Текст книги "Приближая горизонты мира. Смерть от своих, спасение от врагов"

Было два часа ночи, когда Бен закончил знакомство с новым заданием и мгновенно заснул, не снимая одежды. Когда запищали часы, заведенные на без четверти пять, ему показалось, что прошло несколько мгновений с той минуты, как он провалился в бездну сна. Быстро собравшись и наложив на себя грим, Бен почувствовал прилив сил. Услышав шаги в коридоре, он открыл дверь и предстал перед Мустафой в полной готовности к новым приключениям.

– Доброе утро, – сухо сказал Мустафа, – рад, что удалось отдохнуть, так как дорога не близкая.

– Это не первый мой оборот вокруг земного шара, дружище, – улыбнулся Бен, – поэтому дорога – это все, что у меня есть, – добавил он и трижды тихо постучал в дверь Хадиджы, прежде чем отпереть ее ключом.

– Надеюсь, что наши дороги скоро разойдутся, – сказала девушка, открывая дверь и не глядя в сторону Бена. – Салам алейкум, Мустафа. Мне очень нужно сделать всего лишь один срочный звонок. Вы не могли бы помочь мне в этом? – учтиво обратилась девушка.

– Ваш друг не позволяет мне воспользоваться его телефоном… Ой, кто это? – не на шутку перепугалась девушка, когда ее взгляд упал на Бена, который за ночь успел прилично измениться. Теперь у него были густые черные брови, усы и борода. Нос приобрел горбинку, а голова плешь.

– Наш друг подумал, что только так он имеет больше шансов расположить вас к себе, – успокоил девушку Мустафа с толикой шутки в голосе. – А вам я посоветовал бы ничего не просить у мужчин, сделайте так, чтобы они сами дали вам все, что вы пожелаете, – добавил он, многозначительно посмотрев на Бена.

– Ничего себе специалист по женским хитростям! – искренне удивился Бен, разводя руками. – Я так и знал, что работа ахунда у тебя всего лишь по совместительству… А вас, нежное создание, – обратился он к Хадидже, – спешу заверить, что отказывать вам в этой маленькой услуге приходится мне только из соображений безопасности для вас и вашей семьи.

– Что за маскарад? Мог бы предупредить, что страдаешь изменением личности, – ответила колко Хадиджа, бросив последний взгляд в комнату.

Огорчившись, что ей вновь не удастся услышать маму, девушка медленно побрела за двумя мужчинами в расстроенных чувствах, не понимая, когда же для нее завершится этот страшный экзамен со всеми неизвестными.

– «Окно» готово, постарайтесь доехать туда не позже восьми часов. Канал проверенный, не подведет и на этот раз, ин шаа Аллах, – сухо сказал Мустафа, протягивая ключи и документы на машину. – Черный фургон с иранскими номерами, с последними цифрами один и три, стоит в трех кварталах отсюда, за поворотом на главную дорогу.

– Знаю, в инструкции умудрились разместить даже фото машины и указать номерной знак, – усмехнувшись, сказал Бен, забирая ключи.

– Да, писать и фотографировать они любят. Ну все, удачи и с Богом, – сказал Мустафа, похлопав Бена по плечу.

– Прощай, друг, – ответил Бен. – Эх, не люблю я эти короткие, но добрые знакомства, я затем их часто вижу во сне. И вообще, я не умею прощаться. Спасибо за все, – сказал Бен в теплом рукопожатии и, махнув рукой, направился к калитке.

