-шаха! – Муртузали-хан соскочил с коня перед огромным шатром на колесах.

– Хан Муртузали, теперь этот шатер шаха твой! – рассмеялся Махмуд-бек.

Муртузали-хан поднялся в шатер на колесах и подозрительно заглянул во внутренние покои.

– К чему он мне, символ смерти и горя? О, тут много чего есть! Посмотри, Махмуд-бек!

Они вошли в шатер. Махмуд-бек сорвал шелковую занавеску, разделяющую шатер на две половины. В задней части была широкая кровать, застланная пушистым одеялом из верблюжьей шерсти, вышитым золотом. В изголовье стоял столик, накрытый красным шелком; на нем лежал Коран в тяжелом золоченом переплете.

– Э, кажется, этот рыжебородый мерин тоже молился Аллаху! Как же Первозданный принимает молитвы такого кровопийцы? – возмущался хан Муртузали.

– Э, брат Муртузали! – покачал головой Махмуд-бек, – рыжие вожди всегда были в почете, они во все времена находили дорогу к богам через задний ход.

У противоположной от кровати стены стоял еще один столик, на нем стояли семь серебряных чашек и большое серебряное корытце. На стенах висели сабли, мечи, ножи в серебряных и золотых ножнах, инкрустированные красными, как капли крови, и синими, как небо, камнями.

– Богат был Надыр-шах, баснословно богат! – не верил своим глазам Махмуд-бек.

– Махмуд-бек, возьми какую-нибудь вещицу себе на память. Она тебе будет напоминать о дне начала падения шаха, – в свою очередь предложил хан Муртузали.

Махмуд-бек выбрал кинжал, а шашку в золотой оправе передал Муртузали-хану.

Они, непринужденно шутя, вышли из шатра шаха и направились к шатрам наложниц шаха, стоящим рядом.

– О, Муртузали! – сокрушался Махмуд-бек. – Смотри, смотри, как жили наложницы шаха?!

В шатрах везде: на полу, в полуоткрытых сундуках, на разобранных постелях валялись платья, халаты, шелковые шарфы, женские шаровары, расшитые золотом. А на дорогих коврах, разостланных на полу, блестели золотые кольца с бриллиантовыми глазами, ожерелья, браслеты, выпавшие из шкатулок при спешном бегстве. Здесь было брошено столько богатства, сколько Махмуд-бек за всю жизнь не видел!

– Да, неплохо живут наложницы шаха! – Муртузали-хан, передвигаясь по шатру, брезгливо оглядывался по сторонам, стараясь не прикасаться сапогами к женским нарядам, валяющимся на полу.

Вдруг Махмуд-бек увидел такое, что от волнения у него перехватило дыхание. Он закрыл глаза и медленно открыл: на невысоком столе из слоновой кости он заметил серьгу, похожую на ту, что ему показывал друг Мирза Калукский. Он поднял ее, боясь уронить, неуклюже положил на широченную ладонь. Глаза затуманились, задрожал голос. Да, он не мог ошибиться, эта вторая половина той серьги!

– Муртузали-хан, посмотри! – с дрожью в голосе он протянул хану серьгу. – Точно такую же серьгу мне продемонстрировал Мирза Калукский перед нашим сражением с персами у Хучнинской крепости. Эта серьга принадлежит Шах-Заде, невесте Мирзы, которую выкрали нукеры шаха.

– Я помню, Махмуд-бек! – был поражен увиденным Муртузали-хан. – Помню, как ты мне поведал историю неожиданного знакомства, любви этих двух удивительных людей, об их первой тайной ночи на берегу реки Рубас. Ты мне рассказывал о ее похищении сыном ясновидицы их племени. К сожалению, Мирза не успел вызволить свою любимую из гарема шаха. А как он об этом мечтал!

– Мирза знал, что она родила ему сына?

– Да, знал и гордился своим сыном!

– Мы высвободим Шах-Заду из плена шаха и отправим к сыну, не правда ли, Муртузали-хан?

– Обязательно, Махмуд-бек! Это дело нашей чести!