На улице было свежо и прохладно. На все еще темном небе низко висели гирлянды ярких звезд. Кроме нескольких бродячих собак, вокруг не было ни одной живой души. Бен и Хадиджа шли молча, напряженно вглядываясь в темноту и реагируя на каждый шорох. Вскоре они увидели черный фургон, припаркованный в указанном месте. Бен попросил Хадиджу остановиться на безопасном расстоянии от машины, а сам подошел к фургону. Он сначала просканировал ее своим чудо-телефоном на наличие посторонней электроники и взрывчатых веществ, а потом, открыв капот, установил на системе зажигания небольшой футляр. Вернувшись к Хадидже, он вместе с ней зашел за угол дома, после чего нажал на экране телефона на кнопку дистанционного зажигания мотора. Фургон, закашлявшись, завелся, задымив выхлопной трубой. Завершив проверки, они подошли к машине и стали ее обживать, готовясь к долгой дороге. Проверив по привычке исправность работы двигателя и другие показатели на датчиках, Бен медленно тронулся с места, словно сомневаясь в принятом решении. Он выехал сперва на улицу Базар-и-Куш в старинной части города и затем направился в сторону магистрали Ислам-Гала – Герат Хайвэй, Al, соединяющей Герат с Ислам-Гала, пограничным пунктом на афгано-иранской границе.

Дорога была на удивление ровной и свободной. Новый день все увереннее заявлял о себе, а солнце все ярче освещало горизонт, вселяя надежду, что будущее будет светлым и счастливым. По крайней мере, молодым путникам очень хотелось в это верить. Они хранили молчание, пока не отдалились от города. Первым тишину нарушил Бен.

– Теперь мы с тобой муж и жена, – медленно и многозначительно проговорил он.

– Что? – тихо переспросила девушка, сморщив лицо, словно она увидела, что-то брезгливое.

– Каждый свою радость от такой новости проявляет по-своему, но такую я еще не видел, – пожал плечами Бен.

– Ты что с ума сошел?! – гневно повысив голос, сказала она. – Ты или закончишь этот глупый маскарад, или…

– …или, – перебил он ее, протягивая ей документ, – это твой новый паспорт. Ознакомься и верни. Теперь ты гражданка Исламской Республики Иран и моя жена. Последнее было необходимо для легенды, чтобы выехать из Афганистана и чувствовать себя в безопасности в Иране. Для этого мне даже пришлось поменять внешность, а ты не можешь согласиться с такой мелочью.

– Поскорее бы закончился весь этот кошмар, – проговорила девушка, отвернувшись в окно и скрывая накатившиеся слезы.

– Хадиджа, в сложившейся ситуации мы с тобой вдвоем решаем глобальную проблему, если хочешь, мы с тобой вдвоем спасаем мир, – не свойственным для него серьезным тоном начал Бен. – При этом я постараюсь отыскать любую возможность, чтобы переправить тебя домой. По иранскому паспорту ты можешь получить визу в свою страну. Иначе на обеих границах тебя будут допрашивать о том, как ты оказалась в Иране. У тебя будут большие проблемы, и никто не поверит твоей истории.

– Я обращусь в посольство своей страны, они мне должны помочь, – резонно заявила девушка.

– Согласен, но тебе придется им рассказать все, что ты знаешь обо мне. А это провал всей операции по спасению безопасности в мире и моя гибель…

– Ну что за юношеский вздор?! Что за бред о спасение мира ты несешь опять?! – разгневалась Хадиджа. – Может, ты уже поймешь, что перед тобой не школьница и что именно из-за твоей оплошности и непрофессионализма я оказалась в этом положении… Не успела Хадиджа закончить фразу, как Бен неожиданно резко затормозил прямо посереди магистрали.

– У вас все в порядке? – услышал тут же он голос из центра, после долгого отсутствия.

– Нет, все не в порядке! – заорал Бен и отключил связь. В первый раз Хадиджа увидела, как он вышел из себя, чем сильно ее напугал.

– Ты не понимаешь, что происходит?! – повернувшись к Хадидже, он с трудом сдерживал свой гнев. – Ты думаешь, что я мечтал взвалить на себя еще одну ношу и еще одну душу?! Мне одному жилось гораздо легче, несмотря на все предательства и расчеты вчерашних друзей убить меня сегодня. Я сам больше твоего заинтересован освободиться от тебя!.. – заявил Бен, сам себе не веря.

Сделав глубокий вздох и взяв себя в руки, он надел наушник и стал быстро нагонять упущенное время. После перебранки в машине воцарилась давящая тишина на долгий час, оставшийся до границы. Не доезжая до блокпоста несколько километров, Бен повернул направо, чтобы добраться до условного места встречи с человеком Мустафы. Ровная и пустынная дорога простиралась по равнине, параллельно линии границы, вдоль которой проходило высокое металлическое ограждение с замысловатой вязью колючей проволоки.

Через тридцать минут они уже были на месте. Этим окном часто пользовались нелегалы и контрабандисты, перевозящие наркотики из Афганистана в Иран. Для большей страховки Бен умышленно проехал место остановки, но, не заметив ничего подозрительного по обе стороны границы, развернулся через километр и вернулся на заданную точку. Было половина восьмого утра, и воздух быстро прогревался после прохлады континентальной ночи. Вдруг, словно из-под земли, на иранской стороне, на расстоянии ста метров от границы, появился пожилой человек, одетый в камуфляжный халат, и, медленно, прихрамывая, стал подходить к металлической ограде. Вооруженный автоматом, он больше напоминал смотрителя за угодьями наркодельцов или пограничника-пенсионера. Подойдя поближе, старик неожиданно стал громко читать на фарси рубай Омара Хайяма:

 
«Вижу смутную землю – обитель скорбей.
Вижу смертных, спешащих к могиле своей.
Вижу славных царей, луноликих красавиц,
Отблиставших и ставших добычей червей».
 

Отчего у Бена немного отлегло, и он ответил ему другим рубай, как и требовалось по инструкции:

 
«Часть людей обольщается жизнью земной,
Часть – в мечтах обращается к жизни иной.
Смерть – стена. И при жизни никто не узнает
Высшей истины, скрытой за этой стеной».
 

– И кого же благодарить за программу литературного наследия на телеканале «Окно в Иран»? – спросил, улыбаясь, Бен.

– Мустафа знает, что я большой поклонник восточной поэзии и особенно Омар Хайяма, – сказал человек и представился, – зови меня Омаром.

– Да, я так и предполагал, – пошутил Бен, заранее ознакомившись с досье на связного.

– Отойдите на шаг назад, – сказал Омар, после чего, сдвинув большой камень перед собой, он открыл закопанный металлический ящик в земле с электронной панелью внутри. Набрав соответствующую комбинацию цифр на панели, он раздвинул, на первый взгляд нераздельную стену колючей проволоки, находящуюся под электрическим напряжением. – Проезжай скорей, – крикнул Омар, активно махая руками, чтобы поторопить Бена.

Оказавшись на иранской стороне, Бен оглянулся назад, до конца еще не веря, что ему удалось оставить позади смертельную тропу Афганистана. Вернув ограждение в свой первоначальный вид, Омар сел в машину и посоветовал торопиться, пока они не наткнулись на стражей порядка.

– Ограждение находится под напряжением электрического тока. Знаешь, в Иране электричество такое дешевое, что его просто не жалко для наших наркодельцов, – заговорил словоохотливый Омар.

– Уважаемый, – обратился Бен, – у тебя достаточно редкое, я бы сказал, опасное, для иранца имя…

– Не беспокойся, сын мой, я представляюсь этим именем только ценителям высокой поэзии и непрошеным гостям, – стал смеяться Омар. – Как же ты определяешь, куда тебе ехать? Я не сказал тебе еще ни слова, а ты словно читаешь мои мысли. Ты случайно не наркоторговец?

– Ну что ты, я всего лишь хорошо информированный сукин сын, – улыбался Бен, – к тому же, здесь некуда больше ехать.

– Веселый же ты сукин сын, – похлопал Омар Бена по плечу и с деловым видом принялся выполнять свою работу штурмана.

– Расскажите мне, уважаемый, – поинтересовался Бен, – значит, вы меня тоже как наркоторговца оформили? Правильно? – не отставал Бен.

– Ты смышленый парень, я с тобой деньги мешками бы зарабатывал, – ухмылялся Омар.

– И сколько ты отваливаешь пограничникам?

– За долгую и честную работу они у меня отбирают ровно половину. А зачем тебе об этом знать? Мустафа все вопросы уже решил.