За стенами шатра Мажвад надрывал голос.

– Ханы, беки, сердары, назыры, эшики, нукеры, слуги и рабы Надыр-шаха! Всевышний Аллах покарал вашего шаха за гордыню, криводушие, алчность. Сам он был ранен, сбежал с поля боя, как трус. Теперь все, что он завоевал и награбил, переходит в казну Дагестана. Повелеваем в спешном порядке доставить к шатру шаха – теперь уже к шатрам Муртазали-хана и Махмуд-бека – шелка, серебро, золото, оружие, доспехи, бронзу и железо – все ценное, что у вас есть!..

Мажвад отобрал у разряженного в шелка и бархат перса кинжал и саблю в серебряных ножнах с золотыми насечками, подвесил себе на пояс, оглядел себя и воскликнул:

– Каков молодец, а?

– Ты становишься похожим на моего брата Хакима, друг Мажвад. Пусти его сюда! Все оружие на себя нацепит, а это корытце, – он поднял на руки валяющуюся под ногами золотую супницу, – на голову поверх шлема приладит, – весело рассмеялся Махмуд-бек.

– В этот раз он показал себя в бою с наилучшей стороны, бек. Тебе следовало наградить моего брата перед дружиной.

– Всех награжу, друг Мажвад! Великое дело мы сделали. – Махмуд-бек с ханом Муртузали сели на передок телеги.

Слуги, нукеры шаха таскали и складывали в кучу свое добро. Росли горы золотых и серебряных украшений, мечей, сабель, кинжалов, копий, ружей, доспехов. А рядом образовывалась гора медных и бронзовых чаш, кубков, медных котлов, бронзовых, железных стремян, удил, уздечек, седел.

К хану Муртузали подтолкнули человека в шелковом халате, с кожаными мешочками, подвешенными к поясу.

– Прикажите отрубить голову этому персу. Он прячет золото.

– Кто такой?! – наклонился над ним хан Муртузали.

– Я хан Мурза, хранитель шахской золотой печати и главный начальник над писарями.

– Дай сюда свои печати! – хан Муртузали протянул руку.

– Н-не могу, – хранитель шахской печати побледнел, попятился. – Шахскую печать может взять только тот, кто унаследует все земли, богатства, завоеванные шахом на Кавказе, – дрожа, он съежился и упал перед ханом на колени.

– Ты верный слуга. Хвалю. А теперь поднимись и пиши…

– Я к вашим услугам, великий хан… – поклонился в ноги.

– «Я, хан Муртузали, – стал диктовать сын Сурхай-хана, – по небесному соизволению все бразды правления над народами Дагестана и Закавказья передаю в руки ханов и беков этих народов, а узденям навеки дарую свободу». Записал? Да? А теперь, хранитель золотой печати, приложи к бумаге печать!

Тот еще раз низко поклонился и, дрожа всем телом, приложил к бумаге печать шаха.

* * *

А в это время разрозненные отряды Надыр-шаха из Дербента спешно отступали в Кубу, Ширван, Мугань, Карабах, Шемахи. Сверкали молнии, гремел гром. Первые крупные капли дождя застучали по войлочной юрте кибитки Надыр-шаха. Они стали стучать все чаще и резче. И вдруг ливень пошел стеной. Надыр-шах, не скрывая слез от своих жен, зарыдал:

– Я поражен! Предо мной пали Турция, Индия, Афганистан, страны Средней Азии. К моим ногам готова была упасть Европа… И вдруг горсточка варваров поставила на колени непобедимую армию шахиншаха! Я вернусь, вернусь и отомщу! Клянусь Аллахом! Клянусь! Клянусь!..

Одни жены, наложницы навзрыд плакали, целуя ноги Надыр-шаха, другие пугливо отстранялись от него. А у одной из наложниц шаха от головокружительного успеха объединенных вооруженных сил Дагестана и сокрушительного поражения персидской армии ликовало сердце.

«Шаху – мат, Ирану – хараб!» – шепотом повторяла женщина. Это была Шах-Зада.