– Да так, интересно стало. А где гарантия, что за нами сейчас не следят? – уточнял Бен.

– Никто не хочет терять свой кусок хлеба, сынок, особенно если на него можно намазать масло и черную икру и съесть с семьей в кондиционированном доме…

– Да, конечно, такие условия вряд ли кто променяет на то, чтобы гоняться за неудачливым барыгой и отравлять колодец, откуда черпает пусть и грязные, но все же деньги.

– Правильно, мой смышленый мальчик. Но может быть, что рано или поздно меня публично вздернут, как только новая власть захочет приумножить свои очки перед народом.

– Новая власть? О чем это ты, уважаемый Омар? – живо поинтересовался Бен.

– Я смотрю, что здесь местные муллы меньше стали проклинать западные страны во всех грехах, а может, вообще скоро начнут читать свои проповеди на английском, – хихикал Омар.

– Неужели? Многие расценивают подобные действия новых властей твоей страны как очередную персидскую уловку, чтобы отвлечь доверчивых западных политиков и продолжать свою работу. Ну назначили парочку министров с европейским образованием; ну на переговоры согласились по ядерной программе, даже от мусора из какого-то ядерного центра публично отказались. Однако «вы нас этим в дурачки не запишете», – уверенно говорят многие американские неоконы[6]6
  Сокращенное от неоконсерваторы.


[Закрыть] и особенно неизменные иранские «друзья» из Израиля. «Мы знаем, что вы потомки персидской империи с 2 500-летней историей, и себя нам простачками не рисуйте», – говорят они, – красочно раскладывал Бен.

– Я смотрю, ты и сам особенно не доверяешь тому, что говорят, – подколол Омар. – Уважаемый, самая страшная угроза для спокойной жизни запада – это режим аятолл и мулл, а не ядерная программа Ирана. Пока они у вас здесь у власти, нет западным цивилизациям ни отдыха, ни покоя. Может, ты так не думаешь? – подмигнул Бен.

– Тут думай или нет, все происходит в свой срок, не поторопишь и не задержишь, – уклончивой мудростью решил ответить Омар.

– Если «Арабская Весна» не захлебнулась бы в Сирии, сейчас здесь у вас все могло бы быть по-другому, – начал Бен. – Сдав свои позиции во многих арабских странах, Россия и Иран насмерть сопротивляются в Сирии, как на последнем рубеже обороны.

– Это точно, после Дамаска прямая дорога на Тегеран, – прокряхтел Омар. – Того не долго осталось ждать, как я погляжу. Однако сдается мне, что америкосы хотят взять реванш у русских за Вьетнам через конфликт в Украине, чтобы было чем поторговаться для решения своей задачи в Сирии.

– Да, может быть, и так. А ты, похоже, не только вдоль границы прогуливаешься, уважаемый, – подковырнул Бен.

– Торговцы наркотиками-лучшие политики. Чтобы прокормить семью, всему научишься на дороге жизни, – ответил Омар.

– Но согласись, что сюда в Иран наемников, что сражаются в Сирии, так легко не затащишь. А среди своих недовольных мало кого наберешь, и суннитов здесь немного, чтобы противопоставить большинству. Так что контроль над империей, установленный веками, работает неплохо.

– Согласен, сирийский сценарий в Иране, скорее всего, для целей запада плодов не даст. Иран другого калибра страна; одна из немногих, выдержавшая испытания временем и отстоявшая свои политические и культурные особенности и ценности. Но здесь есть большие этнические группы, в основном тюрков и курдов, которыми проще воспользоваться для гнусных целей, чтобы расшатать Иран изнутри. Но чтобы предотвратить розыгрыш обеих этих этнических карт, я не удивлюсь, если Иран пойдет на сближение с Турцией, – размышлял Омар.

– В наше время все возможно, – развел руками Бен.

– На этой веселой ноте хочу тебе сказать, что мне пора распрощаться с вами, – сказал Омар, – мы уже выезжаем на основную трассу, ведущую в Мешхед, и я выйду у первой проселочной дороги. Надеюсь, что все будет гораздо лучше, чем мы себе тут обрисовали. Было очень приятно познакомиться.

– И вам спасибо, я даже бездорожье полюбил за время беседы с вами, – ответил Бен. – Да, еще не забывайте, что вы уже иранцы и старайтесь ничем не выделяться. Здесь все друг за другом присматривают, – сказал Омар на прощание.

Пожав руку Бена, Омар вышел из машины и, прихрамывая, направился в сторону небольшого поселка, виднеющегося вдали.

– Ты еще здесь? – спросил Бен, не оборачиваясь. – Так тихо, словно ты решила ехать в другой машине.

– Мне это еще не посчастливилось, и пришлось выслушать ваши ужасы, в которые я чуть не поверила, – ответила девушка с иронией.

– Да, но это наши реальности, которые зачастую вне нашего контроля и предпочтений. – Ты своей работой приближаешь эти ужасы или отдаляешь их? – неожиданно спросила Хадиджа.

– Даже не знаю, как ответить тебе на этот хороший вопрос. Может, я и не хотел бы никому ничего плохого, но мне приходиться жить по тем правилам игры, которые установлены в этом мире. Это можно назвать еще условием работы, которую я умею делать для своей страны, – подыскивая правильные слова, ответил Бен, – но я верю в то, что моя работа во благо.

– Ну конечно, эта изюминка пропаганды должна крепко засесть в твое сознание для того, чтобы ты не сомневался, спуская курок, – закачала головой Хадиджа.

– Хадиджа, то, что страны, народы и идеологии находятся в постоянной борьбе, где самой худшей формой является война – в этом нет моей вины, – резонно заявил Бен. – И кто-то должен быть солдатом, выполняющим, быть может, для кого-то самую грязную, но для кого-то самую почетную работу, служа своему народу.

– А что же есть справедливость для солдата?

– Вот на этом месте все гораздо сложнее, чем нам хотелось бы. Мы формируемся в разных системах ценностей, верим в разное, по-разному смеемся и плачем, живем и умираем, все согласно своей культуре, традициям и особенностям. То, что является ценным для тебя, может быть абсурдом для представителя моей культуры, и наоборот. В мирное время мы пропагандируем терпимость и понимание, тогда как во время конфликтов – непримиримость и борьбу со всем чуждым. И все это для того, чтобы быть сильнее и выжить. Вот и вся солдатская правда, – говорил Бен, пытаясь не дать выход эмоциям, которые накопились у него от бесконечных разговоров с самим собой на эти темы.

– Я это все понимаю. То, что мы все разные, – это реальность человеческого сообщества. И в Коране говориться о том, что Всевышний разделил нас на народы, чтобы мы узнавали друг друга[7]7
  Коран, сура 49 Худжурат, аят 13.


[Закрыть]. Но, к сожалению, этот процесс узнавания изобилует конфликтами, где каждый народ претендует на свою исключительность в определении меры справедливости для достижения своих целей, например, и к тому же присваивает себе право насаждать силой свое понимание справедливости другим. Для этого элиты, ведущие свои народы порой на кровопролитные войны, прибегают к риторике о благих намерениях и облекают их в красивые цели. Но каждый внутри себя прекрасно знает, насколько он был честен с собой, справедлив к ближнему и угоден своему Создателю. Ты же ведь не станешь торговать наркотой в другие страны для процветания своего народа, правда? Или же ты не станешь грабить банк, чтобы обеспечить детский дом пропитанием, – с волнением говорила разгоряченная девушка, пытаясь почти на пальцах, объяснить свое понимание вещей. – Ведь не только намерение, но и цель, и методы их достижения должны быть правильными и добрыми. Неужели ты не согласен с этой простой и важной жизненной формулой?

– Я солдат своего народа, Хадиджа, и если твои братья убивают моих, то они мои враги. Вот такая простая формула войны и мира. Периоды мира – это передышки между войнами. Поскольку история человечества – это история войн.

– А как же высшая справедливость?

– Это другое, оно более индивидуальное понятие, – проникся темой беседы Бен. – Высшая справедливость понимается и претворяется в жизнь каждым из нас по-своему, в зависимости от силы веры человека, его или ее стараний быть ближе к Богу. А для управления масс она интерпретируется идеологами доминирующей религии того или иного народа через призму его исторического наследия, ценностей и культуры. Многое в этом сложном процессе оформляется и оправдывается национальными интересами. И пускай такое положение дел служит больше элите. А может, так оно все же лучше работает и для интересов всей нации?! Быть может, историческая традиция и культурное наследие каждого отдельного народа и есть именно тот наиболее оптимальный источник, служащий для определения формы управления массами? И то, что для одних есть демократические ценности, для других может легко перерасти в разрушительную анархию?

– А как же исключительные личности, тираны и диктаторы, правящие семьи, которые манипулируют интересами своего народа ради собственных? Не с них ли начинается все зло?

– Может быть, и так, и тому множество примеров в истории. Но такие, как я, борются только с проявлениями болезни, диагнозы которым ставит время, и то, если это позволяют сделать. Историю, которую мы знаем, пишут люди в угоду той же элиты. А что касается лидеров, то общество, которое их сформировало, как правило, заслуживает их. Другими словами, эти же правящие семьи и лидеры – ничего более, чем наследие устоявшихся ценностей и закономерный результат деятельности самого народа и истории его становления. Общество, даже если его грубо разделить на элиту и ведомых ею, – это комплексный, взаимозависимый и взаимодополняемый целостный организм.

– Неужели нет никакого выхода? – не хотела соглашаться девушка с аргументами Бена.

– Есть и очень простой: каждый должен определить свое место в этом мире, свои ценности и жить по ним. Хотя они зачастую могут меняться, и это нормальный жизненный процесс. Чем правильнее живет каждый из нас, тем здоровее его народ и общество.

– Но как? – возмущалась девушка. – Как же в таком случае простым обывателям определять для себя истинные ценности и жить по ним, если они с детских лет формируются элитой в угоду его интересов и в результате представляют из себя продукт, легко поддающийся экспериментам управления толпой? Благо, что технологий оболванивания масс тьма. Начиная с программы начальных классов и заканчивая шоу-бизнесом, элита создает концепции и предпосылки для «оздоровления» как индивида, так и общества. Да, и оправданием всему этому служат национальные интересы – панацея для откровенного зла. Прикрываясь этим правильным лозунгом, сильный забирает свое как внутри своего общества, так и у соседей. Поэтому для осознания и претворения высшей морали и справедливости мы должны определять свое место не на базе придуманных элитой идеологий, а основываясь на непреходящие ценности Божественных откровений. Именно так мы сможем ежеминутно забивать в себе жадное животное, которое иначе может с легкостью превратится в нашу суть. Разве не так? – Да, с этим не поспоришь, – протянул Бен.

– И согласись, что свое животное мы забиваем не только своим сознанием, нравственностью и верой, но и страхом быть наказанным кем-то более сильным, чем мы, – продолжила она после некоторой паузы. – Только для верующих этот страх должен быть всегда и первым долгом перед Создателем, а неверующий боится всего и вся, что сильнее его самого.

– Возможно, – проговорил Бен, пытаясь оппонировать Хадидже и немного умерить ее пыл, – однако ты ведь не будешь утверждать, что все верующие идеальны в своих намерениях и поступках.

– Конечно, нет, – согласилась она. – Мы приходим в религию со всем своим жизненным багажом – плохого и хорошего. Как только мы сознательно и с верой в душе начинаем жить по устоям религии, то нашим первым же противником становимся мы сами, наши страсти, желания и обманчивые стремления преходящей ближней жизни. В основном, лучшие из людей по характеру и по человеческим качествам становятся лучшими и среди верующих, придя в религию. Другими словами, мы не можем убежать от себя, и потому каждый верующий проживает и практикует свою религию по-своему. Однако я полагаю, что правильные знания и борьба со своими страстями могут помочь спастись от фанатизма и невежества и доносить Слово Всевышнего до других, мудрыми и добрыми примерами.

– Если бы в жизни было бы все именно так, как ты красиво это преподносишь, то мне бы не пришлось стрелять в тех, кто хочет меня убить, и мы не ехали бы с тобой по этой пыльной дороге навстречу неизвестности, – ответил Бен, качая головой.

Молодые люди смолкли, пытаясь переварить услышанное друг от друга. Тишину на этот раз прервала Хадиджа:

– А долго нам еще ехать до Мешхеда? – неожиданно спросила она.

– Около часа. А что? – заинтересовался Бен.

– Да так, просто кушать охота, – по-свойски сказала девушка, что не прошло мимо Бена.

Он видел, что долгие диалоги о жизненных ценностях, взаимное желание выслушать друг друга постепенно сближали их. Казалось, все больше узнавая Бена, Хадиджа незаметно для себя переставала видеть в нем опасного преступника. Бен же надеялся, что со временем он все же сможет стать для нее добрым спутником на этой долгой дороге, интересным собеседником, просто солдатом и ее спасителем от плена и смерти.

– Что же ты молчала?! – растерялся Бен. – И как же я сам не догадался предложить. У меня просто еще осталась инерция беглеца от злых талибов, – извиняющимся тоном заговорил он. – Сейчас мы все исправим. Знаешь, здесь очень неплохо готовят…

– Впрочем, как и на всем Востоке, – воспрянув немного духом, сказала Хадиджа. – Только постарайся меня поскорее вернуть домой, – попросила она и, пряча глаза, неожиданно добавила: – Я хочу тебе верить.

– Я сделаю все возможное, чтобы ты как можно скорее оказалась дома, Хадиджа, – искренне и с сочувствием ответил Бен. – А вот здесь мы можем заправиться после афганской диеты, – весело добавил он, припарковав машину около дорожного ресторана «Дервиш»[8]8
  Дервиш (перс.) – отшельник, аскет, суфий.


[Закрыть], который, судя по количеству машин разного калибра вокруг, явно пользовался популярностью.

С виду невзрачная постройка была изысканно оформлена внутри, воссоздавая атмосферу глубокого средневековья. Обрубленные колонны неправильной формы, подпирающие каменный потолок, выложенный горными породами различных оттенков; старинные ковры грубой вязки на полу и на стенах, на которых красовались поржавевшие сабли и топоры; тусклый свет, исходящий непонятно откуда, перемешанный с дымом кальянов; гулкие ударные, деф и томбак, отбивающие восточные ритмы под наигрыш приглушенных струн сантура, уда и завывание зурны; официанты в лохмотьях дервишей с высокими шапками на голове; запутанные лабиринты, ведущие в мрачные кельи; темные своды и таинственные балкончики, разукрашенные живыми цветами различной окраски, источавшими пьянящий аромат; запахи пряностей и тлеющего ладана; разбросанные громадные тюфяки, создававшие особенный уют и торжество лени – все это чарующе притягивало посетителей подолгу засиживаться в этом ресторане для утоления неуемных человеческих слабостей.

Хадиджа на минутку даже остановилась в дверях, прежде чем решила оказаться в этих манящих к себе сказочных декорациях.

– Ты уверен, что мы сделали правильный выбор? – с сомнением спросила девушка.

– После прожитого за последние несколько дней мы в первый раз оказались в правильное время в правильном месте, – не колеблясь, ответил Бен. – Посмотри, как много посетителей. Наша удача, что мы оказались здесь еще до полудня, а в обеденное время вовсе не подступились бы. Так что шагай смелей, – сказал Бен, подозвав проходившего мимо официанта в лохмотьях.

– Вам что так мало платят, что не можете одеться поприличнее? – улыбаясь, спросил Бен. И, не дав приветливому официанту что-либо ответить, Бен попросил найти для них балкончик с видом на зал и на внутренний сад.

– Прекрасный выбор, – сказал официант и знаком попросил следовать за ним. Через минуту они утонули в огромных подушках, окруженные белыми и красными розами. Перед ними была разостлана шелковая скатерть оливкового цвета с причудливыми узорами восточных мотивов, вышитых золотыми нитями. Из разноцветья витражей лился чарующий свет, разукрашивая скатерть и посуду в немыслимые краски. В зале царил дух блаженства и торжество наслаждения. Слышался смех, веселые выкрики и возгласы радости. Из большого окна рядом открывался вид на сказочный сад, утопающий в яркой зелени, цветах и трелях соловьев.

– Будет сложновато возвращаться в нашу реальность после такой сказки, – улыбаясь, сказала Хадиджа.

– Потому нужно научиться радоваться каждой минуте жизни, ценить настоящее, оно самое реальное, что у нас есть. К прошлому не вернешься, разве только как к нажитому опыту, а будущего можешь не дождаться, разве что в мечтах и стремлениях, – вновь потянуло Бена на философствование.

– Но с другой стороны, если представить мимолетное настоящее, как всего лишь мгновенье между прошлым и будущем, то может оказаться, что его-то, настоящего, и нет, как нет абсолютных категорий измерения времени и пространства, и есть только прошлое и будущее, – в унисон настроению Бена, ответила Хадиджа. – Именно на этом примере мы можем видеть, что противоположности, если даже и разделены, то всего лишь невидимой чертой или, скорее всего, совпадают, что мы и называем парадоксом. Возможно, именно благодаря этому явлению возникает что-то новое. Хотя подобных примеров так много, что вся наша жизнь с момента рождения и до испускания духа может показаться одним сплошным парадоксом и что мы приходим в этот мир и живем не столько «благодаря», а сколько «вопреки» законам бытия. Она словно тонкая грань между возможным и невозможным, и только у Создателя все ключи и объяснения нашей жизни, ее источника и смысла, устройства вселенной, последующих и параллельных миров.

– Так я и знал, ты обязательно должна была найти момент, чтобы свернуть на объезженную дорогу в никуда, – улыбаясь, развел руками Бен, показывая, что он сдается. Тем временем официант-дервиш обставил стол разнообразием холодных закусок: различные соусы и паштеты, сыры и овощи, соки и маринады и, конечно же, горячий лаваш с соленым сливочным маслом.

– Советую сделать заказ, – сказал Бен, протягивая девушке меню, – потом этого голубчика в смешном чепчике в этом тумане нам не отыскать.

– Я не прочь бы отведать сябзи плов в местной версии, – скромно сказала Хадиджа.

– Ну ладно, остальное я съем один, – сказал Бен и заказал различных шашлыков, кофте, начиненные перепелки левенги и фисинджан – мясо, тушеное в соусе из грецких орехов.

– Ничего себе! – удивилась Хадиджа. – Ты же с места не сдвинешься. Ты что здесь до вечера собираешься просидеть?

– Я набиваю живот так же быстро, как и вожу машину или стреляю, – пошутил Бен, но не получив соответствующей реакции от Хадиджы, быстро сменил тему. – Нам предстоит долгий путь. Придется заполнить вашу сумочку припасами для выживания.

– Судя по твоему аппетиту, в сумочке надобности не останется, – ответила Хадиджа и, вытерев руки горячей ароматизированной салфеткой, активно принялась за еду. Главные блюда представляли собой шедевр кулинарного искусства, особенно для молодых людей, претерпевших испытания погони по безлюдным каменным степям, смертельный страх и ужасы плена. Попросив чай, перемешанный с мятой, и отвар из шафрана, Хадиджа и Бен откинулись на своих тюфяках, наслаждаясь редкими минутами блаженства от чревоугодия, снимая стресс трелью соловья и благоуханием благородных роз. Официант вернулся скоро, вновь поразив разнообразием сладостей и десертов, из которых молодые люди выбрали только традиционную халву и сушеные финики в шоколаде. Расплатившись и забрав немного еды с собой в дорогу, Бен и Хадиджа нехотя встали со своих мест и направились к выходу.